Або забормотал, дернул ногой, оступившись во сне на высокой лестнице, и проснулся. Тайва трясла его за плечо.
– Эй, грозный муж, старый муж, я тебя не боюсь, просыпайся, храпелка беззубая!
Соматическая сигнатура с большими перегрузками вернулась обратно. Або открыл рот: «Ась? Чегось?».
Молодежь, заполнившая его комнату, продолжала веселиться на полную катушку. Або испуганно втянул голову в плечи. Но Тайва вскинула руку, и все тотчас смолкли. На лице её вместе с детским пушком исчезло выражение наивной радости и желания играть, играть и играть, теперь это было лицо взрослой девушки, с прелестной гладкой, нежной кожей, пришедшей к пониманию своего счастья или наперекор всем обстоятельствам делающей последние семимильные шаги.
Она помогла Або сесть, подоткнула под спину подушку, вытерла платочком с бородки сладкие слюни сна.
– Я хочу сказать тебе, что полюбила другого. Ибо молода, а ты стар, наше сожительство приобрело противоестественный характер. Оно стало просто аморальным.
– Верно! Верно! – хором закричали Зак с Чипом, благополучно прошедшие этой ночью необходимый этап омоложения. – В божедомку его! Пусть поставят диагноз! У него старческое слабоумие! Маразм! Болезнь Альцгеймера! Выпадение прямой кишки! Ночное недержание!
Они нежно поглядели друг на друга и обнялись.
– Я полюбила другого, – Тайва притянула за руку молодого человека с седыми всклоченными волосами, поставила рядом. – И выхожу сегодня за него замуж…
– Само собой сегодня, а не завтра, – пробормотал под нос Або, – подслеповато сощурившись на юного соперника: – Это кто, Зом? А вчера, между прочим…
Она не дала договорить, прикрыла беззубый рот своею розовой ладошкой:
– Никакой не Зом, старая песочница. Заткнись, пожалуйста. Не желаю тебя больше слушать. Выхожу замуж. А с тобой развожусь немедленно. Вот. Слушайте все, как я говорю своему старому мужу: Мене текел … нет, не то. Как там, боже ж ты мой. Рахат лукум… нет, неправильно. А вот, вспомнила КАРА БОГАЗ ГОЛ!!! Я свободна и ты свободен.
– Ура! – завопила хором молодежь. – Цифал, подать шампанского! А ну, крутись по-быстрому, леший неповоротливый!
Або потихоньку смылся в свою комнатку, надеясь, что о нем забудут. Не тут-то было! Тайва назначила его посаженным отцом, как всегда привычно быстро подровняла ножницами бороду, приказала одевать фрак и готовиться к свадьбе.
В гости повалил народ. Выбрав момент, он закрылся в своей спальне, намереваясь прочитать пару томиков графа Храповицкого, однако не успел взобраться на кровать в дверь оглушительно застучала Тайва:
– Або! Где ты? В столовой факел! Домоправитель ты или приживалка старая?
Цифал кряхтя выполз из конурки, поспешил следом за чужой невестой в столовую, лишенную мебели, где еще минуту назад были в самом разгаре танцы и кружились томные пары.
Почти в середине помещения горело черное пламя приблизительно в метр высотой, исходящее из ровной дыры в полу. Веселые гости столпились вокруг, бросали в пламя кто бокал с вином, кто пуфик, свадебный завсегдатай Кир, приняв лишнего, с криком: «Горько!» бросил свой единственный фрак, оставшись в белой рубашке с манишкой. Все бесследно и бездымно мгновенно исчезало, чуть соприкоснувшись с пламенем.
– А тебе прыгнуть через факел слабо? – подзуживал жениха его дружка Зак. – Хватит ли Эйнштейну энергии преодолеть тяготение?
– Мне слабо?
– Тебе слабо!
Альберт задумчиво посмотрел по сторонам ища поддержки у Тайвы, но Тайва, как любой клон, очень любила споры и молчала, ожидая, как ее любимый победит соперника в нелинейном диалоге.
– К сожалению, я совершенно не понял вопроса, заданного мне Заком в дискуссии по моему докладу о гравитации, и неправильно ответил, хотя вопрос был поставлен ясно. Повторю сначала вопрос: «А тебе прыгнуть через факел слабо? Хватит ли Эйнштейну энергии преодолеть тяготение?». На что без долгих размышлений отвечу так.
И жених, глянув на Тайву, прыгнул через костер классическим перекидным способом, и с первой же попытки мгновенно растаял в воздухе Снегурочкой, не оставив после себя даже облачка пара.
– Ну вот, я и опять одна, – ошеломленно произнесла сама себе, но вслух Тайва.
– Никогда не связывайся с идиотами из Клонгрэйва, – расхохотался Зак. – Они слишком умны для обычной жизни.
«Ах, ты подонок!», – Тайва безутешно разрыдалась, понимая, что сегодня уже никогда-никогда более не увидит Алика живым.
Або отливал ее опресненной водой, набирая из медного тазика в беззубый рот и брызгая в лицо. Она отмахивалась, кричала на него дурным голосом и рыдала вновь. Пыталась броситься в костер следом за женихом. Падала навзничь, раскинув руки. Жизнь на сегодня вдрыск разбита и уничтожена. Чип с Цифалом грудью встали на ее дороге к костру самого дешевого самоуничтожения, отволокли в девичью спальню, уложили на постель, после чего Чип вышел вон, сконфуженно оглядываясь.
Как только он покинул комнату, Тайва подскочила:
– Я ужасно выгляжу? Да, Цифал?
– Сойдёт.
– Позови сюда ко мне Чипа.
– Ты уверена? Может наоборот, позвать Зака?
– Ты что, глухой? Или я неясно называю имена?
– Как хочешь, – сухо откланялся придворный старик.
Чип нервно жался у двери, потирал руки, кланялся, спрашивал о здоровье. «Вполне милый молодой человек», – оценила его внешний вид Тайва, скинула одеяло, спустила одну ногу вниз и попыталась сесть, но это у нее не получилось, она вновь бессильно упала спиной на подушку – ужасно неловко, зато очень соблазнительно.
Гость тотчас подбежал, испуганный, принялся неловкими тоненькими, будто женскими в запястьях руками, поднимать ее красиво отброшенную в сторону божественную ножку, укладывая обратно на постель, словно бы Тайва тяжело больна, и сама не в состоянии этого сделать в случае надобности.
Поднял-таки, идиот, на что доброе у него сил нет, а тут… осторожно положил, и… закрыл накидкой, а все и без того было весьма искусно задрапировано стараниями хозяйки прозрачным пеньюаром, и никто здесь абсолютно не нуждается в постороннем дизайне. «Явно завысили уровень интеллекта, типичный дебил», – тяжко вздохнула Тайва, с досадой сбрасывая с себя шелк, и распахивая первозданную красоту, постоянно нуждающуюся в общественном обозрении и вздохах восхищенных поклонников. Для чего еще она создана?
– Жарко.
– У тебя жар? Сейчас дам сладенького для поднятия иммунитета.
– Не надо. Возьми меня за руку, так одиноко, что хочется плакать.
– Хочешь, позову Зака?
– Нет, не надо. Я хочу, что бы ты был рядом со мной один.
Чип сопел, краснел, отворачивал физиономию в сторону, в общем, вел себя совершенно неприлично. Беда заключалась в том, что него уже имелся незабываемо-печальный опыт, когда однажды в подобной ситуации он имел несчастье проявить решительность. И вылетел вон без выходного пособия. От настроения дамы очень многое зависит, да практически все. Нет, вылетать раньше времени ему совершенно не хотелось, и Чип со слабенькой дежурной улыбкой не слишком верящего в свои способности человека, держался изо всех сил рамок приличий, демонстрируя выдержку, достойную, по мнению хозяйки, иного применения. Тайва вздохнула еще раз и опять очень тяжело.
– Ты ведь знаешь, Чип, что клоны, в отличие от людей абсолютно безгрешны.
– Слышал, дорогая Тайва, – вспотевший Чип наконец-то опустился подле на колени, взял руку и поцеловал кончики пальцев, – на нас нет первородного греха, мы все рождены не человеческим, проклятым Всевышним, путем.
– Да, и потому не обязаны работать в поте лица своего, но и у нас тоже есть обязанности перед Всевышним.
– Какие?
– Мы не должны отталкивать от себя те удовольствия, который Всевышний дает нам ежедневно.
– Ты предлагаешь пойти на террасу, чтобы выпить там по бокалу рубинового вина? – с видимым облегчением Чип выпустил ее мягкую безвольную кисть, вскочил с колен и сделал шаг к двери.
– Вино есть в баре, налей и мне бокал.
Гость с радостью достал амфору с элитным вином, которое Тайва держала исключительно для себя: иногда по вечерам, в глубокой старости, когда становилось совсем противно жить, понемногу развлекалась, а эти алкаши, вот что не надо – все найдут.
Зазвучала музыка, под которую Тайва обожала танцевать со своими женихами. Девушка скромно отпила самую малость, делая вид, что спешить им некуда.
– Говорят, кто сгорает в квинтэссенции, попадает прямо в ЛТ – пространство, – произнес гость как можно сочувственней, – и сохраняет с собой часть информации о прежней жизни.
«Желаю тебе там сгореть немедленно!!!»
Отпив самую малость, сделала вид, что спешить им абсолютно некуда. Вновь расположилась на краешке огромного дивана. От нечего делать призывно смотрела влажными, широко распахнутыми глазами в лицо Чипа, который махом сглотнул вино и стоял молча, по-прежнему не решаясь преодолеть границу утренних приличий.
– Прошу, прошу руки Вашей, несравненная Тайва, прошу, прошу… не отказать в наслаждениях, даруйте... – и запыхтел натужно, пытаясь скинуть сандалии, перед тем как вскарабкаться на лежбище.
«Робок, чертяка, необыкновенно, но очень мил сердцу в данную четверть часа!».
– Я согласна быть вашей женой пред нашим Всевышним.
Медленно закрыла глаза, предоставив мужчине полную свободу действий. В дверь требовательно постучали. Прихватив сандалеты, Чип во мгновение ока юркнув за штору, – по движущимся волнам матери, а также доносившемуся натужному сопению понятно было, чем он там занимался: натягивал сандалии.
Тайва глубоко вздохнула: «Ну, и чёрт с тобой! Очередная серия шоу закончилась как всегда на самом интересном месте. Будет ли следующая? Один бог ведает. Алик сгорел. Чип спрятался за шторкой. Когда-нибудь она так возненавидит клонов, что уйдёт жить к людям». Продолжая валяться в откровеннейшей из поз, мурлыкнула:
– Кто там?
– Это Зик. У тебя Чипа нет?
Нехорошо усмехнувшись, Тайва вообразила, как Зик сейчас заскочит в комнату, раздует ноздри, вылупит глаза и набросится на неё, уж конечно, не подумав снять свои грязные бахилы, и тем более предложить руку и сердце.
Так пройдёт жизнь. Все три или даже четыре часа. Потом поседеет, ослабнет, у него заколет в левом боку, вырастет большой живот-пузырь, в котором начнёт булькать при каждом колебании тела, и тогда он, не глядя на неё, морщась, сползёт с постели в бессильном раздражении, бурча что-то под нос, и уйдёт, подволакивая ногу на террасу, где досидит до вечера за рюмкой вина, не говоря никому ни слова, только заплёвывая пол в округе.
А Чип все эти часы проторчит за шторкой, боясь показаться и оконфузиться, а выйдет оттуда скукоженным плешивым старикашкой обиженного вида. Примется гундеть на террасе о несостоявшейся судьбе: мол, жизнь прошла не за хрен собачий. Дня два на глаза являться не будет. Такое уже имело место тысячу раз. Кстати сказать, вполне нормальная жизнь, во всяком случае, не худший её вариант. В смысле получения удовольствий от Всевышнего.
Тайва глянула на затаившуюся штору.
– Нет, он ушел на пляж.
Чип медленно объявится из-за шторки, понуро приблизится к лежбищу. Смущенно гмыкнул в кулак, соорудив на лице подобие улыбки. Тайва возвела глаза к зеркальному потолку: она по-прежнему удивительно хороша собой, несмотря на два часа дня, хотя и по-другому, чем ранним утром. Такие налитые жизнью тела особенно любят рисовать пожилые художники-реалисты, познавшие в юности голод, нужду и длительное воздержание.
– Иди сюда, горе луковое…