Туман. книга восьмая. глава девятая

 


                НУ, ЧТО, ПОРА ЗА ДЕЛО?



Когда Модест Павлович принялся наполнять бокалы друзей во второй раз, одновременно раскрывая суть своего плана, всем нашим героям, включая штаб-ротмистра, вздумалось вдруг исполнить сразу своих желаний – поскорее выпить налитое вино и вообще к бокалу не притрагиваться. Вот такое случилось единение противуположностей!

С иной же стороны, только примерив на себя сказанное Модестом Павловичем возможно понять состояние наших друзей, попавших в настоящую ловушку впечатлений, выражавшуюся простейшей дилеммой повышенной сложности – пить и не пить одновременно. А вот сказано штаб-ротмистром было такое.

--Предлагаю упростить ситуацию до примитива – мы с вами становимся такими же мастерами по улаживанию дел во сне!

Жанр повествования требует мгновенного проявления восторга у собеседников, будь то восхищённые восклицания, будь то молчаливое благоговение – не суть, но нечто подобное таки произошло бы, не улови Кирилла Антонович многозначительный взгляд гоф-медика, говорящий открытым текстом: «Очень похоже, что Модест Павлович сам не ожидал услыхать от себя такие слова!»

Переговор взглядами состоялся, скорое обдумывание плана свершилось, дилемма с выпиванием вина разрешилась третьим способом – наши герои подняли свои бокалы, соединили их до появления нежного звона … и на том всё закончилось. В смысле застолья, в смысле воодушевления и, ещё раз в смысле, обмена взглядами.

--А как вы ….

--Очень просто, - начал было штаб-ротмистр, но замешкался из-за бокала в правице, мешавшего жестикулировать, - у нас есть стряпчий, заряженный не самыми скудными полномочиями. Чем об будет полезен? Статейки о нас в газетах от лица тех, кого мы, якобы, облагодетельствовали. Слух по всему Кисловодску, который не пущен, а навязан … вы не считаете пункты моего плана? По-моему, было три, теперь четыре – филеры сыщут для нас несколько настоящих потерпевших от наших услуг … мало? Далее … Кирилла Антонович, вам стоило бы подойти к телефонному аппарату, он так надрывается, что уже начинает злить! Подойдёте?

Помещик раскрыл глаза. Что бы и как ни происходило на самом деле, но странность таки имелась именно в этот самый миг – треньканье молоточков в звонке телефонного аппарата, напоминавших звук старой и разболтанной музыкальной шкатулки, удалось услышать, лишь открыв глаза. Это как, простите, понимать?! Слух улавливает звук только при распахнутых глазах? Какая же это глупость … это совсем не глупость! Это ….

На Кириллу Антоновича обрушилось ещё одно открытие, кроме согласованной работы ушей и глаз – помещик лежал на кровати.

--Нет-нет-нет, так совсем не годится, - пробормотал Кирилла Антонович, всё более раздражаясь из-за противного потрескивания телефонного аппарата, - почему я разлёгся? Меня так лафитное сморило?

Вставать пришлось с осторожностью, чтобы не выронить из руки бокал, не допитый по случаю недосказанного тоста. И … а чего это мои ноги на подушке, а голова там, где в обычай спят ноги? И бокала нет … уже обронил? Святые угодники, что тут со мною происходит?!

Постоянно оборачиваясь во все бока Кирилла Антонович кое-как доковылял до источника звука, поименованного «мерзким».

--Кто тут? Я … я хотел спросить «кто там». Чёрт подери! Надо … алло! Теперь правильно?

На приветствие телефонистки, говорившей в правое ухо, пришлось ответствовать с опозданием – помещик без задней мысли опустил глаза вниз, на своё платье или, если быть точным, на то, во что он был одет – на нём красовался привычный костюм для сна, а не подобающая застолью твидовая пара.

--Простите, у меня тут такое … повторите, прошу вас!

--Повторяю – сейчас семь часов и тридцать три минуты. Как раз в это время вы просили вас разбудить.

--Я просил? Когда?

--Вашу просьбу передал господин Серебрянский. У вас будут какие-нибудь пожелания?

--Да, будут! Верните всё обратно! – Опасно приблизившись к совершеннейшему непониманию происходящего проговорил Кирилла Антонович.

--Что вернуть? – Голосом, в коем отсутствовала любая интонация вплоть до удивления, спросила телефонистка.

--Нет, ничего, оставьте себе и … это, как его … благодарю за напоминание!

Чёрт разберёт, что тут творится! Половина восьмого утра! Где халат? Какой к чертям халат?! Я не брал с собою халат! Это что такое вытворяется?! Это … неужто ничего не было … мне всё … во сне?

Слуховая трубка с видом висельника, которому отказали в помиловании, обречённо повисла на крючке.

--Так-так, милейший мой дружочек Кирилла Антонович, гляди на творящийся вокруг тебя ад спокойно и …, - самым приятным для себя голоском помещик принялся успокаивать себя, при том вовсе не представляя, как это надлежит делать на практике. Повисшее в воздухе скверно сложенное последнее предложение просило исправить его, но вместе с тем оно соглашалось на примирительное «в общем и так сойдёт». Но не сошло.

--Важно не начать подыскивать объяснения творящемуся, блуждая в дебрях терминологий! Представим, что это был сон, пусть и красочный в своей натуральности, но … если же это какая-то ловушка в моём сознании, то … надобно одеться, да и навестить Модеста Павловича. И какого лешего стряпчий озаботился временем моего пробуждения?

--Модест Павлович, вы не спите? Отворяйте, уже утро, хотя и сумрачное.

Это, как уже понял пытливый и наблюдательный читатель, декламировал Кирилла Антонович, одетый в тёмную дорожную пару и редко, но требовательно постукивавший в дверь нумера штаб-ротмистра.

--Вас тоже телефонным треском разбудили? Доброе утро, хотя то, что это утро, бесспорно, а в отношении его доброты станем поглядеть. Кстати, этот стряпчий решил нас приручить? Он, как со своими подчинёнными с нами ….

Вот так ворчливо-многословно зазвучал голос Карла Францевича, тихо подошедшего к помещику со спины.

--Нет, я понимаю, и даже где-то готов приветствовать выражение такого личного интереса к нашему заданию, но с какой стати в такую рань? И ещё это … блага цивилизации! Нам по телефонному аппарату … а он скрежещет так, словно на похороны местного кузнечика слетелась вся его родня, которая дружно и старательно его оплакивает … не открывает?

Тут гоф-медик наконец-то сообразил, почему помещик никак не прерывает утренний монолог, и почему, чёрт подери, в такой ранний час вместо того, чтобы спокойно решать сложнейший вопрос бытия: «поваляться ещё или кое-как встать с кровати» надобно стоять в коридоре напротив двери нумера Модеста Павловича?

--Не открывает? – Ещё раз спросил доктор, и предложил Кирилле Антоновичу поменяться местами.

--А давайте я попробую постучать!

Помещик так резко обернулся, что гоф-медика обдало потоком отельного воздуха, и так глянул на друга что … нет, всё же я опущу перечень всех эмоций, наполнявших тот взгляд. Упомяну лишь ту часть ответа, коя содержала самые лояльные нотки, обращённые к желавшему постучать по дереву … то есть, по двери.

--Вы со штаб-ротмистром перестукиваетесь особым кодом? Или ваш стук более музыкален?

--Я лишь ….

--Мне это не нравится! Стойте здесь, я спущусь вниз и приглашу сюда кого-нибудь … с ключами.

--Опасаюсь стать помехой для вашего утреннего променада на первый этаж, но в вашем нумере есть телефонное приспособление, - доктор для чего-то повертел указующим перстом в своём ухе, - понимаете меня?

Фортель с перстом видимо пришёлся Кирилле Антоновичу по душе, поэтому повторенную громче прежнего фразу «Мне это не нравится!» помещик сопроводил начертанием величественного знака восклицания на многострадальной двери.

Скорее, чем ожидалось, на этаже появился коридорный, довольный тем, что наконец-то, хоть что-то случилось в отеле в этот унылый зимний месяц, и случилось такое, чему он станет настоящим свидетелем, а не каким-то слушателем и сопережевателем такому же происшествию, но в ином месте и с иным коридорным.

Само собою, ключ от нумера прислуге никто не доверил бы, опасаясь молодецкой прыти коридорного на фоне чужого имущества в чужом нумере, потому-то через небольшое время на этаже появился тот самый «Никто», в противность радости мальчишки нёсший на тяжко дышащем лице недовольство от того, что в такой уютно-спокойный месяц что-то всё-таки случилось.

Со скоростью не меньшей, нежели скорострельность известного пулемёта, изобретённого Хайремом Стивенсом Максимом, коридорный принялся тыкать ключом в замочную скважину, умудряясь, видимо от предчувствия скоро начинающегося приключения, ни разу не попасть в цель … имелся в виду замок.

--Нет-нет-нет, не трожь! – Тяжко вздыхая после каждого слова почти прокричал недовольный Никто, - сперва надобно … формальность … у-у-у-х … соблюсти, и только после ….

--Готово! – Радостно закричал коридорный, отворяя дверь буквально на половинку дюйма, показывая, что и просьба постояльцев исполнена, и порядок входа в нумер персоналом соблюдён.

--Вот доиграешься когда-то! -  Делая вид, что отдышался провозгласил антипод мальчишки. – Тут … кто будет Ляцкий Кирилла Антонович? Вы?

--Нет, - ответствовал Карл Францевич снова пуская в дело указующий перст. Но стать фаворитом нынешнего утра персту не довелось по причине отсутствия приличный манер у оной части ладони доктора, посему резко устранив намекающий на невоспитанность перст из зоны видимости отельного служащего, гоф-медик так же резво, вместе с тем уважительно, кивнул в сторону помещика, просто наблюдавшего за происходящим в коридоре. Как по мне, то это весьма странно, что Кирилла Антонович наблюдал «просто».

--Прошу доложить, господин Ляцкий, кем вы будете тому, кто не отворяет дверь этого нумера? И почему ….

--Карл Францевич, он – ваш, или задержите его, или … на ваш выбор!

Помещик кивнул головою в бок упоминаемого нами Никто, и распахнул дверь без разрешения.

--Та-а-а-к, - протянул помещик, разглядывая ту часть нумера, которая была доступна взгляду через раскрытую дверь.

--Твою …, - начал было доктор, но усомнился в надобности завершать начатую фразу из-за опасения снова вызвать неудовольство Кириллы Антоновича, - я хотел сказать «грехи наши тяжкие» ….

--И как предложите это понять? – Тоном хозяина всех отелей Российской империи рявкнул Никто, заглядывая через плечо помещика.

--Твою мать! – Прошептал коридорный, ставший единственным, кто осмелился выразить своё настоящее отношение к увиденному.

Вот такие людские эмоции, в чём-то схожие, а в чём-то рознящиеся стали сущей оценочной категорией того, что ранее на мудрёном языке именовалось «интерьером нумера», теперь же упростилось до обиходного словца «содержимое».

Подробную опись внутреннего «содержимого» нумера следовало бы начать с перечня полностью уцелевших деталей:
- стены  - 4 штуки в целости,
- окна    - 2 штуки в целости.

Остальное – так себе, которое в пояснительном толковании имеет нижеследующие предметы: - стол и стулья сдвинуты, но целы. Ковёр собран гармошкой, но цел. Посуда на столе преимущественно лежит, но цела. Глиняный горшок с заморским растением выпотрошен, и цел лёжа. Одним словом, беспорядок по шкале разрушений был всего лишь на десять минут уборки для медлительной горничной.

Однако упомянутые эмоции были не про то, в смысле не про мебель. Прямо у порога, то есть совершенно у порога лежало пальто Модеста Павловича (вещь, как известно, дорогая, оттого и лежало, а не валялось), неуклюже притворявшееся придверным ковриком.

Поодаль от пальто лежал какой-то господин, неестественно подогнувший правую руку под голову, изрядно побитую до крови. Из ноздри, имевшейся на той самой голове, выглядывала рукоять ножа для разрезания бумаги.

Сему предмету было откровенно неуютно в новом рабочем месте, наверное потому рукоять ножа мелко подрагивала, кокетливо предлагая случайному наблюдателю угадать – а где же само лезвие, если видать только рукоять.

При самом беглом осмотре мужчина, распластанный на полу, оказался совершенно не знакомым, посему его кончина была воспринята нашими героями без подобающего чувства трагедии, то есть, просто, как факт.

--Я расстроен не из-за всего … вот этого, - тихо проговорил Кирилла Антонович, аккуратно толкая каблуком своего башмака носок башмака доктора, - а из-за многолюдности, которую сам же и создал. Нам надо остаться самим!

Ну что, что можно было поделать, коли утро нынешнего дня входило в Карла Францевича в строгом соответствии с поговоркою «не в коня корм». Гоф-медик, мужественно державшийся на ногах, никак не мог попасть в когорту бодрствующих людей, полностью отдающих себе отчёт в том, что сонно-размазанное состояние никак не годится для событий, подобных наблюдаемому. Отсюда и случилось малоумное многословие, предложение постучать в дверь вместо помещика и самое разнузданное размышление вслух, поразившее Кириллу Антоновича до последней складки на брючной паре.

--Ну … если вы сможете, скажем, упасть в обморок, то я попрошу всех удалиться ….

--Доктор, что с вами? Вы – где? Тут? – Помещик сдобрил пространство нумера широким и, тут уж я не ошибусь, злым жестом. – Вы не можете проснуться? Тогда отправляйтесь досыпать, всё едино помощи от вас, как от улитки краковяк!

--Я сам не пойму, что со мною … всё понимаю, но получается наоборот … простите, я сейчас вернусь в настоящего Карла Францевича. Сейчас … сейчас, - забубнил доктор, по-настоящему охаживая себя ладошками по щекам.

--Так, готово! Нам, стало быть, надобно остаться тут самим, верно? Господи, Боже мой, да что я несу, а? Нам действительно … это нумер ….

Господин Никто и прилипший к нему коридорный-посыльный-ключник глядели на метаморфозу, творившуюся со странным постояльцем так, как можно было бы глядеть на Фёдора Ивановича Шаляпина, появись он здесь и предложи всем спешно отправиться на конную прогулку. Согласен, что метафора так себе, но, как говаривал старина Шиллер – тут не до изысков!

--У меня для вас новость, - бодро сказал гоф-медик, поворотившись лицом к отельным аборигенам, - нам надо осмотреть нумер, и представляете – без посторонних! Если что – вы знаете, где нас сыскать!

Вот именно так сказал Карл Францевич, обращаясь к удивлённому персоналу, легонько толкнул каждого в грудь и захлопнул дверь перед их носом.

--Всё, начали! – Преображённый доктор всё более становился собою, посему словцо «начали» было понято исключительно, как погружение в состояние предельного внимания при осмотре нумера, а не как очередной повод переспросить, мол, а что вы имеете в виду, говоря «начали»?

Не сговариваясь, наши герои разошлись в противуположные углы помещения, ещё недавно служившего укрытием для дорогого штаб-ротмистра, и приступили к скрупулёзному осмотру места недавнего боя, прилагая многие силы к тому, дабы не отвлекаться на крики из-за двери, сопровождавшиеся не постукиванием, а настоящими кулачными ударами в дверное полотно.

--Немедленно отворите дверь! Вы слышите? По какому праву? Это неслыханно! Ну-ка, бегом за жандармами, я их тут покараулю! Я требую отворить!

--Да, бегу! Я скоренько! Они у старой булошной стоят! – Таким же громким криком ответствовал коридорный, подыгрывая рассерженному господину Никто.

--Бог ты мой, какой дешёвый спектакль! – Таковую рецензию вслух опубликовал помещик, привлекая внимание доктора к бездарной попытке испугать наших героев. К несчастью для труппы, самозабвенно заходившейся в благородном гневе за дверью, слова Кириллы Антоновича до них не дошли, поэтому угрозы, причитания и удары кулаком по двери продолжались.

--Ну-с, Карл Францевич, что у вас?

Складывалось такое впечатление, что говорить нынче дозволялось только помещику, ну и тем бесталанным актёрам без ангажемента, во всю старавшимся в коридоре. Гоф-медик, после неудачной пробы выпускать этим утром слова на волю, решил до поры не гневить Кириллу Антоновича и, хотя бы до обеда, обойтись жестами.

Повинуясь принятому решению, доктор протянул ладонь, из коей помещик взял пару пуговиц.

--Мне кажется, что они от жилетки Модеста Павловича. Пуговицы из целлулоида с тремя парами отверстий для пришивания. Где нашли?

Карл Францевич указал рукою на ковёр, имевший, на своей ворсе, ещё два пятна.

--Кровь?

Доктор сменил речевой ответ на неопределённое верчение ладонью в воздухе, мол кто его знает, на вскидку определить сложно.

--Ясно, вам нужен ваш саквояж. А у меня … вот это – носок.

Вскинуты вверх брови и короткое движение головою снизу-вверх, что у всех, не желающих говорить означает только одно: «Чей? Знаете?».

--Это двойной носок из фельдикоса, бесшовный. Модест Павлович предложил прикупить такие носки для этой поездки. Говорил, что они тёплые и не дорогие, всего … - Кирилла Антонович сперва замедлил речь, а после просто остановился. Какая-то мысль вмешалась в обстоятельное обсуждение носка, - … по пятьдесят пять копеек за пару. Тёплые, говорит, и не дорогие … что вы обо всём этом думаете?

Гоф-медик пожал плечами, сохраняя на своих устах обет молчания.

--Знаете, что, Карл Францевич, если бы вы только малость узнали из того, что стряслось со мною этим утром, то вы бы не только не разговаривали, вы бы и не глядели на меня! Давайте-ка сызнова общаться, как прежде, тем более эта орущая парочка за дверью уже злит! Рассчитываю на ваш ответ в словах!

--Ну … раз и у вас утро выдалось … то … согласен, хотя и заинтригован тем, что … у вас ….

--Карл Францевич, пожалейте время, оно у нас заканчивается!

--Да, в самом деле … у нас один и ненадёванный носок. Значит, он взят, либо выпал из дорожной сумки, которая не нашлась. И … вот, что интересно, носок, если я прав, выпал из сумки там, где искали вы, а кровь, если это действительно кровь, в этой части нумера. Тут же и пуговицы, тут и сбитый ковёр … видимо тут и … бились.

--Согласен! Модест Павлович мог быть в вашей части нумера, когда появились незнакомцы. Во сколько же они появились, если Модест Павлович не переоделся ко сну? И потом, не отбивался же он от пришлых костюмом, висящим … а где распялки? Для пальто и для костюма?

--Ещё мне кажется, что в нумер пришло никак не менее трёх человек.

--Снова согласен! Один остался лежать, а остальные увели … или унесли штаб-ротмистра. Вот, что я предлагаю – сейчас я открываю дверь и увлекаю разговором этих … эту пару. Вы же берёте из своего нумера саквояж и определяете, что это за пятна, и что нам подскажет этот убиенный.

--Боюсь, что осмотреть смогу бегло.

--И за это спасибо! Может, что и отыщите … и прошу вас, стань снова тем Карлом Францевичем, которому никакие крикуны не помеха! Я открываю!

--Как это называется?! Что вы себе позволяете?! – Не менее, чем в сотый раз заголосил Никто, врываясь в нумер через услужливо распахнутую дверь. – А вы куда, а? Никто из нумера не выйдет, пока я ….

--А как вы меня остановите? – Спокойно спросил доктор, вплотную подходя к отельному клерку. – Силой? Стращать станете?

--Я … тут понимаете … вам не ….

--В сторону! – Рявкнул гоф-медик в самое ухо господину Никто, и вышел из нумера, бросив через плечо «спасибо» отскочившему в бок крикуну.

--А ты, чудо отельное, мигом лети за жандармами, а не подслушивай разговоры взрослых!

--Нет, это в самом деле неслыханно! Я немедленно … я должен … я доложу, чтобы вас выселили с позором из нашего ….

--Заткнись! –Теперь свою партию начал исполнять настоящий профессионал усмирения наглецов любого ранга и любой отельной масти. – Как случилось, что три человека пришли в отель, устроили потасовку и покинули здание, уводя с собою нашего товарища? Тебе заплатили?

--Что вы такое …?

--Заплатили?

--Как вы … я здесь ….

--Вот этот нож я сам воткну тебе в нос! – Теперь уж по-настоящему грубо сказал помещик, делая вид, что намерен достать нож из ноздри убиенного.

--Нет!

--Нет, не надо ножом, либо нет, не заплатили?

--Вы не понимаете, что говорите ….

--Значит, нож.

--Вы не отдаёте себе ….

«КЛАЦ!» Нет-нет-нет, это было, скорее «ЛЯПС!». Да, тут я согласен, это хорошее подражание звуку пощёчины, полученной сотрудником отеля, собравшимся на всякий случай впасть в истерический припадок.

--Кто приходил и когда?

--Почти в полночь … пришли … я их не знаю … четверо …. -Забубнил Никто, перестав требовать отчёта от постояльцев. – Один с оружием остался у конторки, а трое пошли на ваш этаж.

--Они спросили, в каких нумерах мы остановились? Или просто взяли, да пошли на этаж?

--Они … ну … мне ….

Теперь я точно знаю, какими буквицами сымитировать звук пощёчины – «ЛЯПС!». Это отельный Никто получил ещё одно успокоительное, но по другой щеке. Прямо в строгом соответствии с Библейскими заповедями!

--Кирилла Антонович, убивать этого лучше в сторонке, вы мне будете мешать, - достаточно громко сказал вошедший доктор, и принялся колдовать над пятнами на ковре.

--Если пожелаете знать, то я уже послал за управляющим, и вы … ай, не надо!
Это помещик с притворной рассерженностию сделал ложный замах для ещё одного пощёчного рукоприкладства.

--Говори, как на самом деле было!

--Они … они мне ревОльвер к голове … приставили, - начал высыпать свои ночные приключения, не равномерно поделённые на всхлипывания через нос, господин Никто, - и потребовали указать … где поселился господин Модест Краузе … они ….

--Сколько их было числом?

--Там … один был около конторки … ну тот, который с ревОльвером … так и остался … а остальные пошли … на этаж ….

--Сколько?

--Четверо. А один был … как захворавший … за бок … руку вот так прижимал … и кривился ….

--Дальше!

--Нет-нет-нет, Леонид Прокопьич, более ни словечка этим господам! И ступайте, тут я сам управлюсь!

--А это ещё кто причалил к нашему берегу?

Жаль, что так никто из наших героев не подумал, хотя мне, как пересказчику тех приключений, хотелось бы, чтобы эта, своевременно появившаяся мысль побывала в голове пусть не Кириллы Антоновича, так хоть у доктора. Но, не случилось, посему авторство этой фразы смело приписываю себе, а прочим дорогим читателям приношу извинение, что направляющий луч повествования был направлен исключительно на рассказчика. Как говорится miles pardon, мы продолжаем.

--По какому праву в нумере, в коем совершено смертоубийство? Топчитесь тут, вынюхиваете невесть что! Своровать чего удумали? Я думаю, что этот убиенный от ваших рук скончался! Теперь же оба … да перестаньте лазать по полу! И прекратите допрашивать персонал! Быстро сели в кресла и не вынуждайте меня применить силу, а то не дождётесь прибытия жандармов! Сели, как я велел!

Последнее из сказанного было проговорено с явным оттенком ярости, возвеличенным в десятую степень нотками самолюбования.

--А кто это? – Не прекращая колдовать над телом и не поднимая головы поинтересовался Карл Францевич совершенно будничным голосом.

--Не знаю. Скорее всего тот, кто скоро начнёт извиняться, - подражая равнодушию в голосе гоф-медика ответствовал помещик, обходя с левой стороны внушительных размеров тело громогласного гостя, дабы выглянуть в коридор.

--Я так и думал! Как вас там? Леонид Прокопьич? Шагом марш сюда! У меня для вас есть ….

--Ах, ты, мерзость наглая! Распоряжаться вздумал в моём отеле! Сейчас ты узнаешь, что такое «шагом марш»!

Этот здоровущий … если обойтись, без подобающих случаю обзываний, то можно сказать, что это, конечно же предположительно, управляющий отелем. А раз так, то это работник наёмный, оттого и хамства не мерянного, что в разговоре, что в поведении. Особенно в поведении, что тут же и проявилось – крепко, а главное как-то по-звериному ловко управляющий (пока думаем, что он таковым и есть) ухватил Кириллу Антоновича сзади за ворот, малость приподнял (что не так уж и трудно было сделать, учитывая рост помещика и его фигуру, в последнее время имеющую склонность к ху … к изящности, а не к тучности) и почти швырнул от двери в нумер.

--Сидеть будешь тут, и рыпаться не сметь! Коль я что сказал, то так и будет!
Мизансцена описываемого действа было такова, и об этом уж докладывалось читателю, что тело убиенного, около которого стоял на коленях Карл Францевич, находилось именно напротив двери, от которой и был отброшен, словно орудийной отдачей, Кирилла Антонович.

Неприятность вышеуказанного действия имела, как и всегда имеет, последствия не радостного наполнения – едва успевавший перебирать ногами помещик не сумел изменить траекторию своего полёта, чтобы не зацепить занятого делом доктора. И, конечно же, случилось самое вероятное из того, что могло случиться в ситуации подобного свойства – Кирилла Антонович налетел на гоф-медика, ударив оного своим коленом по голове.

--Это всё? – Спросит нетерпеливый читатель?

--Нет, - ответит рассказчик, -падая помещик пребольно ударился головою об пол, с коего так недальновидно был сдвинут ковёр.

--Наверное я что-то пропустил, или он слишком тихо извинялся. - Со стоном проговорил доктор, потирая ушибленный висок. - Как вы, Кирилла Антонович?

--Ничего, лежу. Уф-ф-ф, аж мотыльки в глазах … он точно не извинился?

--Я не слыхал, - поморщившись сказал Карл Францевич и протянул руку, помогая другу встать.

--Угомонились? Глядите у меня! Я из вас дурь мигом вышибу!

Поискав что-то во внутреннем кармане пиджака, Кирилла Антонович, не обращая внимания на крупнотелого хама, снова направился к двери.

--Эй, Прокопьич! Третий раз я тебя звать не стану! Мигом сюда!

--Тебе, видать, мало? Ещё ….

Нет, помещик дослушивать не стал, а всё, что он сделал, так это глубоко вздохнул и быстрым движением, которое невозможно уловить взглядом (признаюсь, переборщил, но действительно это было сделано, как говорят, молниеносно) поднёс ладошку к лицу управляющего и сжал его хамский нос между указующим и средним перстами. При чём, приложить как можно более сил для сдавливания Кирилла Антонович не позабыл.

--Теперь сам в кресло, а то не отпущу! И не надо нам мешать!

Боль, обида, злость, непонимание и обильно слезящиеся глаза в своей совокупности победили врождённое хамство управляющего, то ли позволив ему, то ли принудив его передвинуться приставным шагом аж до кресла, в кое он медленно и аккуратно опустился, оставаясь заложником пары перстов помещика.

--А ещё он по красивому пальто Модеста Павловича топтался, богохульник! – Съябедничал гоф-медик.

После этих слов стоило ожидать ещё каких-то инквизиторских пыток со стороны жестокого постояльца. Может быть угроза неминуемой расплаты за надругательство над верхней одеждой и повлияла неожиданным способом на ставшего почти ручным управляющего.

Несмотря на то, что его нос так и оставался в тисках Кириллы Антоновича, габаритный хам изловчился громко чихнуть, оросив не самой приятной влагой ладонь помещика.

Натуральная реакция организма не заставила дожидаться своего появления на людях. Достаточно зычно прокричав: «Чёрт!», Кирилла Антонович отпустил многострадальный лицевой хрящ и полез чистой рукою в карман за носовым платком.

--Простите, не удержался, - находясь в состоянии полнейшего конфуза молвил управляющий, проговаривая извинительные слова с отменным французским прононсом, который заставил бы позеленеть от зависти Лафонтена и самого Робеспьера.

--Вот вам и извинения!

--Теперь моя очередь, - назидательно сказал гоф-медик, и требовательно добавил, - подать сюда Прокопьича! Говорить стану!

Говоря по правде, подавать было нечего – это отельное существо стояло прямо за дверью и подслушивало, давно перестав верить своим ушам. Да, что там ушам! Этот персонаж из местного персонала полностью утратил логическую связь со всем миром! Вот даже если бы прямо перед его носом возник вполне плотский наш Спаситель и сын Божий Иисус Христос, этот Прокопьич попросил бы его посторониться, дабы разглядеть и постараться понять не понимаемое – как … нет, не «как», а кто эти люди, кои за несколько минут усмирившие САМОГО УПРАВЛЯЮЩЕГО! Того самого, кого страшится всё жандармское отделение Минеральных Вод! Как такое возможно? И выбор тут не велик – либо эти господа бессмертные небожители, либо родственники государя-императора.

--Позволите? – Осведомился Карл Францевич у помещика, вынимая из саквояжа удобный «браунинг».

--А-а, говорить станете? – Ответил Кирилла Антонович, не переставая прихорашивать платком оплёванную ладошку. – Что ж, перечить не смею!

--Начну с угроз. Я задаю вопрос только один раз и получаю ответ от того, на кого укажу. «Не знаю», «Не помню», «Да, как вы можете», произнесённое любым из вас, расцениваю, как попытку нападения на меня лично. И в таком случае я сделаю вот так.

Глядя только на лежащее тело, а не на тех кому выпало счастье участвовать в беседе с уже опасным постояльцем, доктор выстрелил в бедро покойника, лежавшего на боку после внимательного осмотра.

--По-моему доходчиво, сказал гоф-медик, разглядывая отверстие в теле убиенного.

--Нет, это настоящие бессмертные родственники, - наконец-то сообразил Прокопьич, и стал переживать за свою жизнь.

--А вот это уже не шутки, - подумал помещик, и быстренько убрал носовой платок обратно в карман.

И только управляющий ни о чём не думал, поскольку впервые в жизни оказался в ситуации, внутри которой никак не мог повлиять на течение событий. Он просто сидел и ждал, когда всё завершится, и его, даст Бог, отпустят с миром.

--Начали! Сколько людей, с ваших же слов, пришло этой ночью в отель? Ты! – Не поднимая головы спросил Карл Францевич и рукою, в которой не было оружия, указал на отельного приказчика.

И тут стряслось самое нежданное из всего нежданного – скошенным стеблем лебеды Прокопьич рухнул на колени и взвыл противно переливающимся голосом.

--Не убивай … те! Пощадите! У меня жена и детишки, они … не убивайте … я всё … мне … ой-ёй-ёй, Святая Заступница….

Ежели уважаемые читатели решили, что это все нежданности, то спешу уверить их в том, что это только начало!

--Как это так?! – Заорал выпрыгивающий из кресла синеносый управляющий и, не обращая никакого внимания на боль в упомянутом месте, бросился к рыдающему представителю персонала.

--Ты посмел впустить в отель кого-то ночью, допустил смертоубийство и разбой, - на этих самых словах Прокопьич взлетел вверх, увлекаемый рукою управляющего, цепко ухватившегося за ворот отельной тужурки. Было видно, что приём «взять за шиворот» был отточен управляющим долгими и изнурительными занятиями, - ты телефонируешь мне, позволяя себе оболгать этих, как оказалось, уважаемых и достойных господ! И ещё и меня вынудил вести себя так, что ….

--А вот любопытно, - подумал Кирилла Антонович, - это захват носа так повлиял на управляющего, раз мы перестали быть мразями, или он действительно порядочный человек, действующий, в различных ситуациях, одним манером?

--Господин … э-э … управляющий, не знаю вашего имени ….

--Простите, не представился. Григорий Гаврилович Саенко-Думбадзе, к вашим услугам, господа, и с моими искренними ….

--Не убивайте время, Григорий Гаврилович, - остановил разволновавшегося обладателя лилового носа Кирилла Антонович, - что ещё, Карл Францевич?

--Раз вам предстоит общаться с жандармами и полицейскими следователями, а нас сия чаша обойдёт стороною, то вот, что вам надлежит знать. Этот лжец Прокопьич … нет-нет, не перебивайте, позже можете выпороть его, хоть перед входом в отель. Меня … чёрт, долго объяснять! Григорий Гаврилович, снимите с ноги свой штиблет, прошу вас!

Управляющий, со сноровкой заправского циркового акробата резво наклонился, и безо всякого кряхтения снял свою обувь, и протянул доктору.

--Не потому, что виноват перед вами, а потому, что доверяю вам. Берите … на здоровье!

--Вы не так меня поняли! Кирилла Антонович, подойдите ближе! И вы, Григорий Гаврилович, подойдите. Поглядите, это штиблет господина управляющего, пришедшего сюда с улицы половину часа тому. Что скажете о подошве?

--Грязь. Возле каблука засохшая грязь, а так … просто грязная подошва.

--Теперь поглядите на обувку убиенного. Что скажете вы, Григорий Гаврилович?

--У него … чистейшая подошва, как будто он ….

--Вот именно! Он, сотоварищи, ниоткуда не приходил, он, сотоварищи, в отеле уже несколько дней. А нам, на момент поселения было сказано, что кроме нас постояльцев нет. Бандиты пришли сюда из своих нумеров, куда и вернулись, уводя с собою нашего друга.

--Умоляю, пощадите! Всё делал по принуждению и под угрозою! – Заскулил Прокопьич, медленно раскачиваясь в такт проговариваемым словам, и тяжко, при том, вздыхая.

--Вот, ваша обувь, Григорий Гаврилович, благодарю! Теперь нам нужна ваша помощь.

--То, что в моих силах, считайте, уже сделано!

--Надо покрепче запереть все двери – это самое первое! Никто, и даже вы, надеюсь быть верно понятым, никто и вы не должны покидать здание – это не обсуждается! Подвал, чердак … и даже мышиные норы должны быть наглухо законопачены! И ещё раз нас поймите – любые действия по отельной жизни, любые передвижения будут происходить лишь с нашего позволения. И последнее – надо отрядить людей на улицу, чтобы они следили за окнами нумеров на всех этажах, и эти люди должны быть пришлыми, а не персоналом. Ну, что, сделаете?

--Считайте, что уже сделано! Я могу идти?

--Правильно будет так – мы просим вас отправиться исполнять нашу просьбу.

--Значит, - задумчиво сказал помещик, когда нумер оставили посторонние посетители, - и Модест Павлович, и его похитители ещё в отеле.

--Пока без выводов. Я намерен удивить вас самым интересным. Полюбуйтесь!

Карл Францевич снова опустился на колени перед заколотым и подстреленным телом, извлёк из своего саквояжа марлю и флакон с какой-то жидкостью, коими и протёр лицо убиенного.

--Узнаёте?

--Так … это же … стряпчий Серебрянский!

--Я же просил – пока без выводов!

Не поднимаясь, а вот так, на четвереньках гоф-медик подполз к тому месту, с коего начал осмотр нумера, и вытащил из-под ковра скомканную газету.

--Это «Пятигорское эхо», - поименовал свою находку доктор, поднимаясь на ноги, - от первого февраля сего года. Извольте прочесть объявление.

--Гос-с-споди, что ещё вы откопали? Так … «СБЕЖАЛА ЖЕНА». И?

--Какая, к дьяволу, жена? Читайте, - Карл Францевич перстом указал на объявление в рамке, немного забрызганное кровью, - вот тут, под нумером 86792.

«ЕКАТЕРИНА АЛЕКСЪЕВНА СЕРЕБРЯНСКАЯ ВЪ ДЕВИЧЕСТВЕ РОЖКОВА ИЗВЪЩАЕТЪ, ЧТО ВЪ ЧЕТВЕРКЪ ФЕВРАЛЯ 2 ДНЯ, В ДЕВЯТЫЙ ДЕНЬ КОНЧИНЫ МУЖА ЕЯ, ПРОКУРОРСКОГО СТРЯПЧЕГО ВЛАДЛЕНА ИЛЛАРИОНОВИЧА СЕРЕБРЯНСКОГО БУДЕТЪ ОТСЛУЖЕНА ПАНИХИДА ВЪ 11 ЧАСОВ УТРА НА МОГИЛЕ ПОКОЙНОГО В ПЯТИГОРСКОМЪ НЕКРОПОЛЕ СЛЕВА ОТЪ ЛАЗАРЕВСКАГА ХРАМА»

--Нас провели, как малолетних гимназистов.

--Это означает, Кирилла Антонович, что мы столкнулись с кем-то, кто … попытаюсь подсластить хинин правды – с тем, кто никак не глупее нас, и не слабее нас.

--И кому мы выложили всё, как на подносе.

--Э-э-эх, грехи наши тяжкие ….