Собравшись провести неделю-полторы в Коктебеле, мы с моим университетским другом Колей появились там порознь, поэтому обязанность по поиску жилья, непростая в разгар сезона, на этот раз легла на меня: я прибыл из Москвы первым, а Коля должен был через пару дней подъехать через Керчь с Кавказа.
Начав обходить частные дома от самого побережья, я постепенно удалялся от моря вглубь поселка, но на всех входных дверях висели бумажки с надписью: «мест нет». Наконец, уже на окраине, в пятнадцати минутах ходьбы от моря, мне предложили поселиться в сарае без окон, в котором на земляном полу стояли две железные кровати и два стула, и, так как других вариантов не было, я согласился. Это поневоле доставшееся жилище оказалось удобным: в сарае было чисто и прохладно, а так как он стоял в стороне от жилых помещений, то – тихо и спокойно. А что еще требуется от помещения, которое мы покидали утром, и куда возвращались поздно вечером?
Большую часть времени мы проводили на великолепном галечном пляже, ориентированном на юго-восток. Виды, открывавшиеся оттуда, сильно отличаются от пейзажей Южного берега Крыма, с его скалистыми горами и буйной субтропической растительностью: олеандрами, магнолиями, пальмами и кипарисами.
К северу и северо-востоку от Коктебеля лежат невысокие горы светло-коричнего цвета со сглаженными контурами и пологими склонами, изборожденными рельефными складками, спускающимися в неглубокие долины желтоватого оттенка, по которым разбросаны редкие отдельно стоящие деревья. Чтобы оценить изысканную красоту этих пейзажей, мне потребовалось увидеть киммерийские акварели Максимилиана Волошина, а тогда их неброский облик воспринимался едва ли не как недостаток. Другое дело мощный, мрачный, сильно изрезанный силуэт Карадага, вздымающийся на юго-западе; он-то и приковывал наше внимание, зазывая к себе. В этом-то направлении и совершалась большая часть наших прогулок, когда надоедало купаться и валяться на пляже. А что еще здесь было делать?
Единственной культурной институцией Коктебеля был Дом творчества Союза писателей, расположенный в Доме поэта, построенном Максимилианом Волошиным в начале века, в котором еще до революции подолгу гостевали многие русские писатели. Эта двухэтажная вилла, похожая на храм из-за обращенного на восток каменного выступа, своей конфигурацией напоминающего абсиду, была единственным «памятником архитектуры». До открытия в нем Музея Волошина тогда еще оставалось четверть века, а пока он для публики был недоступен.
Несмотря на закрытость территории Дома творчества для посторонних, все же его влияние сказывалось: - ведь тут и там по пляжу прогуливались кучки литераторов, чванливо поглядывая на своих потенциальных читателей.
Однажды, пребывая на пляже, я услышал, как плотный рыжеволосый мужчина с крупными чертами лица громко нараспев продекламировал своему спутнику примерно следующие строки, которые я восстановил по (плохой) памяти:
Мой пес повоет в безутешной муке
Пока чужак не даст ему поесть
Но если б я вернулся из разлуки,
Он разорвал б меня на месте.
Я сразу узнал, что это строки из Первой песни «Паломничества Чайльд-Гарольда» Байрона , которую я в школьные годы прочел в оригинале.
“Perchance my Dog will whine in vain
Till fed with stranger hands;
But long ere I come back again
He ‘d tear me where he stands”.
Моя реакция, видимо, отразилась на моем лице, так как писатель, резко повернув голову, посмотрел мне в глаза, и потом так же резко отвернулся (Прочтя этот фрагмент поэмы в переводе Вильгельма Левика, я убедился, что в Коктебеле встретился не с ним, ибо там все сформулировано по-другому).
Наше освоение Карадага началось с Сердоликовой бухты, раскинувшейся за его первым отрогом; тогда в ней еще не было никаких построек, и попасть туда можно было, обогнув мыс по камням, неглубоко погруженным в воду, то есть - только при отсутствии волнения.
Альтернативную возможность предоставляла тропинка, проложенная через ближайший отрог Карадага. Тогда территория заповедника «Карадаг» еще не была закрыта для публики, и мы с Колей могли сколько угодно лазать по горе. Миновав перевал, мы, отчаянно цепляясь за скалы, спускались по дну промоины, круто спадавшей к берегу Сердоликовой бухты.
Прогулки по Карадагу у нас не вошли в привычку, так как, стоило сойти с тропинки в редкую сухую траву, как почти на каждом шагу из-под ног шастали гадюки, промелькивая своими блестящими телами, покрытыми характерным рисунком: черные пятна на желто-сером фоне. От это становилось не по себе – в Крыму эти твари сильно ядовиты. К счастью, при встрече с нами, они предпочитали ретироваться. Лишь однажды мне удалось увидеть не спрятавшуюся змею: по морю довольно быстро плыла как бы палка; - часть змеиного тела, выступавшая над водой, была вытянута вдоль прямой линии, в то время, как подводная – быстро извивалась. Для меня оказался неожиданным большой размер этой зверюги.
Предложение оплыть Карадаг по морю исходило от Коли. Он заранее собрал всю необходимую информацию: - протяженность отрезка пути из Сердоликовой бухты до Лисьей, на котором берег обрывается в море отвесно, составляет четыре километра; посреди него имеется всего одна узкая площадка, на которую можно выбраться, чтобы отдохнуть.
Сама по себе возможность проплыть такое расстояние вопросов не вызывала; мы плавали в ластах, в маске и с дыхательной трубкой, а в такой амуниции расход энергии для поддержания себя на плаву, минимален, и при температуре воды 22-24°С плавать можно часами. Однако невозможность выйти на берег требует, чтобы тело функционировало без сбоев, а этой проблемы тогда у нас еще не было: жизненный опыт свидетельствовал о нашей телесной безотказности. И, тем не менее, нам предстояло подвергнуть себя внеплановому испытанию. Недолго раздумывая, мы на него пошли, тем более, что погода была благоприятной: волнение отсутствовало уже в течение нескольких дней подряд.
В этот день мы вышли из дома в одних плавках, неся с собой только нашу плавательную амуницию и небольшой завтрак, состоявший из помидоров и огурцов, упакованных в полиэтиленовые пакеты. Дойдя до мыса, за которым начиналась Сердоликовая бухта, мы, закрепив пакеты на плавках, надели ласты и маски, засунули в рот трубки, и вошли в воду.
Сердоликовую бухту мы пересекли по кратчайшему пути, и, приблизившись к вертикальной стене, поплыли вдоль нее, держась на расстоянии метров пятнадцать. Мы плыли параллельными курсами, чтобы каждый из нас мог постоянно держать другого в поле зрения. Я плыл, погрузив маску в воду; справа от меня к морскому дну отвесно опускалась каменная стена, за неровности которой тут и там цеплялись водоросли темно-зеленого цвета; около них паслись мелкие рыбешки. Поскольку вода была очень чистой, стена просматривалась на большую глубину (это было очевидно из перспективы, уводившей взгляд в сгущавшуюся у дна темноту). Раскрывавшаяся передо мной картина создавала впечатление полета на большой высоте над глубокой долиной.
Вдруг какое-то наитие заставило меня поднять голову, и я обомлел: метрах в двухстах от нас встречным курсом с легким шелестом скользил ослепительно белый трехмачтовый парусник. Других судов, лодок, или пловцов больше нам не попадалось.
Наконец, Коля сделал мне знак рукой; он первым заметил площадку для отдыха; ее поверхность отстояла от уровня воды сантиметров на двадцать; выкарабкавшись на нее, мы попали в нишу с относительно ровным полом размером 4;1,5 м. О том, что она посещаема, свидетельствовала полбуханки черного хлеба, кем-то оставленные в заботе о ближнем. Подкрепившись взятыми с собой овощами, мы двинули дальше. Вторая часть пути прошла почти незаметно. Вскоре стена оборвалась, рассыпавшись на камни.
Обогнув мыс Лисьей бухты, прямо перед собой мы увидели цель нашего заплыва – выступающую из воды треугольную скалу Золотые ворота, посередине которой зияла амбразура сквозного прохода несколько наклоненная влево, столь знакомая по иллюстрациям в крымских путеводителях. Проплыв сквозь скалу, как через триумфальную арку, мы высадились на большой плоский камень, чтобы отдохнуть и осмотреться. На севере над нами нависал массив Карадага; к западу от него, в глубине Лисьей бухты белели домики небольшого поселка (сейчас он называется Курортный); искрилось Черное море; из него выступали Золотые ворота, и кругом – ни души. Пожарившись на солнцепеке и с часок отдохнув, мы двинулись в обратный путь, который был пройден, не оставив в памяти дополнительных следов.
Выйдя из моря на пляж Коктебеля, мы отправились домой. Мы не ощущали никакой усталости; наоборот, наши тела, пройдя испытание, налились новой силой, мы убедились в том, что нам многое по плечу, и были спокойны и радостны – мы были, как (древние) эллины.
Январь 2023 г