В 60-70 гг. 20-го века в противовес шестидесятникам с их прозападной ориентацией возникло патриотическое движение русской интеллигенции. С самого начала во главе этого движения встал гениальный русский художник Илья Глазунов.
Интересный факт - в 1999 году в итоге социологического опроса солидной организации, по результатам ответа на вопрос "кого считать самым выдающимся художником XX века", Глазунов с большим отрывом обошел Пабло Пикассо, оказашегося на втором месте. Примечательно, что врученная в 1980 году Илье Глазунову высшая награда ЮНЕСКО за выдающийся вклад в мировую культуру и цивилизацию носит название «Золотая медаль Пикассо». Видится в этом некий знак торжества классического искусства, и русского гения Ильи Глазунова.
Писатель Валерий Ганичев, человек одного с Глазуновым поколения, видел в нем не просто гениального живописца и графика, творца изумительных по глубине проникновения в психологию героев иллюстраций к русской литературной классике, но неистового в неисчерпаемой своей энергии, мужественного и стойкого воителя за русскую культуру, русскую историю.
Творческий путь его начинался тогда, когда и сами эти понятия русская культура и история были под негласным запретом в обстановке борьбы с «шовинизмом» под видом торжествующего «интернационализма». Отгремела Великая Отечественная война, когда Сталину потребовалось опереться на глубинные силы народа, на исконную любовь к родной земле, к Отечеству с его славной многовековой историей. К власти пришел энергичный экспериментатор Н.С. Хрущев - и снова Россия оказалась не в чести, начались гонения на веру наших пращуров, закрывались и рушились православные храмы. Расцветал прикрытый пока еще фиговыми листочками коммунистической идеологии сепаратизм, русских вытесняли в союзных республиках из властных структур. А значит - и из всех прочих важнейших областей жизни - от экономики до культуры. В искусстве безраздельно царило мелкотемье, реализм, но выверенный по передовице центральной газеты, настраивавший на веру в “светлое будущее», которое наступит если не в следующей пятилетке, так за пару десятилетий.
***
Будучи коренным ленинградем, Илья с раннего детства воспитывался в лучших традициях русской культуры и православной религии. Родители осознанно готовили мальчика к творческой судьбе. Но Отечественная война черным смерчем прошлась по их жизни. В 12-летнем возрасте Илья чудом остался в живых, и был вывезен из осаждённого Ленинграда через Ладогу по «Дороге жизни». А все его родные- отец, мать, тетя погибли от голода в блокадном городе. Позднее вспоминал, как сидел рядом с матерью у постели умирающего отца и она ему говорила: "Не бойся! Мы ведь все скоро умрем!" А в соседней комнате лежала умершая тетя и на теле ее копошились крысы.
Мальчик рано столкнулся с болью и горечью утраты, что закалило духовно и научило смотреть страху в лицо. В 1944 году, вернувшись в родной город, учился в средней Художественной школе. Рисование спасало Илью в тяжелые минуты отчаяния.
Первое осознание своего предназначения пришло к Илье тогда, когда он 16-летним выпускником художественной школы приехал в Киев посетить святые места - Софийский собор, Печерскую Лавру. И так велико было впечатление от увиденного и пережитого, что Илья набравшись смелости спросил у служителя церкви, что нужно для пострига в монахи. А отец Тихон в свою очередь, расспросив юношу о его жизни, и о том представляет ли тот, что такое монашеская жизнь ответил:
«Мы, рабы Божьи, отгородились от мира высокими стенами Лавры и на склоне лет спасаемся здесь, но ты молод, полон сил. Да и имя носишь обязывающее: Илья — Богом избранный. Не зарывай талант в землю. Иди, учись, борись со злом, утверждай правду. Благословляю тебя, сын мой, и буду молиться».
Илья на всю жизнь запомнил эти слова. И, видимо, поэтому художественные замыслы большинства картин Глазунова перекликаются с библейскими образами, с православной верой. На полотнах художника очень часто присутствует образ Христа – спасителя мира, к которому направлено духовное движение православных. Они ищут и находят в нем философские Институт живописи, скульптуры и архитектуры им. Репина ответы на вопросы жизни. А образ распятой Руси в ХХ веке, созданный Ильей, является неотъемлемой частью и философии, и мировоззрения, и духовности, и творчества самого художника.
Илья поступил в Институт живописи, скульптуры и архитектуры им. Репина. На первых порах, как не удивительно, но поддержал Илью комсомол. В ЦК ВЛКСМ отобрали для международной выставки в Праге картину Глазунова с образом Юлиуса Фучика. “Репортаж с петлей на шее» чешского патриота еще будоражил общественное мнение по свежим впечатлениям о преступлениях недавно поверженного гитлеризма. И эта картина ленинградского студента института им. И.Е. Репина получила «Гран-при». Поэтому естественным было предложение ЦК организовать персональную выставку Ильи Глазунова в столице, благо к тому времени необыкновенно трудолюбивым студентом были написаны десятки живописных работ, не считая сотен эскизов к задуманным картинам.
И вот - персональная выставка студента, «недоучки», еще и диплома не защитившего. И где? В центре Москвы, в Доме работников искусств. Она казывается сразу в центре борьбы самых разных сил против мертвящей официозной обстановки, когда нужны были только радостные лица персонажей, а если и конфликты, так хорошего с отличным, если проблемы, то «Опять двойка» или нечто в этом роде.
Никто не мог ожидать такого шума вокруг этой выставки 1957 года. Небольшое помещение выставочного зала ЦДРИ чуть ли не штурмом стали брать желающие увидеть своими глазами на полотнах художника жизнь, а не сусально-розовое ее отражение.
Сразу появились, мягко говоря, не вполне политкорректные, а точнее скандальные отклики даже в советской печати. А в за рубежом художника тут же стали представлять как «борца с соцреализмом».
В своей исповедальной книге «Россия распятая» Илья Глазунов сам рассказал, чем обернулся для него московский триумф. Еще до завершения выставки его успели снять со стипендии и даже исключить из института, правда, вскоре снова восстановили. Но дипломную работу, над которой он работал несколько лет, картину “Дороги войны», где отражал впечатления от увиденного собственными глазами при стремительном приближении немцев к Ленинграду, «зарубили», не допустив до защиты.
Увидев эту картину, преподаватели пришли в замешательство. Один из них, не выдержав, перешел на крик: «Глазунов, что себе позволяешь?! Вместо того чтобы прославлять великий подвиг советского народа-победителя, рисуешь отступление Красной Армии, скорбные лица беженцев. Мы драпаем от немцев, и это, по-твоему, дороги войны, да? Такое мог состряпать лишь духовный власовец! Тебя надо гнать поганой метлой из института, а мазню твою спалить…» Несколькими годами позже полотно действительно была сожжено.
Пришлось срочно создавать другую картину «Рождение теленка», хорошо хоть был приличный эскиз. Удостоили его только «троечки», диплом выдали, но с условием ехать учителем черчения в Иваново, подальше от столиц. Отвернулись от Ильи его наставники, а ранее заметно выделявший его среди учеников своей мастерской Б.В. Иогансон, вице-президент АХ СССР, даже публично открестился от «бунтовщика» статьей в центральной печати.
Для Глазунова была закрыта на долгие годы дорога в Союз художников. А значит, никаких заказов, участий в официальных выставках, не говоря уже о помещении для мастерской. Другой бы сломался, пошел на уступки, «раскаявшихся» любят. Однако в труднейших условиях и проявился бойцовский несгибаемый характер Ильи Глазунова. Сколько же довелось ему испытать, без своего угла, пробиваясь случайными заказами, соглашаясь даже на место истопника ради прописки! Пришлось работать и грузчиком, чтобы раздобыть деньги на жизнь и на краски для работы.
Но тут произошла знаковая встреча с Сергеем Михалковым (1913-2009) - писателем, который опекал Илью все последующие годы. Он-то и замолвил за него словечко перед высокопоставленной чиновницей.
На приеме в Кремле Михалков, пригласив Е.А.Фурцеву на вальс, обмолвился: «Хочу попросить за хорошего человека, за художника Глазунова». На что Екатерина Алексеевна ответила: «Это он наделал много шума первыми же картинами? Слышала. Но сейчас Глазунов вроде бы где-то в Сибири, преподает там черчение». Михалков мягко возразил: «Нет, Илья в Москве, скитается без жилья и работы».
И совсем скоро супружеская пара получила восемнадцать квадратных метров в «хоромах» коммуналки. Потом Илья попросил у Фурцевой пустующий чердак под свою мастерскую, и начал упорно и плодотворно трудиться.
Русские патриоты, его друзья, тоже помогли, как могли. Илье дали возможность работать на VI Всемирном фестивале молодежи и студентов в Москве - и у него сразу же появились восторженные поклонники за рубежом. Всего лишь через два года один из них, итальянец Паоло Риччи, напишет книгу о нем. Другой публиковал его работы в молодежной печати Польши и помог с первой выставкой в Варшаве, Кракове и даже в Катовице (по просьбе восхищенного творчеством Глазунова руководителя Польши Эдварда Герека). Комсомольский журнал «Молодая гвардия» открывал Глазунова и как художника, заказав серию портретов лучших работниц Трехгорки, и как писателя - со статьями, а затем первыми главами повести «Дорога к тебе» (ставшими основой книги «Россия распятая»).
В 1964 году Глазунов добивается разрешения на проведение выставки в московском Манеже. А через пять дней после ее открытия в «Вечерней Москве» опубликовали письмо нескольких московских художников с протестом. На этой выставке Илья решился выставить свою злополучную дипломную работу "Дорогами войны". И так как выставка «противоречила советской идеологии», Союз художников принимает экстренное решение: картину изъять и уничтожить, а саму выставку закрыть.
Было еще множество других казусов и порицаний в творческой карьере художника. Когда Глазунову поручили написать портреты солистов оперы La Scala, гастролирующих в Москве, на худсовете решался вопрос: достоин ли Глазунов представлять советское изобразительное искусство, и годятся ли его картины для презента иностранным артистам от правительства СССР. Скандал разразился снова. Фурцева публично высказалась о портретах: «… Вы, Глазунов, уши, словно пельмени, рисуете… Забирайте свою мазню. Хотела помочь вам, Глазунов, но чем закончилась выставка в Манеже? Пришлось закрыть ее. Лишь вы шагаете в ногу со временем, остальные советские художники идут неправильно! Так, по-вашему?».
Но как бы там ни было, вскорости Глазунов по рекомендации А.Громыко - министра иностранных дел едет в Испанию, чтобы оформить интерьеры советского посольства в Мадриде. Там-то и началась мировая слава художника. Его портреты возымели большой спрос среди политических деятелей и знаменитостей мировой величины. В этом списке были: Сальвадор Альенде, Урхо Кекконен, Индира Ганди, Курт Вальдхайма, испанский король Хуан Карлос I, папа Иоанн Павел II, Фидель Кастро; деятели искусства – Федерико Феллини, Давид Альфаро Сикейрос, Джина Лоллобриджида, Марио дель Монако, Доменико Модуньо. Позже в списке оказались и российские политики и деятели культуры Л.Брежнев, С.Михалков, И.Смоктуновский, В.Севастьянов, С.Смирнов, И.Кобзон, И.Резник и множество других. Он пишет портреты своих соратников, писателей-деревенщиков: Солоухина – вписанный в чарующую гармонию зимнего леса и спокойно-сдержанного Валентина Распутина, за спиной которого тревожной полосой в темноте загорается горизонт.
Огромном влияние Ильи Сергеевича имел на творческую молодежь, особенно писателей. Он снабжал их редкими книгами, которые не всегда можно было найти даже в спецхране, бередил в разговорах самые сокровенные струны русской души. Об этом не раз вспоминали и Валентин Распутин, и Леонид Бородин, и многие другие. Может, самый яркий пример - «перековка» сознания признанного в Союзе писателей мэтра Владимира Солоухина. Не появились бы его знаменитые «Черные доски» и «Письма из Русского музея», если бы не знакомство с Ильей и Ниной Глазуновыми. Он сам обстоятельно раскрыл секреты глазуновского обаяния в своей книге «Последняя ступень». Как тонко Илья Глазунов (в образе не художника, а некоего фотографа) подводил маститого советского писателя из русской глубинки к пониманию всего, что случилось с нами во времена богоборчества, к постижению своеобразия не только нашей культуры, но и государственного устройства. Солоухин постигал глубины трагедии народа во времена раскулачивания, коверкания самой души народа - отрицания его веры православной.
Предприимчивость и талант метра всегда раздражали и продолжают раздражать и коллег художников, и критиков, и ценителей искусства, и просто завистников.
Илья Глазунов "за годы жизни потерял много близких друзей, но не потерял ни одного из своих врагов". Стали распространяться слухи о, якобы, сотрудничестве Глазунова с КГБ, которые сразу подхватили многочисленные его противники. А Илья, боец по натуре, и в этом случае дал сражение, да какое! Когда подобного рода слухи распространяли за рубежом наши диссиденты и эмигранты «третьей волны», он … подал на них в суд в Германии. И блестяще выиграл на том самом «демократическом поле»!
В годы, когда шло уничтожение русского наследия, когда церкви взрывали одну за другой, Илья Сергеевич стал одним из основателей Всероссийского Общества охраны памятников истории и культуры. В 1981 году он основал Всесоюзный музей декоративно-прикладного и народного искусства в Москве. Вместе с видным деятелем русской эмиграции Антоном Красовским Илья Глазунов стал одним из основателей русского зарубежного журнала «Вече», издаваемого в Мюнхене с 1981 года. Во времена советского духовного обскурантизма журнал стал рупором русского национально-исторического и религиозно-монархического сознания, объединившим вокруг себя замечательных писателей и носителей русской идеи – Леонида Бородина, Игоря Огурцова, Евгения Вагина, Игоря Шафаревича, Дмитрия Балашова, Михаила Назарова и многих других.
Бескомпромиссность Глазунова ярко проявилась тогда на совещании в «святая святых» - идеологическом отделе ЦК КПСС, когда он, практически в одиночку, поднял вопрос о сбережении памятников старины, о восстановлении взорванного в 30-х годах храма Христа Спасителя в Москве. Ясно, что такая активность пришлась явно не ко двору, тем более что «придворные» деятели искусств Илью Сергеевича буквально травили, не прощая ему успехов во мнении мира искусства многих стран. Тогда прошла уже и первая выставка его работ в Италии, ему заказывали свои портреты виднейшие зарубежные политики и деятели культуры. Клуб «Родина» вскоре искусно «развалили» изнутри, сконцентрировав на «малых делах», в частности, предложили переносить кирпичи в Крутицком подворье. Союз художников СССР Глазунова не просто игнорировал, а преследовал.
Много шума наделала борьба Глазунова за сохранение старой Москвы, которая была обречена на уничтожение по проектам ретивых архитектурных начальников. Узнав о «перспективном плане развития градостроительства столицы», Илья Сергеевич с группой единомышленников в кратчайшие сроки создал уникальный фотоальбом памятников старины и добился, чтобы планы советских архитекторов были выставлены на всеобщее обозрение. Бурное возмущение общественности тогда сорвало планы грандиозной перестройки центра Москвы.
***
В годы перестройки, в 1987 году Илье Глазунову удалось добиться создания в столице Российской академии живописи, ваяния и зодчества. Для начала надо было заполучить разрешение на создание такого русского гнезда классического реализма в здании, в котором некогда размещалось Московское училище живописи, ваяния и зодчества, а после революции - ВХУТЕМАС. Он стал бессменным ректором созданной им Российской академии живописи, ваяния и зодчества. Это теперь всех входящих в это здание поражает великолепие красоты интерьеров, замечательных картин и скульптур. А тогда была «коммуналка» мелконьких советских контор, настоящая «Воронья слободка», мерзость запустения. Теперь здесь отечественная школа искусства, в основе которой лежит уважение к национальным традициям, высокий реализм и мироощущение нашей великой европейской цивилизации. Отбираются в нее лучшие таланты, в том числе из самой что ни на есть «глубинки», и учат их не только на шедеврах русской классики, но и в музеях Италии, Испании…
Сменился правящий атеистический режим, против которого художник яростно выступал с первых же своих шагов в искусстве. Но столь же яростно сражался он своим творчеством и против дикого олигархического капитализма, идущего на смену. Достаточно вспомнить его полотна «Рынок нашей демократии», «Россия, проснись!» Как и Ф.М. Достоевский, видел художник все ярче проявляющуюся в нашей жизни борьбы Добра и Зла, страстно звал занять в ней позицию, диктуемую православными традициями народа, стремлением жить по правде и совести.
В лихие 90-е (в 1994 году) у Глазунова прошла грандиозная выставка в Манеже. В «коммерсантовской» колонке по поводу этого показа арт-критик Екатерина Деготь язвительно отмечала, что выставка во многом напоминала московское метро, где мраморные колонны мирно соседствуют с бомжами и нищими. На той выставке тоже было много VIP-гостей из правительства, корпораций и патриархии. Но основную массу составляли те, кого в 90-е называли «инженерами». Речь идет о малообеспеченных гражданах из числа низших интеллектуалов. Именно эти отчаявшиеся, растерянные, все проигравшие люди годом раньше штурмовали «Останкино» и защищали от ельцинской банды молодой русский парламентаризм. Многие считают, что именно для этих "оборванцев" творил Глазунов.
В массовом народном восприятии Илья Глазунов был самым важным и знаменитым художником современной России. Выставки Глазунова становились огромным событием, они собирали множество народа. Те, кому пришлось оказаться свидетелями или участниками происходящего, повторяли: «Мы такого не видели – и представить не могли». Даже тогда, когда Москву или Ленинград посещали мировые знаменитости и звезды высокого искусства, когда проходили знаменитые вернисажи, выставки французской живописи или полотен Ваг Гога – никогда не собирались такие многотысячные очереди. Илья Глазунов чувствовал, что его творчество находило отклик в душах миллионов русских людей.
«Такой фантастической репутации – комментировал Дмитрий Хмельницкий, – не было ни у кого из русских живописцев. И даже ни у кого из советских. В 60-70-80-е годы Глазунова дружно ненавидели коллеги-профессионалы, и художники, и искусствоведы. Причем все, и правые, и левые.. Публика – или, скажем, массовая публика – боготворила. До сих пор помню очередь, вьющуюся кольцами вокруг Манежа на его выставку. Феерическое зрелище…».
И это можно было понять, ведь люди возвращались к истокам русской культуры, к своим корням, наконец-то становились не слепыми винтиками в производственном механизме по строительству социализма, а обретали свою душу. Творчество Глазунова продолжало классические традиции Васнецова, Нестерова, что бесило художников-экстремалов из числа шестидесятников. Они продвигали творчество абстракционистов- Эрнста Неизвестного и ему подобных, которое было совершенно непронятно народу. И вдруг появились картины Ильи Глазунова, которые будили сердце и душу и, чтобы их посмотреть, люди готовы были часами выстаивать километровые очереди.
Знаменитые историко-философские грандиозные полотна Глазунова «Мистерия ХХ века», «Вечная Россия», «Великий эксперимент» и другие шедевры его полемически заостренного, взывающего к совести, национальному самосознанию искусства, теперь можно увидеть в Московской государственной картинной галерее народного художника СССР Ильи Глазунова. Здесь же находится его великолепный цикл «Поле Куликово», другие полотна на темы русской истории, замечательные иллюстрации к русской классике, особенно к любимому им Ф.М. Достоевскому.
Мощь таланта, сила духа и активность художника поражают: он создал свыше трех тысяч произведений. Это – портреты, иллюстрации к произведениям русской классики, многофигурные монументальные эпические полотна, а также книги, последние из которых – «Россия распятая» (2000) и «Погребение правды» (2012) вызвали широкий общественный резонанс.
«Новой, с позволения сказать, национальной идеей, – с горечью говорил он в интервью о последней книге, – стал рынок, где продавалось всё и вся: Родина, честь, достоинство, верность долгу. На души новых граждан России и прежде всего на её молодёжь и детей обрушилась бешеная, неукротимая волна насилия и предательств. Мы стали жить в виртуальном мире голливудских маньяков, убийц, преступной порнографии и вседозволенности. Государствообразующий народ - великий русский народ - был отброшен за черту нищеты и демографического вырождения. Наша история была переврана».
И об Октябрьской революции: «В наши дни,– писал он, – когда власть царей… кончилась, а революция в новых формах и под новыми лозунгами продолжается бесконечно, для многих стало ясно, что все это имело целью обмануть народы. Истинное предназначение революции – это разрушение во имя мирового господства избранного меньшинства».
За свое творчество художник получил множество наград, как отечественных, так и иностранных. Однако, если вы прогуглите информацию об этом художнике, то сразу увидите массу нелицеприятных откликов о нем. Как правило написаны они представителями космополитов-шестидесятников или критиками, поддерживающими их. Это не просто зависть, но враждебное отношение к великому художнику, который в жизни и творчестве стоял по другую сторону баррикады, не на прозападных, а на патриотических позициях.
***
В 25 лет Илья встретил 18-летнюю Нину Александровну Виноградову-Бенуа, которая стала его «душой», его «нерушимой стеной». Вместе они прошли самые трудные годы жизни, сохраняя волшебное пространство «государства двоих», ведомое только им, которое наполняли любовью, памятью, взаимностью, ароматом молока и хлеба, малины под лучами солнца и осенней листвы под ногами…
«С первой встречи, – писал Глазунов, – и до её трагической гибели я не расставался с Ниной, озарившей мою жизнь спокойной ясностью своих рассветных глаз. Навсегда забыв об одиночестве, я бесконечно удивлялся её самоотверженной преданности, не знающей границ, нежной красоте её души… все стало новым с Ниной, будто мир заново рождался звучанием радости…».
Они прожили тридцать лет, их дети выросли и тоже стали художниками, но судьба, «идущая по следу, как сумасшедший с бритвою в руке» готовила им чудовищный сюрприз. 24 мая 1986 года Нина покончила с собой, выбросившись из окна мастерской в знаменитом Доме Моссель-прома в Калашном переулке. Ни одна душа не знала, почему она это сделала. Илья Сергеевич до последних дней был убежден, что Нину убили: «Били по мне – попали в нее. Я плохо помню сквозь черный туман горя те страшные дни ее гибели…».
С годами не ослабевала, а, напротив, крепла память о жене – ангеле-хранителе, сопровождающим его жизнь: «сегодня, как и тогда, не могу найти слов удивления, благодарности и гнева на себя - мое сердце сжимается от нежности, на глаза наворачиваются слезы. Словно я слышу ее голос: «смысл моей жизни – это служение тебе».
А вот что пишет об Илье Глазунове его сын - Иван, тоже известный художник:
"Мои первые воспоминания об отце связаны с его известной башней-мастерской в Калашном переулке. Запах растворителя, винтовая лестница, иконы, бесконечный поток людей, разрывающийся от звонков телефон. К папе в мастерскую стекались священники, писатели, реставраторы, режиссеры, оперные певцы.. Чтобы поговорить, посмотреть на картины и, конечно, вглядеться в удивительные живописные иконы — редкая в 1970-е возможность для многих людей, живших в официально атеистическом государстве.
Родители были не коллекционерами, а собирателями. Они ездили по ближайшим от Москвы городам — в Ростов Великий, Переславль Залесский — и спасали иконы: в то время царила разруха и полный произвол, церкви превращали в городские бани. Бывало, родители договаривались со сторожем и за бутылку спасали то, что можно было спасти: уносили иконы на себе — у них еще не было машины. Однажды большую икону святого Георгия Победоносца они вдвоем несли десять километров, пока не дошли от храма до шоссе.
Во время этих поездок родители, рожденные в Петербурге, смогли узнать настоящую Русь. Московский Кремль, Ростов, Ярославль, Поволжье дали отцу новый порыв вдохновения для творчества, он стал экспериментировать со стилем на основе языка иконы. Появилась серия картин с аппликацией («Борис Годунов», «Царевич Дмитрий», «Русская красавица»), где были использованы ткани в сочетании с живописью. Эта серия картин была наиболее пронзительна в те годы — она сделала ему имя: зритель в Москве не видел такого прежде..
У меня в школе — пионеры, комсомольцы, за окном моей комнаты — демонстрация трудящихся с транспарантами. Как же все диссонировало с тем, что было в нашем ковчеге, внутри мастерской на Воздвиженке! Мне трудно было это осознать и оценить в детстве, но сейчас я понимаю, что все впитанное мною в детстве дало мне ту опору, на которой я стою и сейчас.
Помню, мы с сестрой дома наблюдали, как при реставрации оживает образ, как из-под черного слоя старой олифы вдруг будто из ничего появляется изображение лика, нимба, голубого неба — это самые незабываемые впечатления детства..
В нашем доме почти всегда звучала музыка, «Всенощная» Рахманинова или Мария Каллас — папа очень любил итальянскую оперу. Отец собирал старинные вещи, книги. Я довольно рано стал читать те фолианты, которые сейчас дают листать только в белых перчатках. «Древности Российского государства» Федора Солнцева, Энциклопедия Брокгауза и Ефрона — эти книги хранились в его мастерской..
С детства отец постепенно подключал меня к работе. С пяти лет у меня была обязанность проводить гостей по мастерской, рассказывать им про папины картины и собранные иконы, заправлять пленку и показывать фильм про него, снятый Павлом Русановым в 1976 году..
Однажды я нашел на одной из московских мусорок старинный сундучок и еле притащил его домой. Вы не представляете счастье Ильи Сергеевича, когда он увидел меня и мою добычу в виде ларца XIX века! Он тогда понял, что и я вижу ценность в старинных вещах, разделяю его интересы, и был страшно этому рад..
Отец стоял у истоков общества охраны памятников. Мне пять, сносят храм, я сижу в ковше бульдозера, придел уже снесли, видно росписи центральной части церкви, а Илья Сергеевич пишет на стене: «Руки прочь от наших святынь!» Эта борьба никогда не прекращалась: если не помогали действия, он вел пропагандистскую работу с душами людей. И его слова находили отклик — потом многие занялись этой темой профессионально..
..Технику встряски отец применял и к своим студентам мастерской портрета Суриковского института. Мы приходили рано утром, (опаздывать было нельзя) и сидели за работой весь день. Одиннадцать вечера, на дворе зима, мороз, кто-то боится не успеть на последний поезд метро, как вдруг влетает отец, приводит девушку, ставит ее в позу Венеры Милосской и дает задание: за полчаса написать портрет. Все сразу просыпаются, распрямляются и делают бодрый эскиз несуществующей картины. В тот вечер все расходились, вдохновленные новым сюжетом.
Однажды, когда я уже учился в Суриковском, папа пришел на урок с муляжным пистолетом и сказал, что у нас осталось 20 минут жизни и мы должны сделать последний эскиз картины, без которого не сможем умереть. Надо было собраться с мыслями и сделать что-то большое, значительное.
Он умел побудить студентов работать. Помню, как отец собирал всех в своей мастерской, я носил сосиски из ресторана «Прага», а они читали запрещенного Бердяева, поэтов Серебряного века, смотрели привезенные им из Италии альбомы с работами Микеланджело. Как он в шутку пояснял, это было «добровольно-принудительное вливание культуры». Студенты очень любили эти встречи, моменты общения.
Отец был чрезвычайно активным, терпеть не мог вялости. Однажды, до того как я сам стал студентом его курса, он взял меня на практику к студентам в Петербург, они должны были вместе с ним ехать в Новгород и Псков на автобусе.
В той поездке мы посетили Псково-Печерский монастырь, встретились с монахами, нас провели по пещерам, мы побеседовали с известным тогда отцом Нафанаилом. В Новгороде посетили Юрьев монастырь, Ильмень-озеро — путешествовали по плану, известному одному лишь Илье Сергеевичу.
Когда руководство Суриковского института узнало о нашем «паломничестве», провело специальное собрание. Однако отцу удалось убедить всех, что монастыри — это русская история, которую надо знать студентам. Вопросов больше не было.
Когда не стало мамы, ему постоянно была нужна моя поддержка. Наши отношения с отцом стали ещё теснее. Он был и величественным, и острым, и энергичным, и ранимым. Чаще всего он насквозь видел человека, но иногда доверчиво верил и обманывался — и тогда расстраивался как ребенок.
Помню папу и в день смерти. Вижу его в немощи, понимаю, что совсем скоро состоится его новое рождение для вечности. Оля с Глашей, его маленькие внучки, сидят рядом с ним, держат за руку. Феденька включает ему Марию Каллас на планшете. Он искренне удивляется, что это за прибор исполняет его любимую арию «Casta diva». За окном дождливое лето, качаются деревья, он показывает пальцем и говорит: «Вот, Россия. Там красиво. Надо бороться за Академию». После этого он тихо и мирно отошел к Богу.
Я привык видеть его в силе, в яростном сопротивлении, прижигающим взглядом — а тут другой человек, готовый к чему-то совсем иному. Это воспоминание мне дорого не только тем, что оно последнее, но и напутствием, обозначившим все, что он любит в жизни. Отец для меня — пример верности себе и своему делу".
Список литературы:
1. Митрохин Н. А. Русская партия: Движение русских националистов в СССР (1953—1985). — М.: Издательство НЛО, 2003.
2. Митрохин Н. А. «Антисионисты» и неоязычники в русском националистическом движении СССР 1960-х — 1970-х гг.. Форум новейшей восточноевропейской истории и культуры, Русское издание. 2013.
3. Новиков В. С. И. Глазунов. Русский гений. — М., 2005.
4. Писатель и художник. Произведения русской классической литературы в иллюстрациях И. Глазунова. — М., 1979.
5. Что Глазунов сказал перед смертью — Иван Глазунов делится самыми дорогими воспоминаниями об отце.
6. Шнирельман В. А. Русское родноверие : неоязычество и национализм в современной России. М.: Библейско-богословский институт святого апостола Андрея, 2012.
7. Шнирельман В. А. Арийский миф в современном мире / Российская академия наук, Институт этнологии и антропологии имени Н. Н. Миклухо-Маклая. — М.: Новое литературное обозрение, 2015.
8. Языкова И. В. И. Глазунов. — М., 1972.
9. Ricci P. I. Glazunov. — Napoli, 1959.
Источник: