Пронькин брезгливо отстранил трубку от уха, словно опасался, что до него могут долететь капельки слюны собеседника с другого конца радиолуча. Дождавшись, когда истеричный поток пошел на убыль, он сказал:
– Матвей, объясни толком, что случилось?
– Я же говорю! – все еще плохо владея собой, взвизгнул Матвей Петрович. – Позвонил газетчик...
– От-ста-вить истерику! Что ты, как бе-ре-менная баба! – по-военному расставляя слоги, гаркнул Пронькин. – Докладывай по порядку!
Чувствовался, чувствовался металл в голосе Марлена Марленовича. Умел командовать – что есть, того не отнять. Хоть в армии и не довелось служить, зато на партийной работе – чем не армия! – зубы съел.
– Я же говорю, – всхлипнул со второй попытки Матвей Петрович, – позвонил, представился журналистом… Какой-то Максимов, Александр.
– Навел справки, что за фрукт?
– Пока нет, – подбитым голосом пролепетал Корунд.
– Так наведи!
– Слушаюсь! – сделал попытку подражать боссу Матвей Петрович, но стальным у него получился только первый слог.
– Так чего он хотел, твой газетчик?
– Сказал, пишет статью про хобби выдающихся политиков, бизнесменов.
– Так и сказал – выдающихся?
– Да, так и сказал.
– Не нравится мне это. К чему бы такая неприкрытая лесть? Что дальше?
– Ну, дальше, говорит, в Интернете… чтоб он сдох от короткого замыкания! – обругал Матвей Петрович изобретение века. – Наткнулся, говорит, на сообщение о выставке оружия в Твери… Помнишь, в прошлом году? Раскопал-таки, подлец!
– Ну и что?
– С тобой хочет встретиться, вот что! Осмотреть коллекцию, вопросы позадавать. Сам понимаешь, что им надо, журналистам, – перешел на старушечий тон Корунд.
– Х-мм, почему именно сейчас? – задумался Пронькин.
– Нельзя его принимать, Марлен! – прошипела трубка так зловеще, что Пронькин вздрогнул, словно его ударила в ухо змея. – Ни в коем случае нельзя! Лучше б его, к чертям собачьим, вообще не было!
– Ого! – удивился такой неприкрытой кровожадности Пронькин. – Растешь, Матвей. Тогда так… Предложение насчет «вообще не было» не принимается. Рано. Как раз наоборот! Встреча состоится. И встретишь его ты!
– Я!?
– Ты! Интеллигентно так примешь… Ты ведь у нас интеллигент, правда? – Пронькин выдержал паузу – едва заметную, но достаточную для того, чтобы закралось сомнение в искренности его слов. – Высшее образование имеешь…
– Марлен, ради бога! – обиженно прогнусавил Корунд.
– Ага, притом и богобоязненный. Я, впрочем, и не сомневался. Вот, недавно… Ведь только интеллигентный, богобоязненный человек мог так ловко избавиться от тру…
– Марлен! – прервал издевательство Матвей Петрович.
– Ладно, ладно, не буду. В общем, встретишь его культурно. Объяснишь, что у босса, мол, дела. Наврешь что-нибудь. Тебе не привыкать…
– Э-э…, – снова попытался вступиться за свою честь Матвей Петрович.
– Да, знаю, врать нехорошо. Но ради пользы дела придется поступиться принципами. В общем, выясни, чего он хочет. Разговори, покажи… Главное, сам лишнего не болтай.
– Марлен..., – обиженно начал Матвей Петрович, намереваясь разъяснить боссу, что не такой уж тупой у него помощник, но трубка, не считаясь с его обидами, невежливо отключилась.
Ах, как неосторожно, как опрометчиво поступил всегда такой осторожный и неопрометчивый Марлен Марленович! Не следовало ему соглашаться на эту встречу. Но как бы ни было, никто не в силах изменить того, что уже произошло. И возможно, именно она и явилась тем недостающим кирпичиком в стройном, но до сих пор еще не вполне устойчивом здании версии, которое в последнее время так кропотливо возводил неутомимый поборник правды Александр Максимов.
В назначенный час вышеупомянутый джентльмен уверенно, как это свойственно лишь уверенным в себе джентльменам, вошел в дверь утопающего в кронах деревьев особняка в деловом центре Москвы. Увесистая мраморная доска на фронтоне сообщала об исторической ценности данного объекта недвижимости. Вместе с тем, пристроившаяся чуть пониже табличка с названием прописавшегося здесь юридического лица не оставляла сомнений в том, что наш герой попал в самый эпицентр зарождающегося циклона – циклона, который уже набрал силу, но по причинам высшего порядка до поры был неразличим глазом. Лишь пытливый следопыт, способный заметить надломленную веточку среди тысяч других и распознать слегка примятый лист среди миллионов других, мог пролить свет на тайну события, озадачившего следственные органы и в высшей степени потрясшие воображение дамы сердца нашего героя.
Добрая улыбка витала на губах Максимова, когда он входил в приемную, где ринулся ему навстречу, протягивая радушно ладошку, известный нам тип. Как знал, что именно в эту самую секунду нарисуется в дверях журналист.
– Здравствуйте, Александр Филиппович! Я тот самый Корунд, Матвей Петрович… Это я с вами по телефону, – затараторил тип, и протянул с фальшивым энтузиазмом руку.
Максимов руку принял.
Он, знакомый с чрезвычайно полезным в работе журналиста бихевиоризмом, верил, что как раз при рукопожатии всё тайное становится явным. И неукоснительно следовал мудрому правилу: хочешь познать человека, пожми его руку – этот своеобразный детектор лжи, дарованный природой, сообщит намного больше, чем многочасовые беседы и заумная психоаналитическая ахинея.
Ладонь Матвея Петровича, в противоположность духу гранитной твердости, исходящему от его фамилии, оказалась потной и мягкой – внутри как бы начисто отсутствовали кости. Тем самым она больше напоминала оладью. Вывод напрашивался сам собой: объект мягковат, трусоват, не уверен в себе. Сейчас врать начнет.
Максимов слегка стиснул и придержал оладью. Ее владельцу нажим явно не понравился – он предпринял робкую попытку извлечь конечность из стального капкана.
«Сейчас объяснит, – подумал Максимов, – что босса скоропостижно вызвали к министру и.…».
– Марлен Марленович просил извиниться, – словно читая его мысли, сказал Матвей Петрович. – Неожиданно вызвали в Думу. Он там в думском комитете…, э-э…
– Как же, как же, понимаю.
Журналист «нон грата» развел руки в жесте, свидетельствующем о беспомощности перед непредвиденными обстоятельствами, и попробовал открутиться от встречи.
– Так, может, в другой раз? – сказал он.
– Ну что вы! Речи быть не может! Марлен попросил на сегодня подменить его. Вы ведь столько времени потеряли, в пробках. – Он с безнадежным видом повел рукой в сторону окна, за которым существовали ужасные пробки, осложнявшие жизнь всех москвичей и журналистов, в частности.
– Ну, как знаете.
– Да вы не сомневайтесь. Я все покажу, расскажу. И коллекцию, которой вы заинтересовались, мы с ним вместе собирали. Я с Марленом вот уж лет сто как из одного котелка, так сказать. И когда он областью рули… кхе… руководил, и позже, когда депутатствовал, я у него правой рукой, так сказать.
Он повертел, но почему-то левой рукой перед носом Максимова. «Левша», – сообразил Максимов.
– Знаю Марлена лучше, чем его собственная жена, ха-ха, – похвастался Корунд
Он хитро подмигнул, как бы приглашая собеседника в особый мужской клуб, в котором все мужчины заодно, и знают друг о друге такие штучки, о которых женщинам – особенно в статусе законных жен – знать никак не обязательно, а иногда даже крайне вредно.
– Не могли бы вы отчетливее, э…, вашу цель? Ах, да, – спохватился он, – что это мы в приемной. Прошу вас!
И, изобразив превосходную степень радушия, он указал кивком на дверь.
Внутри кабинета было прохладно, пахло кофе и дорогими сигарами, хотя никто поблизости не курил и кофе не варил.
– Скажите, Александр Филиппович, а мы с вами никогда не встречались? – криво взглянув, поинтересовался бывший помощник бывшего депутата, когда они расположились в креслах.
Максимов отметил про себя, что лицо Корунда действительно отразило попытку вспомнить что-то. Ему показалось, что это не дежурный вопрос. Он даже попытался сам вспомнить. Но ничего вспомнить так и не получилось.
– Извините, что-то не припомню, – ответил он.
– Я тоже не уверен. Хотя мне показалось, что мы где-то встречались. – Корунд задумчиво посмотрел на гостя лицо, его помрачнело. – Х-мм... Извините, ассоциируетесь вы у меня с каким-то солнечным жарким местом. – Он стряхнул наваждение и пробормотал: – Бывает же такое! Как это называется, модное такое слово... Вот, вспомнил, дежавю! – потом преобразился и тоном официанта, пытающегося напоследок раскрутить посетителя на еще какой-нибудь заказ, спросил: – Кофе, чай?
– От кофе, пожалуй, не откажусь.
– А к кофе... может быть, что-нибудь покрепче? – скривил рот в панибратской ухмылке Матвей Петрович.
От алкоголя Максимов отказался, и Корунд заказал по селектору кофе. Развалившись в кресле, он вопросительно посмотрел на гостя.
– Я понимаю, – начал Максимов, – не все уважают нашего брата, но...
– Ну, что вы, ей богу! – энергично прервал его Корунд. – Недолюбливать журналистов нынче вышло из моды. Наоборот фигуры значимые предпочитают с вами дружить.
– Выходит, я всю жизнь заблуждался.
– Да! К примеру, в моем лице любой найдет искреннего ценителя вашей профессии. И даже иногда небезопасной. Это ж сколько вашего брата полегло, а? Особенно в штормовые девяностые.
На лице Матвея Петровича состроилось выражение сочувствия коллегам гостя, павшим на поле брани. Но чем-то недобрым повеяло от его слов. Он, видимо, и сам почувствовав свой промах, успокоил гостя:
– Ну, сейчас не те времена…
– Да-да, вы правы, мы, как гладиаторы на арене. Вам не кажется? Нас выставляют противоборствующие стороны, и мы деремся на потеху публике.
Произнося это, Максимов бросил изучающий взгляд на Корунда. Глаза у того забегали, он сглотнул, но совладал с собой и, придав голосу безразличный тон сказал:
– Впервые слышу такую метафору о вашей профессии.
– Ну как же. Сегодня за одних, завтра за других. Кого закажут. Так и бьемся.
– Вот как? – немного успокоился Матвей Петрович.
– Всё бывает… Да, гм… Однако сегодня у меня сугубо мирная тема. Я работаю над циклом очерков, извиняюсь за банальность, сильных мира сего, а точнее, об их частной жизни, скрытой от посторонних глаз.
– Правильно! А то ведь сочиняют разные небылицы!
– Вот я и хочу показать, что политики, успешные бизнесмены, в сущности, обычные люди.
– Да-да, очень интересно.
– Ходят слухи, господин Проньин возвращается в политику?
– Ну, это еще не решено. Возможно, в будущем… Знаете, у Марлена безупречная репутация, – сбивчиво забормотал Матвей Петрович. – Но у него и без того дел, сами понимаете… благотворительные фонды, думская комиссия...
– Да-да, наслышан, насколько многогранна деятельность господина Проньина. Хм… Давайте, ограничимся его увлечениями.
Принесли кофе. Матвей Петрович предложил:
– Сигару? Извиняюсь, что перебиваю.
От сигары Максимов также отказался. А хозяин кабинета подошел к хьюмидору темного дерева в углу и стал копаться внутри.
– Коиба, – с благоговением сообщил он, наконец, выпрямляясь с пухлой, похожей на сардельку, сигарой в руке.
Золотой гильотинкой ловко отхватил кончик сардельки, помусолил, округлив губы бубликом, щелкнул зажигалкой и начал старательно раскуривать от гудящей, как миниатюрный реактивный двигатель, струйки пламени. Сарделька поначалу никак не хотела раскуриваться, но в конце концов поддалась. Матвей Петрович выпустил длинную струю дыма и переспросил:
– То есть, вас интересуют личные увлечения Марлена?
– В точку! Только не меня, а моих читателей... Конкретно, коллекционирование. Дело в том, что мои очерки посвящены древней страсти человека к собирательству. Ведь в людях заложен особый инстинкт…, инстинкт биосимметрии. Человек сам по себе – существо симметричное.
– А вы образованный человек!
– Ну, не преувеличивайте! Где вы видели образованных журналистов? К тому же это всего лишь моя личная теория.
– Все равно интересно! Продолжайте пожалуйста.
– Извольте. Сутью коллекционирования является ни что иное, как собирание предметов, объединенных каким-либо общим свойством. Любой коллекции в этом смысле присуща внутренняя симметрия.
– Действительно, я раньше как-то не задумывался. И вы хотите найти эту вашу симметрию в коллекции оружия Марлена, так?
– В каком-то смысле. Но хотелось бы пойти дальше, передать читателям мысль, что коллекционирование… это некое интеллектуальное занятие, связанное не только накоплением одинаковых вещей, но и с изучением их истории.
– Вы все больше интригуете меня!
– Нет никакой интриги! Оружие, которое коллекционирует ваш... – Максимов замялся.
– Друг, – пришел на помощь Матвей Петрович. – Нас с Марленом связывают скорее дружеские взаимоотношения.
– Оружие, которое ваш друг собирает, в наивысшей степени связано с историей человечества! Что было первым изобретением троглодита, нашего пещерного предка? Оружие! Для охоты и защиты от диких зверей.
– Полностью с вами согласен. Это не какие-то там спичечные этикетки или пробки от пивных бутылок. – Матвей Петрович скорчил гримасу, означающую крайнюю степень презрения к собирателям этих примитивных предметов.
– Правда, позднее оружие создавалось, главным образом, для того чтобы убивать друг друга.
Максимов сделал ударение на нехороший глагол «убивать».
– Марлен охотник, поэтому и коллекция охотничья, – в голосе Корунда начала звучать отсутствующая ранее жесткость.
– Я в курсе. Но вот в Твери, насколько я знаю, выставлялось и старинное оружие.
– Несколько экземпляров в коллекции есть, – нехотя подтвердил Корунд. – В основном, подарки случайных знакомых, не особенно разбирающихся в пристрастиях Марлена.
– Понимаю, – сочувственно произнес Максимов, словно озабоченный глубиной невежества случайных зна¬комых Проньина. – А холодное не выставлялось? Я в Интернете нашел.
Матвей Петрович бросил подозрительный взгляд на журналиста. В очередной раз он мысленно послал проклятие Интернету, дающему возможность вот таким любопытным без малейшего труда получать доступ к та-а-ким подробностям из частной жизни уважаемых людей, о которых и не мечтали даже компетентные органы в самые безоблачные годы своего существования.
– Ну, коллекция большая. Есть и холодное, но это, если можно так выразиться, непрофильные экспонаты. Пройдемте, Александр Филиппович?
Они вышли из кабинета, и Матвей Петрович повел гостя по коридору, в конце которого виднелась дверь. Обширный зал за дверью выглядел вполне музейным – повсюду средневековые гравюры с изображением сцен охоты, охотничьи трофеи, оружие.
– Это всё подлинники. И вообще, всё, что вы здесь видите, настоящее! Если выглядит как золото, сделано из стопроцентного золота, – похвастался Матвей Петрович.
– Не сомневаюсь, – буркнул Максимов.
В его поведении вдруг появилась рассеянность. Они продолжали беседовать, но он уже слушал треп Матвея Петровича не с должным вниманием. Его взор не задержался на клыках секачей, безмолвно взиравших со своих постаментов на пришельцев. Не остановился и на непомерно огромных головах сохатых – они как будто просунули их в зал из стойла за стеной. Безразлично прошел он мимо серии охотничьих ножей. Не приковали его взора и автоматические многозарядные монстры – ни винчестеры, ни новейший Панкор Джекхаммер, ни даже дико дорогой «Ремингтон-870 Магнум» штучного исполнения с сияющим бриллиантовым блеском цевьём. Не собрание знаменитых охотничьих брендов, способное вооружить целый полк егерей, не охотничьи трофеи со всех континентов заинтересовали Максимова.
Ларец! В конце зала. Невзрачный на вид. Он приковал его взор.
Черное дерево выглядело очень старым. Углы изъедены древоточцем, но в целом он неплохо сохранился. На крышке поблескивали два бронзовых замка в виде миниатюрных бычьих голов.
– Скажите, Матвей Петрович, а ящичек этот..., – подчеркнуто-безразлично поинтересовался Максимов.
– А это?.. Да так, ничего особенного, – с не меньшим безразличием, ответил тот. – Футляр от одного экспоната. А сам экспонат на реставрации... Вот, поглядите.
Он подошел к стенду, откинул застежки и открыл крышку. Ящичек был пуст.
Но Максимов обрадовался ему, как старому другу, с которым не виделся вечность. Этот предмет, проделал невообразимо долгий путь, столетиями следуя за сво¬им постояльцем; избежал пламени пожаров и слепой ярости варваров, чтобы каким-то чудом вынырнуть из тьмы веков и очутиться здесь, через тысячи лет после своего рождения.
Едва заметная улыбка тронула губы Максимова. Он узнал бы его с закрытыми глазами! Именно этот ларец передал Эльазар, купец из Галилеи, молодому Аррецину Агриппе, сенатору и заговорщику против своего цезаря. Передал в лавке Захарии, затерявшейся в Вечном городе на изнывающей от невиданного июльского зноя улице гончаров Аргилет.