// Стасик Хруст
1.
В начале июля 1970 года около ста молодых дурно одетых людей на перроне львовского вокзала ожидала отправки поезда на Ивано-Франковск (Станислав). Многие были с похмелья. Кто-то попытался выпить сухого прямо из горлышка, но Пономарь решительно забрал бутылку и картинно вылил на рельсы, на забрызганные мочой пассажиров колесные пары вагона. Пономарь, т.е. полковник Пономаренко, известный всем студентам мужского пола физфака и мехмата Львовского ордена В.И. Ленина государственного университета им. И. Я. Франко. Пономарь вдалбливал в головы физиков и математиков устройство радиолокатора СОН-9А, мудреной машины ПУАЗО и прочие зенитно-артиллерийские премудрости. Этим июльским утром перед ним стояла несложная для полковника задача -- довести студентов в лагеря, откуда они выйдут мл. лейтенантами и навсегда избавятся от опасности быть призванными рядовыми в ряды СА.
Юрик и я накануне крепко выпили, под конец закусывали и него дома чудесной дунайской селедкой, такую в СССР редко доводилось попробовать. В Монреале, однако, делают похожую и высочайшего качества, не уступает икре в качестве закуски. За бугром, конечно, селедки полно, но обычно она маринованная, а мы были приучены к соленой, да так этот вкус и сохранился.
Путь до Станислава недальний, никаких военных грузовиков перед вокзалом. Под командой Пономаря вся компания впихивается в пригородные автобусы и катит в село Криховцы, выгружается на ближайшей к в/ч 13312 остановке. Эта часть -- кадририванный зенитный или зенитно-ракетный полк, хотя никакими ракетами там и не пахнет. Нестройной толпой мы бредем к широко распахнутым воротам КПП. Рядом идет Виталик с остатками рыжей краски на недавно остриженных волосах, мы валяем дурака, пыжимся и кривляемся.
Ворота закрываются, и дальше события развиваются быстро: мы получаем х.б. б/у, гимнастерки со стоячими воротничками, белые кальсоны с завязками, ремни и все такое. Размеры не особенно подходят, сапоги совсем не по размеру. Многие, во всяком случае городские ребята, понятия не имеют, как наматывать портянки. Я эту премудрость опять забыл, равно как и физику. В этот же вечер установлены армейские палатки, и после легкой муштры и паршивого ужина студенты-воины валятся спать.
"Вчера вы установили палатки кое-как, лишь бы переночевать, а теперь мы повернемся лицом к культуре, т.е. к единообразию" -- заявил поутру командир гвардейской части, барского вида подполковник. Культура свелась к тому, что палатки более-менее выровняли по шпагату и подравняли дорожки между ними.
Подполковника величали полковником, и он отнюдь не возражал. В части он держал подсобное хозяйство, попросту свиней. Все завидовали приставленному к ним солдату: он плевать хотел на всякие плацы и учения, возился спокойно со своими свиньями, ходил в одних плавках и его посещала деваха -- необычайной красоты, как мне тогда казалось.
Полковник имел четкие мнения не только о культуре вообще, но и этике. "Если кому очень потребуется съездить домой, скажите, и я отпущу на день-другой" -- говаривал он перед строем громовым басом. "Но я имею в виду важные дела, не то что надо палку кинуть." Спорное полковничье мнение, идет вразрез с "Ромео и Джульеттой", да и всей европейской культурой, зато ясно высказанное и несомненно заслуживающее серьезного отношения. С точки зрения полковника что Ромео? Да просто хотел "бросить палку" Джульетте, плёвое дело, с точки зрения полковника, не отпустил бы.
Свободного времени в лагерях оставалось мало, хотя особых физических трудностей не было, разве что за два месяца мылись пару раз, не более того. Никаких душей и в помине не было. Не хватало помидоров (июль на Украине!) и выпивки. Метрах в 200 от КПП был сельский магазин, в котором, среди прочего, было белое столовое за 0.92, консервированные кальмары и шоколадные батончики. Гражданское тряпье у нас отобрали, в х/б неловко, но оставались спортивные костюмы и резиновые тапки. В воскресенье, когда не ебут, этаким спортсменом перелезаешь через забор, бутылку сухого прямо в магазине из горлышка, назад осторожно лезешь через забор со второй под мышкой и парой батончиков, вот те и некоторое разнообразие. В столовой у настоящих солдат можно было купить самогон, весьма скверный, но безопасный для здоровья. Помидоры оставались мечтой, за ними надо было ехать на базар, практически невозможное дело. Один из студентов, Витя Кулаков, был из Ивано-Франковска. Его часто навещали родители, до сих пор помню его чудесные пирожки с мясом. Кажется, Виталик и я сожрали большую часть. Мой отец, доцент, впоследствии профессор нашего университета тоже меня навещал. У нас, физиков, отец ничего не читал, только у радиофизиков. Руслан и Игорь, радиофизики, с удовольствием отмечали: "Лев Аронович за закуской погнал!". Возможно, это непедагогично, но Лев Аронович, мой отец, приволок и полный профессорский портфель белого столового. Спасибо, папа!
Среди студентов были и отслужившие уже в СА на срочной. Их таланты использовала военная кафедра и сделала их сержантами, командирами отделений и взводов. Нашим отделением командовал Толик Ларин, достойнейший человек, никак не похожий на сержанта. Другие были больше похожи на сержантов и старшин. В целом, все вели себя достойно.
Несколько погодя, добавились и другие командиры -- курсанты киевского военного училища, наши сверстники, направленные на практику. Представило их начальство довольно бестактно, заставив физиков разбивать для них палатки, будто они сами не могут. Форма на этих ребятах сидела щеголевато, погоны курсантские (у физиков были с какой-то загадочной малиновой окантовкой, видно, такие были на складе). Над нами поставили такого командира, и он оказался замечательным парнем, да и с прочими отношения сложились хорошие.
Незадолго до этого в ПРИКВО во время купания утонул солдат, и командиры с удивительной решительностью просто запретили купание, и твердили об этом постоянно. Измена Родине стала преступлением номер 2, а самым страшным -- именно купание в реке. Жара стояла страшная, душа не было, неподалеку от части протекала мелкая и холодная Быстрица. Выслушав все заклинания начальства о запрете купания, наш командир, выведя нас на какие-то занятия, сразу сказал: "Что, ребята, на пляж? Только, чтобы тихо!". Не удивительно, когда потом он потерял какую-то якобы секретную карту, все в лепешку разбивались, чтоб ее найти -- и нашли.
Здравый смысл нормальных людей компенсировал идиотизм военной формалистики. Нас отправляли в караул с заряженными автоматами и инструктировали громовым басом по всем правилам: "Если что, кричи -- Стой, кто идет! Первый выстрел в воздух и т.д." После чего командир переходил на обычный голос, и говорил: "Ребята, упаси вас боже стрелять! Здесь врагов нет, красть нечего, если кто идет -- пьяный солдат из самоволки. Упаси вас боже стрелять!" Но один из физиков хоть и не застрелил никого, но по всем уставным правилам (только вместо "Стой, стрелять буду!" кричал "Стiй, кажу") задержал пьяненького солдата, поставив себя в идиотское положение.
2.
Многие, конечно, из физиков были опытные люди и так впросак не попали бы. Например, Зяма, он же Зюня, насколько я знаю, сейчас профессор в Хайфе. Невысокого роста, сладкого восточного вида брюнет, с мягким ласковым голосом, Зюня успел отслужить 3 года в ВВ, охранял зону. Особенно на эту тему не распространялся, рассказывал, как начальник зоны развлекался: зэки делали подкоп, он об этом прекрасно знал, и не мешал им. Когда все было готово и они вылезали на поверхность, там-то он их и ждал уже, с охраной, в которой был и Зяма. Зяма также был музыкантом, и учась на радиофизике, подрабатывал игрой на аккордеоне в ресторане, где делали, по его словам, лучшую во Львов бастурму. Поэтом Зяма с полным основанием игнорировал муштру и организовывал самодеятельность. В этом липовом оркестре не хватало ударника, и Зяма шутя звал всех желающих -- смотри, как просто, постукивать палочкой, и ты свободен от муштры. Я не стал пробовать.
Собственно муштра, налево, направо, равняйсь, и была самым противным делом. По сравнению с ней любая работа казалась приятной, скука тактики и ППР (пропаганды) вполне переносимой и даже возня со всякими артиллерийскими железяками не такой уж плохой. Когда дело дошло до использования железяк, то есть собственно до стрельбы, наши преподаватели были вполне довольны: физики попадали по крайней мере так же хорошо, как и выпускники настоящих артиллерийских училищ. Но маршировку, кувыркание на перекладине и даже кросс из студентов выжать не удавалось. Всего один раз мы бежали кросс 5 км, и я сошел с дистанции метров 50 после старта, казалось, что такое издевательство вынести невозможно.
ППР (парт. полит работа, пропаганда) была обычной по тем временам тягомотиной, которую требовалось высидеть. Но попадались и более зловещие струи. Однажды нас отвели в Станиславский Дом Офицеров (на обратном пути кое-кто умудрился выпить 150 г. и сожрать шашлык) и там отставной политрук повел примитивную пропаганду сталинизма, по-сути, войны: "...Слово воин происходит от слова война... ...Хрущ такой-сякой... слишком много голубков понарисовали...". На удивление, Виталику понравилось, он запомнил фамилию этого упыря и приставал потом к Пономарю и Матюхе, почему нас снова на такую же лекцию не ведут. Хотя любой предлог выйти за пределы части, пройтись по обычным улицам (Станислав красивый город) хорош.
Славная в/ч 13312 расположена близко от города, вокруг дома, так что ни о какой артиллерийской стрельбе и речи быть не может. Так месяц нас мурыжили всухую, зачехлить да расчехлить, кабель смотай да размотай, на грунт, а потом на колеса, станция ведет цель и все такое. Собственно пальба должна была происходить на Тучинском полигоне, куда еще надо было добраться и все громоздкие зенитные железяки дотащить -- но это уже забота любителя свинины из подсобного хозяйства, барственного полковника -- командира части.
Перемещение в Тучино началось картинно, как в кино: ранним утром тревога, подъем, что-то на КПП замигало, из боксов начали выползать тягачи, вонь ужасная, воздух стал синим от выхлопных газов. На станции железяки грузились на открытые платформы, под колеса забивали клинья, устанавливали распорки, укрепляли тросами. Возможно, за всем этим и был стройный наполеоновский план, командирам видней, но выглядела погрузка как бардак, как черновицкая барахолка в воскресенье. Кроме собственно артиллерии оказалось еще бесконечное количество разнообразного хлама, тяжелого и неудобного в носке, который и навьючивали на физиков -- ну, на тех, кто не увильнул и не спрятался где-нибудь за ПУАЗО. Тащили даже эмалированную ванну, никогда бы не подумал, что она нужна для поражения воздушных целей.
По платформе, среди этой мерзкой толчеи, невозмутимо, как кометы по небу, и сверкая такой же небесной красотой, только лучше, шли две полковые дамы, секретарша и машинистка. Нарушение обыденного течения вещей усиливает действие женской красоты в тысячи раз.
Физиков погрузили в товарные вагоны, с нарами, но без туалетов. Не стану пересказывать распоряжения барственного полковника о том, как обходиться в таких случаях, какой рукой держаться за горизонтально прибитую к дверям планку, чтобы не вывалиться на ходу и когда требуется поддержка за обе руки других военнослужащих.
Поезд проходил через Львов и даже стоял там на сортировочной, но толку с этого было мало.
Выгрузка в Тучино прошла веселей, чем погрузка. Автобусы там уже не ходят, и до учебного центра мы с грохотом катились в кузове гусеничного тягача АТЛ. На входе в городок пара настоящих домов, с верандами, наверное, для больших командиров. Для нас тоже было кое-что неплохое: места для палаток уже оборудованы, есть даже кровати. Эти жилища были примерно на 0.5 метра углублены в землю, стенки оплетены хворостом, сверху ставится палатка, все довольно удобно. Только в оплетенных стенах жила всякая живность, вроде ужей. Но они исчезли быстро и после заселения не беспокоили.
В Тучине лучше, чем в Криховцах. Муштра исчезла, стало больше возни с артиллерийскими железяками (это легче), да и свободного времени стало больше. Еда паршивая, буквально впроголодь, зато на свежем воздухе, из котелков, не надо строем переть в столовую -- уже веселей. Переть строем -- тьфу, экая гадость! Еще и петь, перекурочили "Прощание Славянки" на свой лад армейские идеологи: "Под ногами звенит полигон///Мы проносим с огромною гордостью///Знамя наших гвардейских знамен///..." и т.д. Впрочем, чтобы отвильнуть от муштры, и не такое напишешь. А за очередное звание, за квартиру? Да что угодно, хоть Интернационал, хоть Хорст Вессель. "Капитально и заебись", как говаривал лейтенант Рой, и по этом поводу ничего лучше не скажешь.
Палатки стояли на опушке леса, места красивейшие. Туалеты были в таком состоянии, что большинство предпочитали рисковать и загаживать лес, за что грозило суровое наказание -- сам полковник Деревянко предупреждал -- "заставлю вынести своими руками перед строем" -- басил он, побагровев и надувшись. Он был бы прав, если бы смог обеспечить сносные туалеты. Здесь, в Канаде, в провинциальных парках есть надписи "Не кормите животных" или "Запирайте машину на ключ", но нет надписей, запрещающих гражданам мочиться в кустах. Вместо этого даже в лесу, везде где есть туристы, есть и вполне достойные туалеты.
Полковник полковнику рознь, и перед Деревянко трепетали наши преподаватели, хоть и были в таком же чине. Он выстраивал всех подряд, расхаживал перед строем и, натрепавшись вдоволь, подводил итог: "Командовать сборами назначен я, полковник Деревянко". Это был дядя лет за 40, тучный, важный. Похоже, он побывал у каких-то арабских друзей СССР, скорей всего в Сирии, имел связи.
Смыться из городка было просто некуда, поблизости ни сел, ни магазинов. Река Припять под боком, но в ней купаться совершенно не тянуло, не надо и запретов. Около нас она была довольно узкая, не более 10 м, вода коричневая, течение бешеное и сплошь водовороты, ни одного ровного места на поверхности. В свободное время уйти в лес, завалиться спать или горланить песни под гитару -- сколько угодно. Соблюдая некоторую осторожность, можно было играть в карты прямо в палатках.
3.
Самым желанным было попасть в оцепление -- мне повезло однажды. Полигон громадный, сотни кв. километров, и когда нет стрельб, местным жителям не запрещают заходить и заезжать на его территорию. Или запрещают, но им плевать. Но во время стрельб это делается очень серьезным, и по периметру полигона, по дорогам выставляют посты. Малина -- стой себе целый день на природе, отдыхай, никто тебя не трогает.
Выезд был ночью, чтобы ранним утром быть на местах. Командиром всей затеи был лейтенант, из тех же университетских выпускников, служащий 2 года по окончании ВУЗа. Транспорт -- АТЛ, артиллерийский тягач легкий, что-то вроде полуторки на гусеницах, несколько массивней. Водителем был старшина-сверхсрочник, о прапорщиках тогда еще и не слыхивали. Он возится, заправляет машину соляркой из бочки, мы -- человек 10 -- лезем в кузов, лейтенант в кабину. На удивление, машина заводится и не на шутку едет своим ходом, причем очень резво, грунтовая дорога как раз для гусеничного транспорта. Всего один раз за все время попадается олень, великая редкость. Всех перевели. По сравнению с Оттавской долиной просто смех, здесь олени на каждом шагу.
На каждом посту высаживаются двое, оставшиеся едут дальше. Мы оказались вдвоем с Шуриком, старинным, с первого курса другом и собутыльником. Не буду описывать рассвет в лесу на Ровенщине, наверное, он описан 1000 раз и лучше, чем я бы мог. Нам повезло вдвойне, недалеко видна окраина села. Жарким солнечным утром я остался один на посту, около хлипкого барьера-шлагбаума, а Шурик двинул в село. Примерно через час он появился вновь на пыльной дороге, и с бутылкой-поллитровкой. Все же при всей нашей дурости какой-то здравый смысл у нас был, ведь можно было взять две, но у нас и мыслей таких не возникало, к нашей чести будь сказано. Говорят, водка нехороша в жару. Чушь! Это универсальный напиток, всегда к месту и кстати. Закуска была хороша, сухой паёк: настоящие консервы, галеты.
У нас были автоматы, но на сей раз начальство поступило мудро, и патронов не выдало. Тем не менее у нас немного было, во время стрельб каким-то образом прихватили в карманы. Поглотив консервы, мы прикрепили пустую банку к громадному дереву и начали упражняться в стрельбе. Хотите верьте, хотите нет, но я уверенно в нее попадал с порядочного расстояния (во время официальной стрельбы на зачет со мной такого отродясь нс случалось). Желающих проникнуть на запретный полигон было немного, но все же. Подъехали на грузовике, сначало грубо, потом заискивающе просили пропустить, дескать, все знают, где опасно, где нет. Но Шурик и я, снабженные пустыми автоматами, были неумолимы.
Шурик... Из всей нашей пустопорожней компании он один бесследно исчез, жив ли даже, не знаю. Пожалуй, из всех он был самым легкомысленным и единственный пользовался совершенно заслуженным успехом у девушек, прекрасно сложенный и исключительно веселый. Его мама делала великолепные творожные торты ("сырники"), нежные, как суфле, и с ароматом лимонной корки. Шурик -- почти потомственный зенитчик, мама его во время войны была комсоргом зенитной батареи, в наше время -- доцентом истфака. Папа, Иван Яковлевич, был доктором наук и профессором того же истфака, объектом его научных исследований было профсоюзное движение на шахтах Западной Украины до Второй Мировой. Но не буду слишком отклоняться, расскажу об этом в отдельной заметке "Кафе Космос".
Уже было темно, когда за нами приехал лейтенант на тягаче. Приятная ночная прогулка по лесу под Ровно, мы объехали весь полигон, собирая прочих счастливчиков из оцепления. Ехать ночевать назад в палатки уже не оставалось времени. Лихо обгоняя на гусеничном тягаче проваливающиеся в рытвины грузовики, мы шумно подъехали к сельскому клубу. Оканчивались танцы. Едва не засыпая стоя, мы ожидали их окончания на крыльце. После этого, расстелив шинели прямо на танцевальном полу, залегли спать. Утром сонные, но довольные, вернулись в свои палатки.
Не помню имени одного знакомого радиофизика (плотный, служил в армии, в массивных очках, очень громкий и разговорчивый, был женат на симпатичной однокурснице, по окончании ВУЗа пошел служть в милицию капитаном), назову его Карабасом. Несморя на свою полную неспособность ко всем играм, я пустился играть с ним и еще двумя ребятами в преферанс, прямо в палатках. Карабас был как рыба в воде, ездил во Львов навещать жену, привез оттуда крем против комаров, которым и натирался. Мне это казалось странным, главное -- выбраться отсюда, а покусанный комарами или нет, неважно. Карабас-то знал наверняка, что выберемся, ему не впервой было. Разумеется, я проиграл 3 р., Карабас столько же выиграл, прочие остались при своих.
Я оказался в неловком положении -- отдать деньгами, самое казалось бы, простое и естественное, считалось почему-то непринятым между друзьями и даже просто сокурсниками; не отдать -- тем более свинство. Единственный джентельменсий выход было пропить вместе, однако в лагерях, в Тучино, это не так-то просто. В конце концов, уже после лагерей, я как-то встретил его, и, посетив длинный ряд винных магазинов, мы потратили примерно такую сумму, все, что у меня при себе было. Однако Карабас все под конец испортил: сказал, что хочет кофе с коньяком, мы зашли в кафе Интурист, выпили -- и Карабас расплатился, не помню сколько, но больше, чем 3 р. Это еще один из бесконечного множества моих неоплаченных долгов, и денежных, и особенно эмоциональных.
Был и в Тучине один довольно муторный, да и просто физически тяжелый момент. Не помню, что это был за маневр, подготовка боевой позиции или еще что, но суть в том, что полдня мы мотались со всеми этими СОН и ПУАЗО по дороге, а потом всю ночь рыли окопы. Окопы отнюдь не для людей, нет -- для этих железяк, пушек и локаторов. Это представьте себе выкопать вручную ямищу, в которую может заехать, а потом выехать, грузовик с прицепом. Правда, нас было 100 рыл или около того. Здесь уже отлынивать было бы слишком большим пижонством, я честно рыл землю изо всех сил, что со мной вообще-то нечасто бывает. Дождь, холод, глина -- черт-те что. Наконец мы вырыли что требуется, аппарель и все такое, по всем правилам, уже под утро. Замерзшие, мокрые, сонные, дождь лупит -- первое, что приходит в голову, это залезть на пушку под брезент и там завалиться на железной платформе. И тут я увидел, какой хороший человек наш шеф полковник Южанин, он всех обходил и нормальным, не командным голосом говорил, ребята, не делайте этого, на железной платформе простудитесь. Разумеется, он был прав.
На рассвете я столкнулся с тем же Карабасом, тоже мокрым, но не в глине и совершенно довольным. Он почти сразу сообщил, какие возмутительные новости в большом мире, за пределами полигона -- появилась водка Экстра за 4.12, а столичная за 3.12 и московская за 2.87 исчезли. "Откуда знаешь?" -- спрашиваю. "Ходил в село, купил". Я ничего не сказал, но он и так все понял: "Если хочешь, давай пустую флягу и 4.12, бери мою". Спасибо, спасибо! Всего один глоток, ну два -- больше не надо! Сладкая вода жизни!
Дальше дела пошли лучше. Дождь перестал, жаркое утро, отбой воздушной тревоги, и все улеглись спать на траве, на шинелях, плащ-палатках и кто на чем.
После официальног экзамена нас стали распускать по домам. Почему-то не всех сразу, партиями. Порции уехавших оставались, и в последний день я съел на завтрак 5 порций масла.