Очнувшись, рядовой Ижик Гузельский сразу же об этом пожалел. Рядом с его лицом лежал его ботинок. Уж что, а свой ботинок он всегда мог узнать. Вон, сбоку длинная царапина от пушечного лафета, за который он зацепился ногой на учениях год назад. Проблема была в том, что, открыв глаза, человек не должен первым делом видеть свой ботинок. Продолжая рассматривать, Ижик увидел в ботинке чью-то ногу. По всей видимости, это была его нога. Сложно вообразить, что кто-то снял с него ботинок, одел на свою ногу и затем улегся рядом. Ижик медленно опустил глаза вдоль своего лежащего в болоте тела. Действительно, одна из его ног была оторвана выше колена и теперь лежала рядом с телом. От накатившего ужаса Ижика стошнило и он потерял сознание.
Очнувшись в следующий раз, он открыл глаза и увидел больших гадких жуков, копошащихся в его блевотине. Тело Ижика дёрнулось от спазма в животе, пытающегося что-то извергнуть. Но живот уже был пустой. Поэтому Ижик просто снова потерял сознание.
В третий раз, наученный опытом, Ижик не сразу открыл оба глаза. Вначале он осторожно приоткрыл только один глаз. Жуки начисто подъели блевотину и удалились по своим жучим делам. Пытаясь не думать про оторванную и лежащую рядом ногу, Ижик полностью открыл оба глаза и огляделся, пытаясь вспомнить, как он здесь оказался. Так, целый день они шли с отрядом по болоту. Вечером к ним присоединились местные ополченцы. А в предрассветный час на них напали. Кошмарную бойню он помнил плохо. Возможно, он потерял сознание в самом начале. Вокруг него, в болоте, лежало множество мёртвых тел. Ополченцы. Напавшие на них люди, ничем не отличающиеся от ополченцев. И гвардейцы с Тюдора, его братья.
Послышались чьи-то шаги. Ижик повернул голову. К нему приближалась странная женщина в жёлтом прорезиненном плаще. Рядом с ней ковыляла уродливая толстая птица с тонкими ручками вместо крыльев. Подойдя, женщина улыбнулась. От её улыбки патологического маньяка-убийцы Ижик чуть снова не потерял сознание. Жвала жуков, поедавших извергнутую его желудком биологическую массу, выглядели приветливее, чем улыбка этой страшной старухи. Женщина нагнулась над ним и рукой ощупала культю, оставшуюся от ноги. Затем её рука скользнула вверх через разорванную штанину и ухватила Ижика за его уд. Он дёрнулся, пытаясь рукой стукнуть мерзкую старуху по голове. Но тут жирная птица с неожиданным проворством засадила своим большим клювом Ижику прямо в ухо, разрывая барабанную перепонку. Под аккомпанемент старушечьего каркающего смеха Ижик потерял сознание.
Очнувшись в четвёртый раз, Ижик твёрдо решил, не открывать глаза. Его никто не трогал и не щупал, он надеялся, что мерзкая старуха и её гадкая птица ушли. Повреждённое ухо оглохло, из него текла тёплая струйка крови. Лежащий беспомощный человек был лёгкой добычей. Скоро, совсем скоро ему прокусят, проклюют и отгрызут все его органы. Но после потери ноги ему было уже на это наплевать. На него накатили воспоминания из детства.
Когда он был ребёнком, то мечтал стать космическим десантником, астартес. Размахивая палкой, он скакал по маленькой квартире, представляя, что у него в руках цепной меч, которым он кромсает чудовищных тиранид, прилетевших на их планету. Заканчивалось это обычно тем, что приходили соседи снизу и начинали скандалить с родителями Ижика. С лицами людей, на жизнь, свободу и личное достоинство которых покусились, они говорили, что ребёнок "скачет прямо по их головам", превращая их существование в пытку. Родители Ижика извинялись перед соседями, умоляли их не жаловаться в жилищный комитет, заверяли, что подобное больше не повторится. В такие моменты Ижик презирал своих родителей. Нельзя было унижаться в извинениях перед этими ничтожествами. Зря он за них всех сражался с тиранидами. Его бы воля, он бы соседей снизу хорошенько припугнул цепным мечом. Чтобы они занимались собственными делами, а не ходили скандалить с соседями. У дедушки Ижика, ветерана многих войн, под кроватью лежал настоящий цепной меч. Но дедушка не выходил из своей комнаты, когда соседи снизу приходили скандалить.
В этом был некий непонятный маленькому Ижику парадокс. Отдавший многие годы своей жизни военной службе дедушка был почему-то против войны и насилия. Отец Ижика никогда в армии не служил и на войне не был, но в отличие от деда был настроен очень воинственно. Отец и дедушка часто спорили по поводу военной службы. Дедушка утверждал, что трагедия солдата в том, что он обязан стрелять по приказу командира, даже если перед ним невиновный человек. Отец же горячо доказывал, что в этом как раз и заключается высший героизм и жертвенность воина — отказаться от личного мнения в пользу решения общества.
К Ижику кто-то подошёл. Помимо своей воли он открыл глаза. Перед ним стояла их проводник по болоту с чудным именем Эфигения. Она как-то странно смотрела на лежащего Ижика. Он бы уже не сильно удивился, если эта женщина тоже собиралась потрогать его мужские погремушки. "А ведь приветила тебя трясинушка, " — неожиданно сказала женщина. В ответ Ижик лишь непонимающе скривил лицо. "Водица болотная затянула твои раны, отогнала боль и смерть," — объяснила Эфигения. Ижик понял, что действительно не чувствует в ноге той боли, которая должна была бы быть в этом случае. "Значит, углядела трясинушка что-то в тебе, нужен ты ей для чего-то," — произнесла женщина, задумчиво глядя на лежащего в болоте одноногого солдата. "Получается, что придётся мне тебя, родненький, на себе тащить," — вздохнула она, начиная взваливать Ижика себе на спину. Рука Ижика непроизвольно потянулась к своей бывшей ноге, обутой в почти новый ботинок. "Оставь, солдатик," — приказала Эфигения, — "не твоё это более, отдал ты своё копытце трясинушке, а за это она тебя силой своей одарила."