Сера в СССР

Евгений Знак
                СЕРА   В   СССР

     Опять  мама  пришла  с  Эмилией  Львовной.   Заварили  чай  и  пьют  его  с  шоколадными  конфетами.   В  прошлый  раз  у  них  было  красное  вино  в  бокалах  и  ананасные  яблоки.   На  том  же  самом  журнальном  столике.   В  тот  раз  у  Павлика  случилась  досадная  неприятность.   А  сегодня  они  пока  даже  не  заглянули  в  его  закуток  за  ширмой  на  кухне.   Они  сегодня  идут  в  «Аливету»  смотреть  мексиканский  фильм  «Есения».   А  в  прошлый  раз . . .   
 Павлик,  кажется . . .   свалял  дурака.   По  неопытности.   Эмилия  Львовна,  выходя  из  ванной,  спросила  весело  об  успехах  юного  химика.   Безнадёжно  влюблённый  школьник  ляпнул  что-то  про  изобретение  нового  одеколона.   И  тут  чарующая  богиня,  взмахнув  ресницами,  неожиданно  проявила  интерес.   Павлик  окаменел.   Ладно-ладно,  потом  покажешь,  сказала  богиня,  направляясь  в  комнату.
     С  чем  бы  ни  смешивал,  с  чем  бы  ни  кипятил  он  в  последнее  время  в  своих  колбочках  и  пробирках  измельчённые  апельсиновые  корки,  ничего  близкого  к  традиционным  парфюмерным  запахам  никогда  не  получалось.   Да  и  не  интересовал  его  запах.   Вообще  не  интересовал.   Интересно  было  воздействовать  на  оранжевый  пигмент,  изменять  цвет  или  вовсе  обесцвечивать.   Замечательной  была  также  отличная  горючесть  апельсинового  масла,  которое  при  правильном  сдавливании  корки  мелкими  капельками  разлеталось  во  все  стороны.
      Но  чёрт  зачем-то  дёрнул  сказать  про  одеколон.   Логический  чёрт.   Очарованный  тридцатилетней  женщиной  пятиклассник  должен  выглядеть  солидно.   Произнести  уже  что-то  весомое.   Советские  и  несоветские  фильмы,  а  также  страницы  маминого  периодического  журнала  «Работница»  говорили  о  том,  что  тема  парфюмерии  обладает  определённой  значимостью  в  глазах  женщин.   И  что  теперь  делать ?   Мутно-зелёная  жидкость  в  колбочке  имела  не  противный,  но  странный  химический  запах  с  сильным  цитрусовым  оттенком.   Так  в  далёком  несоветском  будущем  будут  пахнуть  некоторые  моющие  средства.   Но  с  одеколоном  точно  не  сравнишь.   А  ведь  уходя  ,  они  обязательно  поинтересуются  заявленным  изобретением  .  .  .
       Павлик  на  цыпочках  прошёл  в  конец  коридора  и  снял  ящик  с  полки  в  чулане.   Среди  всякой  всячины  на  дне  давно  лежал  пустой  флакон  из  под  маминых  духов.   С  трудом  отвинтил  крышечку,  подумав,  чего-то  влил,  долго  и  сильно  встряхивал.   Перелил  в  колбу  и  перемешал.   Нет,  так  не  пойдёт  -  слишком  откровенный  запах  классических  духов,  шарлатанство  очевидно.   Отлил  часть  зелёной  смеси  в  раковину  и  долил  каких-то  реактивов.   Ну  вот,  теперь  сойдёт.   Вроде  и  одеколон  чем-то  напоминает,  и  вроде  что-то  совсем  фантастическое.   А  вот  и  шаги  в  коридоре.
    Ну,  и  что  там  у  тебя  получилось  ?   Эмилия  Львовна  взяла  и  поднесла  к  лицу,  протянутую  Павликом  скляночку.   Ознакомившись  с  запахом,  внимательно  посмотрела  на  школьника  и  передала  пузырёк  маме.   Мама  несколько  раз  принюхалась  и  брякнула:   ты,  что,  сюда  каких-то  духов  добавил ?
     Родственники,  в  смысле  домашние,  увы,  неизлечимы.   Это  фатально.   Закон  жизни.
     Нет,  конечно !   Ничего  я  не  добавлял,  просто  апельсиновое  масло  из  корок,  сульфат  натрия  с  хлоридом  магния  и  формальдегидом . . .   плюс  термокаталитическое  воздействие.   Ну  что  ж,  молодец,  изобретатель,  сказала  почти  одобрительно  Эмилия  Львовна  дежурные  слова.   Они  куда-то  ушли,  а  Паша  в  сильном  смятении  не  знал  куда  ему  деваться.   Невероятно  пронзительный  взгляд  сказочно  красивых  серых  глаз.   Возможно  не  поверила.   И  маманя  ещё  добавила.   Эх,  неприятный  такой  казус . . .
     Две  недели  психологический  осадок  внутри  явственно  ощущался.   Не  проходящее  неприятное  смутное  переживание.   Павлик  переживал,  что  умная  и  ироничная  красавица  просекла  жалкий  обман  маленького  смешного  пятиклассника.   Возможно,  они  там  на  улице  даже  посмеялись  вдвоём.   И  вот,  она  опять  в  гостях  у  мамы.   Идут  в  кино.   Но  пока  чай  с  конфетами. 
      Озарение,  вдруг,  мелькнуло  само  собой  и  соблазнительный  выигрышный  ход  мгновенно  нарисовался  в  голове.   Конечно,  нужно  скомпенсировать  конфуз  чем-то  таким,  что  затмит  его  полностью  и  аннулирует.   И  лучше  всего . . .   если  она  увидит,  как  бы  ненароком,  случайно . . .   его  супервспышку.   
     Павлик,  постоянно  листая  свои  любимые  толстые  химические  книги,  уже  давно  расшифровал  некоторые  скрытые  нюансы  из  отдельных  рассказов  Н. Носова.   Он  не  сомневался,  в  частности,  что  мальчишка  из  рассказа  смешивал  алюминиевые  опилки  с  серой.   Не  со  спичечными  головками,  а  с  той,  которая  жёлтая,  настоящая,  из  таблицы  Менделеева.   Но,  во-первых,  мальчик  Паша  не  стачивал  мамины  алюминиевые  кастрюли  и  сковородки  как  мальчики  из  рассказов.   Он  стачивал  алюминиевую  проволоку,  старые  бигуди  и  разные  никчемные  обломки  из  алюминия.   Во-вторых,  он  придумал  добавить  в  смесь  кое-что  ещё.   И  это  заметно  усиливало  эффект.   Это  кое-что  часто  можно  было  найти  в  аптечке  дома,  но  оно  также  продавалось  в  аптеках  города  очень  дёшево.   
     Он  даже  не  заметил  как  в  его  руках  оказались  напильник  и  рашпиль,  он  почти  не  заметил  как  кусок  толстой  алюминиевой  проволоки  уже  превратился  в  маленькую  серебристую  горку  тонких  опилок.   Но  по  мере  того  как  горка  росла,  также  нарастало  убийственное  предчувствие  неудачи  из-за  отсутствия  серы.   Третий  компонент,  слава  богу,  имелся  дома,  но  вот  последний  кусок  серы  полностью  ушёл  на  всевозможные  опыты  ещё  вчера.   Ёлки-палки,  до  железной  дороги  полчаса,  если  спокойным  шагом.   А  они  в  любой  момент  могут  уйти  в  кино.   Когда  начинается  их  сеанс  в  «Аливете» ?   Он  тщательно  прислушался.   Смех  и  весёлые  восклицания.   Вроде  пока  никуда  не  торопятся.   Один  шанс  из  ста,  подумал  он.   Точнее,  думала  и  сомневалась  голова,  а  руки  уже  спешно  завязывали  шнурки  ботинок.   Вышел,  не  щёлкнув  дверью.   
     Подворотни,  дворики,  ворота,  калитки,  повороты  замелькали  стремительно.   Вот  и  круглый  булыжник.   Мощёная  улица  выгибается  влево,  в  конце  виднеется  какое-то  старое  каменное  крыльцо.   Когда  старое  крыльцо  осталось  позади  улица  уже  выгибалась  вправо,  а  в  конце  виднелась  старинная  подворотня.   Синусоида,  вымощенная  булыжником.   Когда  старинная  подворотня  осталась  позади,  синусоида  опять  выгибалась  влево,  а  в  конце  виднелись  фигурки  ждущих  барышень  и  фигурки  курсантов.   Там  на  углу  они  каждый  день  шепчутся  и  обнимаются.   А  дальше  булыжная  улица  перпендикулярно  вливается  в  асфальтовую.   С  поющими  красно-жёлтыми  троллейбусами.   Теперь  налево  и  вперёд.   Справа  доминирует  футуристический  кинотеатр  из  бетонных  панелей,  стали,  алюминия  и  стекла.   Рядом  на  старинной  стене  огромные  расписанные  масляными  красками  холсты  с  анонсами  фильмов.   Холст  с  Зорро,  холст  с  Виннету,  холст  с  Есенией  и  два  холста  с  кораблём-призраком  и  отроками  Вселенной.   Вперёд,  не  сбавляя  шаг.   Вот  аккуратный  маленький  костёл,  вот  таинственная  синагога  с  загадочными  орнаментами,  вот  опять  костёл,  но  этот  очень  угрюмый,  с  большими  трещинами  и  лишайником.   За  каменными  джунглями  уже  виднелись  сквер  и  базар.   В  этом  городе  не  говорили  рынок.   За  базаром  ещё  сквер,  ещё  каменные  джунгли  и,  наконец-то,  наклонная  улица,  опять  мощёная  округлым  булыжником.   Гранит  и  базальт.   А  вот  и  чугунная  ограда,  за  ней  крутой  и  протяжённый  железнодорожный  откос,  заросший  каштанами  и  липами.   Наверху,  за  сетчатым  забором,  рельсы  и  шпалы.   В  удобных  местным  жителям  местах  сетка  отсутствовала.   И  шли  через  железнодорожные  пути  стабильные,  основательно  протоптанные  тропинки.   Долго  блуждать  среди  железнодорожных  путей  не  пришлось.   Почти  сразу  стали  попадаться  на  глаза  небольшие  куски  серы,  испачканные  дёгтем,  мазутом  и  земляной  пылью.   Хотелось  бы  найти  кусок  побольше.   Метров  через  двести  быстрой  ходьбы  вдоль  рельсов  такой  кусок  попался.   Чистенький,  сверкающий  кристаллической  желтизной,  лежит  себе  на  краю  шпалы.   Светло-жёлтый  кристаллический  красавец.   Правда,  очень  хрупкий.   Сера  обычно  легко  крошилась  пальцами,  а  затем  легко  перетиралась  в  порошок,  в  жёлтую  муку,  на  кухонном  столе  с  помощью  большой  ложки.
     Несколько  десятилетий  спустя  Павел  Сергеевич,  обедая  с  Евгением  Анатольевичем  в  пивном  ресторане,  спросил  у  последнего:   откуда  же  брались  на  шпалах  и  между  шпалами  куски  серы ?   Иногда  довольно  увесистые.   Конечно,  они  падали  с  очень  небрежно  гружёных  открытых  вагонеток.   Павлик  сам  это  видел.   Но  куда  и  откуда  ехали  вагонетки ?   И  зачем ?
      Ну,  во-первых,  производство  серной  кислоты,  во-вторых,  и  это  главное,  покрышки  автомобильных  колёс.   Чёрные  покрышки  всех  колёс  всех  машин,  от  «жигулей»  до  «камазов».   В  расплавленный  углеводородный  полимер,  вовсе  и  не  чёрный,  добавляются  тончайше  измельчённые  до  состояния  муки  сажа,  мел,  тальк  и,  обязательно,  сера.   Здесь  сера  является  главной  добавкой.   После  перемешивания  смесь  сильно  прогревается.   После  остывания  имеем  очень  прочную  чёрную  колёсную  резину.   Таким  образом,  куда  ехали  вагонетки  ясно.   А  откуда . . .   ну,  например,  из  Средней  Азии.   Отложения  кристаллической  серы  встречались  в  засушливых  степях,  полупустынях  и  пустынях.
       Евгений  Анатольевич  о  чём-то  задумался,  затем  криво  усмехнулся  и  добавил  одно  своё  воспоминание.   В  молодости  он  работал  на  закрытом  предприятии  в  Восточной  Сибири,  перерабатывавшем  радиоактивную  руду.   На  завод  приходили  откуда-то  составы  с  породой,  напоминавшей  сухую  глину,  но  необычного  красноватого  цвета.   Так  вот,  сказал  он,  американские  шпионы  могли  довольно  просто  определить  местоположение  основных  объектов  производства,  да  и  всю  логистику  вообще.   На  многие  километры  вдоль  соответствующих  железнодорожных  путей  попадались  характерные  красноватые  камешки.
     Паша  с  двумя  большими  чистыми  кусками  серы  в  кармане  пролез  через  сетку  обратно  и  осмотрелся  вокруг.   Можно  было  спуститься  с  откоса  и  вернуться  домой,  в  точности  повторив  ту  же  траекторию,  но  в  обратном  направлении.   Но  можно  было  и  выиграть  несколько  минут  пройдя  здесь  в  одном  месте  неподалёку  через  заросли  кустов,  от  которых  расходились  в  разные  стороны  едва  заметные  тонкие  тропинки.   
     Паша,  всё  же,  не  пошёл  через  кустарник,  чтобы  немного  выиграть  время.   Сработало  какое-то  подсознательное  табу,  которое  с  некоторых  пор  само  собой  как-то  возникло  в  связи  с  этим  местом.   Прошлогодним  летом  был  один  случай.   Он,  вообще-то,  очень  давно  обращал  внимание  на  эти  симпатичные  снаружи  заросли  и  вот  прошлым  летом,  когда  они  казались  особенно  живописными  и  густыми  от  листьев,  он  решил  пройти  сквозь  них.   Как  он  и  догадывался,  там  внутри  оказалась  маленькая  полянка,  скрытая  со  всех  сторон  стеной  густого  кустарника.   На  маленькой  полянке  имелся  внушительный  камень-валун  и  старое  толстое  бревно.   На  траве  в  разных  местах  лежали  алой  мякотью  вверх  большие  куски  разломанных  спелых  арбузов.   Очевидно  арбузы  разламывались  как  раз  об  этот  здоровенный  валун.   На  нём  виднелись  красные  следы  арбузной  мякоти.   На  трухлявом  бревне  сидели  очень  молодые,  полуголые  и  длинноволосые  парень  и  девушка.   Из  одежды  на  них  были  только  брюки.   Одинаковые  брюки,  светло-голубые  и  сильно  расклешённые  внизу.   Лоб  и  затылок  длинноволосого  парня  опоясывала  ленточка,  а  волосы  девушки  были  настолько  длинные,  густые  и  пушистые,  что  вся  её  нагота  была  фактически  почти  прикрыта.   Белозубо  улыбаясь  и  сияя  двумя  парами  голубых  глаз,  они  почти  синхронно  протянули  Павлику  два  огромных  арбузных  куска.   Предложение  угоститься  арбузом  прозвучало  на  чистом  русском,  это  несколько  подкупало,  но  сильно  смущённый  Павлик,  всё  же,  испарился  с  полянки  почти  мгновенно.   И  вот  с  тех  пор  он  в  любое  время  года  обходил  эти  заросли.   Через  несколько  лет,  вспоминая  случай  с  Адамом  и  Евой,  он  думал,  что  повёл  себя  диковато  и  неуклюже.   Надо  было  взять  два  арбузных  куска,  сказать  спасибо  и  испариться.   
     Паша,  обливаясь  потом  и  задыхаясь  от  быстрой  ходьбы,  тихо  открыл  входную  дверь  и  нашёл  взглядом  их  обувь,  которая  всё  ещё  стояла  в  коридоре.   Ещё  не  ушли.   Через  три  минуты  наспех  приготовленная  жёлтая  мука  уже  смешивалась  с  остальными  компонентами.
     Когда  советские  дамы,  уходя  в  кинотеатр,  заглянули  мельком  на  кухню,  Павлик  с  абсолютно  равнодушным  видом  бывалого  учёного-исследователя  подносил  горящий  конец  лучинки  к  горке  порошка  в  маленькой  керамической  солонке.   Большая  вспышка  белого  огня  ослепила  всех  на  секунду,  как  в  типовых  киносценах  со  старинными  фотоаппаратами  на  треногах  и  магниевыми  вспышками.   Эмилия  Львовна  воскликнула  от  неожиданности,  а  мама  что-то  неодобрительно  проворчала  для  порядка.   Павлик  сквозь  белесый  дым  посмотрел  в,  ставшие  от  сверхизумления  квадратными,  глаза  Эмилии  Львовны.
     Ну  ты,  Паша,  даёшь  .  .  .    выдавила  она  из  себя  со  вздохом.
      Как  бы  там  ни  было,  но  несколько  дней  он  был  очень  доволен  собой,  да  и  вообще  доволен.   Полная  нейтрализация  парфюмерного  конфуза,  да  и  вообще,  сверхэффектная  сцена.   А  дней  через  десять  мама  как-то  сказала,  что  Эмилия  Львовна  просила,  чтобы  Павлик  пришёл  к  ней  на  работу.   Ей  срочно  необходимо  с  ним  поговорить.   
     После  уроков,  в  состоянии  волнительного  предвкушения  подошёл  Павлик  к  угрюмому  тёмно-серому  зданию  с  колоннами,  тускло  поблескивавшими  слюдяной  крошкой.   За  тяжёлой  дубовой  дверью  с  блестящей  бронзовой  ручкой  открывался  огромный  зал  с  колоннами  и  массивными  тёмными  скамьями,  по  периметру  которого  светились  настольными  лампами  застеклённые  конторки  с  окошками.   Мама  накануне  объяснила  маршрут.   Гранитная  винтовая  лестница,  гранитные  поручни,  тусклый  паркетный  коридор  с  гранитными  элементами,  настенными  плафонами  и  запахом  нафталина,  мастики  и  скипидара.   То,  что  в  больших  городах  делается  из  мрамора,  в  этом  городе  было  сделано  из  гранита,  известняка  и  бетона.   Дверь  в  её  кабинет  была  приоткрыта.   На  четыре  массивных  старинных  стола  с  вычурной  резьбой  всего  две  сотрудницы.   Эмилия  Львовна  и  её  пожилая  коллега  с  аристократическим  профилем.   Они  сразу  оживились,  усадили  на  стул  и  принялись  убедительно  расхваливать  и  доверительно  расспрашивать.
     Паша  втянулся.   Оказалось,  что  им  искренне  восхищается  супруг  Эмилии  Львовны  и  что  они  вдвоём  очень  хотят  подарить  Павлику  кое-что.   В  сумке  лежали  два  новеньких  конструкторских  набора  для  юных  радиолюбителей,  множество  аккуратных  старых  и  разнокалиберных  коробочек  с  разнообразными  радиодеталями  и  паяльными  принадлежностями.   Эмилия  и  её  коллега  стали  наперебой  ласково  уверять,  что  он  для  этого  как  раз  уже  созрел.   Аристократическая  дама  принялась  художественно  и  очень  сентиментально  описывать  радиотехнические  увлечения  своего  старшего  брата  в  юности.   Самодельные  радиоприёмники,  самодельные  бытовые  устройства,  прожжённые  паяльниками  и  припоем  столы  и  подоконники,  антресоль  набитая  до  отказа  приборами  и  кустарными  аппаратами.   Павлик  был  очарован  и  загипнотизирован.   Он  был  просто  счастлив  здесь,  но  под  конец  без  ложки  дёгтя  не  обошлось.   Уставившись  на  роскошнейший  тёмно-русый  локон  Эмилии  Львовны,  который,  закрывая  половину  лба,  фантастически  красиво  ниспадал  на  её  плечо,  околдованный  Паша,  вдруг,  расслышал  в  этом  райском  тумане,  что-то  очень  знакомое  насчёт  того,  что  ртутью  можно  отравиться,  а  кислотой  -  повредить  глаз.   Всё  сразу  стало  ясно.   И  романтика  почти  улетучилась.   Это,  конечно  же,  маманя  всё  это  представление  устроила,  они  тут  по  её  просьбе  так  стараются.   Ложки  дёгтя  хватило  для  исчезновения  романтической  атмосферы.   И,  всё  же,  его  постепенное  переформатирование  началось.
     Уже  через  полгода  в  закутке  за  ширмой  имелись  учебный  осциллограф  и  старый  гэдээровский  преобразователь  напряжения,  а  склянки  с  порошками  и  жидкостями  сменили  коробочки  с  зелёными  и  красными  резисторами,  с  диодами  и  триодами,  с  серебристыми  конденсаторами  электролитическими,  с  оранжевыми  и  голубыми  конденсаторами  керамическими.   А  на  подоконнике  начинали  пылиться  три  самодельные  монтажные  платы,  соединённые  разноцветными  проводами.   И  этот  кустарный  радиоприёмник  вполне  себе  нормально  работал  и  громко  звучал,  стоило  лишь  его  включить.
     Через  очень  много  лет,  вспоминая  довольно  длинный  радиолюбительский  период  своего  детства,  пожилой  Павел  Сергеевич  так  и  не  смог  достаточно  чётко  припомнить,  что  же  случилось  раньше:    его  остывание  к  Эмилии  Львовне  или  его  остывание  к  радиотехническому  творчеству  ?