Как будет жить в жестоком мире эта наивная очарованная душа? Доверчивая добрая Катенька?
Привычка носить с собой небольшую, на несколько рюмочек коньяка, фляжку, выручила его и во время этого ливня – генеральной репетиции второго всемирного потопа. Он, сгорбившись, сидел на скамеечке, отхлебывая небольшими глоточками обжигающую жидкость, а по щекам текли безнадежные стариковские слезы. Старенькая, если считать по собачьим годам, то ровесница хозяина, долматинка, положив ему на колени лапы, слизывала странный соленый дождь, текущий по его щекам.
Он сделал несколько глотков своего любимого конька «Ахтамар» и подумал, что те, кто выше нас – Владыки тонких миров, пребывают сейчас на него в великом гневе, ведь они и так подарили ему, лишних десять лет жизни и какой жизни!? Жизни без моральных страданий и боли плоти. В комфортной квартире. Без роскоши, но вполне обеспеченной
Никакие, кроме слабого сердца, изнурительные хвори не одолевали его тела. Душе же вручили самый лучший дар - дружбу с девушкой, словно приплывшей к нему из романов девятнадцатого столетия. Но всё когда нибудь заканчивается, и вот она там, наверху, в темной квартире с молодым, полным сил и страстей мужчиной. Но самое грустное заключается в том, что молодой человек понравился старику с первого взгляда.
Проведя много лет в лагерях и насмотревшись на любое проявление человеческой натуры, он научился безошибочно разбираться в людях. Старику не нужны были слова, он научился читать все человеческие пороки по лицу – по линии губ, в складках носа, а главное, в глазах. Если бы было дано выбирать старику, он сам выбрал бы Кате этого парня! А это значит, что она уйдет к нему, покинет старика навсегда. И он сразу же умрет.
Но, будь, что будет.
Дождь, наконец, смирил свою гордыню, и постепенно отступая, ушел, проклиная свое бессилие. «Как мы похожи, - подумалось старику о дожде, - смиримся оба перед силой более грозной и молодой. Но у тебя, стихия, есть надежда вернуться, а у меня – нет».
Он тяжело поднялся и побрел к своему дому на Чистопрудном бульваре. Обогнув угол школы, уже поворачивая к подъезду, он внезапно увидел того самого юношу, принесшего сегодня ему столько душевных мук. Притормозив от неожиданности, старик передумал идти домой и поплелся следом за ним на бульвар. Прозвенел яркоосвещенный последний трамвай, спешащий к месту стоянки.
Бессонная, умытая живительным дождем, Москва шуршала шинами дорогих машин об отражающий алый свет ночных фонарей асфальт. Геройского характера соловей, которого судьба занесла в самый эпицентр огромного суетливого мегаполиса, высвистывал свою бессмертную весеннюю песнь, пел, призывая на свидание соловьиху. Он пел о том, что молод, полон сил, имеет жилье и охотничьи угодья, и готов создать семью. «А впереди еще целое лето – лето радости, веселья, влюбленного головокружения». Вместе с ним пела и ликовала природа.
Катин мужчина подошел к недавно открытому фонтану и с удивлением стал его рассматривать. Цапли, валуны, грубообработанный камень.
Максим, пораженный, огляделся. Сколько себя помнил, никогда здесь не было фонтана.
- Город выздоравливает, - сказал он вслух, - он умеет мечтать и воплощать свои дерзкие мечты в жизнь. Верую, что там, где было совершено чудовищное злодеяние - взорван храм Христа-Спасителя - храм ратной славы народа и построенный на народные пожертвования, и где долго воняла хлоркой богомерзкая лужа, вновь встанет светлый собор.
Он уже строиться! Он уже почти построен!
Максиму стало совестно, что он так обрадовался обновляющейся Москве, он оглянулся и встретил не удивленный, как должно было бы быть, а полный душевной муки, взгляд старика, шедшего с собакой следом за ним.
Старик, выслушав монолог Максима, опустился на скамейку. Он был согласен с каждым словом, и, тем не менее, они ему не понравились. В его сердце жила последняя надежда, что молодой человек окажется одним из тех глупых персонажей из анекдотов про новых русских с чувствами и словарем пещерного человека. А подобный экземпляр, даже красивый и молодой, понравиться подобным красноречием и манерами Кате никак не сможет. Но он ошибся!
«Да, люта, как преисподня, ревность. Стрелы её – стрелы огненные!» Неужели старик ревновал?
Да! Да! Да! Страшно в этом признаться. Но за десять лет их прогулок и тихих бесед он по-отечески привязался к одинокой девочке, не знавшей материнской любви, а потом она выросла, и он полюбил девушку, так чудесно расцветшую на его глазах. Сегодня окончательно понял, что чувство, которое он принимал за стариковскую, отцовскую привязанность, было чувство самой настоящей любви – робкой, смешной, неутоленной. И постыдной, как любовь старика. Но в ней не было жажды обладать плотью девушки. Для старика она была ангелом, осветившим высокой одухотворенной любовью конец его жизни. Это чувство приносило ему такую радость, что неспособны дать никакие утехи плоти.
- Господи, - взмолился он, - сделай так, чтобы демон этот исчез! Дай мне дожить жизнь, окруженным заботой Кати. Пусть она будет со мной! Подаст стакан воды! Похоронит, как человека, наконец! Мне так мало осталось жить и разве я многого прошу, Господи, Всемилостивый и Всеблагой? Или я еще не расплатился с небом за свои грехи?
Но небеса молчали.
Неожиданно старик услышал, как юноша, шедший мимо пруда, запел. Старик поплелся следом слушая странную, никогда ранее им не слышанную песню. Ему даже показалось, что зазвучали скрипки.
Жил был – я.
(Стоит ли об этом?)
Шторм бил в мол
(Молод был и мил.)
В порт плыл флот…
С выигрышным билетом
Жил был – я.
Вспомнилось, что жил!
Ночь, дождь, гром.
(Мокрые бульвары.)
Ночь, свет глаз.
(Локон у плеча).
Шли всю ночь.
(Листья обрывали).
- «Мы, ты, я» – нежно лепеча.
Знал соль слез.
(Пустоту постели).
Ночь без сна.
(Сердце без тепла).
Гас, как газ.
(Город опустелый).
Взгляд без глаз.
(Окна без стекла).
Где ж тот снег?
(Как скользили лыжи!)
Где тот пляж?
(С золотым песком.)
Где тот лес?
(С шопотом - «Поближе».)
Где тот дождь?
(Вместе босиком).
Встань, сбрось сон!
(Не смотри, не надо).
Сон не жизнь!
(Снилось, и забыл).
Сон, как мох.
(В древних колоннадах)
Жил-был я.
Помнится, что – жил!
Максим удалялся, и песня затихла вдали. Старик со своими недетскими страхами и чувством глубокой потери остался сидеть на скамейке, уставившись невидящим взглядом на вышитую серебряной гладью воду пруда. Он так хотел умереть сейчас! И чувствовал, что может это сделать, он даже понял, что вот-вот душа оторвется и покинет ненавистную, изношенную оболочку, старую тюрьму плоти, в которой томилась его молодая душа, но последним усилием воли вернулся на землю.
Есть еще долги! Его преданная собака, его верная подруга – долматинка Бонни, останется одна. Ненужная никому на всем белом свете – ведь она так же стара, как и сам хозяин. Он просто обязан побеспокоиться о её судьбе, ведь предав её сейчас, он обречет на мучительную смерть единственное, может быть после матери и отца, существо, кто любил его всегда преданно и верно.
- Ну что, лопоухий мой дружок? Плохо быть старым,– тяжело вздохнул старик, - никому мы с тобой не нужны.