Взлетно-посадочная полоса рассекала подмосковный лес. Будто дровосек-великан прошелся по нему топором. Самолет, весь в бурых кляксах по болотному фону защитной маскировки, взревел движками и, словно гигантская крылатая ящерица, неуклюже прыгнул в насупленное небо. Через четверть часа, вскарабкавшись до семи с половиной тысяч, он уверенно держал курс на северо-восток.
В кабине на длинных откидных скамьях вдоль бортов сидели полдюжины молодых мужчин. Армейские комбинезоны делали их похожими на самолет, в брюхе которого они находились: ни дать, ни взять – эмбрионы в чреве матери.
Под крылом проплывала Среднерусская возвышенность. А спустя два часа даже троечник по географии догадался бы, что самолет переваливает через Уральский хребет. Вскоре в кабине включилась красная надпись, предупреждающая о посадке. Спустя еще десть минут, машина приземлилась на небольшом аэродроме и, бася моторами на низких оборотах, резво скатилась с полосы. В иллюминаторах замаячили казенные постройки, самолеты, укрытые маскировочными сетями. Словом, обычная воинская часть, схороненная в бескрайней тайге от любопытных глаз. Самолет подрулил к стоянке. Двигатели, разочарованно выдохнув, унялись. Пассажиры рейса выбрались из провисающего под крыльями брюха, смахивающего на гигантский кабачок, а еще немного спустя их можно было найти в учебной комнате части.
За отдельным столом лицом к прибывшим расположились трое: двое военных – подполковник и майор, и третий – в штатском.
Говорил подполковник. Парни с ленивым интересом внимали ему, не прекращая жевательных движений своими натренированными бульдожьими челюстями.
– Называйте меня товарищ подполковник. А это, инструктор по пилотной подготовке. Просто товарищ майор. Подробное освещение его послужного списка не предусмотрено, но вряд ли найдется более опытный знаток машин, на которых вам предстоит пройти курс обучения. Могу добавить, у него солидный боевой опыт.
– Привет, – вяло прокатилось по рядам. – А бабы в этой дыре есть?
Подполковник, однако, выстоял – на провокацию не повелся и объяснил, что ни баб, ни выпивки, ни каких-либо иных человеческих утех в данном пункте нет.
Встреча длилась недолго. Когда парни покинули зал, между оставшимися состоялась беседа. Начал штатский – тип пенсионного возраста в джинсах и с налетом столичной спесивости на ухоженной роже. Недовольно поморщившись, он проронил сквозь зубы:
– Не затягивайте процесс. Понятно?
– Не моего ума дело, для чего мы готовим этих ребят, – вставил майор, – но есть нормы налета. По бумагам они все пилоты... Но если не выполнят стандартного минимума, боюсь...
– Вы правильно заметили, не вашего ума это дело, – гру¬бовато оборвал майора тип. – Позаботьтесь о том, чтобы их натаскать. Не обучить, а натаскать! Надеюсь, разницу понимаете? Асы мне не нужны. Люфтваффе, блин… Знания им надолго не понадобятся, – туманно намекнул он на что-то. – Даю две недели. Принимайте это как приказ! Ясно?
– Ясно! –теперь уже подполковник поспешил разрядить обстановку.
– Как знаете, – недовольно проворчал майор, – я предупредил. Не хочу, чтобы потом были претензии.
– Послушай, майор, – перешел на «ты» в одностороннем порядке тип в штатском, – они и так нормальные пилоты. По договору на поставку авиатехники мы обязаны провести ин! струк! таж! – Он откинулся на стуле, и прищурив глаз, добавил: – Кстати, а ты знаешь, во сколько обходится каждый день пребывания этих молодчиков в вашем санатории?
– Ладно, поглядим, на что они годятся, – пробурчал упрямый майор.
Тип с недоумением посмотрел на майора словно тот был слабоумным. Потом бросил красноречивый взгляд на дверь, скривив физиономию в сторону подполковника.
Майор промолчал, но было видно – недоволен. По всему выходило – начальники капусту рубят, а ему, майору, боевому офицеру, кавалеру двух орденов и десяти боевых медалей только рассол остается. Ведь, если разобраться, раз платят, значит, этому хмырю болотному из Москвы выгодно. А истребитель, это не велосипед – его не просто знать надо, а чувствовать каждый звучок, стучок, каждую его мышцу и сухожилие, импульсы в нервах-проводах. А за две недели только до кладбища долететь можно.
Он вспомнил, как в Афгане они без всякой электроники и компьютеров на одном мастерстве. Тогда на 21-х еще летали. После того как Казбеку, осетину, ракета с инфракрасной ГСН прямо в сопло залетела, они поняли, как от стингеров уходить. Главное, побороть мандраж. Старт засечь, выждать, чтобы ракета цель захватила – заманить ее, – а потом резко, почти вертикально, вниз сваливаешься. Ракета за тобой ныряет по типу глупой собаки – не наперерез, а в хвост вцепляется. И если жить хочется, тогда, самое трудное – у самой земли машину выровнять надо. При восьми «же» – это не просто. Если справишься – ракета в песок. Они этот трюк не раз повторяли.
Из раздумий майора вывел голос подполковника:
– Панин, ты пошел бы, проверил, все ли готово.
– Есть, товарищ подполковник, – сварливо ответил Панин и покинул помещение.
Все время, пока майор шел к двери, тип буравил свирепым взглядом его позвоночник.
– Ну и порядочки в твоем балагане, подполковник! – произнес он, когда они остались одни. – Прямо, как в Ю-Эс-Арми. Каждая мандавошка воображает себя муравьем. Совсем распустились. Да такую армию... можно! Вот тэ-эк! – он стиснул зубы и отжал воображаемое белье.
– Не обращайте внимания, Матвей Петрович, – успокоил подполковник, впервые обратившись к типу по имени-отчеству. – Как специалист Панин незаменим. Обезьяну, и ту сможет обучить.
– Надеюсь! Ладно... Договаривайся сам со своим майором. Через две недели эти... г-мм… эти обезьяны мне нужны выдрессированными. – Твой личный гонорар зависит от твоей же личной расторопности.
– Сделаем! – заметно просветлев лицом при слове «гонорар», ответил подполковник.
– Тебе, в сущности, что? С начальством наверху – все согласовано, приказ имеется. Остается добросовестно выполнять свою работу. Все по закону.
Вскоре эти двое вышли из здания и направились в сторону вертолета. Машина уже раскручивала винты. Завидев их, от борта отлепился мужчина в пальто черной кожи – на голове шляпа, на носу солнцезащитные очки, хотя солнца и в помине не было. Напротив, было пасмурно, накрапывал дождик. Даже не дождь, водяная пыль, изморось препротивнейшая летела сегодня в лицо Матвею Петровичу, который чертыхаясь, проворно к вертолету – прыг! Ногу занес, борясь с непослушным брюшком, и в кабину перекатился. А следом ловко запрыгнул и тот, в коже.
К слову – очутись здесь каким-то чудом Федорыч, он бесспорно уловил бы сходство его с тем, который увез несчастного Касимку в неизвестном направлении.
– Трогай! – распорядился Матвей Петрович, как, бывало, предки наши из купеческого сословия ямщикам велели.
Вертолет взревел, как раненый тираннозавр, и начал тяжело всплывать в небо. Потом раскочегарился и пошел-пошел, ускоряясь. Еще секунда, и его поглотила мышиного цвета угрюмая пелена, заполнившая собой весь промежуток между земной поверхностью и космическим пространством.
На следующий день огромный черный автомобиль несся на большой скорости по пустынной дороге, пролегающей неподалеку от утренней суетной Москвы. Перемахнув через холмик, он продолжил путь в сторону маячащего невдалеке леса и вскоре вкатывался в ворота, пробивающие брешь в уходящем в обе стороны глухом заборе внушительной высоты. Табличка на заборе сообщала, что данный объект является охотхозяйством ЗАО НИРЭСКУ. Створки ворот сошлись за автомобилем, и он резво покатил к бревенчатому дому, запрятанному в глубине участка. Там он примазался к компании двух таких же чудовищно огромных и выплюнул из своих недр квадратного типа. Тип тут же ринулся открывать заднюю дверь, из которой колобком выкатился уже знакомый нам Матвей Петрович.
Выглядел он некондиционно – как бутерброд не первой свежести, который долго морочили в сумке перед тем, как съесть. Но невежливо быть излишне требовательным к человеку, совершившему за последние сутки два утомительных перелета и добрую дюжину авто-переездов.
Зато внутри домика было уютно, что частично примирило Матвея Петровича с лишениями последних суток: в камине полыхал огонь, стены, увешанные чучелами вальдшнепов, тетеревов, кабанов и прочих лесных обитателей, располагали к умиротворенности. Хозяин, кто бы он ни был, не поскупился раскошелиться и на добротную, нарочито деревенского стиля дубовую мебель, среди которой выделялся длиннющий стол, растянувшийся вдоль стены с окошками с видом на лес. Дальний конец помещения завершался баром со стойкой в виде поваленного дерева, стилизованного под конфету «Мишка косолапый».
Матвей Петрович повалился в гигантское кресло у камина и, смежив веки, с блаженством вытянул изнуренные нижние конечности. При этом, не менее усталые, верхние, он разбросал плетьми по спинке кресла. Однако, ему не удалось вдоволь насладиться покоем. Дверь за стойкой бесшумно распахнулась, впустив в комнату миловидную девицу в цветастом сарафане и кокошнике. Она словно собиралась исполнить перед гостем народный танец.
– Здрасти, Матвей Петрович, – поздоровалась девица уважительно, но по-свойски, как со старым знакомым.
– А, Милка! – обрадовался тот, – здравствуй-здравствуй. А что хозяин?
– Хозяин сказали, чтоб вы пока чайку испили. А они вскорости будут... Вам зеленый или наш, русский?
Матвей Петрович никак не мог привыкнуть к принятой здесь дурацкой манере изъясняться. «Да, и хрен с ним! Зато оплачивается вся эта околесица так, что, если потребуется, можно и по-китайски научиться… Или даже стихами», – подумал он. А вслух подыграл:
– Чаек – это хорошо! Нашего давай, черного, с лимоном.
– А расстегайчик не отведаете? И кулебякой могу угостить, – предложила между тем Милка.
«Вот и эта телка, типичная провинциальная профурсетка! С подружками матом кроет, а здесь… хозяин сказали, да расстегайчик, да кулебяка. Тьфу!», – раздраженно подумал он.
Матвей Петрович очнулся и, преодолевая отвращение к себе за то, что приходилось изображать из себя придурка, ответил в таком же идиотском стиле:
– Не грех и расстегайчик испробовать, барышня.
– У меня тут с визигой и с печенью налимьей... мясная кулебяка тоже имеется... Всё с пылу с жару, свеженькое – пальчики оближете!
Сошлись на рыбных, и девушка удалилась, но вскоре вновь вернулась уже с подносом, полным всякой всячины. Помимо расстегаев не забыла добавить бутерброды с осетровой. И к чаю, конечно же, вазочку с вареньем, печенье, орешки, еще какие-то сладости, а главное – заледеневшую бутылку «Белуги».
К слову, переживающий третий и, скорее всего, последний переломный возраст, Матвей Петрович давно уже положил глаз на аппетитную Милку. Что поделать, возбуждала она в нем необоримую страсть своими округлостями, пользующимися популярностью в кругу обслуживающего персонала и гостей охотхозяйства. До поры до времени он все же не осмеливался на решительные действия, чуял – кое-кому это может не понравиться.
Пока в мозгу престарелого донжуана неконтролируемо бродили похотливые мысли, Милка расставляла принесенную снедь, наливала чай из заварного чайника с красными яблоками на пузатых боках и двусмысленно постреливала глазками, разогревая угасшие было страсти:
– Угощайтесь на здоровьичко, Матвей Петрович, приятного вам аппетита!
«И где он их только набирает? Определенно на Киевском!», – подумал Матвей Петрович то ли с осуждением, то ли с завистью. Ему вдруг до одурения захотелось хлопнуть с оттяжкой по откляченной Милкиной заднице.
Прошло полчаса. К Матвею Петровичу постепенно возвращался образ, в котором он внедрился в наше повествование. Единственно – нервничал по какой-то причине. Потел, пиджак скинул. Успел выпить три стакана чаю к тому времени, когда входная дверь распахнулась, и в комнату бодро вошел мужчина в охотничьем костюме, сопровождаемый двухметровым верзилой с лицом шестнадцатилетнего отрока.
Был мужчина кряжист, среднего роста, чуть моложе Матвея Петровича. Пегие волосы еще не покинули массивной, немного великоватой головы на крепкой шее, да и седины – самая малость. Лицо с водянистыми глазами выглядело несколько простовато, даже по-деревенски. Короче – типичный номенклатурный деятель времен последнего генерального секретаря компартии на охоте.
– Привет, Марлен, – поздоровался первым Матвей Петрович тоном, словно ему только что разрешили обращаться на «ты».
– Здравствуй, здравствуй, Матвей, – ответил деятель альтернативным тоном и угрюмо уставился на Матвея Петровича. Тон явно не предвещал ничего хорошего. – Ну, валяй, рассказывай...
– Окей, – начал, было, Матвей Петрович и, наткнувшись на недобрый взгляд, поперхнулся.
Дело в том, что Марлен Марленович Проньин – а именно такое имя носил этот человек – числился идейным борцом за очищение русского языка от скверны иноземного происхождения. Не секрет, что министр народного просвещения и пропаганды третьего рейха хватался за парабеллум, когда слышал слово «культура». Так и у этого человека при слове «Окей» рука тянулась к охотничьему ружью, обладающему не меньшей убойной силой. Не секрет, что любимейшим занятием господина Проньина, если не считать зарабатывания денег, была охота.
– И-извини, Марлен, – испуганно икнул Матвей Петрович, – хотел сказать, что все прошло по плану. Кролики на месте. Через две недели можно забирать. Этот подполковник... Ну ты помнишь, о ком я... Обещал уложиться в две недели.
– Что значит обещал? Ты что, Матвей, не въезжаешь? Если подведешь, партбилет на стол положишь
На лице у Проньина состроилась кривая усмешка.
Короткое, но понятное: «Партбилет на стол положите!» было обычной угрозой Марлена Марленовича в те времена, когда он, выражаясь спортивным языком, взял промежуточную высоту в партийной иерархии – был назначен первым секретарем одного из столичных райкомов КПСС. А ведь всего за несколько лет до этого события дверь кабинета зама по идеологии, в котором безраздельно хозяйничал Матвей Петрович, робко отворил крепко сбитый паренек с ничем непримечательной фамилией Пронькин. Новичка отличали от среднестатистического гражданина, пожалуй, только идеологически выдержанное имя-отчество.
«Фамилия какая-то козлиная», – пренебрежительно подумал тогда о Пронькине Матвей Петрович.
Это ему, согласно закону ассоциативного мышления, вспомнились детство. И деревня, куда на лето его вывозили родители. И соседская коза Проня, названная мужским именем по недоразумению – хозяин не разглядел пол новорожденной по причине пребывания в трудновменяемом состоянии. Однажды Пронька боднула Матвея Петровича, по тем временам просто Матвейку. С тех пор однокоренные с Пронькой слова неизменно соотносились в сознании Матвея Петровича с этими парнокопытными.
Пронькин быстро набирал административный вес. Самая интересная метаморфоза произошла, когда он перескочил в секретари. Дело в том, что из отдела Матвея Петровича ушел Марлен Пронькин, а вот в кресло секретаря райкома уселся товарищ Марлен Марленович Проньин. С виду тот же самый, но не во всем. Букву из фамилии потерял. Причем правильную букву. Эта буковка, совершенно безобидная в других словах, попав в последний слог фамилии предков Марлена Марленовича, была для молодого человека постоянным источником раздражительности. Внедрилась, проклятая, в самое неподходящее место, растолкав придающий окрас невинности, внушающий доверие мягкий знак и объединяющую букву «и», превратив родовое имя в посмешище. Плебейская, пренебрежительная, в лучшем случае деревенская, получилась фамилия Марлена Марленовича.
«Пронька!» – дразнили его во дворе и школе.
«Этот, как его, с колхозной фамилией» – морща лоб и прищелкивая пальцами, силилось припомнить его фамилию начальство на более поздних стадиях эволюции.
Задумался Марлен Марленович над этой несправедливостью, допущенной судьбой по отношению к нему, и решил поправить то, что человек обычно не выбирает, а получает в наследство вместе с хромосомным набором. «Вон, люди даже пол, и тот меняют. Исправляют ошибку природы, а я всего-то – фамилию» – подумал тогда предприимчивый Пронькин. И как удачно все придумалось – выпала зловредная буква, суффикс недоношенный, и превратила фамилию в нормальную.
Проньин! Любой найдет в этом слове что пожелает: и русскость, и легкий налет аристократизма, а если в обществе иностранцев поиграться с ударением, примерив его ко второму слогу, то можно уловить эмигрантский дух той, первой, по общепринятому мнению, благородной волны.
Месье Проньи;н! Звучит? Не спорьте – звучит, звучит!
Нам же, осведомленным несколько лучше других о его генеалогическом древе, будет все же сподручнее в дальнейшем называть его, если так можно выразиться, по девичьей фамилии: Пронькин. И мы не одиноки – господин Корунд – такую редкую фамилию носил наш Матвей Петрович – тоже не смог (или не захотел?) привыкнуть к новому звучанию фамилии своего хозяина и по сей день продолжал величать его по-старому. Правда, на всякий случай – про себя.
А сегодня, сидя перед бывшим подчиненным, измочаленный Матвей Петрович полемизировал сам с собой на тему о том, как несправедливо устроена жизнь. Вот он, образованный человек, и фамилия его по твердости вторая после алмаза. А всю жизнь на вторых ролях горбатился. А Марлен? Расселся и стращает. Но самое отвратительное – Корунд его боится и боялся всегда. С тех пор как в «первые» пролез. Раньше Матвей Петрович за партбилет боялся, а сейчас жалко было потерять источник презренного металла. К тому же можно было лишиться и кое-чего посерьезней.
Матвей Петрович очнулся и услужливо улыбнулся дежурной шутке про партбилет.
– Да это я так, риторически. Уложимся, – заверил он.
– Ну, это меняет дело, если риторически. Я, грешным делом, подумал, отступление себе готовишь.
Пронькин произнес все это отеческим тоном, и так посмотрел на Матвея Петровича, что у того в горле образовался комок, перекрывший доступ воздуха в легкие. Он откашлялся и на всякий случай сделал попытку искренне возмутиться:
– Да ты что, Марлен!
– А ничего... Я ж тебя знаю, как облупленного, – процедил сквозь зубы шеф. – Докладывай дальше!
Отеческий тон растаял, попытка провалилась.
– На сегодня, шестеро, – с глуповатой обидой прогундосил Матвей Петрович. – Все до этого летали на военных. Доставил лично, на место. Отморозки полные!
– На этих отморозках кое-кто планирует бабло срубить, – прищурился на него босс.
Матвей Петрович промолчал, хотя втайне считал, что бабло Пронькин гребет его руками. Он даже бросил быстрый взгляд на свои ладони, словно ожидая увидеть на них налипшие банкноты. Разумеется, никаких банкнот он не обнаружил, но почти реально почувствовал запах зеленоватых, как будто вылинявших, пожалуй, самых маловыразительных в мире купюр. Он незаметно потряс головой, прогоняя обонятельную галлюцинацию, но она не отгонялась. А Пронькин, как бы читая его мысли, с этакой подковыркой, спрашивает:
– Цитрусовые свои в уме пересчитываешь?
Матвей Петрович пропустил вопрос мимо ушей, вздохнул и доложил о подготовке мероприятия.
– За прием отвечает их полковник, как его… Бисаи Себаи. Без понятия, где у него имя, где фамилия, – хихикнул он, надеясь, что пронесет. Естественно, не пронесло.
– Ты мне зубы-то не заговаривай! Себаи, Бисаи… Разберемся. Лучше объясни, как это твоим идиотам пришло в голову в Москву труп затащить?
– Я сейчас объясню, Марлен. Дело, видишь ли, в том...
– Конкретнее!
– Хорошо-хорошо, – поспешил успокоить босса сообразительный Матвей Петрович. – Чистейший форс-мажор! В области им на хвост патрульная машина села. Только в городе оторвались. Зарулили на набережную, и… В общем пришлось груз сбросить в воду. Но теперь все, не всплывет.
– Не всплывет, говоришь? – голос у Пронькина стал зловещим. – Всплыл уже.
– Как всплыл!? – схватился за сердце Матвей Петрович.
– А вот так! И менты дело уже успели состряпать. А ты как думал? Хорошо хоть, нет у них ни хрена кроме трупа. По крайней мере, на сегодня. Так что пока ты загорал в командировках, здесь, Матвей, много воды утекло.
– Ну зачем так-то? Ты же знаешь, что я пашу как папа Карло. И командировка была не на Канары, – попробовал обидеться Корунд.
– Неважно! Твой косяк – тебе и расхлебывать... А с антиквариатом тоже случайность?
– Прости, Марлен! Но это как..., как, – Матвей Петрович от волнения не сразу подобрал подходящее сравнение, – как метеорит на голову…
– Да у тебя настоящий метеоритный дождь! – перебил его Пронькин.
– Ну что сказать, стечение обстоятельств. Парни в центре города всего на три минуты машину без присмотра оставили… За кофе вышли… Вернулись, меча нет.
Все время, пока он рассказывал, Пронькин слушал с мрачным видом, не перебивая. Потом тяжело вздохнул:
– Найди меч, Матвей!
Собака чует настроение хозяина, даже не понимая человеческой речи. Дирижер симфонического оркестра вмиг ощутит, стоит альту или альпийскому рожку повздорить с женой. Супруги чуют измену по неуловимым признакам. Часто свою неспособность научно объяснить этот феномен скрывают за штампом – «шестое чувство». Так и Матвей Петрович. Почувствовал, несдобровать, если оплошает и на этот раз. Непонятно почему, но, похоже, даже больше, чем из-за косяка с трупом, огорчился босс от пропажи своей антикварной вещицы.
– Из-под земли достану! – перекрестился Корунд.
– Ты, вот что, прими во внимание, работали профессионалы. Кто еще может за минуту автомобиль вскрыть. Значит, найти можно. Денег не жалей. Свяжись с нашими ментами, они дадут выход на этих..., ну, кого они в этом районе крышуют. Чую, предстоит нам встреча со старым знакомым.
Чутье не Понькина не подвело.
Леонид Полевой, известный в определенных кругах под кличкой Поль, глава фирмы, занимающейся, если верить табличке у входа, подрядами на строительные работы, задерживался, и Корунду не оставалось ничего другого, как коротать время в приемной. От безделья он погрузился в размышления о набирающем обороты процессе стирания грани не только между городом и деревней, или, скажем, между умственным и физическим трудом, – о чем предупреждали основоположники диалектического и исторического материализма – но и между сыщиками и ворами. Правда, здесь наряду с минусами наличествовали и явные плюсы: по рекомендации первых он попал ко вторым, которые могли порешать его вопросы. Когда он пришел к утешительному выводу, что является по сути бенефициаром этой системы, ход его мыслей нарушил звонок. Секретарша, обладательница неестественно пухлых губ и выдающегося бюста, сняла трубку, выслушала и, напирая на шипящие, выдохнула:
– Хорошшшо, Леонид Евгеньевич. – Повернулась к гостю и томно прошелестела: – Леонид Евгеньевич извиняется. Задерживается на переговорах. Поговорите с его заместителем?
Порох, занявшийся было внутри Матвея Петровича, зашипел, подымил, но возгорания не произошло – силиконовые протезы красавицы не возбудили в старом бойце былых инстинктов. «Возраст, хочется натурального продукта», – подумал он с грустью и утвердительно кивнул.
В кабинете его встретил молодой человек. Для Корунда, привыкшего к специфическому контингенту подобных организаций, парень выглядел необычно: хрупкая конституция, из-за стекол очков на гостя пытливо взирают умные глаза. Словом, отличник.
– Олег, – представился тот.
– Матвей Петрович, – пожал ему руку Корунд.
– Чаю, кофе, воду?
– Водички можно.
Воды Матвею Петровичу не хотелось. Но коньяк не предложили, и пока отличник заказывал напитки, Корунд осмотрелся. Судя по интерьеру, современная братва отжигала с размахом. С другой стороны, воруют честно, без лицемерия. Нарушают закон, так сказать, по закону. Голос отличника вывел его из задумчивости.
– К сожалению, на данный момент все выглядит не очень перспективно, – говорил тот. – Мы, естественно, предприняли все меры по поиску виновника, э…, пропажи вашего предмета, и, представляете, нашли!
Матвей Петрович встрепенулся.
– Отлично! Тогда в чем же дело? – удивился он.
– Увы, и у них бывает брак в работе. Вы не поверите, этому парню не повезло… Вещица исчезла.
– Не понимаю! Исчезла из нашего автомобиля – это понятно. А у него что?! Тоже украли?! Он украл, у него украли, ха-ха-ха! – мрачно рассмеялся Матвей Петрович.
– Именно! – Олег развел крошечные ладошки, никак не отреагировав на приступ веселья, случившийся у его гостя. – Знаете, иногда бывает такое. Этот недотепа был вынужден бросить свою добычу.
Он встал из-за стола, подошел к окну, вы
держал паузу, а потом вдруг совершенно неожиданно начал успокаивать пригорюнившегося было Матвея Петровича:
– Ну, не огорчайтесь, не все потеряно. По нашим сведениям, вещь эта в качестве улики находится в...
– В полиции, – догадался Матвей Петровича.
– Совершенно верно! А это, в наше время, все равно что в супермаркете. Так что, вопрос времени, ну и понятно..., – отличник замялся.
– Сколько? – поспешно спросил Матвей Петрович, словно опасаясь, что тот передумает.
– Вопрос нуждается в проработке, – ответил Олег с удовлетворением рыбака, подсекшего простодушную рыбку, поверившую, что червяк на крючке предназначается исключительно ей на обед. Но, недешево. Сами понимаете, чем больше, э-э…, фигурантов в деле, тем сложнее, и дороже решение проблемы. Я лично предпочитаю решать вопрос на месте…, au lieu d’incident … А ваш случай, к сожалению, очень запущенный.
На лице Олега нарисовалась тонкая улыбка негодяя.
Тут дверь распахнулась, и комнату вошел человек – небольшого роста, с крупными чертами лица, гладкие темные волосы собраны на затылке в хвостик – «Чисто, художник!» – подумал Матвей Петрович.
Человек пожал руку гостю. Назвался:
– Полевой, Леонид.
– Корунд, Матвей, – представился и Матвей Петрович.
– Ввел в курс дела? – спросил Полевой помощника, не сводя при этом глаз с Корунда.
Тот кивнул.
– Ну, мне пока нечего добавить. – Полевой, опустился на стул напротив Корунда и озаботился: – Вы лучше расскажите, как там наш Марлен Марленович? – Он повернулся к помощнику и произнес в строгой манере, исключающей возражения: – Олег, ты непременно должен с ним познакомиться. Замечательный человек... А охотник-то какой? От Бога! Помню, как однажды мы славно постреляли. Он тогда еще губернатором рулил. Когда же это было-то… В тысяча девятьсот…, – он щелкнул пальцами, и сложил ладонь пистолетиком. – Нет! В две… в две тысячи первом, точно! С винтокрылых, так сказать, машин, – мечтательно протянул он, и вновь перевел взгляд на Корунда. – Что, все еще охотится?
– Да, Марлен по-прежнему охоту любит. Мы и сейчас часто балуемся. Да я и сам не прочь пострелять.
Матвей Петрович охоту не переваривал. Но приходилось перешагивать через себя. Наступать грубым охотничьим ботинком себе на горло. На охоте личные дела решать куда проще. И особенно с Пронькиным – если кого и уважал Марлен Марленович, так это охотников. Люди, не изведавшие вкуса крови, были для него неполноценными существами.
Посетила Корунда и другая мысль. Интересно, во сколько эти бандиты с внешностью творческих интеллигентов оценят помощь своему уважаемому другу? Благо дело, хоть и косят под образованных, и речи тут у них, ну, чисто английский парламент, а блатные они и есть блатные – вряд ли догадываются, о какой вещице идет речь.
Не успело все это промчаться в голове Матвея Петровича, как его надежды были разрушены.
– Матвей Петрович, вы слышите? – сдается, уже не в первый раз поинтересовался Полевой.
– Да-да, извините, отвлекся...
– Говорю, вещица эта ваша, похоже, непростая. Мы справки навели. Специалисты утверждают, не сто ей лет, как вы нам говорили, а значительно больше.
Естественно, первое, что пришло в голову Матвею Петровичу: разводят с целью повышения ставок. Пришлось призвать на помощь полузабытые наставления руководителя драмкружка, куда его в школьные годы определила мама. Она грезила воспитать из юного отрока, к тому времени проявляющего недюжинные способности в области лицедейства, великого актера.
– Да что вы! Я лично читал заключение экспертов. Копия это, – соврал на голубом глазу несостоявшийся Станиславский.
– Неважно. Из уважения к Марлену мы за свою работу ничего не возьмем. Но штуку эту вытащить будет не просто. Мусора мокроту на вашего байбута шьют...
Матвей Петрович непонимающе уставился на Полевого.
– Ну, имеется в виду, в убийстве замешан кинжальчик ваш, – пояснил тот.
– Мне об этом ничего не известно… Так, я могу надеяться? – заторопился Корунд, будто бы и не расслышал нешуточное обвинение.
– Позвоню, как только появится конкретика, – кивнул Олег.
Повисла пауза, означающая конец аудиенции. Корунд понятливо поднялся.
– Да, совсем забыл, – спохватился он, – Марлен приглашает вас на одно мероприятие. Недели через три. Детали сообщим в ближайшие дни… Где, когда...
– Что, поохотиться вздумалось, тряхнуть стариной?
– Как бы... Сюрприз, одним словом.
Перед тем, как уйти, Матвей Петрович поинтересовался у отличника:
– Если не секрет, Олег, вы какой ВУЗ заканчивали?
– Ну что вы, какие могут быть тайны. МГИМО, – ответил тот с улыбкой – на сей раз, воспитанного человека.
Вечером того же дня Корунд рассказал Пронькину о встрече. Тот выслушал и предупредил зловещим тоном:
– Молись богу, Матвей, чтобы все обошлось.
Матвей Петрович в бога не верил. Делал вид – да! Даже крестик приобрел. Вырос в семье атеистов, о чем благоразумно предпочитал не распространяться. Но сейчас, после слов Пронькина, сердце вдруг замерло, а потом спустя миг – тук-тук, опять пошло. И ему подумалось: «Не дай бог, не обойдется».
А ведь за пару недель до сего злополучного дня все выглядело совершенно иначе…