A. A. A. "Шоссе Фокстейл" [Роман В Стихах, Версия 16+]
... Вкривь пульса, ниже, перекатившийся на спину, антрацит по грани судорожных вдохов разогнёт, юз акробата в ублиет, скользящий глубже, ничком о грязные ступени влажных плит измажет рвотой, отползающий за свод, хватаясь в каменную кладку, через тесный подвал старинного колодца, вязкой тушью галлюцинации навстречу, сквозь графит встав, Мэшин-Моррисон волнистой гривой блеска, под мрак расстёгнутого френча из удушья на голом теле трюкача, вдоль шрамов торс, двоя серебряные пряжки, отразит штрихом концертного ремня, мерцая взвесью отливов кожаных штанин, хруст босиком...
– Железный маятник... Там, – он заговорит, поверх колодезного среза показавший, куда пробьётся шквал потоков загустевшей мазутной нефти, заполняя о пролом до каскадёра след виниловой гуашью, от вязкой массы глухо пятящийся, резью нестройный ярд шагов баланса, возвратит гниль, – продают флагштоки слева муляжом, пока кричат о гуманизме справа блажью, кто создаёт чуму в пробирке, словно брют, тот и вакцину от чумы, под языком. Железный маятник, сражение науки с торговой верой, звёзд и лун, замков и скважин, ракет и спутников, они на этом жрут слепые деньги, пробивая члены туго за рты разинувшим, – сдвиг прошлого, у пряжек дразня, обратно в ублиет, фут голым сном ступней к асфальтовому озеру, вомнут, – она подманивает слух зверей, как губка, на водопой, купайся в ней, ты можешь пить, втирать по заднице, она хватает суть, нефть принимала всех, кто только окунался, – запястья Моррисона, мягко полукругом водя по жидкости, увязнут, заскользив из черноты над ваксой патоки асфальта, горсть, обволакивая локти, сжав упруго, – Здесь, почему Иисус не мог разбавить путь... не подкрепилась натощак, не растворит, всех поедая... для тебя Она подвальный Христос на дёгте, потому что ты в Неё поверил, – к Мэшину, беззвучно повторив среди колонн, – Ты ещё здесь? – мглой погрузится за нефтяную слизь, разводы над эмалью обеих рук, зрачками впившийся озноб, вдоль каскадёра, оставлявшего, границей напротив липкие ступени, ковыляя вверх от асфальтового озера из плит колодца.
Сдвинется под замковой стеной, вразрез пустевшим арсеналом вереницы, сквозь аркатуры гранью ряженых, с углов за винтовые марши лестниц кривизной, толкнув карминные портьеры, между башен вскользь пробиравшаяся ночь глотком в бойницы, у запотелых канделябров мутью швов, среди рассевшихся каминных полок влажный барьер громоздкой черноты, промнёт ключицей спазм, возле пушки на гнилом лафете, снос вглубь канонирским колпаком, следы рубцов за обнажённый контур девушки, обмажет к рельефу, трущейся промежностью поверх теней чугунного ствола, гризайль штрихов о гобелены сцен охоты на оленей, за потолочный камень сводов через тяжесть ламп, соколиные гербы, черня вельвет ползучих роз, пробежкой Мэшин в турбулентном потоке комнат, наблюдая, миновавший, массивом штатовские люстры из рогов, лесной разбойник, поровняв на голове байкокет, взглядом о дубовые мишени стены для лучников, за мехом куртки тир, двойная дудка менестреля, жмуря взвесь, конраст “I Let The Music Speak” у граммофона латунным эхом, сбавив скорость внутрь затмений, прижмёт виски над кулаками, отпустив, начнёт растерянно осматриваться, фоном пест у дубовой ступы с бычьей кровью, вензель границ обеденного зала, мимо вен под шерстью длинный стол отрубленных копыт среди фигурок из кишок и прутьев, звоном напротив пьяные кокетки, луч волос к плюмажам, егерские шапки, намочив край, поливающих тела офортной бронзой темневших кубков Бурбуленком, отстранённо, не замедляясь, гул подошв о кладку, в горсть смахнувший плотные драпри на отголосках проёмов, рваная медвежья шкура, ломом обводы опиумных трубок за мотив, стон дам с тяжёлыми грудями, дрожь вразброс от поцелуев губ красавиц, через блёски кусавших мягкие соски, навстречу тень средневекового охотника, под рост застывший сокол на предплечье, Мэшин кинет велюр подушек аграмантами, от скосов бросаясь мимо эшафота из одежд резной кровати в пик оргазма к балдахину, металл трясущихся кандальников, под лоском косматых угольных причёсок, между роз дрянные стрельчатые рожки, у ногтей качая ржавый гул цепями, шаркнув дымкой сторон, топор и бутафорский рог в крови, о взмах японские халаты женщин, с тел под мавританскими узорами концертных трико, из лож сверкая, персики в личинках на гравированном старинном блюде, взбрив ступнёй разбросанные книги, блик Мурведра из деревянной кружки, ворот шерстью, спины верзил в накидках лесорубов, к пустоте атласный контур шаровар от гостьи, вниз ладони смугло проползут чертой барьера по грязным скулам каскадёра, наугад не обернувшийся, распахивая вкривь сцен бесконечные завесы, углубится сквозь полутёмный коридор, застывший перед железной мутью высоченных створок, ярд замочных скважин от массивных скоб.
Цикличный костюмный шум толпы, сближаясь через нервы, к ремню достав пыль сохранённых боковин резьбы ключами Королевы, бронзой вспять.
От приглушённой между временем границы тугого скрежета, шагнёт назад, сбор плеч, сквозь выдох, медленно закрывший веки, спад, осознавая под громоздкими дверями, вдруг отопрутся изнутри... обслугой, лица, переполняющие тяжестью эмблем глубокий церемониальный зал углами, со старым тронным креслом. Группки вереницей, дробя вступление за гомон “Acrobat”, вразрез плутающий по комнате, у склер штрих, узнавая, взгляд от каждого, лучами сквозь маскарадные наряды, канитель с подошв о бархатный ковёр, на силуэт вбок, лысый парень с шифром Белого Альбома в ломбарде, сбыт неделей раньше, блеск перстнями, Палингэхофт за Викки Сиденхэм, Жизель, Биг Маззи шкурой, Пойнтинг, Бэлфри, гематомы у братьев Типтон, Кейт Ланкастер, гул висками, до миссис Рэмплинг, Бристол Гудвэлл, бег ролей... смахнёт, прокручивая сказанное, трель причин за годы, в подсознании разломом, не понимая, оглянувшийся на трон, откуда верно и ошибочно... предел, сидящий Оге Браге, вверх, гагат костюма на серебристую расшивку о знакомый гудрон Макбета, пригласит его, под звон среди гостей, вжав, каскадёр за полог шума от перемешанных видений, сдвиг подъёмом, у программиста с возвышения, капель, буравя каменную чашу вдоль сторон мглой перевёрнутого черепа, секунды, заполнив грани, яд мурра-нгура... шурша, протянет смутно акробату как бурбон тяжёлый кубок. Мэшин, тесно рассмотревший кривые отсветы рельефами, бездумно над зыбкой судорогой шрамов пальцы, взяв, таща к губам, отоп... плеснувший в Браге. Срежет пятном гудение лиц ужаса, чугунно сонм рук, хватавший каскадёра, под уклон, смять, уничтожить, разорвать, забить, прижав, навстречу ряженым он вывернется к бреши, разбег о торс Биг Маззи, в сальто мимо лап, назад курбетом оттолкнётся, мельтеша среди пытавшихся достать ладоней через удар наотмашь, выкрут корпуса, бланш-гейнер о чьи-то плечи взмах подошв, чертя баланс.
– And you can swallow, you can spit...
Рондадом сверху, сквозь наползающие контуры одежды за маскарадным гвалтом хрипло вороша, перемахнёт винтами гущу вкривь числа, у голосов тень каскадёра, на барьере мышц, выгнув шарканьем костяшек и ногтей, держась кроссовками о спины, вдоль угла.
– To talk like this and act like that...
Из оборотов, от подбиравшихся вокруг, шибая к нерву, наотмашь в голень акробата, у локтей заскочит полугруппировкой, фляк с подлёта ног, не способный засыпать, вверх, не умея сдаваться, между толп в изодранный кулак рубцом, асбестовая спичка, от ремней на кувырок с двумя вольтами, разворотом вдоль полоснувших по загривку черт колец прокрут из внутреннего гейнера, тесней, хлопки ладоней... постепенно обнаружит, вокруг, беззвучно замечающие гости, спустившись тронным креслом, Оге через блеск, длиной неверящего взгляда, сквозь удушье встав, аплодируя над ряжеными, плотно, несмело присоединятся у дверей, поверх стихавшего напора, сдвиг вразрез, дробя курбетом из винта, соскочит глубже в рукоплескание десятков часовых... восторгов зрителей... ушибы возле мест искровенённых плеч, следя, не распрямляясь, от растяжений каскадёр, вдоль ссадин тушью вен, отстранится, задыхавшийся, с глухих дубовых швов к огромным створкам, выбегая среди медвежьих маскаронов, тень снаружи.
Держась по мглистым коридорам, ломкий свес под бурый камень, кувырком до угловых бордюров спрыгнет мимо выступа, от края декоративных елей замковой стены, за мраком обод кресла, гранью боковых дуг человека на каталке, Мэшин чер