A. A. A. "Шоссе Фокстейл" [Роман В Стихах, Версия 16+]
... От кэбов крайним по череде из небоскрёбов, тесный строй поршней, мелькающая Honda вровень зданий, Хэнд, растирая шрам коросты рваной спайкой вокруг плеча от сквозняков, назад, клаксон, снижая такты, акробат, за головой спазм, нарастая под мурашками касаний вдоль позвоночника, сигналящий затор, вверх, озиравшийся, рассмотрит винтовой аэроплан, за очертаниями клёкот в горсть перелётных птиц, минующий по грани, сближая контур, Мэшин, вязнущий, обзор у пробки, с ужасом поймёт вразброс дороги сквозь пот, в расширенных зрачках барьер мельканий, весь фюзеляж направлен к городу, ступнёй пытаясь быстро развернуться, каскадёр, от подсознания, изъеденного током густой бессонницы из шёпота, углом навстречу гвалт аэроплана, рухнув, борт за груду корпусов чужих автомобилей невыносимым лязгом... Вставший из потока, Хэнд оттолкнёт спортбайк, железное крыло вглубь столкновений зыбко вырванное, пылью от грязных клубов расползётся, брея копоть, ярд... вспоминающий трюк Викки, у контор за серым небом обнаруживая сплошь тесьмой летящие кусочки под чернильный шум ненаписанных автографов... кругом, витой фонарный столб, качаясь тяжело на взгляд... попятится нелепо, отшагнувший, над ним, чертясь, как будто спрыгнувшее гнилью, по каблукам с гравюры Бердсли существо, лицом похожее на Мэшина, грим тушью с причёской миссис Тэйлор, шаткостью развилин проломов трассы, полуголое, уклон вбок, ненормально продвигаясь на него.
– Зачем геройствуют? – дымившийся снаружи аэроплан мотивом “Love Is Blindness” вслед.
– За постижёров? – Хэнд, мотая головой.
– От пустоты, – рывком столкнёт поверх асфальта, шлейф палантина чёрным бархатом, воздушно, протянет галлюцинаторный трафарет рук, искривлённых диспропорцией, зеркально, – телами кроют от снарядов, по макушкам выносят жертв горящих зданий, ничего, внутри героев пустота, скреби, там нет крысиной метки страха, вырвут моментально, они все нищие, не требуй правоты, – согнувшись перед каскадёром тенью лет, – способны только настучать, украсть, обгадить, соврать, продать, всё... наслаждаться по спирали ..риснёй о собственном величии, во рты толпе огромных крыс, но это на раскладе уже не грех и не поступок, шанс в опале, ты сам такой же, – обхватив, ползущий след у головы тьмой длинных пальцев, Мэшин встык от наседающего дыма, кисть в распаде, сжав, отстраняя помутнение дугой, всплеск.
– Провались, ты, су..ья клякса, – мглой черты.
– Герой всегда закормит крыс, поймёшь на бровке, и за тобой никто, и после не подхватит, а ты идёшь и тупо скалишься в огонь, – хрип существа коснётся, выпив окантовкой зубов глазницы акробата, к автостраде спадая в чавканье глумливой темноты.
– Blow out the candle...
Разомкнувший веки, гость воспоминаний. Ускользая от страховки металлом троса вдоль ступней... Обратно... шов металлом троса вдоль подъёмника, прогон ракордом скручивая полночь на излёте 80-х, возвращается сноровкой в роль Джоша, брея полумглой прожекторов, неразличённый долговязой тенью сводит, Клем Джейден Пэнн, давя резную гравировку, мерцает вогнутым ножом, на фоне гор застыв, канатная дорога между слов, навстречу оба, режиссёрский рупор счётом, внизу проносится:
– Стоп камера, – гул троп, сквозь эхо Мэшин, разбирая у стволов чащ на семидесяти футах под ногами, от ассистентов светотехники, уводит за трюкового постановщика, озноб Маррель Верлен... вдох безнадёжностью, ногтями скользя, потёкший макияж, коловоротный взгляд на него под высоту, от узелков плеч воротник на блузке, сжатый, с кинопроб измаран... выкидыш... измаран под лучами затёртой тушью для ресниц, без фильмотек он понимает, всё закончилось. От скоб в окаменелом равновесии. Вообще всё. К загримированной массовке, над ветвями блуждая сталью декораций мокрых век.
– Ты ведь не сможешь больше сняться, где-то вместе, тогда оправитесь и выдохнете сами, две слабовольных потаскухи, – мимо строп от контрового света глядя за отсек, поверх громоздкий шкив у станции, врозь блеска он вспоминает... Клем, столкнувший манекен, заняв сиденье... швом пластмассы человек в спортивный крой комбинезона, исчезая напротив сосен длинной впадины, провесив, – мальчишке станет лучше, ты среди замен, без трюкача сценарий вытянет, по краю, твоя судьба убогий выкидыш, – на срезе вбок, отстёгнувший карабин под шум коллег щелчком страховочного троса, вжав момент сквозь голос Клема, плотный гвалт, не отвечая, звучащий рупор вдалеке, из глубины натурных съёмок смерть шуршащих перфолент по обе стороны каната, за ухмылкой сервизом в 32 куверта, выжидая, баланс над врезками диоптра, со спины, умеет падать, не разбившись, на развилках, умеет прыгнуть, никогда не поднимаясь, инстинктом самосохранения из вен отбросив пропастью вдоль хвойной кривизны порог встающей дыбом шерсти у затылка, где, наступающий на каждый волосок, такой же нерв канатоходца помнит сны, где каждый наэлектризован до предела, дублёр становится центральным кадром стыка на полсекунды, взмыв, бланш-гейнер за отток прожекторов, где оператор мимо стрелок не прерывает запись, – выкрут без подстилки, смешно... смерть, ты такая дура... к остальным ползёшь голодно-сумасшедшая, – рывок, ему здесь незачем дышать, подлёты телом, но, в общем, дохнуть тоже незачем, дойти всё до конца, позлить её, сказав... прыжок, – я ещё здесь тварь, – дразнит, просто доводящий раскаты спятившего Бога неумело, пока таращится за складками густых теней гудронных облаков, сквозь гром давящий под муть статических разрядов, пустотело, – Придурок, здравствуй, всё же мечется, – отскок, – здесь, твой безмозглый таракан, ещё хрустит. Не делай вид, что жизни по ..уй, – вверх, саднящий, – На самом деле, выгорает между сцен от нетерпения...