В память о моем друге - Иосифе... 06.07.2020г.
- Очень вежливые люди - рассказывал Соломон Моисеевич, после похода в местное отделение НКВД.
- Вежливые и уважительные – докучал домочадцев, сидя на табурете посередине кухни и мешая Суле готовить.
Правда, пока туда шёл – маленько струхнул. Прислали участкового с бумагой. Соломон собирается, руки ходуном. А молодой сержант невозмутимо и безразлично наблюдает за сборами, подпирая притолоку.
Семенит Соломон за бравым милиционером по родным улицам Кишинева, а подошвы ботинок униженно шаркают по брусчатке. Было то знойное время года, когда хозяйки во дворах уже сварили в медных тазах абрикосовое варенье, костры потухли, а время повсеместного аромата жареных перцев с чесноком и печеных «синеньких» еще не пришло.
Шли долго. Так казалось Соломону. Целую вечность. Шли не по улицам, а по уголкам памяти. Здесь у Зухера он впервые взял в руки лоток с бубликами и сушками. Красиво раскладывал на плетённом и покрытом белыми салфетками самодельном прилавке свой товар и торговал. Не на вес, а на «вязочки».
Здесь впервые коснулся пальчиков Сулы, когда давал сдачу. И из-за самой лучшей девушки не уехал с родней после погромов девятьсот третьего года. Остались от родных только письма и конверты с красивыми марками из далекой и пестрой, как цыганский табор, Аргентины. А он так и жил в Кишиневе. Не один. А со своей семьей. Своей Сулой.
Шли под кронами каштанов и шелковицы мимо знаменитой кофейни Замфиреску, но там не стояли уже выносные столики. Да и кофейня была закрыта. А еще раньше, в кондитерской напротив, когда водились деньги, всегда покупал молодой жене шикарный кусочек торта «на вынос».
Весь двор знал, что Соломон опять принес жене «баловство». Старики неодобрительно цокали и мотовство не одобряли, а молодежь восхищалась. Хоть и женат, а умеет красиво ухаживать – говорили они.
Сколько же еще не сделано – вопрошал Соломон – Не купили новую кровать среднему сыну, племянника нужно научить всему, чтобы в нужду смог заработать себе на кусок хлеба. Он и дальше, как молитву перечислял бы свои планы, но они уже были на месте. Шли по длинному и гулкому коридору. Участковый заглянул в кабинет, а Соломон топтался на пороге, не замечая той силы, с которой душил свою новую, и ни в чем не повинную шляпу…
Вся его жизнь прошла в Кишиневе. Был небольшой магазин, где каждый день кроме субботы торговал мануфактурой. Работу любил и гордился своим торговым залом. Конечно не Шехтер и сыновья, но лавку Берковича люди знали. И ребе захаживал и Шимон Гурвиц заходил на огонёк. Вывеску, заметьте, привезли аж из Одессы. Местным такое серьезное дело разве можно доверить?
Что греха таить - семья была зажиточная. Добротный дом и трое детей. Уже взрослых. Старшая невестка, красавица Роза, по-русски не понимала. Из Кагула она, с самого юга Молдавии. Знала идиш, французский, румынский, а вот то, что нужно учить русский - никто не подсказал. Не Чехова с Толстым в подлиннике читать, а чтобы выжить.
И пришел сороковой год, и вернулась Молдавия под юрисдикцию страны Советов, и вызвали Соломона в НКВД.
- Соломон Моисеевич! А вы наемный труд использовали? - задушевно спросили старика.
- Как? - он не понял вопроса.
- Ну, наемные работники у вас были?
- Да! - искренне ответил он - сын соседки. Парень болеет. Деньги на лекарства нужны - объяснял - соседям ведь нужно помогать. Я и взял к себе.
- Конечно, конечно - согласился вежливый человек.
Вот тут распишитесь, и тут - подсказал он. Пожал старику руку - Можете быть свободны.
Уже и визит в НКВД забылся. И война затмила всё. Мать невестки и еще пятнадцать их родственников, фашисты одним махом расстреляли в Кагуле. И была эвакуация в Ташкент. И гибель сына 8 мая 1945 года. Рядового Самуила Берковича, где-то под Берлином. И подарок свыше - внук. Первенец. Ойцер. Иосиф.
И стала налаживаться послевоенная жизнь. Вернулись в родной Кишинев. Все при деле. Жить стали сытнее. Соломон ночным сторожем устроился. Здоровье позволяло, да и не хотел на шее у молодых сидеть. Роза ремонт сделала, мебелью обзавелись.
А в два часа ночи за ними пришли. Сборы – до 5 часов утра. Вот Постановление Совета Министров МССР о выселении семей кулаков, бывших помещиков и крупных торговцев от 28.06.1949.
- А вот и ваша фамилия. Берковичи? Все правильно?
И утром грузили в теплушки. Всю семью. Всех кто был дома. В личном скарбе почти не ограничивали – всё на месте пригодится. Но не с нового вокзала уезжали, который немцы построили, а подальше от лишних глаз.
И таких, как они - из одного только Кишинева больше трехсот семей.
Дорога была дальняя. Куда? Никто не знал. На станциях заходили военные, зачитывали фамилии и ссаживали соседей. Наконец пришла и их очередь. Кемеровская область. Горная Шория. В 24 часа явится к уполномоченному в деревне Ивантеевка.
- А как же туда добраться? – робко спросили сопровождающих.
- Это нас не касается! Время пошло!
Время пошло, и они пошли, с баулами, с бабушкой, дедушкой и маленьким Иосифом.
Но это было потом. А в дороге нашлось время, и подумать, и перезнакомиться, и обжиться. Знающие люди разъяснили старику суть постановления, и вспомнил Соломон и своего помощника, и уважительного сотрудника НКВД...
Ойцер - в неточном переводе с идиш: красавец, умница. Дословно: сокровище.