11.04.88. Понедельник
Вчера вечером, после ужина, в тепле и расслабухе днёвки начался поголовный «балдёж душ». Так я это называю. Все растелешились, развалились кто где, и началось всеобщее чесание языков по любому поводу. И каких только тем не поднималось! Ну, буквально, обо всём на свете! Досидели так до половины одиннадцатого. И залегли на панцирные сетки. Томочка на одной – как положено. А мужики на остальных. сдвинутых вместе – поперёк. Было жарко. Я сначала лёг поверх спальника в тельняшке и трусах, но вскоре довольное резко попрохладнело. Из окна стало сквозить, особенно по плечам. Пришлось нырять внутрь своего кукуля и натянуть капюшон. Лежали, слушали на сон грядущий песни Анны Герман (У Руала есть махонький приёмничек, берущий вполне сносно на кусок медного провода, сунутого в антенное гнездо.
Я слушал-слушал и вдруг совершенно явственно вспомнил живописное полотно, виденное давным-давно на какой-то выставке в Рязани, но, кажется, не рязанского художника. Называлось оно: «Слушая Анну Герман». На нём было изображено таёжное зимовьё, выписанное тщательно, со знанием дела. Низкий потолок. Слева, под маленьким окошком, полузасыпанным снегом, небольшой дощатый стол. На нём горящая свеча и чёрная с жёлтым «Спидола» со светящейся шкалой и откинутой телескопической антенной. Горящая печурка у правой стены. В щель неплотно прикрытой дверки видны сполохи огня. Низкая входная дверь из мощных плах с деревянной ручкой плотно закрыта. У порога лежит лайка. Широкие, обтаявшие лыжи, стоят в углу слева от входа, Из могучих брёвен правой стены торчит деревянный костыль. На нем висит ружье. А на узком топчане под ним, лежит на спине, на какой-то шкуре, главный герой картины – молодой охотник-промысловик. Левая рука его заложена за голову, а меж пальцев откинутой правой – дымит папироса. Загорелое, обрамлённое русой бородкой, лицо обращено строго к зрителям, а взгляд голубых глаз устремлён куда-то далеко-далеко…
И так он всё это сотворил этот художник, с такой любовью всё выписал и преподнёс мне – зрителю, что надо было быть глухим, чтобы не услышать божественный голос Анны Герман, и слепым, чтобы не ощутить, не понять и не соприкоснуться своей душой с его душой… И годы и годы назад я, видимо, и услышал и откликнулся… И запомнил, как оказывается, накрепко. А сейчас вот, на Хадате, – вспомнил. И родилась мысль: а может быть в этом и есть высшее счастье Художника? В том, чтобы его произведения и его самого именно так вспоминали?
***
О боже! Как же пульсировал мой нос этим вечером! Не сам, конечно, а кровь в нём, Так и билась внутри, в такт пульсу. Я всего раз видел такое в жизни. У Игорька Садомского в походе на Саблю в 1985 году. Он тогда слегка подморозился, и нос, и так-то не маленький, распух, горел и совершенно физически сотрясался с приличной амплитудой. Мы его поддразнивали: «Ты, Ский, прямо как Маленький Мук теперь». А нынче вот и меня прихватило… И самому пришлось прочувствовать каково оно было сказочному герою Вильгельма Гауфа.
***
Переночевали комфортно. Я даже снов не видел. Утром вышел на улицу – тепло. Морозишко совсем «щенячий». А видимость не более 500 метров. Куда лезть – непонятно. Мы ведь хотели слазить на ближайшую горушку – осмотреться, что и как. Район-то интересный. Но, видимо, не судьба. Для рекогносцировки погода нужна ясная м чистая.
***
В почти любой, приличной по численности туристской группе, буквально через день-два хода, непременно выявляется «последний». В смысле, замыкающий, то есть слабоватый физически участник, который тормозит общее движение и съедает время. Естественно, всех остальных это раздражает. И возникает феномен «серенького козлика» или, если хотите, «козлоотвода», на которого обычно и разряжается накопленная отрицательная внутригрупповая энергия. И, слава тебе господи, что у нас этого нет! И, кажется, (всё-таки уже 10 дней прошли) не предвидится.
***
10.00. Отзавтракали. Каша рисовая молочная и кофе с сухарём. За едой я завёл разговор на какую-то дурацкую тему, думал быстро заглохнет, ан – нет. Все прочно зацепились языками и понеслось! Всё никак не остановятся, а я тем временем вновь вышел на улицу. А на улице, пока мы ели, пошёл довольно обильный пушистый снег. Очень лавиноопасный, кстати, если будет сыпать долго. А видимость сократилась до 200 метров. Значит, сегодня мы сидим на месте, отдыхаем, чинимся, читаем и головомойничаем. А ещё вспоминаем разное и болтаем, болтаем, болтаем…
Времени – 12.00. А уже посасывает. Даром, что завтракали в 10.00. И это без всякой физической нагрузки. Разъелись за 10 дней! Но скорее, наши тела уже просто привыкли завтракать около 7.00, а около 12.00 получать обеденный перекус. Вот оно и засосало. Но устраивать обед через два часа после завтрака как-то глуповато.
Поэтому занялись главным и приятнейшим делом этого дня – помойкой глав и влас своих Первой была, конечно, Томочка. Помылась, просушилась возле буржуйки и будто «взорвалась» причёской! Эдакая пушистая летающая каштановая копёшка на голове. Сейчас она активно ублажает кожу каким-то кремом. У меня тоже вместо пропотевшей и засаленной рогожи на черепе теперь мягкий, приятный на ощупь коврик. Короче, все вымылись, израсходовав всю приготовленную воду. Теперь дежурный может и за обед приниматься. И чистый Стёпа принялся вновь топить снега. А все остальные занялись кто чем.. Тома достала и раскрыла книгу. Руал что-то пишет. Глыба основательно, со вкусом, втирает какую-то белую жижу в «морду лица». А я пока сижу и щупаю руки и ноги. В тепле они слегка опухли Кроме этого у меня чуть-чуть прихватило подушечки нескольких пальцев. Но это мелочи, можно просто перетерпеть.
Вышел на крыльцо. А там – тепло и ветрено. И пушистейший лопоухий снег. В совокупности – приличная ПУРГА получилась, с активным подвыванием в трубе нашей «буржуинки», Видимость минимальная. Хорошо, что мы на днёвке и никуда не надо идти. Сейчас главное – найти себе адекватное занятие. И лучше всего – завалиться и соснуть предобеденно минуток 120 с гачком…
15.00. Поели около часа назад. После еды, как после хорошей работы – пульс не меньше ста в минуту. А на воле разбушевалась не шуточная пурга. Руал поймал Салехард. Передали, что ветер до 25 м/сек. Это серьёзно.
И образовалось у нас абсолютно свободное время, которое надо куда-то употребить и пережить. А основные дела и заботы уже свершены, уже за спиной. Правда, всегда найдётся пара-тройка делишек мелких и мельчайших. Они, как «комарики» толкутся в загашниках памяти и покусывают совесть, но вообще-то их можно и прихлопнуть, чтобы не зудели.
А в трубе сейчас завыло – просто жуть!)
У нас, между тем, внезапно случился «зоопарк». От постоянного (почти суточного!) тепла ожили две мухи. Мы их заметили уже на запотевшем оконном стекле, Они бойко ползали и, судя по всему, просились на волю, на белый свет. Глупые! На воле сейчас творится ЧЁРТ ЗНАЕТ ЧТО! Там сейчас мгновенная БЕЛАЯ СМЕРТЬ. Мы насыпали мухам сухарных крошек и положили кусочек сахара. Питайтесь, коли так не вовремя очнулись от своей мушиной летаргии…
***
Руал где-то в нежилой половине нашёл несколько приличных кусков каменного угля, притащил и довольно грамотно зарядил нашу согревавтельницу и кормилицу. Уголёк занялся и заполыхал. Стало ещё теплее. Даже мухи задвигались шибче. А в трубе – гудом гудит и завывает. Это сама Зима, Её Белое Величество, то ли пытается показать свою силу и власть, то ли просто рутинно исполняет привычную работу…
А меня что-то потянуло на «хвилософию». Вдруг родилось пространное ощущение и оформилось мыслями, которые я попытаюсь сейчас записать: «В конце-концов, в конце любого путешествия нас ожидает Человеческое Лицо. И мы идём к нему сначала всё дальше и дальше, а затем ближе и ближе, обжигая Временем и Морозом лицо собственное. И НИКТО не знает, ЗАЧЕМ это нужно…».
Ну что, достаточно ли глыбко «прохвилософироваось»??? Ась?)
***
20.30. Глубокий вечер. За окном воет свирепое белое. Поужинали. Сидим поближе к печке, болтаем и сушим совершенно сырые спальники… МИНЧАН.
Да-да. Вчера, около 15 часов, за нашей дверью что-то застучало, зашебуршилось, затем она распахнулась и в наше тепло стали вваливаться абсолютно белые фигуры. Шесть штук. Это была группа из Минска. Все – не студенты. Руководитель Леонид Макаревич. (Из команды знаменитого Ганнопольского). Мужики были хороши-хороши! Пурга весь день была нешуточной. (А сейчас разошлась ещё пуще).
Вчера группа заночевала под перевалом Неожиданный, что ведёт в долину Хадаты из района Большого Щучьего озера. Снег был рыхлый, стенку не построишь. Они вырыли метровую яму, поставили палатку. Ночью их засыпало и разорвало полотнище. Едва выкарабкались. Один поморозил щёки. У другого сильно заболел глаз. Самый младший из группы, (когда зашёл к нам), осел в углу и заснул. В общем, чувствовалось, что вымотались они до предела.
Мы в темпе начали готовить наш фирменный «трёхслоновый» чай, а хлопцы, чуть-чуть отогревшись, полезли в свои рюки за салом. А за чем же ещё? ( О, этот божественный белорусский шпик!). Я тем временем послал Стёпу и Глыбу в «верхнюю» избу затопить печку, что они и сделали. Правда, горела она не ахти, да и комнатишка там была поплоше. Но запихнуть в нашу 11 человек тоже был не вариант. (Разве что в аварийном случае). Пока минские «салоеды» подкреплялись, мы, хоть и наспех и обрывисто, но обменялись разной информацией про разные лыжные дела.
Разморённые мужики, не без труда, покинули нас через час с лишним. Через некоторое время самый молодой пришёл за чем-то забытым, нашёл, взял, а потом сел у двери и в порыве откровения быстро-быстро заговорил, про то, что всё-всё-всё плохо, что морально все устали безмерно, что поход стал в тягость и разваливается и т.д. и т.п. Такое бывает иногда ближе к середине срока. Особенно с людьми, про которых я писал где-то выше, как о «последних» (а равно и «козлоотводах»).
Когда он ушёл, мы посидели, обсуждая услышанное. А потом пришли ещё двое – Витя и Гена – принесли шесть сильно сырых спальников на просушку (у них печка горела плоховато), да и застряли у нас. Поели каши и только принялись за чай, как появился больноглазый Сергей и с укорами утащил товарищей, косвенно подтверждая, рассказанное «молодым». Уже закрывая дверь, он официально пригласил всю нашу группу в гости – на чай.
И вот мы сидим, сушим минские «тряпочки» и ждём. Примерно через час решили, что на ощупь они вполне дошли до кондиции, сложили их в рюкзак, собрались по-штормовому и вышли в свистящую темень…
24.00. Только что вернулись от минчан. Посидели, погутарили, попили чайку. (Заварку мы принесли свою, любимую. Почти две пачки ушло). А они угощали нас какой-то незатейливой колбасой, очень вкусным самодельным вяленым мясом, насмерть промороженным сыром и, конечно же! – своим замечательным САЛОМ. К чаю была подана тахинная халва и сахар обыкновенный. Кроме этого – протёртый прямо с кожурой лимон. Эдакая кисло-жёлтая кашица. Вроде бы и нехитрая вещь, а в зимнем походе, да с хорошей заваркой (индийской «Три слона»!) – просто божественно! (Эту приправу и мясо вяленое я взял на заметку).
Мужики вроде пили, ели, разговаривали, но при этом бурно клевали носами. Видно было, что умотались они в хлам. Здорово их потрепало…
Мы, когда шли к ним, на себе прочувствовали, каково им было идти от перевала до Хадаты после аварийной ночёвки. Я не могу описать то, что творилось на улице! Ветер в порывах точно был не менее 25 м/сек. А может быть и посильнее. А это «сильный шторм». 10 баллов по шкале Бофорта. Пока одолели 200 метров до их домишка, изваляло нас (ВСЕХ!) как бобиков. Сгинуть в такую погоду, можно быстрее, чем стриженая девка успеет косу заплести. Такие дела…