Я по природе человек не конфликтный. Обычно, когда дело идет к спорам с кем-то, я или ухожу, или прекращаю разговор. К тому времени, когда у меня произошел конфликт с военным начальством, а это случилось в конце лета 1988 года, я был уже уважаемым в крае специалистом по рентгенологии, главным рентгено-радиологом Хабаровского края. Т.е. априори не человеком с улицы, а наделенный какими-то полномочиями.
Я с уважением отношусь к военным. Сам прошел через три года службы на подводной лодке Тихоокеанского флота, знаю, как трудно добывается хлеб у военных. Ведь за моими плечами как бывшего начальника медицинской службы дизель-электрической субмарины одна боевая служба, или, как говорят на флоте, «автономка». На флоте я познал науку оказания медицинской службы и получил первые уроки по организации здравоохранения не в теории, а на практике. Там был принят в члены КПСС, был комсоргом экипажа нашей лодки, пропагандистом, вел политзанятия с матросами. Так что к дисциплине был приучен.
Но если я такой белый и пушистый, зачем и главное, почему, стал конфликтовать с военным начальством, спросите, уважаемые читатели. Верно? А все потому, что у военных как-то очень уж серьезно относятся к секретам. Все вокруг всё знают, а они молчат, секретничают. С этим я столкнулся еще во время своей службы на подводной лодке. Я окончил гражданский ВУЗ, по направлению которого и попал на флот. Как человек интересующийся, что меня окружает, решил взять в библиотеке справочник по военно-морскому флоту. И что я так вычитал? Все о флотах зарубежных стран, даже самых маленьких, но вот о советском военно-морском флоте ничего не было.
И тогда я взял справочник, изданный в Польше, нашем союзнике по военному Варшавскому договору. И там вычитал все о нашем военно-морском флоте. Спрашивается, тогда зачем секретить данные о своем флоте в отечественном справочнике?
После увольнения в запас я стал работать врачом-рентгенологом в одной из самых крупных больниц не только в городе Хабаровске, но и в крае. Стационар почти на полтысячи коек, три поликлиники, 32 здравпункта и свыше 2,5 тысяч сотрудников. Через 3 года коммунисты больницы, а первичная организация была большой, свыше 60 коммунистов, выбрали меня своим парторгом. А еще через полтора года меня назначили заведующим рентгеновским отделением. А еще через 4 года, проведя реорганизацию своего отделения на основании приказов Минздрава СССР, в результате которой отделение было признано лучшим в Хабаровском крае по итогам социалистического соревнования, меня назначили нештатным главным рентгенологом города Хабаровска. Именно тогда я снова встретился со своим бывшим напарником по спортивной секции в институте Толей Вялковым. Мы были похожи по комплекции и силовые упражнения выполняли друг с другом – носили на плечах, приседали, прыгали. Это было, когда я учился на втором курсе, а Толя на первом. Но через полгода меня пригласили тренироваться в группу прыгунов тренера Поддубного, который собрал лучших прыгунов в длину и тройным среди молодых парней, а том числе и из спортроты Дальневосточного военного округа, а Толя остался в легкоатлетической секции института. Он специализировался в беге на средние дистанции.
Потом мы изредка встречались в коридорах альма-матер, здоровались, перекидывались парой слов, и все контакты на этом кончались. И через много лет я вдруг увидел Толю Вялкова в президиуме какого-то мероприятия городского масштаба. Узнать, что он делает в президиуме, не составило труда. Оказалось, он стал инструктором крайкома партии, курирующем здравоохранение. До это карьера его развивалась в Комсомольске-на-Амуре. Врач, затем заведующий поликлиникой, начальник медицинского училища и инструктор горкома КПСС. И теперь пошел на повышение, перевели на работу в крайком партии.
Вскоре он мне позвонил на работу. Представился, мы немного вспомнили студенческие годы, а затем он предложил мне, парторгу крупной больницы, организовать у себя семинар секретарей первичных партийных организаций медицинских учреждений Хабаровского края. Сказал, что я являюсь по стажу работы старейшим парторгом в медицинских учреждениях, успел зарекомендовал себя как сильный партийный организатор работы первичной партийной организации многотысячного коллектива медработников. И на этом семинаре должен буду поделиться своим богатым опытом - к этому времени я был парторгом уже 7 лет. Мы обговорили, что я должен сказать, и назначили дату и место проведения семинара. На семинаре мы встретились после долго перерыва. К этому времени я уже знал субординацию, и называл его не Толей, а Анатолием Ивановичем, а он меня Александром Константиновичем.
Прошло еще несколько лет. Меня пригласили на должность главного рентгено-радиолога края уже штатную, т.е. я за выполнение этой работы буду получать деньги, а не так, как главный рентгенолог города, только грамоты и благодарности. Назначал меня на должность после собеседования заведующий отделом здравоохранения Михаил Денисович Гребеньков. Но прошло меньше года, как его сменил Анатолий Иванович Вялков. Вскоре после назначения на должность он уехал на 4-х месячные курсы по организации здравоохранения в Москву, и реально приступил к исполнению обязанностей в начале лета 1988 года.
И примерно через полтора месяца в моем служебном кабинете (у меня появился служебный кабинет, до этого мне звонили в рентгеновский) раздался телефонный звонок. Я поднял трубку и услышал знакомый голос Вялкова. И хотя я узнал его, он преставился: «Это Вялков Анатолий Иванович, заведующий отделом здравоохранения крайисполкома». И далее он поздоровался со мной и попросил приехать к нему в кабинет для разговора. Мы обговорили, когда ему более удобно, и в назначенное время я был у него в кабинете.
Помню эту первую встречу. Вялков вышел из-за стола, как должен делать всякий уважающий себя и посетителя начальник, крепко пожал мне руку. Потом сел за стол, посадил меня за небольшой приставной столик, по селекторной связи вызвал сотрудницу лечебного сектора Надежду Балабушко с документами по чернобыльцам. Мы успели обменяться парой фраз, как в кабинет вошла высокая крупная женщина, оказавшаяся Надеждой Балабушко. Она села против меня на приставной столик и приступила к докладу.
Оказалось, что пару месяцев назад в отдел здравоохранения крайисполкома пришел приказ Министерства здравоохранения СССР об организации диспансеризации лиц, пострадавших в результате аварии на Чернобыльской атомной электростанции. К приказу был приложен список с адресами проживания людей, которым надо было провести обследования и отчитаться перед Минздравом. Это дело было поручено Балабушко, вернее, осматривать людей должны были территориальные поликлиники в крае, Балабушко надо было лишь все свести в таблицу и подготовить ответ в Москву. Все территориальные поликлиники выполнили работу, но найти примерно три десятка человек не сумели. Среди них были женщины и дети разного возраста. И по ним нет данных о состоянии здоровья, и ответить в Минздрав в установленные сроки Хабаровский крайздрав не успевает. Начинать свою деятельности с невыполнения приказа Минздрава СССР Вялков не хотел, поэтому и пригласил меня для совета. Хотя я никакого отношения к медосмотрам не имею, но как главный специалист края по вопросам радиационного контроля кое-что знаю.
Я попросил дать мне приказ Минздрава, и данные по пройденным и непрошедшим диспансеризацию лицам. Посмотрел, увидел, что все они живут в одном месте, в населенном пункте Селехино с каким-то номером, сейчас уже не помню, каким. Далее указаны улицы и номера домов, квартиры. И я все понял.
К этому времени я уже прошел в Москве усовершенствование по радиационной безопасности. После аварии на ЧАЭС в стране стали особое внимание уделять этим вопросам. Там нам привели массу руководящих документов, показали даже лечившихся в московских клиниках ликвидаторов аварии в Чернобыле, сказали, что всех лиц, оказавшихся в зоне аварии и прилегающих районах, возьмут на контроль. И что будут созданы два списка, так называемые реестры. Один для гражданских лиц, другой – для военных. И я понял, что этих людей не могут найти, заключается в том, что они живут в закрытом военном городке, это жены и дети военных, и обслуживаться должны по военному ведомству. Ведь есть же в СССР такие города, как Арзамас-16, Челябинск-70, Свердловск-45, куда гражданским без пропуска не попасть. Вот и Селехино с номером такой же закрытый населенный пункт.
Логику своих соображений я изложил Вялкову. Он согласился, что скорее всего, так и есть, но наши рассуждения к ответу в Минздрав СССР не приложишь. Надо получить бумагу от военных, что это номерное Селехино и есть военный городок, и все перечисленные в списке Минздрава должны проходить по военному реестру, а не по гражданскому. Времени для этого оставалось крайне мало, на переписку с военными уйдет намного больше, и Вялков попросил меня помочь родному крайздравотделу. Мол, ты бывший военный, офицер запаса, знаешь, как говорить с военными, а Балабушко явно не сможет так сделать, вот тебе и карты в руки. И я приступил к выполнению просьбы. Мне заготовили соответствующую бумагу, и я пошел по инстанциям.
Хабаровск долгие годы был столицей Краснознаменного Дальневосточного военного округа. Многие командующие этим округом уходили в Москву на очень высокие должности. Маршал Малиновский стал даже министром обороны СССР. Поэтому я решил начать с отдела кадров КДВО. Где штаб округа, я знал, на улице Серышева, был знаком даже с бывшим начальником политотдела округа генерал-лейтенантом Поповым, его дочь училась со мной в одной группе мединститута. На её свадьбе я даже наливал коньяк командующему округом в то время генерал-полковнику Лосику, потому что сидел за свадебным столом напротив него. Но козырять такими знакомства в штабе КДВО не пришлось. Дежурный офицер пропустил меня, а его помощник отвел в отдел кадров. Увы, там мне сказали, что такой военный городок на их балансе не состоит, и предложили сходить в штаб авиационной армии, что на улице Ленина. Одно время командовал всей авиацией КДВО генерал авиации Карданов, с его сыном Бисланом мы учились в соседних группах и не раз оказывались в одних студенческих компаниях в годы учебы.
Идти в штаб летчиков в это день было поздно. Но я хорошо знал это здание на углу улиц Ленина и Волочаевской. Напротив этого здания я больше 10 лет жил в кооперативной квартире родителей. Поэтому был уверен, что и в этом штабе к моей просьбе, изложенной в служебной записке заведующего отделом крайисполкома, не откажут. Тем более что в отделе кадров КДВО на ней мне написали, что в системе МО такого населенного пункта нет. Но я ошибся.
Такого высокомерия и чванства, с каким я столкнулся в отделе кадров штаба авиаторов, я до этого не встречал. Полковник, с которым я общался, со мной разговаривал сквозь зубы, и ту бумагу с просьбой, подписанную Вялковым и изложенную на официальном бланке, он чуть мне в лицо не бросил. И тут я вспылил. Нет, я не стал кричать и топать ногами, спокойно так сказал: «Вы в секреты тут играете, а у вас на Красную площадь самолеты вражеские садятся. Прошу разрешения пойти к вашему начальству. Без ответа я отсюда не уйду!» Это произошло вскоре после того, как на Красную площадь про попустительстве наших ПРО и ПВО сел легкомоторный самолет немца Руста.
Мне показалось, что лицо этого полковника побагровело. Он не ожидал такого отпора от гражданского человека. Это какому-нибудь молоденькому лейтенанту или капитану он мог так отказать, но я был облачен полномочиями, да и вообще я не выносил хамства в любом проявлении. И полковник это понял. Он пригласил своего адъютанта и приказал срочно подготовить ответ на просьбу крайздравотдела. Я холодно распрощался с этим полковником и вышел в след за капитаном. Тот куда-то сходил и вскоре подготовил официальный ответ, что и в системе авиационной армии такого населенного пункта нет. И подсказал, что это могут быть войска дальней космической связи, но их штаб находится где-то в Подмосковье.
Получив два ответа от военных, я вернулся в крайздравотдел к Вялкову, которому все доложил. Ехать в Подмосковье искать этот штаб войск дальней космической связи я счел нецелесообразным делом, и предложил другой вариант. Найти это самое номерное Селехино в Комсомольском районе, побывать там и получить то, что я искал в штабах Хабаровска. Тем более я уже бывал в ЦРБ Комсомольского района и от главного врача Прыткова слышал, что он, объезжая район, натыкался на хорошую бетонку, уходящую в сторону от трассы Комсомольск-Хабаровск, с огромными предупреждающими знаками о запрете проезда. Вялков согласился с моим предложением, и в тот же вечер я на поезде выехал в Комсомольск-на-Амуре. Перед этим я связался с Прытковым и предупредил, чтобы он меня ждал.
Я после приезда рано утром добрался до ЦРБ, там меня накормили завтраком, и мы поехали с главным врачом к той неизвестной бетонной дороге на правом берегу Амура. Кто бывал у этих местах, знает, что напротив Комсомольска на многие километры тянутся горы, между которыми проложена трасса до Хабаровска, в то время еще с гравийным покрытием. В те годы еще стояла целая стена огромных антенн-мачт, связанных между собой, в ночное время похожая на какой-то населенный пункт, поставленный на бок, за счет многочисленных огоньков на этих мачтах. Трасса до Хабаровска проходила недалеко от этих антенн. По-моему, на этот раз мы не доехали ни до этих антенн, ни до поселка Селехино, когда увидели ту самую бетонку, о которой говорил Прытков.
У въезда на неё висел огромный знак примерно такого содержания: «Проезд запрещен. Стреляем без предупреждения». Но мы с Прытковым решили, что по медицинскому Уазику без предупреждения стрелять не будут, и поехали по этой дороге, извивающейся по лощине между гор. Ехали довольно долго, я успел пошутить, что зря мы бронежилеты не надели. Потом среди сопок увидели огромные шары на крышах нескольких знаний, а рядом обычные жилые дома, не помню точно, в три или пять этажей. Здесь нас впервые остановили военные. Солдатики узнали у нас, кто мы такие и зачем приехали, потом вызвали офицера, которые и доставил нас в штаб этой воинской части. Там нас встретили вполне радушно, выслушали меня, зачем мы приехали, и командир, посмотрев на списки, с которым я приехал, сказал, что мы прибыли по адресу и он подготовит нужный нам ответ. Потом вызвал подчиненного и отдал все необходимые распоряжения.
Пока нам готовили бумаги, мы разговорились. Оказывается, ранее эта воинская часть была недалеко от Чернобыльской АЭС, и когда случилась авария, их перевели сюда. Часть оборудования взяли с собой после дезактивации, а вот здания и сооружения так и остались. Здесь все было построено новое, и довольно быстро с помощью военных строительных частей. Потом нас с Прытковым покормили обедом, и мы вместе с нужной мне бумагой убыли восвояси. Тем же вечером я уехал в Хабаровск.
Но как оказалось, на этом моя эпопея с чернобыльцами не была окончена. Оказалось, что наш отдел здравоохранения немного запоздал с ответом, и Вялкова с руководителями нескольких территорий был вызван «на ковер» к первому заместителю министра здравоохранения РСФСР Панову. Вялков, как это я понял потом, не любил ездить в Минздрав за нагоняями, лишь за наградами, а получать втыки посылал других. Но тогда я этого не знал, и когда Вялков снова пригласил меня и поручил поехать на совещание в Минздрав к Панову, я посчитал, что это очередное совещание по важному вопросу. Мне выписали командировку в Минздрав РСФСР, так я впервые оказался в здании Минздрава России на Вадковском проезде, не зная, что вскоре буду бывать в нем часто. Но это уже другая история. А Панову я все доложил, и претензий к Хабаровскому краю у Панова не было. А вот другим приехавшим товарищам досталось за неисполнение приказа Минздрава СССР по диспансеризации чернобыльцев.
На заставке фотография моего небольшого отделения в краевой больнице на новогоднем празднике накануне 1988 года.