Дело случая
(о случайных встречах с звездами сцены и экрана)
...Вместе с другом Юркой я иду по закоулкам «Мосфильма» за заслуженным вознаграждением в размере целых трех рублей (мы участвовали в массовке, задействованной в сцене рытья котлована на съемках кинофильма «Директор»; кстати, там я имел уникальную возможность наблюдать, как снимались крупные планы с Николаем Губенко и как он, отснявшись в запланированных мизансценах, буквально набегу одной рукой стирал с лица грим и пот, – стояла июльская жара – ухитрялся сбрасывать с себя другой рукой полагавшуюся ему по роли тельняшку, а затем ловко вскакивал в ожидавшую его автомашину, чтобы успеть еще куда-то).
Вдруг слева, в каком-то странном полуогороженном помещении, открытом для взглядов из коридора, замечаем невысокого темноволосого человека приятной наружности в ладно сидящем на нем мундире белого офицера. В его руке дымится сигарета. Большое впечатление производит на нас изящный аксельбант серебряного шитья, украшающий китель цвета хаки.
Подходим к «белогвардейцу», и кто-то из нас с иронией в голосе задает бестактный вопрос:
- А где же шашка?
«Белогвардеец» мягко улыбается и негромко отвечает:
- Не положена.
Когда на голубые экраны страны Советов вышел сериал «Адъютант Его Превосходительства», мы с приятелем уразумели: «нашим белогвардейцем» оказался Юрий Соломин...
...Еще одно воспоминание об этом актере, режиссере, видном деятеле нашей культуры (он, как и Н.Н. Губенко, одно время «управлял» сей своеобразной отраслью человеческой деятельности, будучи членом правительства страны): зал для проведения «массовых мероприятий» в одном из московских ведомств (на всякий случай уточню, что не в Комитете госбезопасности СССР). В президиуме, среди прочих, расположились Юрий Соломин и Михаил Прудников, литератор, во время войны – командир партизанского отряда.
Не помню, чему конкретно было посвящено «мероприятие», в котором участвовали Юрий Мефодьевич и Михаил Сидорович, помню только, что после завершения официальной части собрания на сцену стайкой выпорхнули представительницы прекрасного пола из числа сотрудников (или, если хотите, сотрудниц) ведомства. Они окружили актера тесным кольцом, и Юрию Соломину пришлось вооружиться пером для дачи автографов.
Именно тогда мне бросился в глаза относительно малый рост этого большого актера – многие дамы оказались выше него чуть ли не на полголовы. А Михаил Прудников, Герой Советского Союза, высокий, статный, заслуженный человек, скромно стоял рядом, в одиночестве, никому, кажется, не интересный. Это, видимо, почувствовал комсомольский вожак, организатор мероприятия. Он подошел к Герою и занял его разговором...
...60-е годы минувшего столетия. Лето, море, горы, пальмы, кипарисы и в них - дом отдыха близ Ялты. К отдыхающим с творческим «отчетом» приезжают практически неизвестный мне актер Николай Прокопович и известный всей стране комик Сергей Филиппов.
Н. Прокопович много и интересно рассказывает о специфике кино, о фильмах, в которых ему приходилось сниматься. Его выступление сопровождается демонстрацией кадров из этих фильмов (правда, дело случилось до того, как актер сыграл роль Гиммлера в «Семнадцати мгновениях весны»)...
Кстати, однажды в центре Москвы, кажется, на Кропоткинской улице, прямо передо мной, случайно оказавшимся у перекрестка, на красный сигнал светофора остановилась «Волга», за рулем которой сидел ... Вячеслав Тихонов, облаченный в строгий серый костюм. Мы посмотрели друг на друга. У актера был острый, холодный, пронизывающий взгляд, совершенно такой же, как у его Штирлица в крупных планах...
...Но я отвлекся. В общем, Владимир Прокопович подошел к своему выступлению перед отдыхающими вполне добросовестно и ответственно. Чего не скажешь о знаменитом комике. Лишь только он открыл рот, как все поняли, что артист нетрезв. Было обидно и неловко за этого талантливого человека, за его слабость. Впрочем, кто без греха, пусть осуждает...
Закрывая тему Крыма, вспоминаю "легендарный Севастополь", точнее его драматический театр. Теплый августовский вечер 1991 года, до ГКЧП остается около недели. Мы, моя будущая супруга и я, сидим в зрительном зале и смотрим веселое представление какой-то питерской труппы, приехавшей в Крым на гастроли.
Вчера здесь давали сеанс психотерапевта Кашпировского, по завершении которого мне даже посчастливилось пожать ему руку (потом неделю ее не мыл). Сегодня слева от меня сидит какой-то благообразный седенький старичок, одетый во всё белое: широкую парусиновую блузу и такие же брюки, придающие ему некоторое сходство с Львом Николаевичем Толстым. Успеваю заметить, что компанию старичку составляет молодой человек, более чем уважительно разговаривающий с ним. Старичок держится важно, отвечает своему собеседнику солидно, хотя его речь кажется мне набором вводных слов, междометий и выражений типа "Ну, я не знаю..."
На сцене тем временем комедия переходит чуть ли не в бурлеск; актеры принимаются метать в зал подушки, шары, букеты, а довольные зрители наносят им ответный удар. В ходе этой перестрелки в руки старичка падает букетик, который он галантно преподносит моей невесте. Углядел, оказывается... Этот жест заставляет меня пристально посмотреть на старичка, и что же? Я узнаю в нем Игоря Дмитриева, запомнившегося мне по ролям в герасимовской киноэпопее "Тихий Дон", "Летучей мыши" режиссера Яна Фрида, в эпизодах прекрасной советской экранизации пьесы Э. Скриба "Стакан воды". К чести моей невесты должен отметить, что она принимала знаки внимания признанного кинокрасавца страны с подчеркнутой холодностью. Впоследствии я в шутку упрекал свою супругу замечаниями вроде: "За тобой ухаживал сам Игорь Дмитриев, а ты...".
Да, забыл сказать, что "старичку" тогда шел всего лишь 65-й годок.
... 80-е годы двадцатого (а какого же еще?) века. Поздний, очень холодный ноябрьский вечер, который мы (моя жена и я) проводим в троллейбусе «Б», следующем по Садовому кольцу столицы нашей Родины. После «хмельной пирушки» я нахожусь в том счастливом состоянии, когда хочется если не петь, то «смеяться как дети». Неожиданно, на остановке в районе Площади Восстания, в салон троллейбуса входит – кто бы вы думали? - Василий Семенович Лановой собственной персоной, причем престранно одетый: в желтовато-серый солдатский бушлат и стеганые армейские штаны, заправленные в юфтевые, по виду, сапоги (говорят, он был заядлым охотником, и, возможно, возвращался с охоты).
С детской непосредственностью, излишне громко реагирую на явление Народного артиста народу:
- Ой, да ведь это Вася к нам пожаловал!
Василий Семенович живо оборачивается в мою сторону и начинает меня разглядывать – уж не знакомец ли его какой окликнул? Несмотря на состояние «выпимши», мне становится неловко за свою, будем откровенны, хамскую фамильярность. Я стыдливо отвожу глаза, чтобы посмотреть в заиндевелое окошко троллейбуса. Не предпринимает никаких действий и Народный артист. Тем ситуация, собственно говоря, и разрешилась, потому как нам с супругой надо было выходить на следующей остановке, что мы и не преминули сделать...
... Снова синий троллейбус, кажется маршрута № 5, следующий по Беговой улице Москвы. Поздняя осень, часов 8 вечера. Я стою на задней площадке и задумчиво гляжу на золотые огни, которых так много не только на «улицах Саратова».
Ко мне подходит немолодой полноватый, седоватый, высокого роста представительный мужчина в плаще и шляпе. Он вежливо спрашивает:
- Скажите, пожалуйста, чтобы добраться до Боткинской больницы, выходить надо на следующей остановке?
Боже мой, да ведь это Народный артист Союза Андрей Алексеевич Попов, отлично известный мне по многочисленным ролям в тогдашнем Театре Советской Армии, кино и на телеэкране! До сих пор у меня по телу бегут мурашки, когда я вспоминаю его монолог из пьесы Ф. Дюренматта "Физики" (то ли в пьесе, то ли в постановке власти усмотрели что-то крамольное и сняли "Физиков" с репертуара ЦТСА). А чуть поодаль, у выхода из троллейбуса, стоит – мать честная! – другой Народный артист (но РСФСР) Владимир Борисович Сошальский! Видимо, они едут навестить кого-либо из своих заболевших коллег, оказавшихся в Боткинской.
Я киваю, выдавливаю «Да» и собираюсь выразить актерам что-то вроде восхищения их игрой в экранизациях шекспировских пьес «Отелло» и «Укрощение строптивой» (Андрей Попов играл, соответственно, роли Яго и Петруччо, а Владимир Сошальский – Кассио и Транио), но артисты уже готовятся выходить, и слова застревают у меня в горле...
Кстати, В.Б. Сошальского мне пару раз приходилось встречать позднее в вагонах метро. Он, как и многие актеры, при посещении общественных мест, водружал на нос темные очки, видимо, полагая, что этот атрибут позволяет становиться неузнанным.
Впрочем, далеко не все известные актеры не любят, когда их узнают разные «встречные-поперечные». Помню, приходит в одно учреждение проведать сына, который в нем служил, дама средних лет, нарядно одетая и изрядно накрашенная. Сына (Паши Белокринкина) на месте не оказалось, а в даме равнодушные Пашины коллеги, включая вашего покорного слугу, не признали первую искусительницу и ведьму советского киноэкрана Людмилу Хитяеву – может быть, оттого, что ее внешность в 90-е годы (именно тогда произошел описываемый эпизод) несколько отличалась от той, которую зритель помнил по фильмам "Катерина Воронина", «Тихий Дон», «Поднятая целина», «Вечера на хуторе близ Диканьки», «Приваловские миллионы».
По исказившемуся словно от боли лицу актрисы было видно, что ее «неузнанность» в нашем мелком бюрократическом мирке причинила ей настоящее страдание – настолько сильное, что Людмила Ивановна даже тяжело вздохнула...
... Однажды во второй половине летнего дня, ближе к вечеру (это случилось в середине 80-х годов), выходя из столичного Гастронома № 2, расположенного, как известно, в конце Арбата, я почувствовал на себе чей-то пристальный, даже, пожалуй, тяжелый взгляд. Поднимаю голову и вижу: сверху вниз строго смотрит на меня рослый, усатый, склонный к полноте, очкастый мужчина лет пятидесяти. Я равнодушно прохожу мимо очкарика, но, не сделав и трех шагов, вдруг останавливаюсь и замираю, точно пораженный ударом молнии.
«Да ведь это же сам Юрий Васильевич Яковлев – корифей театра имени Евгения Вахтангова! А что если он узнал меня, - промелькнула мысль, - ведь много лет тому назад я, тогда подросток, сидел в первом ряду Вахтанговского театра на представлениях пьес «Дамы и гусары» и «Миллионерша» (в одной из мизансцен «Дам и гусар» актер читал монолог, свесив ноги в партер и находясь в полутора метрах от зрителей, расположившихся в срединных креслах начального ряда.
... Поворачиваю назад в Гастроном и почти бегу вслед за «лицедеем от Бога», как обозвал великого актера один отечественный искусствовед в какой-то телепередаче. Нахожу Юрия Васильевича в винном отделе, выбирающим бутылку крепленого вина; затем он идет в кассу, выбивает чек, и млеющая продавщица, с выражением неописуемого восторга на раскрасневшемся лице, а также с явной готовностью упасть в легкий обморок, передает ему завернутый в бумагу 19-тиградусный напиток.
Подглядывать, конечно, нехорошо, но я не удержался и проследил, как известнейший актер подошел с покупкой к угловой аптеке (между прочим, в этом месте парковка была запрещена), где его ожидал «Жигуль» кирпичного цвета «Коррида» под запомнившимся госномером 15-15 МНХ, сел в него и укатил куда-то по Денежному переулку. Если верно, что Юрий Васильевич жил в квартире на знаменитом Сивцевом Вражке, то укатил он скорее всего к себе домой...
Нечто подобное, но зимой, мне довелось наблюдать в гастрономе сталинской высотки, стоящей на помянутой выше Площади Восстания: там, в очереди в кассу, терпеливо стоял облаченный в долгополую дубленку Вацлав Дворжецкий. Ничего странного, конечно, в этом нет, ибо все мы - человеки. А гастрономы, как и остальное человеческое, нам абсолютно не чужды...
Начало или середина 80-х годов, разгар осени, стол заказов во всё том же московском Гастрономе №2. Стою с коллегами в очереди за продуктовыми заказами. Рассеянно смотрю на стоящих передо мной людей и обращаю внимание на немолодую седоватую женщину среднего роста, одетую скромно и как-то незаметно. Что-то в ее лице показалось мне знакомым. Приглядываюсь - точно, это несомненно киноактриса и довольно известная! Однако я никак не могу вспомнить ни ее фамилии, ни фильмов, в которых она снималась.
Вот подходит ее очередь получать заказ, и усталая работница универмага, глядя куда-то в сторону, машинально вопрошает:
- Фамилия?
- Макарова.
Только сейчас я понимаю, что это народная артистка СССР Тамара Макарова, та самая прекрасная и печальная Хозяйка Медной горы из фильма-сказки "Каменный цветок".
Заказ получен, положен в сумку, и киноактриса спокойно удаляется в глубь Сивцева Вражка. Впоследствии мне попалось на глаза суждение о ней великого кинематографиста С.А. Герасимова, супруга Тамары Федоровны: «В силу своего характера она не обнаруживала склонности к «переживаниям» ни на площадке, ни в жизни. Из нее трудно было выжать слезу. И всевозможные фантасмагории, которыми мы тогда увлекались, оставляли ее почти равнодушной – это была трезвая голова. Но именно благодаря своей трезвости она принимала мир таким, каков он есть...».
... 60-е годы минувшего столетия. Лето, ЦПКиО им. Горького. Стою в очереди за билетами в Зеленый театр, где вечером дается сборный концерт с участием популярных артистов театра и кино. Как всегда неожиданно, мимо проносится легкая, воздушная, симпатичная фея в светло-синем костюмчике, который фее очень идет. В нем, помнится, появлялась Лариса Голубкина в одной из сцен кинокомедии «Дайте жалобную книгу».
Сомнений нет: мимо действительно пронеслась она - та, что проснулась знаменитой после дебюта в другой рязановской комедии – «Гусарская баллада». Навстречу девушке из окрашенной в белый цвет калитки летнего театра выдвигается какой-то невыразительный субъект, и краем уха я слышу адресованные ему слова Ларисы Ивановны:
- Выступать сегодня не смогу – голоса нет...
Ну что ж, у имеющих голос такое, наверно, случается...
Память вновь переносит меня в 80-е годы. Случайно прохожу на работе мимо служебного стола руководителя не самого высоко ранга в момент, когда на этом столе начинает трезвонить начальнический телефон. В связи с отсутствием как самого столоначальника, так и его немногочисленных подчиненных, беру на себя смелость поднять трубку и - слышу характерный, чуть пронзительный голос Настасьи Филипповны из пырьевского «Идиота», принцессы Турандот и Стряпухи из одноименных пьес К. Гоцци и А. Софронова, Клеопатры из шекспировской трагедии «Антоний и Клеопатра» и т.д. и т.п.
Поздоровавшись, голос почти застенчиво представляется:
- Это звонит мама Александра Исаевича. Можно пригласить его к телефону?
Хочу громко ответить, почти прокричать: «Юлия Константиновна, конечно, я узнал вас и, пользуясь случаем, хочу вам выразить то-то и то-то!..», но вместо этого мямлю бесцветное «он вышел, позвоните попозже». Принцесса Турандот вежливо извиняется и кладет трубку...
Не буду скрывать: лет пять мы (Александр Исаевич Борисов и ваш покорный слуга) проработали вместе - то есть в одном учреждении. Во внешности Саши вполне узнавались материнские черты. Кроме того, он выделялся роскошной шевелюрой и даже зимой не носил шапки, предпочитая пальто с теплым капюшоном, приобретенное, вероятно, во время долгосрочной загранкомандировки. Всякий раз, приезжая из заграницы в отпуск в Москву, он с неизменной щедростью угощал сослуживцев шотландским виски «Chivas Regal» 12-тилетней выдержки. Вот что запомнилось из Сашиных откровений:
- Олег Стриженов – неординарный, сложный в общении человек, имеющий обыкновение задавать собеседнику странные, на грани издевательства или провокации, вопросы;
- необычайно трудно, из-за противодействия завистников, было «пробивать» звание Героя соцтруда для мамы к ее 60-летнему юбилею;
- смешная история связана с торгпредом Захарихиным, под началом которого счастливо складывалась Сашина долгосрочная командировка в небольшую западноевропейскую страну: один сотрудник торгпредства поспорил с коллегой на бутылку армянского коньяку «Арарат» три звездочки, что подсунет торгпреду на подпись текущую информацию в Центр, исказив расшифровку подписи; он выиграл пари, поскольку торгпред действительно подписал сопроводительную бумагу, где было начертано: «Торгпред СССР в такой-то стране - Захирахин».
Кстати, позднее я был шапочно знаком с упомянутым товарищем Захарихиным. Выйдя на пенсию, тот отстроил в ведомственном дачном поселке, где приобрел скромный сборно-щитовой домик и ваш покорный слуга, миниатюрный каменный замок с башенкой. В то время возведение подобного рода капитальных строений в садово-огородных товариществах советской властью мягко говоря не приветствовалось, однако для лиц ранга торгпреда (и других высоких рангов), видимо, делались исключения.
Летней порой, во время вечерних прогулок по нешироким улочкам дачного селения, экс-торгпред, галантно раскланиваясь с встречными дачниками и дачницами, неизменно произносил «Месью-дам», из чего можно было сделать вывод, что его любимым иностранным языком являлся французский...
Что еще вспоминается из череды случайных встреч с известными служителями Мельпомены, Талии и даже Эвтерпы? За границей, как ни странно, довелось пересечься и даже перекинуться парой слов с:
- Донатасом Банионисом (в Праге, у входа в культурный центр при нашем посольстве в ЧССР); литовский актер живо и без ошибок, хотя и с заметным, но приятным акцентом, говорил по-русски, много шутил, рассказывал, как интересно было сниматься в «Солярисе» Тарковского – в общем, производил впечатление жизнерадостного, доброжелательного, открытого человека, лишенного всякого намека на превосходство или высокомерие;
- Леонидом Серебренниковым в Тель-Авиве, но встреча оказалась настолько неожиданной и короткой, что ничего интересного о ней в памяти не сохранилось, кроме разве того, что одет певец был в легкий, элегантный белый костюм (логично, если учесть местные климатические реалии, когда даже в январе температура может подниматься до +25);
- Константином Райкиным и Натальей Негодой где-то в США во время американо-советской «Встречи восходящих лидеров»/Emerging Leaders Meeting (ноябрь 1988 года, Чикаго, Филадельфия, Вашингтон), проводившейся в рамках модной тогда «народной дипломатии»;
Костя в Америке вел себя в мимолетных беседах со мной примерно так же, как и Банионис в Праге; от его американских родственников (конкретно от адвоката Стивена Райкина) я узнал, что общий предок Райкиных в царские времена жил в Риге, откуда часть отпрысков «патриарха» еще при старом режиме переселилась за океан, и вот теперь, в эпоху перестройки, потомки рижского Райкина из СССР и США смогли увидеться и пообщаться;
что касается Натальи Негоды, то было заметно (и не только мне), как высоко, в ходе той самой «Встречи восходящих лидеров», она ценила мужское внимание, обожала давать автографы, и - так мне (опять-таки не одному мне) показалось - не слишком заботилась о своей репутации (по-моему, для людей, ведущих богемный образ жизни, забота о репутации не входит в число приоритетов и выглядит, по меньшей мере, старомодно);
- с Натальей Гундаревой, которую мы, моя супруга и я, случайно повстречали в субботний зимний день 1977 или 1978 годов в Нью-Йорке, на Манхэттене, как сейчас помню, неподалеку от ресторана «Russian Tea Room»; одетая в норковую шубу, подчеркивающую ее приятную полноту и непередаваемую словами «русскость», она прогуливалась в компании какого-то мужчины. Не признав в ней известную киноактрису, помню лишь, что сказал жене:
- Ну, это точно наш человек!
Только вечером того выходного дня, когда «гражданка Никанорова», Людмила Гурченко и Евгений Евтушенко выступили в советском культурном центре в Ривердейле (окраинный район большого Нью-Йорка, в котором располагался жилой дом совзагранработников) перед соотечественниками, до меня дошло, что днем на Манхэттене «нашим человеком» оказалась Наталья Георгиевна Гундарева...
Описанные сценки сами по себе совершенно незначительны, но они почему-то не стираются в памяти. Пожалуй, нечто ностальгическое чудится мне, когда я рассматриваю эти тускнеющие фотографические карточки, на которых отобразились случайные мгновения жизни, уходящей от нас в свои туманные загадочные пределы...