ГЛАВА 1. СЕЛО ФЛОРИЩИ И ЕГО ОБИТАТЕЛИ.
Может Бог, а может просто, эта ночь пахнет ладаном.
А кругом высокий лес, тёмен и замшел.
То ли это благодать, то ли это засада нам,
Весело на ощупь, да сквозняк на душе.
Б. Г., внесён Минюстом РФ в реестр иностранных агентов
С распределением Костьке Лопухову не попёрло. Закончил он Владимирский юридический по специальности «оперативно-розыскная деятельность» без красного диплома, конечно, но был одним из лучших на курсе. Никаких залётов во время учёбы у него не было. Но не было и папы или мамы, которые служили в системе МВД и обросли связями и прихватами. Практику Костька проходил в уголовном розыске Владимирского управления и мечтал о карьере великого сыщика. На Шерлока Холмса он, правда, был совсем не похож, а напоминал серьёзного и умного толстощёкого хомячка. Ну, так внешность – не помеха на пути к мечте. Когда после практики ему сказали, что, мол, как закончишь, - ждём, он уже видел себя в роли света в окне Владимирского угро. Услышав на распределении, что он поступает на должность участкового уполномоченного полиции в отдел славного города Кольчугино с базированием на опорном пункте Флорищенского сельского поселения, Костька расстроился. Расстроился и на полном серьёзе собрался идти на приём к заместителю начальника по работе с личным составом Главного Управления по Владимирской области. Идти и там рамсить за жисть конкретно.
Слава Богу, от этого необдуманного шага его отвёл институтский друг Серёга, который после распределения собирался ехать на службу в Москву в одно из окружных управлений на должность опера.
- Лопух ты был, Лопух ты есть и помрёшь тоже Лопухом. Хотя, конечно, без Лопуха – жизнь плоха, - констатировал факт Серёга, который постоянно списывал у Костьки все работы. Сам Серёга учился, как шахматист, то есть Е2 – Е2. А залёты у него во время учёбы были такие, что впору смотреть фильм «Вам и не снилось». Однажды на 3-м курсе его всё-таки чуть не отчислили, когда задержали за дебош в ночном клубе в состоянии наркотического опьянения. Но папа у Серёги ушёл на пенсию с должности заместителя начальника Владимирского ОБЭПа. Короче, что не позволено быку, то для Юпитера извинительно. Или даже офигительно, потому что попасть по распределению в Москву, да ещё в окружное управление… Ну, это круто.
- Серёг, может, ты поговоришь со своим батей, может он чем-нибудь поможет? – в этот момент Костька был похож на очень грустного и жалкого хомячка, которого только что достали из стиральной машинки.
- Видите ли, участковый уполномоченный Лопухов, - ответил Серёга, красиво закуривая, с видом умудрённого опытом сотрудника московского окружного управления, - Дружба – дружбой, а кокаин – врозь.
И на приём к заместителю начальника управления по работе с личным составом Лопухов не пошёл. Ну, участковым, так участковым. Юношеский максимализм бурлил и булькал. Сначала Костька станет самым лучшим сотрудником Кольчугинского отдела, потом его заметят, переведут во Владимир, где он сразу всем покажет чудеса на виражах. А в конце пути Константин Владимирович Лопухов видел себя убелённым сединами полковником, начальником Владимирского угро, который и жизнь прожил не зря, и на пенсию не босяком выйдет. Был и ещё один положительный момент в этом распределении. Вырвется он наконец-то из-под отцовской опеки, будет жить в гордом одиночестве в селе Флорищи в домике участкового. Батю Костька любил и уважал. Тот всю жизнь проработал водилой на междугородних автобусах, зарабатывал всегда прилично, так что мать и Костька ни в чём не нуждались. А вот ментов батя и не любил, и не уважал. Когда Костька поступил во Владимирский юридический, отец отнёсся к этому без должного восторга. А когда у него выдавались два выходных, и в первый из них он надирался до тормозных колодок, он частенько кричал матери: «Ты кого мне вырастила, сука! Лучше дочь – проститутка, чем сын – мент!»
В назначенный день Костька, как положено, чин чином, прибыл в Кольчугино в распоряжение начальника отделения по организации работы участковых уполномоченных полиции майора Матвиенко. Тот задерживался, и Лопухову удалось познакомиться с некоторыми из своих новых сотрудников. Они огорошили Костьку до глубины души. Оказывается, его опорный пункт с прошлого ноября стоял бесхозный. Почему? Некомплект? Да нет, покруче дело будет. Костькин предшественник, капитан Горюнов, которому, кстати, оставалось всего полгода до пенсии, повесился. Как повесился? А вот так, просто повесился, прямо на липе, которая росла у него во дворе. Почему? Зачем? Как так?
Этого Костьке у мужиков выяснить не удалось, - появился Матвиенко и начальственно загнал молодого сотрудника к себе в кабинет. Костька был здорово предрасположен к полноте, и однокурсники постоянно над ним подшучивали. Мама любила кормить его пирожками, так и называла ласково «мой кабанчик». Но что надо было жрать, чтобы стать майором Матвиенко, лейтенант Лопухов даже предположить не мог. Китель не застёгивался на животе, а морда – с перепоя не обсеришь. Начальник изучил лопуховские документы, а потом уставился на Костьку, как удав на кролика. В его взгляде проскальзывали недовольство и почему-то сожаление. Молчание затягивалось. Похоже, Матвиенко был мужик неразговорчивый. Наконец, он расстелил на столе карту.
- Вот твоё Флорищево. Вот здесь у тебя опорный пункт. В здании сельской администрации. Вот деревня Фомино, вот деревня Тимошкино, вот СНТ «Кабельщик-4», вот СНТ «Шорна», а вот СНТ «Липки». Это твой участок. Основная твоя проблема – кражи из дач. Они будут идти весь год, за исключением дачного сезона. Поймаешь кого, - хорошо. Не поймаешь, - хер с ними. По сто раз талдычишь этим дачникам – ставьте дома на охрану. Дорого, мол! Ну, раз дорого, нечего дачу иметь. Основной твой участок работы – село и деревни. Но тут Николай Семёнович Горюнов порядок навёл – дай Бог каждому.
- Разрешите спросить, - прервал майора Костька.
- Спросить, почему Горюнов вздёрнулся? – во взгляде Матвиенко опять промелькнуло сочувствие.
- Ну, да.
- Бухал потому что постоянно, я его последние лет семь вообще трезвым не видел. У тебя-то самого, лейтенант, как с этим делом?
- Не, я не пью совсем.
- Из мелкой посуды? – это Матвиенко сказал беззлобно. - Совсем, дружок, при такой работе не пить нельзя. Ладно. Не боись. Наставником у тебя я буду сам. Участок у тебя очень сложный. Так что буду держать тебя под контролем. Буду регулярно навещать. Ты мне можешь звонить по любым вопросам в любое время дня и ночи. Ну, а если надумаешь бухать, как Горюнов, попомни моё слово, - убью. Места там глухие, это тебе не город Владимир. Прикопаю, никто никогда и не вспомнит, что ты был такой. Ты меня понял?
- Понял, товарищ майор. Я не подведу.
- Не подведёт он… Понаберут по объявлению… Ладно, давай оформляйся, закрепляйся за оружием и за автомобилем. Тебе будут впаривать «шаху», но ты соглашайся только на «козелок», а то не проедешь там. На всё, про всё пять часов тебе. Потом заходишь ко мне, и едем во Флорищи. Представлю тебя сельской администрации, дом твой покажу. Короче, поставлю на довольствие.
Матвиенко опять замолчал и уставился на Лопухова. По всему было видно, во Флорищах ему был нужен взрослый и опытный мужик, а ему прислали ребёнка, который решил поиграть в сыщиков.
- Участок-то сложный у тебя, вот что, - вздохнул майор всей своей неимоверной массой. – Значит, через пять часов я тебя жду.
…………………………………………………………
Поначалу Костьке показалось, что он провалился из XXI века в начало XIX. Собственно, с тех пор во Флорищах не так уж много и изменилось. Вот только население уменьшилось раза в четыре. В википедии писали, что в 1820 году во Флорищах жило 800 душ, а теперь количество жителей не дотягивало и до двухсот. А так всё было по-прежнему. На самой высокой точке села стояла построенная в 1819 году Введенская церковь, главная улица была замощена булыжником и спускалась вниз к полю. Поля, окружавшие Флорищи, уже лет тридцать, как не возделывались и зарастали травой в человеческий рост и молодым лесом. Не было в XIX веке столбов линий электропередач, как не было их и в 90-х, когда провода сдавали на металлолом. В том, что в селе опять появилось электричество, была, безусловно, заслуга администрации, вернее её Главы, Фёдора Алексеевича Маслова. Этот хваткий и хозяйственный мужик уже лет двадцать держал судьбу односельчан в своих цепких руках, авторитет его был непререкаем. А вот школы в селе теперь не было. До революции была, а теперь кому она нужна – на всё село ребят набиралось человек десять. Родители возили их на учёбу и обратно за восемь километров по раздолбанной асфальтированной дороге в посёлок Металлист. Вместо лошадок с телегами на крестьянских дворах стояли допотопные «волги», «девятки» и «шестёрки».
Костька поселился во Флорищах в сентябре. Темнело рано, и в шесть часов вся жизнь в селе замирала. Уже через неделю участковый приноровился к новой жизни. Лопухов парень, конечно, был городской, но, когда был мальчишкой, каждое лето проводил у бабки в деревне под Суздалем. Деревенский дом, в который его поселили и в котором раньше жил покойный Горюнов, его ничем не напугал. Наоборот, поразил чистотой и приличным состоянием, что совершенно не вязалось с тем, что его предшественник по крайней мере семь лет не просыхал. Ещё Костьке в наследство от Горюнова осталась целая библиотека. Мать работала учительницей географии и всё пыталась пристрастить Константина к чтению, да всё не в коня был корм. Капитан Горюнов, видно, был книгочеем. Насколько Костька мог разобраться, у него была собрана вся русская классика, и XX век, и какие-то современные писатели. Очутившись в этой медвежьей глуши, лейтенант Лопухов встал перед дилеммой, что делать по вечерам. Вариантов было только два. И перепробовав весь самогон, который изготовляли деревенские умельцы, Костька начал читать. Единственное, что его напрягало в доме, так это росшая в палисаднике старая липа, на которой повесился Горюнов. Но никаким суевериям он подвержен не был, и это можно было пережить.
А Горюнов, несмотря на своё пьянство, видать, был аккуратистом. Документация на опорном пункте была в таком состоянии, что отработку жилого сектора можно было не проводить. Тем более что дачный сезон уже заканчивался, а все данные по жителям Флорищ, Фомино и Тимошкино собраны настолько подробно и обстоятельно, что знакомиться с ними очно просто не было нужды. Да Костька с этим и не спешил. Он считал, что личными и излишне панибратскими отношениями авторитет сельского участкового можно только подорвать.
Но прошло недели две, и навалилась на лейтенанта Лопухова такая зелёная тоска, что он всё-таки со всеми перезнакомился, по крайней мере, во Флорищах. И был страшно разочарован. Жители его территории так же не были похожи на героев сериала «Участок», который он любил смотреть в детстве, как сам Костька не был похож на красавца Безрукова. Все страсти во Флорищах и Фомино отшумели в 90-х и 2000-х. Кому суждено было склеить ласты от синьки, давно мирно лежали на кладбище у Введенской церкви. Кто должен был отъехать по бытовухе, отъехал, с незначительной помощью капитана Горюнова. Мужики и бабы трудоспособного возраста работали в Кольчугино, до которого было всего 14 километров, и где до сих пор ещё что-то функционировало. Зарплаты у них были по 25 – 30 тысяч. Ну, а где во Владимирской области найти зарплату больше? Некоторые летом подшабашивали у дачников на СНТ. Плюс свои огороды. Так и крутились. Сложнее было старикам, которых было больше половины населения. Попробуй прожить на пенсию в 7 – 8 тысяч. Но старые хрычовки и хрычи как-то жили. Была среди них и своя привилегированная прослойка – москвичи, которые на старости лет переселились в медвежью глушь. Получая московскую пенсию, можно было быть кумом королю. Ещё жило две стариковских семьи миллионеров – военных пенсионеров, которые получали больше, чем обычные флорищенцы зарабатывали. Флорищи и Фомино напоминали горную Шотландию – все жители гнали свой самогон. Что позабавило Костьку, гнали настолько по-разному, что обменивали его друг у друга и даже покупали. После четырёх часов дня встретить кого-нибудь не бухого было сложно. Но выпивали флорищенцы как-то лениво, без фанатизма, и последствий, интересных участковому, от этой выпивки не было никаких. В общем, тишь, гладь и Божия благодать. Кто хотел спиться, тот давно уже умер. Кто хотел уехать из этого благословенного места, того и след простыл. А оставшиеся жили своей спокойной и размеренной, почти растительной жизнью, похожей на неколебимую гладь болотной воды.
А больше всего расстроило Костьку три момента. Криминальный элемент отсутствовал полностью. Горюнов, видать, тут лютовал и всех, кого можно, пристроил заготавливать стране спички. Смешно, но ни во Флорищах, ни в Фомино, не осталось ни одного ранее судимого. Это полбеды. Беда была в том, что слупить денег тут было настолько невозможно, что это приходилось принять за аксиому. И приготовился Лопухов к горькой, но гордой жизни на лейтенантскую зарплату. Ещё больше расстроило Костьку то, что молодёжь его возраста во Флорищах отсутствовала, как класс. Осознав это, юный герой приговорил бутылку самогону, подаренную бабой Катей, и изрёк: «Трындец. Уйду в монастырь».
За неполный месяц своего пребывания во Флорищах Костька сумел рассмотреть на пожухлом болотном пейзаже всего несколько ярко прописанных пятен. В первую очередь это относилось к Главе сельской администрации Фёдору Алексеевичу Маслову. То, что жил Алексеич на порядок, а то и на два, лучше своих односельчан, удивить не могло. Лопухов родился в 2001-м, и всё, что вызвало бы у пятидесяти – шестидесятилетнего человека вопросы и возмущение, было для него естественно и понятно. Если ты ничего не можешь и не умеешь, - живи на зарплату в 30 тысяч. Хочешь, чтобы твоя семья не нищенствовала, - найди себе работу, как у батяни, который на своих междугородних рейсах нашинковывал тысяч по 100 в месяц. А уж если ты хочешь стать человеком, - иди во власть, работай на государство. Начинай с малого, делай дело, и всё у тебя со временем будет. Костька гордился, что в свои года он пришёл к такому мудрому пониманию жизни. Одно ему только было невдомёк, классическое определение «человека» несколько отличалось от того, что предлагала современная действительность. Как Маслов так смог приподняться на освоении сельского бюджета, Костьке было глубоко безразлично. Неинтересны ему премудрости администрирования, - мы пойдём другим путём, как говаривал старик Крупский.
Впрочем, меньше всего Алексеич походил на мелкого ворюгу. Он был Главой сельской администрации с таких незапамятных времён, что само название этой должности категорически с ним не вязалось. Подходило бы ему «Глава общины» или «Мудрый старейшина». Но больше всего он походил на барина, властного, но доброго к своим крестьянам. Что бы ни случилось во Флорищах, во всём Маслов принимал участие. Со всеми своими бедами и проблемами сельчане шли к нему, и не было такого случая, чтобы он кому-то отказал или не помог. Создавалось впечатление, что он искренне любит этих людей, а те платят ему взаимностью. Хоть и был Алексеич от сохи, но умом его Бог не обидел. Где-то он учился, много всего повидал, мог неожиданно блеснуть кругозором. В общем, если бы дожила до наших времён сложившаяся в сытые времена позднего СССР сельская интеллигенция, Маслова можно было бы отнести к её элите.
Интересным пассажиром был Степан Иванович Петров. Стёпа промышлял бурением скважин и установкой на них оборудования. Руки у него были золотые, и в сезон он разрывался по заказам, катался туда-сюда по Кольчугинскому, Киржачскому и Александровскому районам. Со временем он накупил специального оборудования, за сезон зарабатывал немыслимые для односельчан деньги и был окрещён флорищенцами буржуем. Как и все простые люди, выбившиеся из однородной массы глубинного народа, Стёпка попутно обзавёлся критическим мышлением. И давай линчевать пороки нашей российской жизни. И то ему было не так, и это не этак. А после того, как справил себе приличный каменный дом и прикупил старенькую «Митсубиси Паджеро», начал буржуй Петров объяснять односельчанам, что живём мы, мол, в полном говне, из говна вышли и в говно, мол, уйдём, и всё-то у нас, мол, через жопу устроено. Потерял Стёпка свою аудиторию, когда заявил: «Да и сами мы - полное говно!» А после того, как дошёл он до святотатственных речей о том, что наш Богоданный Президент – мелкий жулик и надо бы его повесить со всей его командой, флорищенцы окончательно с праведным негодованием отвернулись от Стёпки и всех его домочадцев.
Как не критиковал Степан Иванович нашу отечественную действительность, в края, где живут светлей, он вовсе не собирался. Наверное, понимал, что там бурение скважин неактуально.
Когда Костька познакомился с Мариной Ивановной Фроловой, он сразу понял – беды с этой неугомонной женщиной не избежать. Было Маринке хорошо за сорок. Никто не знал, как так получилось, что не была она ни капельки похожа на своего отца, простого кольчугинского парня Ваню Фролова, и где её мать в этой глухомани нашла кавказского горца, но… В общем, шуры-муры, трали-вали, ночка тёмная была: в это лето у пернатых к удивлению юннатов вылуплялись кукушата с клювами, как у орла. И выросла Маринка тоненькой тростиночкой, этакой вишенкой-черешенкой-черкешенкой. Её товарки-подруги после 30 раздавались вширь, спивались и превращались в старух, а Маринка и после этого возраста выглядела девчоночкой, и сорокет её не взял. Да и сейчас она смотрелась со своей инородной для окружающей местности внешностью и полным игнорированием естественных процессов старения, скажем так, несколько экзотично. Жених у неё когда-то был, хороший парень. Только не сумел Васька преодолеть конец 90-х. Убила его палёная водка, и вот уже скоро двадцать пять лет мирно лежал он на сельском кладбище.
А Маринка всё продолжала ждать своего прекрасного принца. Было у неё ещё одно небольшое отличие от своих односельчанок, уж больно любила она читать всяческие книжки романтического содержания. Видать, там о прекрасном принце и вычитала. Невдомёк было гражданке Фроловой, что не только принцы и королевичи в кольчугинских лесах не водятся, но даже бояре с княжатами обходят их далеко стороной. Но Марина Ивановна не унывала, работала себе медсестрой в районной поликлинике и в ус не дула.
А потом случилось в селе Флорищи настоящее происшествие. От настоятеля Введенской церкви отца Александра сбежала его супруга, матушка Елена. Сбежала, как говорили сведущие люди, с каким-то ФСОшным генералом, уж больно хороша собой была попадья, и оставила батюшку-настоятеля на бобах, да ещё с сыном Лёшкой. Вот тут-то Маринка и поняла, что прекрасный принц, оказывается, всегда был у неё под боком, и предприняла решительный штурм, который должен был увенчаться успехом. Да уж больно непрост был отец Александр. Слишком он был занят чем-то неимоверно важным и Маринке непонятным. Злые языки, правда, утверждали, что всё неимоверно важное заключено на дне бутылки. Но что же теперь, рот им зашить, что ли? Бог им судья.
И вот теперь мы переходим к самому яркому представителю флорищенского общества, отцу Александру.