«Нагримуются, и ходят как говны!»
(из монолога уборщицы театра)
Предлагаемые сцены, сценки, анекдоты и истории являются неотъемлемой частью жизни театра. Не побоюсь «доброго зрителя в девятом ряду», когда стану утверждать, что они-то и формируют «святую святых» - Легенду, которая у каждого театра своя. Из-за гипертрофированного чувства ответственности автора и паталогической скромности людей, предоставивших мне бесценные россыпи почти забытых артефактов, не называю ни театр, ни телефоны администрации, ни фамилии художественного руководителя и ведущих артистов. И довожу до сведения особо интересующихся – всё нижеизложенное могло произойти в любом малом или большом театре любого города нашей необъятной Родины. Верьте на слово!
Идёт спектакль - средневековый боевик по мотивам произведения Дюма (отца) «Нельская башня». Один из персонажей раскрывает страшную тайну другому и предлагает ему проникнуть в королевский сад, сопровождая передачу ключа от искомой калитки незабываемой репликой: «Вот ключ от заднего прохода королевы!», имея в виду, всё-таки «ключ от тайного покоя королевы!»
Советские времена. Глубинная Русь. Конец гастролей провинциального театра. Идёт последний спектакль. Некоторые артисты, безудержные в своей творческой потенции, не дожидаясь прощального банкета, «на подсосе», изумляют невзыскательного зрителя неожиданно раскрывшимися гранями мастерства.
Показывают шекспировские страсти. На сцене вповалку кучками и в одиноком оцепенении не менее двух десятков трупов. Несмотря на их обилие, спектакль донесло - таки до финала. И вот, один из последних, дотянувших до конца - благородный рыцарь, томясь «сушняком» и жарой в картонных доспехах, по сценарию обязан был произнести: «Я должен был увидеть твой закат иль дать тебе своим полюбоваться?».
То есть приговорил своего vis a vis на скорую и долгожданную (шампанское киснет и водка греется) смерть… Или погибнуть самому (с той же мотивацией!) И артист говорит:
- «Я должен был увидеть твой…»
Проклятье! Текст!! Забыл текст!!! Даже протрезвел… Но, он не был бы артистом, если бы после эмоциональной паузы – ну, как будто наш герой приходит, а банкет прошёл без него, - не продолжил бы на трагической ноте высокой поэтической строфой: «Я должен был увидеть твой… конец!» И, срываясь, спросил: «Иль дать тебе своим полюбоваться?»…
И мёртвые восстали все… и уползли со сцены.
Середина 70-х. В «Современнике» идет премьерный показ спектакля «Монумент» Э.Ветемаа (реж. В.Фокин) с Константином Райкиным в главной роли. Двум молодым людям из глухой провинции невероятно повезло. Всеми правдами и неправдами они «просочились» в «первый театр страны» на спектакль, который вскоре закрыли. Как писали газеты «созданные образы порочат социалистическую реальность».
Если коротко о спектакле, то это было потрясение. Райкин играл законченного мерзавца с такой физиологической правдоподобностью, что уже на десятой минуте спектакля его хотелось убить. Просто прикончить. Но он это делал и без нашей помощи. Вешался в конце спектакля.
Не испорченные «тлетворным влиянием западной драматургии» друзья испытали мощные чувства экстатического характера, когда одна из героинь по ходу действия, готовясь к интимной сцене перед глазами сотен людей страны, где «нет секса», раздевалась догола. Шокированные провинциалы не поверили своим глазам и, один из них, в космической тишине зала свистящим шёпотом протрубил: «Она что,- голая?».
Зал, не к месту грохнул аплодисментами, чуть не сорвавшими всё действо.
В спектакле «Аленький цветочек», основанном на знаменитой сказке С.Т.Аксакова о любви и бескорыстной дружбе, которые умеют творить чудеса довольно дородный артист, игравший роль русского батюшки, привыкший полноценно использовать в своём творчестве широту и простор сцены, раздавая подарки своим дочерям, с размаху наступил на пальцы ноги одной из них - Алёнушке.
Закатившая глаза и побелевшая лицом деточка, готовая было хлопнуться в обморок от дикой боли, была возвращена в сценическую явь неожиданным заявлением средневекового персонажа - папаши: «Ой, пардон, доченька, пардон!». Зрители не «въехали», а актёры нервно ржали до конца акта.
В финале спектакля по пьесе Георгия Полонского «Никто не поверит» последняя фраза одного из персонажей, звучала так: «Ни пуха вам, ни пера, дорогие Ларсены! Ни одного пуха и ни одного пера…» С актрисой произошёл «зажим» и она произнесла: «Ни пука и ни хрена вам, дорогие Ларсены! Ни одного пука и не одного хрена!». Артисты задыхаясь от смеха, в ритме вальса подались в кулисы, а актриса, затвердив выученное, с безумными глазами прокричала им вслед - «Ни одного пука и ни одного хрена!
Актёр, игравший капитана Блада в спектакле «Одиссея капитана Блада» и по виду и по характеру был законченный романтик. Тонкие черты лица в обрамлении пышной пены страусинных перьев почти мушкетёрской шляпы, бесподобный парик длинных вьющихся волос и роскошное жабо, подпирающее мужественный, в шрамах подбородок, завершали портрет красавца, но не раскрывали всех прелестей его души.
В общем Бельмондо, Робер Оссейн, в «Анжелике» играл, и Жан Марэ в одном бокале. Эта роль выглядела, как режиссёрская находка и сто процентное попадание. Даже изодранный в битвах и междусобойных разборках капитанский мундир «испускал» не запах крови и пороха, а удивительные ароматы французских духов, которые накрывали десять первых рядов.
Поклонники артиста и «гурманы» от парфюмерии рассаживались именно здесь. И вот, в кульминационном моменте спектакля Блад читает потрясающий, романтический же монолог. Половина зала рыдает, вторая – умилённо повторяет вслед за кумиром давно выученный наизусть текст.
И тут, одно слово, только одно русское слово во французском антураже кокетства и жеманства уничтожило и актёра, и режиссёра, и драматурга и … всё!
Приблизительно так это звучало: « Ты слышишь этот гром орудий? Мы победили… Победили наконец… И теперь, все радости мира я бросаю к твоим ногам и коленопреклоненно, молю тебя о, божественная, здесь на руинах этого короб…дь! Актёр на мгновенье потерялся и неуверенно закончил «ни к селу, ни к городу»: «здесь мы и совьём наше гнёздышко…».
Где, когда, откуда и главное почему пришло это б…дь в голову несчастного Блада… Пройдут года. Состарятся и уйдут из театра артисты. Рассыпятся от ветхости декорации. Снимется с репертуара спектакль. Но пассаж сей навсегда останется в памяти народной…
Играют спектакль «В списках не значится» - инсценировка по роману Б.Васильева. Сидят у костра, уставшие после боя солдаты: кто доедает кашу, кто сворачивает «козью ножку», кто вспоминает недавний бой… И вдруг, короткую тишину и покой «святого» для бойцов часа отдыха – что поделать, война – разрушает близкая канонада и взрывы снарядов. Привыкший ко всему старшина лениво распоряжается сержанту с бойцом – пойти и узнать в чём дело. Через пару-тройку минут они возвращаются. «Ну, что там? – спрашивает командир. Не выходя из заданного старшиной ритма, сержант кладёт свой автомат на лежащий вещмешок и широко зевая, докладывает: «Да, склад с боеприсосами взорвался!»
Бойцы все полегли у костра, почти как после взрыва боеприсосов…
Ох уж эти зажимы… В годы перестройки шёл какой-то спектакль-агитка, смыслом и содержанием которого было желание авторов мотивировать и стимулировать, в общем - активизировать общественно-политическую позицию граждан. Молодая и симпатичная актриса на фоне развития действа из угла сцены пламенно взывала бросить все дела (кроме родов и кондрашки) и немедленно проголосовать за нашего кандидата по одномандатному округу! Агитация шла бойко, пока замечательная актриса не упёрлась в это самое слово! Она с лёту произнесла: «Голосуйте за нашего имярека по ондомандатному… - чувствуя, что что-то не так, после паузы, повторила не уверенно «…да, по ондомандатному округу». С выражением дикого ужаса на лице, по ходу действия, она повторила эту клятую реплику 11 раз! На неё было больно смотреть, но… наш кандидат, прошёл!
В спектакле один из персонажей, играющий шахтёра, начальника смены по сюжету должен звонить своему товарищу с другой шахты со следующим текстом: «Это я, Виктор, звоню с Первомайской» (с шахты Первомайская). А получилось – «Звоню спермавайской», о чём он, пытаясь реабилитироваться, сообщил зрителям ещё три раза… Зажим!
Один артист играл в спектакле некое духовное лицо, но по жизни, уже вторую неделю находился в жестоком запое. Тем не менее, каждый вечер приводил себя в порядок и шёл служить Мельпомене и даже не качался. Всё бы так и проскочило, но, однажды во время центрального монолога, заканчивающегося высокой нотой патетики - «Возлюбите братья и сестры друг друга! И не по долгу сердца, а по велению души!» - гений большой и малой сцены решил расставить свои акценты в произведении: «Возлюбите братья и сестры друг друга! И не по долгу … а, по очень долгу!»
К счастью, автора карамболя (заядлого биллиардиста) лишили возможности раздавать подобного рода советы с высоких котурнов сцены и лишили премиальных, что в немалой степени способствовало выходу из морока запоя…