На кафедре филологов случился полный завал: уволилась лаборантка.
Татьяна Николаевна, как всегда, зашла первая. Она жила недалеко от работы и ходила пешком. Это была довольно привлекательная женщина среднего возраста с тонкими чертами лица и выразительными глазами.
В тесной узкой комнатушке, официально называвшейся лаборантской, возвышались кипы наглядных пособий, в шкафах – книги набекрень, готовые выпрыгнуть, как только откроет кто-нибудь дверку. Неровная стопка портретов русских и зарубежных писателей и поэтов завершала картину. Преподаватели подталкивали их как могли, чтобы не свалились на пол. Раздаточный материал, лекции никто не печатал, машинка стояла на окне с торчащим листом и копиркой. Из окна часто задувал ветер с такой силой, что листок будто кланялся входящим, а к вечеру покрывался пылью.
Каждое утро преподаватели раздевались в этой комнатке, переобувались, брали нужные наглядности на урок и расходились по аудиториям. На переменках сходились, чтобы сменить портрет или книги. Иногда, если успевали, съедали бутерброды, печенье, конфеты, запивая чаем или кофе. Терапия обсуждения некоторых личностей в коллективе тоже имела место быть.
Из-за отсутствия лаборантки приходилось раздаточный материал писать от руки. Печатать на машинке умела только Татьяна Николаевна, да и то двумя пальцами. К тому же у неё была собственная печатная машинка. Все знали об этом, но никто бы не осмелился просить печатать для них: понимали, что это очень затратное мероприятие по времени. Нервничали, пытались, кто как мог, наводить порядок.
Однажды директор объявил (филологи ему изрядно надоели своими жалобами), что в понедельник приходит новая лаборантка.
Что тут началось! Негласный список преподавателей, готовых предоставить материалы для печатания, родился в первые минуты. Татьяна Николаевна услышала рабочую перепалку.
– Ольга Евгеньевна, позвольте с вами не согласиться. – повысила голос Софья Марковна, самая старшая на кафедре. – Что такое дисциплина «Детская литература», я знаю. Ещё я знаю, будьте так любезны, что к государственному экзамену вам студентов не готовить. У моих же детей госэкзамен! Мне материалы просто необходимы.
– Софья Марковна, я вас понимаю. – Ольга Евгеньевна разволновалась и на её лице начали выступать розовые пятна. – Но меня же записали первой.
– Согласна. Вы просто оказались в нужное время в нужном месте, с чем вас и поздравляю. У меня лекции сегодня со второй пары. Вот и всё! В чём моя вина? Мне напечатают быстро, затем возьмут ваш заказ.
Ольга Евгеньевна спорить не любила, просить не хотела – она просто согласилась.
Наконец, список согласовали и стали ждать
понедельника.
В тот день все пришли раньше обычного: поджидали новую лаборантку. Стояли, сесть невозможно из-за тесноты, да и стулья не ставил сюда никто, когда двери открылись и зашёл директор. За его спиной наблюдалась чья-то фигура.
Директор посторонился и пропустил девушку. Она сделала несколько мелких шагов вдоль шкафов и
остановилась.
– Здравствуйте, – произнесла растерянно.
– Вот вам новая лаборантка, – заговорил директор. – Введите её в курс дела. Объясните, что и как.
– Борис Ефимович, не беспокойтесь, пожалуйста, – вступила в разговор Софья Марковна. – Всё расскажем. Всему научим. Позвольте только задать один вопрос.
– Слушаю вас.
– Умеет ли, не знаю, как зовут новую нашу коллегу, она печатать?
– Извините. Представляю. Это Эльвира Николаевна. Печатать она умеет.
Все заулыбались, стали предлагать познакомиться.
Татьяна Николаевна стояла ближе всех к новенькой, потому рассмотрела её хорошо. О таких говорят – женщина без возраста. Скажут, что ей тридцать лет, и все согласятся. Сорок? Тоже согласятся. Двадцать пять – ещё лучше. Но прочитать одно неоспоримое свидетельство на лице смогли многие: старая дева. Мрачный и тусклый взгляд маленьких глаз, узкие плечи с небольшим наклоном вперёд. Волосы тёмные, без определённого цвета, с пробором, гладко зачёсаны и стянуты в тугой узел. Платье темно-синего цвета начиналось с круглого воротничка, мелких пуговиц в ряд и заканчивалось широкими манжетами с такими же мелкими пуговицами. Туфли без каблука, закрытые и со шнурками.
При знакомстве она кивала чаще необходимого, пыталась улыбаться, говорила манерно и медленно.
Её усадили за единственный стол, поставили единственный стул и водрузили на столе печатную машинку.
– Эльвира Николаевна, я для вас приготовила материал, – первой заявила о работе Софья Марковна. Вот у меня тридцать предложений для подготовки к экзамену по русскому языку. Детская литература потом.
Ольга Евгеньевна ещё оставалась в лаборантской и метнула взгляд на Софью Марковну.
Напечатайте их, пожалуйста, как у меня, без знаков препинания и с пропущенными буквами.
– А почему?
– Что почему, Эльвира Николаевна?
– Разве можно безграмотно печатать?
– Почему безграмотно? Это же для экзамена. Студенты сами будут ставить знаки. Поняли?
– Хорошо, я сделаю.
– Завтра вы мне это отдадите.
На другой день после первой пары все увидели Софью Марковну бегущей по коридору. Предлагаю вставить: Судя по курсу Софьи Марковны, конечной целью являлся кабинет директора. В её вытянутой руке отпечатанные Эльвирой листы. Коллектив замер на высшей точке любопытства и нетерпения – что случилось?
Из кабинета директора Софья Марковна вышла на удивление спокойная. А так как она возглавляла на тот период кафедру, девяностые годы, собрала всех преподавателей в одной из аудиторий.
– Уважаемые коллеги, проявим гуманизм и терпение. Что сотворила с моим заданием Эльвира Николаевна, не поддаётся никакому описанию. Но это уже и не так важно.
– А что она сделала не так? – спросила Галина Петровна, преподаватель с большим стажем и состоявшая с Софьей Марковной в дружеских отношениях.
– Она всё испортила, наделала своих ошибок большую тележку и прочее. Я не об этом.
– Может, дать ей возможность всё исправить? – подала голос Валентина Ерофеевна, всю жизнь проработавшая в этом учебном заведении.
– Конечно, дадим. Она всё переделает. Бесспорно. Но это будет происходить с каждым новым заданием. Вот так.
– Тогда зачем нам такая лаборантка? – недоуменно пожала плечами преподаватель выразительного чтения.
– Мы не будем её менять. Она дочь очень заслуженного человека из нашего коллектива. Её мать здесь когда-то работала, её все уважали и любили. Воспитанная, интеллигентная и образованная одинокая женщина. Будем все вместе помогать Эльвире. Она, кстати, окончила институт культуры, библиотечный факультет. Вы, конечно, догадались, что всё за неё делала мать. Всё, коллеги. Терпения нам всем!
– Вспоминаю эту милую женщину, – проговорила задумчиво Валентина Ерофеевна.
Уж кому, как не ей, старожилу, были известны все работники этого учебного заведения. – Будем, конечно, будем помогать.
Так и началась трудовая деятельность новой лаборантки. Порядок в комнатке она, конечно, навела. Все привыкли постепенно к её фигуре за печатной машинкой. Иногда она обращалась за разъяснениями к некоторым преподавателям.
– Скажите, пожалуйста, я не до конца поняла это задание. Не могли бы вы мне пояснить его более подробно. Как-то непонятно.
Ей объясняли, и она усердно печатала.
Приближался День учителя. Шли приготовления и на кафедре. Праздничный стол, культурная программа, приглашённые. Об Эльвире Николаевне не забыли. Обрадовалась, заулыбалась.
– Я обязательно приду. У меня для такого случая есть праздничное платье.
– Вот и хорошо, – ответила Галина Петровна, назначенная ответственной за это мероприятие.
Стол накрыли дружно и быстро. Без особых изысков, но блюда, вазочки и тарелки стояли густо. Всё красиво и со вкусом. Женщины постарались.
Мужчин на кафедре было всего двое.
Уселись за стол. Поздравления, тосты. Всё, как всегда, тепло и торжественно одновременно. Слово взяла Екатерина Ивановна. Она отличалась оригинальностью высказываний и поздравлений. И в этот раз её тост-стихотворение произвёл на всех впечатление: притча о любви.
Эльвира внимательно слушала тост; кстати, очень длинный и сюжетный. Потом попросила дать ей его, чтобы выучить. Ей дали. Но тогда ещё никто не подозревал, зачем в действительности ей это нужно.
Однажды Татьяна Николаевна оказалась одна с Эльвирой в лаборантской. Та сидела в задумчивости, подперев голову и уставившись в одну точку. Татьяна Николаевна остановила взгляд, подождала, но поза у лаборантки не поменялась.
– Эльвира Николаевна, что случилось? Вы
здоровы? – обеспокоенно спросила.
– Да, да, всё в порядке, просто я сочиняю письмо, – подняла голову и повернулась Эльвира Николаевна.
– Какое письмо? Кому? – любопытствовала Татьяна Николаевна.
– Одному знакомому журналисту, – с гордостью и какой-то таинственностью ответила она.
– Прекрасно, а где вы с ним познакомились?
– Так вот я напишу письмо в редакцию, и мы познакомимся.
Татьяна Николаевна не сочла возможным продолжать разговор и вышла из лаборантской.
По всей видимости, письмо было отправлено, и, как потом выяснилось, с тем стихотворением-тостом, слова которого Эльвира Николаевна попросила у Екатерины Ивановны.
Ответа не последовало.
Через несколько дней лаборантка отпросилась в середине рабочего дня.
Глеб Радаев сидел в своём кабинете за столом. Перед ним разложены отпечатанные материалы о встрече губернатора с водителями спецтехники, прибывшей из другого региона. Он бегло поворошил листы.
– Катюша. Ты где? Мне нужна твоя помощь.
Двери открылись, и вошла девушка с папкой в руках – высокого роста, в сером костюме и белой блузке. Туфли-шпильки. Ухоженная и красивая.
– Я вас слушаю, Глеб Витальевич.
– Катя, здесь нет последних фотографий со встречи, да и мой репортаж о школьниках и студентах, где грамоты вручались за ударный труд на сельхозработах. Что-то я его тоже не нашёл.
– Да вот же, Глеб. – Она присела на край стола и улыбнулась одними глазами. – Они в папке.
– Катерина, не балуй. Сюда могут зайти в любую минуту.
– Глебушка, да все знают даже день нашей свадьбы.
– Э-э-то как так знают? Это будет только через два месяца, – завозмущался журналист телевидения и радиовещания.
– Ну и что? Могу я своей радостью поделиться с коллегами? Наконец-то ты попался в мои сети.
– И что, даже сети были?
Он заулыбался и обнял свою будущую жену. Двери распахнулись.
– Глеб Витальевич, в двенадцать нам надо быть на открытии мемориала. Не забыли?
Это был фотограф.
– Я за кинооператором пробегусь перед выходом.
– Хорошо, Серёга. Подчищу малость материалы. Катя, ну давай уже папку. Всё! Дайте мне час.
Глеб остался в кабинете один. Через десять минут кто-то постучал в двери. Глеб лихорадочно сортировал фотографии и размещал в папки с соответствующими репортажами. Постучали второй раз.
– Кто там ещё?
Из приоткрытой двери Глеб увидел голову незнакомой женщины.
– Я занят. Не мешайте, пожалуйста, – листы бумаги перебрасывал со стола в папку.
– Да я к вам на минутку, – настаивала незнакомка.
Глеб развернулся в её сторону.
Молодая женщина зашла и встала у двери.
– Вы кто? – удивлённо разглядывал её Глеб.
– Я хотела вам прочитать одно стихотворение. Меня зовут Эльвира Николаевна, – сделала шаг вперёд женщина.
– О боже, какое ещё стихотворение? – бросил папку на стол Глеб.
– О мужчинах. Вам понравится, – женщина ещё на шаг приблизилась к столу.
– Да вы в своём уме? – привстал со стула Глеб.
– Вот послушайте. Теперь же мы с вами знакомы, – тихим, но настойчивым голосом проговорила Эльвира Николаевна.
– Уважаемая, как вас там? – вышел из-за стола Глеб.
– Эльвира Николаевна, можно Эльвира, – кивнула утвердительно.
– Девушка, прошу вас, покиньте мой кабинет. Кто вас пропустил? – выставил впереди себя руки.
– Да у вас же сегодня приём посетителей.
– Это в шестнадцать часов, а сейчас?
– Но я не могу в шестнадцать часов, меня надолго
не отпустят.
У Глеба как будто что-то прояснилось, и он, подхватив Эльвиру Николаевну под руки, бережно и плавно стал выводить её из кабинета.
На следующий день на работе Эльвиры Николаевны не оказалось. Появилась она через три дня. Никто ничего не спрашивал, но все понимали, что-то произошло неожиданное и неприятное для неё.
Она молчала, но чувствовалось, что ей хотелось
поделиться.
И поделилась. С Татьяной Николаевной.
Оказывается, она отправилась в редакцию на телевидение, чтобы прочитать это злосчастное стихотворение одному журналисту, которого она увидела на экране телевизора. Он выпроводил её, даже не выслушав, и посоветовал обратиться к психиатру.
– Эльвирочка, не расстраивайтесь, он просто чёрствый человек, – начала успокаивать Татьяна Николаевна. – Не стоит он ваших переживаний. Забудьте о нём.
– Но как же так, я выучила наизусть ему такие стихи!
– Может, он женат или был не в настроении? – пыталась успокоить её преподаватель.
Эльвира Николаевна успокоиться не могла. Она обхватила голову руками, раскачивалась из стороны в сторону. При этом так громко всхлипывала, бормотала какие-то слова. Стакан с водой и каплями валерианы, заботливо поднесённый Татьяной Николаевной, привели её в чувства.
Письма в редакцию Эльвира продолжала писать и отправлять. Татьяна Николаевна не раз наблюдала, как лаборантка их печатала на машинке. Предлагала послушать Татьяне Николаевне. Та корректно отказывалась. Ответов Эльвира не получала.
Приближался праздник – Новый год. Все готовились. Татьяне Николаевне Эльвира призналась, что пригласила знакомого журналиста на праздник. Она была возбуждённой и радостной.
Во время застолья Эльвира несколько раз выходила из-за стола посмотреть, не приехал ли журналист с телевидения. Возвращалась обеспокоенная и грустная. Никто не пытался ни о чём её расспрашивать: все понимали ситуацию.
Эльвира Николаевна, на удивление, выпила несколько бокалов шампанского и встала из-за стола. Все подумали, что она снова решила узнать у вахтёра, не приходил ли кто к ней на вечеринку.
Завуч видела, как она вышла из здания и направилась к автобусной остановке.
Время чудес – это конечно же, предновогоднее убранство города. Настоящая сказка! Особенно удивительными выглядят световые эффекты. Все улицы переливаются, светятся, создают праздничное настроение.
У Эльвиры Николаевны, скорее всего, в глазах рябило и мешало идти. Она прикрывалась рукой и шла. Жила в пригороде.
Продолжение истории Эльвира Николаевна пересказала Татьяне Николаевне много лет спустя.
Ну вот, наконец-то мне выходить, – обрадовалась она.
Эльвира Николаевна вышла на темную платформу станции. Почему нет огней? Куда они все подевались? На моей станции всегда светло!
Она стояла в растерянности, пыталась всмотреться в тёмное строение, когда перед ней возникло несколько фигур парней.
– О, ребятки, а вот и новогодний подарочек прибыл, – заговорил один из них. – Ну-ка, подойди поближе, мы тебя разглядим.
– Что вы себе позволяете? Как вам не стыдно? Вы пьяны! – возмущалась Эльвира Николаевна.
Ещё один парень из компании, держа недопитую бутылку в руках, ухватил женщину за рукав пальто и приблизил своё лицо к ней, пытаясь разглядеть. Кто-то включил фонарик.
– Да ты сама-то трезвая? Пацаны, наш размерчик.
– А чего мы думаем тогда?
– Так проводить надо в наши апартаменты.
Эльвира Николаевна слушала эти реплики. Может, это дурной сон?
Её подхватили под руки и куда-то потащили.
Всё произошло в каком-то заброшенном доме: мебель-рухлядь, но в помещении стоял обогреватель.
Четверо парней. Когда первый вышел из маленькой комнатки, все с испугом разглядывали сотоварища: лицо и руки у него расцарапаны, кровоподтёки алели при освещении.
– Братва, не советую, – глухо проговорил он, – дикая. Девка. Припаяют по полной за групповуху. Не убивать же нам её!
– А чо делать-то с ней?
– Расходимся, концерт окончен. Пусть здесь остаётся.
– Чёрт, как здесь? А отпечатки наши куда девать, если заявит?
– Оттащим где взяли – и всё! Не заявит, она поддатая хорошо. И не вспомнит, где была.
Эльвиру обнаружили пассажиры со следующей электрички на остановке. Она сидела на земле.
Всю эту историю в коллективе узнали много лет спустя.
Через девять месяцев Эльвира Николаевна родила девочку Оленьку. Папа Оленьки, как говорила её мама, журналист, но оказался женатым человеком. Да, дочку навещает, дарит подарки.
Эльвира очень изменилась. Про свою любовь к телеведущему больше не говорила. Рассказывала про дочку. Показывала фотографии. При этом её глаза вспыхивали таким нежным и ласковым светом, что в маленькой лаборантской становилось светло и уютно.