(*автор не тождествен центральному персонажу повествования)
Нагулялись по сырому городу они с Тахой досыта.
- Вот здесь Петелька с Лёлей и снимают квартиру, - сообщила Таха, когда они добрели в начало Компросса. - Они будут рады.
Завернули с проспекта во двор. Поднялись на третий этаж сталинки. Родная до слёз Петелька уже была дома. Ждали Лёлю. В большой комнате накрывали стол. Лёля привела их одноклассника, курсанта военного училища.
-Ооо, пропажа объявилась! - Шер стиснул Мару в объятьях, приподнял, бережно поставил, покачал из стороны в сторону, удерживая за плечи. Маре было легко и спокойно в этих руках. Шер был старшим в их классной компании, выглядел взрослее своих лет и был основательным, от него веяло надёжностью. Не как от Шанина — одеколоном Айвенго и снобизмом. Спесивого Шанина, восходящую звезду местного хоккея, она постоянно задирала. Опускала, как сказали бы сейчас. Шер наблюдал за их перепалками посмеиваясь, готовый встать на защиту остроязыкой девчонки. Защиты, впрочем, не требовалось. В школе Мара, ещё никем не пуганная, не растерзанная, не сбитая с толку, не опрокинутая во тьму, держала нос высоко. Её любили в их компании, считали немного странной, конечно, но восхищались. Мара была источником и персонажем разных баек — сегодня сказали бы «мемов». Это была девочка-происшествие, с такой не заскучаешь. Её словечки и фразочки становились общим достоянием, годы спустя обнаружилось, что девчонки записывали за ней и при случае выдавали за своё.
По дневникам расходились и стихи. Один из них открывался обращением Mon sher, и некоторые решили, что это любовное признание ему — Шеру, Андрею. Пока кто-то не заступился и не пояснил, что это просто французское Друг мой, ну, как в салоне Анны Павловны Шерер — у недавно пройденного Толстого встречается едва не на каждой странице.
О, mon sher, я ждать устала
Нежный взгляд и голос твой.
Для чего же я познала
Горький вкус любви земной?
Когда Маре напомнили эти стихи на встрече после сорока лет выпуска, она даже растерялась. Там было ещё про то, что от обиды иногда с кем-то она в любовь играла, но любовью — никогда! Одноклассница, сохранившая целую тетрадь Мариных школьных виршей, до сих пор считала это поэзией.
Кстати, для неё это и было писано — Светуле нравился какой-то мальчик не из класса, и Мара накарябала это любовное посвящение как бы от неё, от Светки.
Какой вкус у любви, она тогда не знала, что вы!
И сейчас не знала. Но вычитала в каком-то толстом томе, возможно, у Манна, что любовь (новое значение этого слова уже было ей открыто) пахнет как коробка сардин. Как точно! - поразилась Мара.
Такую же беспощадную точность она найдёт у Измайлова, нарисовавшего беспорядок в комнатушке друга: «простыня как бумага из-под селёдки», и эти пять слов предельно наглядно отразят бардак и в помещении, и в личной жизни хозяина комнаты.
Пока собиралась компания, Шер успел осведомиться об этих месяцах, прошедших с выпуска, в которые они не виделись. Главное Мара, конечно, выпустила из рассказа. Но Шер каким-то взрослым чутьём определил: это уже не беззаботная весёлая девчонка, которую они опекали. Надлом в ней был очевиден.
- Кто он? Я его знаю? - тихо спросил Шер.
- Неважно. - Не хватало ещё признаться, что этот «он» был не один. Эту тайну она доверила только Тахе, а Таха ни за что Мару не выдаст. Подружка — кремень.
Мара вспомнила, как в трудовом лагере — день выдался знойный и в поле работали в купальниках — они рухнули в заросли крапивы (оступились случайно, но чтобы сохранить лицо перед мальчиками, сделали вид, что им кайфово, крапива жалила голые спины, а они раскинули руки и ноги, словно подставляя их солнышку на пляже. Мара не помнит, сколько минут они так выдержали — боль, кстати, притупляется. Но мальчишки, последовавшие их примеру, взвизгнули, и даже послышалась табуированная лексика, «Сцка!» - орали мальчики, посещавшие с ними факультатив по литре).
Сели за стол. Откупорили херес — любимое вино Мары в ту пору. Блюдо отварного картофеля и сложносочинённые салаты — девчонки постарались.
Вечер сгущался. Бобины тихо зашелестели, затем комнату разрезал звенящий саунд Scorpions. Потом ворвались драматичные UFO, Мару пригласили на медляк — Шер нянчил её в крепких руках под не стареющую Беладонну. Среди своих было спокойно. Комната, которую девочки обиходили, дышала уютом. Мир снова стал дружелюбным.
И тут раздался дверной звонок. Гостя впустили. Это — невероятно, да? Мара не ожидала такого подвоха — был вчерашний студент, которого она так поспешно оставила в танцзале.
Шер ощетинился. Но этому Володе (или Вадиму?) было наплевать. Он кивнул Тахе и другим девочкам, которых тоже знал, и вытянул Мару в коридор.
- Мы покурим, - отсёк он всколыхнувшееся собрание.
Они устроились на подоконнике в кухне. Под коленку давил угол неплотно закрывавшейся дверцы «холодильника» - выемки в стене. Володя (или Вадим?) нашёл отвёртку, подтянул петли. Вернулся к сигарете.
- Ты почему такая? - пыхнул Маре в лицо. - Почему свинтила вчера? Думаешь, буду за тобой бегать?
- Ты уже. Уже бегаешь, - Мара смотрела с прищуром, то ли защищаясь от табачного дыма, то ли по злой привычке. (Я смотрю в прицел прищура на с ума сходящий мир.)
Володя (или Вадим?) стянул её с подоконника, развернул спиной, прижал к себе, продев руки Маре подмышками и замкнув их на плоском животе девушки. Коснулся щеки прядями длинных волос. Щёкотки Мара не выносила. Поёжилась. Он запрокинул голову, откидывая волосы с лица. Потом умастил свой подбородок на её макушке, не выпуская. Так будет потом делать Женя. И это станет счастьем.
Но сейчас в ней ничто не отозвалось на ласку. Выжженная пустыня, опрокинутое у колодца ведро. Пустая змеиная шкурка на пыльной дороге. Так она себя ощущала, Мара. Все те чувства, которых с трепетом ждёт в себе каждая девушка и которым в ней не дали расцвести, были умерщвлены. Единственное чувство, которое в ней ещё жило, была ненависть.
Она уже знала, что станет делать. Кружить им головы, обещать взглядом, распалять и срываться в последний, самый опасный момент. Сталкивать друг с другом, ссорить — и исчезать, пользуясь замешательством.
Раз за неё некому было заступиться. Некому было пожалеть. И не надо. Маре уже открылась её женская власть.