Историю эту мне когда-то рассказал мой бывший тесть. Он тогда только окончил институт и встречался с моей, также бывшей, тёщей, студенткой филфака Киевского университета. В их компании было ещё несколько филфаковских студенток. В какой-то момент к этой компании примкнул тогда уже очень известный украинский писатель, практически классик. Было ему уже за пятьдесят, и интересом его являлась, как вы понимаете, не собственно филология, а, скорее, одна из филологинь. Не стану называть имени писателя не только из соображений политкорректности, не только потому, что он широко известен, но и потому, что считаю это дело сугубо личным и не подлежащим огласке. Однако, был писатель человеком исключительно интеллигентным и, я бы сказал, даже утончённым.
Однажды вся компания сидела за столом у одного из их друзей, выпивала и закусывала. Отец хозяина дома занимался определённой деятельностью, которую в наше время назвали бы предпринимательской. Однако тогда, в начале пятидесятых, эта деятельность носила несколько иное название. В связи с этим он большую часть времени проводил в тюрьме. Выйдя из тюрьмы на короткое время, он, будучи исключительно заботливым главой семейства, обеспечивал семью и садился снова. Разумеется, периодические отсидки не могли не отразиться на его лексиконе.
В этот раз папаша был дома. Войдя в комнату в разгар вечеринки, он обвёл взглядом присутствующих. Компания состояла из молодёжи, говорить было не с кем и не о чем. Но тут его взгляд остановился на человеке его возраста. Вот с ним как раз и можно было бы поговорить, но как-то нужно было начать разговор. Папка не спеша подошёл к писателю, обнял его за плечи и произнёс проникновенно: «Ну что, балдеешь, падла?».
Нью-Йорк, июль 2019