Спать легли рано, поэтому проснулись ещё до будильника. Духота вечера предыдущего жаркого дня стала инертной, сгусток недолгой ночи медленно растворялся. Сквозь жалюзи сочился слабый, но живительный признак утра: включать свет не хотелось, но хотелось поскорей открыть жалюзи и распахнуть двери.
Крыльцо, ведущее на веранду, в зарослях дикого винограда выглядело как выход в
портал, куда тянуло какой-то грандиозной затаённой силой спящей Природы Стихий. На растениях неостывшей за ночь земли блестела роса. Большое и малое воспринималось неразделимо. В такие минуты понимаешь: Природа едина. Её сложный механизм многообразий ночью проявляет свою душу. Днём же он проявляет свой стихийный нрав.
Первоначальные предположения как одеться в дорогу пришлось корректировать: воздух был свеж, но от земли шло тепло. К тому же было ясно: солнце не заставит себя ждать - на небе ни облачка и его предутренняя серость скоро станет светлеть, потом небо превратится в экран, с обратной стороны которого вспыхнет мощный софит, словно некий рабочий небесной сцены поспешно нажмёт на нужную кнопку.
Мы вышли с того участка дачи, где никогда не было никакого ограждения, и только
молоденькие берёзки с ёлочками, да дубки-подростки среди трав, отделившись от
пролеска, жили интересами дачников, словно им нравилась человеческая речь и запахи, доносящиеся из человеческого жилья. По мелколесью мы пробрались к дороге. Обычная просёлочная дорога была укатана асфальтовой крошкой, которая нехотя пыталась породниться с деревенской землёй. Но во время дождей поджималась в колею, не пропуская воду, а та по обочинам смешивалась с землёй и, отделяясь от неродственной асфальтовой корки превращалась в грязь и заполняла колею. Идти по такой дороге не хотелось и мы свернули в дачный проулок. Деревня спала. Впрочем, это была не совсем деревня. Точнее – дачный посёлок. Полуразрушенная и некогда заброшенная деревянная церковь исторически напоминала о том, что здесь было село Покровское, от которого осталось несколько домов старожилов. Их дома скромного достатка, но ухоженные, с признаками спутникового интернета, не теряются до сих пор среди дорогих новоделов.
Мы подошли к местечку в пролеске, где обычно простиралось болотце. В прошлую
прогулку, пробираясь сквозь него, я едва не потеряла сапог: с трудом вытянула его из чавкающей жижи. На этот раз болотце подсохло, обнажив колею. Знойные июльские дни сделали своё: река незаметно мелела, колеи в местах глинозёмной поймы растрескались как кракелюр, только не паутинкой, а коркой, которая грубо кукожилась и жаждала воды. Между тем дождей не предвиделось.
Мы вышли к тропе вдоль реки. Она была усыпана сухими еловыми и сосновыми
шишками. Под ногами пружинил слой рыжей хвои. По такой дороге было приятно идти и любоваться старыми деревьями. Как всё-таки деревья похожи на людей: одни из них кряжистые, с огрубевшей корой стволов, величественно стояли, глядя задумчиво и смиренно в реку, в небо… Другие согнулись, устало озирая тропу. Иные медленно падали, хватаясь корявыми ветками за воздух. И было в этом нечто понятное нам, людям…
Попадались по дороге и могучие тела мёртвых деревьев, похожие на вымерших
птеродактилей в музее под открытым небом. На них не было веток, лишь мощные сучья по всему стволу… Их могучим телам, всё ещё не подверженным гниению, могли бы позавидовать живые деревья, похожие на призраки: их мрачные тени золотило
пробивающееся солнце, но даже это не добавляло радости их облику.
Над рекой поднимался пар: остывшая вода отдавалась нагретому воздуху, сливаясь с
утренним светом. Гладь воды там, где поглубже, словно зеркало незыблемо отражала всё, что было по ту сторону. А с нашей стороны реки могучие корни, словно жилы натруженных ног выпячивались наружу, впечатляя и пугая: жить и умирать смиренно и с достоинством – вот чему стоило поучиться у Природы!
Удивительно, но дважды на тропе, усыпанной старой хвоей, встречались нам маленькие сыроежки. В лесу было сухо и о грибах не могло быть и речи. А те, что успели напитаться влагой предыдущих дождей, были безжалостно погублены зноем и червячками, которые тоже выживали.
Мы вышли на безлесный участок, миновав овражек, где виднелись следы от мощных
протекторов авто, и в этой колее чудом сохранилась тёмная водица. На поляне цветущий мятлик словно вуаль покрывал всё вокруг! Вкрапления мелкой розовой полевой гвоздики делало этот природный убор роскошным, неотразимым!
На противоположном берегу видимо была деревня: из-за буйно растущих трав и деревьев ничего не было видно, однако на берегу стояли на воде лодки.
Нам встретилась обустроенная пустующая стоянка туристов с добротными лавками и
столом, кострищем. Мусора не было, но ощущалось, что люди здесь гостили совсем
недавно: на пеньке тоскливо лежал кем-то забытый плавательный круг. В спущенном
виде он был похож на большой недоеденный засохший блин.
Мы приближались к бывшей плотине. Об этом предупреждал доносившийся шум воды,
который соперничал с близким соло какой-то птицы. Её щебет, усиленный эхом, оглашал окрестности. И всё же это были два созвучия, словно гимн солнцу, которое высвечивало стволы старых мощных сосен. Мы шли, а солнце то и дело прорывалось сквозь ветви, словно вспышки мощного фонаря, сигнализируя: привет следопыты, вы не одни!
Плотина прекратила своё существование в 70-е годы прошлого столетия. А до этого она исправно снабжала электричеством все окрестности. Теперь от неё мало что осталось: мощные и всё ещё крепкие железобетонные острова справа и слева, да отстойники. Посредине шумел водопад. Тихий и спокойный Керженец в этом месте не был похож сам на себя: усиленный искусственной преградой, он мог бы приносить много пользы! А теперь только рыбаки, соорудившие здесь мостки, могли ловить рыбу и наслаждаться красотами: нанос посреди водопада яростно цвёл жёлтыми роскошными цветами! У берега расплодились кувшинки. Утиная семейка лихо скользила по лону затона возле берега. Несколько минут мы заворожённо крутили головами и не находили слов, чтоб выразить восторг от стихийного великолепия!
Обратный путь всегда кажется короче. Мы возвращались, любуясь паутиной,
взметнувшейся на молодой ели как парус, витающей на ветру и блистающей на солнце. В лесу было очень много земляники. Встретился и черничник: сизые ягоды всё ещё набирали спелость. В подлеске хороводили молодые дубки, клёны и рябинки.
Удивительно: как на наших глазах в течение пары часов просыпалась Природа: река,
солнце, ветер и земля. Река дышала. Её дыхание было видимо глазу – через испарения она возвращала свежесть. Солнце начинало прогревать всё вокруг и луговые цветы как по команде раскрылись всеми оттенками радуги! Ветер резвился в высоких травах и они больше не обдавали росой сапоги и штанины. Они словно расступались, дружелюбно обнажая перед нами густой малинник с рубиновыми сочными ягодами. Комары на пригреве теряли свою активность.
Ближе к селу, на высоком берегу реки кто-то разрабатывал участок и строил дом. Бытовка была благоустроенной: видимо будущий дачник имел серьёзные планы и ничто не могло помешать отъёму у Природы ещё 10-15 соток в экологически чистом волшебном Керженском краю, вдали от большого индустриального города, на берегу реки, где никто никогда не гадил и где одинаково здорово животным и людям.
А мы подходили к дому. И вовремя: начинался зной. А было-то всего 6 утра! Кричал чей-то петух, опомнившись спросонья. У соседей гоготали гуси. А мы вслух мечтали о прохладной осени, когда в водовороте реки будут кружить разноцветные листья и сердце будет грустить и радоваться, вспоминая эти дни, когда поспели красная и белая смородина, на шпалерной розе одновременно распустились семь бутонов, а мы до поздней ночи сидим на веранде и удивляемся тому, что ночь белая, словно в Питере, что пламени свечи тесно в просторном стеклянном чреве сосуда, что вино заканчивается, а разговоры – нет…
И будет чего-то жаль сквозь тихую радость этих воспоминаний. И в этом есть великая мудрость жизни: всегда чего-то ждать и о чём-то сожалеть!