Название связывает эту часть рассказа с его началом:
http://proza.ru/2023/09/11/348
У входа на центральную аллею стоял водовоз. Водитель машины усердно поливал широкую дорожку и прилегающие клумбы с розами. Капли воды переливалась в лепестках, словно драгоценности. Розы благоухали.
Марья Петровна смотрела на это великолепие, вдыхала непередаваемый аромат и медленно шла вперёд, не замечая ничего вокруг, свято веря, что красота способна лечить.
Возле недавно распустившейся розы кораллового цвета она остановилась и воскликнула:
- Восхитительное создание, чудо природы!
- Вот-вот, и я не смог пройти мимо, - услышала Марья Петровна и увидела, что стоит в двух шагах от пожилого мужчины, примостившегося на краю парковой скамейки с альбомом для скетчей на коленях и линером в руке.
Он увлечённо штриховал, быстро вскидывая взгляд на цветок и вновь опуская на рисунок.
- Я чуть не наступила вам на ноги, засмотрелась, - улыбнулась она ему.
- Ничего удивительного, - махнул рукой художник, не поворачивая головы в её сторону, - я сам не могу отвести глаз от этого великолепия. Вы бывали в Кисловодске?
- Нет, только в Пятигорске, а что?
- Там на территории парка есть розарий, огромный! Называется Долина роз. Мне повезло увидеть это в самом разгаре цветения. Каких только сортов и цветов там нет, а оттенки, а воздух!
Он перестал рисовать, широко улыбнулся, зажмурился и смешно сморщил нос. И эта мимолётная мимика показалась Марье Петровне неуловимо знакомой.
В следующее мгновение воспоминание озарило, как вспышка.
- Мишаня? Мишка! - воскликнула она.
Мужчина тут же развернулся к ней всем корпусом, и удивлённое лицо его просияло:
- Машуня? Маша, ты, что ли?! Это не сон?
Не переставая смотреть на Марью Петровну, мужчина быстро положил рядом художественные принадлежности, энергично пошарил по скамейке, нащупал левой рукой трость и поднялся, опираясь на неё.
Марья Петровна шагнула навстречу и двумя руками сжала его свободную руку.
Какое-то время радостно рассматривали друг друга, молча. Они не виделись сорок семь лет.
Детство их прошло в ближайшем к городу селе. Дворовые участки разделял невысокий щелястый забор - чтобы перейти к соседям, отодвигался штакетник. Через эту лазейку они и пробирались с тех самых лет, как научились сознательным шагам, пока в шестом классе Мишка не соорудил настоящую калитку. Одобрили даже родители.
В Машином доме, под крышей, покрытой металлическими листами, был чердак с деревянной приставной лестницей, который получил название Сахара - за нестерпимую жару летом и холод в другие времена года.
Там хранились самые ценные и важные общие вещи: коллекция значков, карты, в которые играли тайком от родителей, необычной формы флакончики от духов и одеколона, открытки, фотографии космонавтов и артистов, какие-то журналы, книги и Мишкины альбомы. Он всегда любил рисовать, поэтому после восьмого класса уехал в областной город, поступил в художественное училище. Там у него начались пленэры, выставки, экскурсии - приезжал домой очень редко.
Через три года Маша закончила десять классов и продолжила учёбу на физико-математическом факультете столичного института. Жила почти на окраине Москвы, у родной тётушки, которая, как и Машина мать, овдовела очень давно.
Когда Михаила призвали в армию, Маша приезжала проводить. В шумной суете до самого рассвета им даже не удалось поговорить, как раньше. На вечере было много незнакомых ребят и девушек, его друзей - художников.
Служил Михаил далеко, а после армии неожиданно решил продолжить военное дело, стать офицером.
Родители его засобирались к сыну поближе и продали дом, а Машина мама уехала к своей старшей сестре.
Так и разлетелись все, как птицы, каждый по своему маршруту.
Дружеская переписка, растеряв адреса, постепенно сошла «на нет».
Маша вышла замуж и вернулась в родные места, потому что её избранник оказался отсюда, из областного города, так сложилось. Здесь она и преподавала всё время.
Предмет её был всегда востребован - в деньгах не нуждалась. И частными уроками подрабатывала, и репетиторствовала. На каникулах навещала мать и тётушку, на Пасху ездила в родное село, помянуть отца, выполоть траву вокруг памятника, посадить цветы.
Проходя мимо знакомых до мелочей двух домов, в которых теперь жили чужие люди, замедляла шаг, вытирала невольные слёзы.
Всё у Марьи Петровны складывалось благополучно - родились дети, отучились, в свою очередь обзавелись семьями. Созванивались все ежедневно, а то и по несколько раз в день.
Муж занимался йогой. Поначалу это не мешало. Потом увлечение стало важнее семьи. Как-то незаметно стали жить порознь, уже пятнадцать лет. Он купил квартиру, где проводил медитации для начинающих йогов, встречи с единомышленниками из других регионов и даже стран. Видимо, достиг уровня гуру.
О разводе речи не заводили. Никому не хотелось тратить на это время.
Виделись на семейных праздниках, крайне редко, поскольку муж стал выезжать в Индию, на долгие сроки. О себе не напоминал месяцами, а то и больше года.
«И не понять - то ли есть он, то ли нет. Видимо, доля такая у женщин нашего рода - встречать старость без мужа»,- размышляла Мария Петровна, вспоминая мать и тётю.
Она научилась не скучать: вела кружок любителей физики и математики в Доме творчества, занималась вязанием, спортивной ходьбой, плаванием - сама себе хозяйка. Однако время от времени с грустью думала, что с мужчиной в доме хозяйство вести было бы гораздо легче, да и веселей.
Дома одиночество Марьи Петровны скрашивал попугай Тимоша, навещали дети, внуки. Она частенько была «на подхвате», если требовали обстоятельства, и любила баловать их подарками, пирогами.
Две близкие по юности подружки жили далеко, с бывшими коллегами Марья Петровна встречалась на нейтральной территории - обычно в бассейне или в парке, но соседка Люся заходила ежедневно, посидеть за чашечкой чая, обсудить житейские дела, пожаловаться на что-то или поделиться радостью.
- Рассказывай, какими судьбами? - спросила Марья Петровна внезапно объявившегося друга детства, - почему с тростью?
Они расположились на скамейке. Михаил взял руку Марии в свои ладони, качал головой и всё повторял:
- Машуня, дорогая, это что-то невероятное, не верится даже…
- Мне тоже, Мишань, но не томи, я слушаю: давно ли тут, постоянно или проездом, в командировке? Семья, дети? Чем занимаешься?
- Да вот, потянуло в родные места, собрался и приехал. Купил квартиру здесь, в новостройке, потихоньку обжился.
Он показал ладонью в сторону двух семнадцатиэтажных домов, возвышающихся над более низкими зданиями соседней с парком улицы.
- Сын в Мурманске. Военный моряк. Невестка славная, есть внук.
Он помолчал немного.
- Меня в молодости, Маша, где только не носило. И повоевать довелось, и в человека стрелять пришлось, чтобы от погони уйти. Слава Богу, никого не убил. Дослужился до подполковника, награды за службу Отечеству имею.
- А с ногой что?
- Нога - это напоминание, что в рубашке родился. А может, знак, чтоб остановился и сменил вектор. Доктора обещали через полгода палку выбросить. Я хочу сократить это время вдвое.
- Уверена, получится: ты молодчина. Вот и любимое увлечение не оставил, рисуешь.
- Это не увлечение, Маша, это - спасательный круг по жизни.
Михаил взял фломастер, внимательно посмотрел на подругу, и через очень короткое время на чистом листе альбома возник набросок, словно проявилась фотокарточка, на которой Мария легко узнала себя.
- Мишка, вот ведь талантище, - восхищённо произнесла она. - И чего тебя понесло в военные?
- Армия - самая мужская профессия. Закаляет по всем параметрам, если человека в себе не потерять, конечно.
- Но ведь всё время на чемоданах, нервно!.. Жена хоть - с пониманием к твоей профессии?
- Женился я поздно, уже в сорок. Влюбился в красавицу, двадцати восьми лет. Тогда я не думал, что это уже другое поколение. Сначала всё отлично было, пока сын рос. А как поступил в мореходку, её и понесло, - от безделья.
Нашла себе дружка, на десять лет моложе, и закрутила с ним, пока я летал по командировкам. Она всегда встречала меня в аэропорту, но в тот раз решила рассказать мне обо всём прямо по дороге домой: видимо, очень интересно было, как я отреагирую.
Машину вела с характерным для неё легкомыслием: смотрела, в основном, на меня, а не на дорогу, - не заметила легковушку, которую вынесло навстречу. Там тормоза отказали.
Я понял, что через секунду жену потеряю, схватил руль и крутанул до упора влево.
Повезло ещё, что трасса пустая была. Удар пришёлся на меня, но уже не в лоб, а по касательной. Она отделалась ушибами, я же попал в госпиталь. Четыре ребра, нога…
Провалялся долго. Сын прилетал, отпуск брал на месяц. Друзья помогали. На коляске передвигался сначала. Когда выписали, трудно было чрезвычайно. Но выкарабкался. По дому и кухне у нас помощница была, честный и ответственный человек. Жена хозяйство вести не умела и не любила.
Она несколько раз приходила. Может, дошло, что спас я её, совесть заела, не знаю. Прощения просила, как поняла, что я на поправку пошёл.
Только во мне, не поверишь, после той аварии, словно выбило всё прошлое вместе с лобовым стеклом. Поневоле суеверным стал. Не должно быть этой женщины в моей жизни - и всё тут. Обид не держу, но не жалею, что развелись. Вернулся в родные края.
Он усмехнулся.
- Главное - выжил, - сказала Марья Петровна.
- Это - да. И вот ведь какие зигзаги судьба делает - несколько месяцев назад неожиданно свалилась прекрасная работа - иллюстрирую книги! Читаю и рисую - всегда хотел этого. А сегодня вообще бесценный подарок - тебя встретил! Чудо же? Что ещё нужно для счастья?
Марья Петровна слушала Михаила и улыбалась. Она уже не сомневалась - ребро срастётся, жизнь наладится. Потому что оплачено. Что должно было, то случилось.
И теперь всё у неё будет хорошо.
Наталья Коноваленко