Все мое детство было связано с рекой Турой. Она протекала в одном квартале от нашего дома. Берег мы называли « Камешки».
Спускаешься к берегу по каменной лестнице, мимо деревянной станции « Тура», уже тогда заброшенной. Переходишь через железнодорожные пути, разминувшись с редкими паровозами. Подчеркиваю, именно с паровозами и спускаешься по берегу, заваленному огромными гранитными глыбами, к воде. Этими камнями был укреплен берег. Здесь мы купались и рыбачили на поплавушки.
Гранитные глыбы сваливали прямо с железнодорожных платформ. Они летели к реке, останавливаясь в полном беспорядке. Ходить по ним надо было с великой осторожностью, но мы по ним скакали, как козлики
Около берега, ниже по течению на вечном приколе, использующаяся вместо причала баржа, с трудноразличимым именем « Осетр». С нее мы рыбачили на закидушки.
Немного выше по течению, напротив жилых бараков находилась огромная заводь. Это была наша заводь. Здесь мы купались, рыбачили, здесь стояла наша лодка, каждый год разная. Лодки у нерадивых хозяев, срывало ледоходом, а мы тут как тут - вот и новая лодка у пацанов. Лодку вытаскивали на берег, конопатили паклей швы, на костре топили в банке вар (так мы называли гудрон), глыбы которого в избытке таскали с причалов домой.
Аккуратно проливали швы. Помню, что однажды мы просмотрели, что в шве скопилась вода и Васька - Юра Васильев, обладатель роскошных ресниц, плеснул туда кипящий вар. Брызги раскаленного вара полетели в разные стороны и слепили ресницы у него на одном глазу. Васька дико взревел и мы подумали, что он ослеп, но убедившись, что свет видит, отвели его к Леньке в барак. Там мама Леньки Корейченко аккуратно обстригла ресницы портняжными ножницами.
И вот, наконец, все швы проварены. Заканчивали подготовку и осторожно спускали судно на воду.
Кстати пара весел, которые мы сперли, служили нам долгие годы. Лодки менялись, а весла оставались до самого конца нашей лодочной эпопеи.
Интересно, но мы никогда не давали лодкам имен. Может потому, что знали, что скоро поменяем, или продадим.
Выше заводи речной порт. Тогда по Туре ходили колесные пароходы. Мы рассказывали друг другу, что недавно лодка с заречными пацанами попала под плицы колеса. Погибли все, и кровь текла по течению реки, а к плицам прилипли волосы. Бред конечно – страшилка, но мы в это верили и убеждали всех, что сами были свидетелями.
Речной порт существенно пополнял наш скудный бюджет. Собирали бутылки - бутылка 12 копеек. Хватало на сладости и газировку. В лодку укладывали скобы, молоток и веревки.
Это мы стали делать после того, как один из обитателей барака сказал нам: «Что вы пацаны дурью маетесь. Вон с затона постоянно бревна уносит - а на дрова милое дело - вот бы и занялись. А что? Бревна уплыли из заводи, значит, ничьи!»
«И вот мы, завидев плывущее бревно, прыгали в лодку и мчались наперерез. Подплывали, вбивали скобу, привязывали веревку и буксировали к берегу, а порой и два три бревна. Привязывали бревна и мчались за покупателем. А они уже оценивали. Березу могли взять и за пятерку, а сосну за трешку. Так и зарабатывали. Кроме того, мы тут же договаривались распилить бревна. Хозяин выносил козлы и двуручную пилу, и мы за рубль, или трешку, отлично все пилили. Но вот колоть чурки нам не доверяли. А в ответ на наше нытье: «Дяденька! Да мы умеем! Дома помогаем, по машине дров за раз колем!» Говорили: « Оттяпаете себе ногу, или руку и отвечай за вас!»
А когда мы, чтобы доказать, что мы пацаны, переплывали Туру, или прыгали с моста, то лодка всегда шла с нами рядом. Друзья были готовы придти на помощь.
Осенью, перед школой, мы лодку продавали, но весла, веревки, скобы и прочий инвентарь убирали в сарай до следующей лодки.
Но вот как - то одной весной мы лодку ловить не стали. Детство кончилось.
А деньги стали зарабатывать грузчиками в порту, или на водочном и винном заводе.
Но до сих пор я вспоминаю наши долгие путешествия на веслах, вверх по Туре, а потом долгий дрейф домой.