Поэма
1.
Полонили нас вещи. Тысяча тысяч вещей.
Мы подъярёмные тряпочек, тапочек, гвоздодёров, клещей,
сервизов, унитазов, шуб собольих, кисло-капустных щей
автомобильных брендов, смартфонов, новогодних свечей,
Соса-Сola, замороженных овощей,
презервативов, Полного Собрания духоподъёмных Речей,
белужьей икорки, гламурненьких мелочей:
финтифлюшек, кружавчиков, рюшечек и всего, что вообще…
За пивом съедаемых меднобоких икряных лещей,
артефактов из Трои, ахейских поножий, мечей,
мячей для гольфа, кренделей и калачей,
шампанского, ананасов, щирых, с пiд Полтавы, борщей,
треф, бубен, пик, червей, электронных ище-
ек запрещённых к пересылке вложений, сновидений вещих.
бубнов шаманских, пейзажа маслом: «Лесной ручей»,
челюстей вставных, истин вечных,
компьютеров, надувных резиновых женщин,
отдающихся беспрекословно. А также лунохода на Луне.
Словом, всего, что так дорого и тебе, и мне.
Все они - вещи, овладевшие нами вполне…
2.
Как
познать вечную душу вещей, что мы насоздавали.
В надежде постигнуть живём. Постигнем? Едва ли….
Возьмем велосипед; у велосипеда должны быть педали.
А если педали украли?
Это по-прежнему велосипед?
Иль, уже нет?
И в какие, спрошу я вас, дали
можно уехать на нём? Кто-то хмыкнет вослед:
- Что? Педали сами собою удрали?
Что тут скажешь в ответ…
А так вожделели на гонках отхватить золотую медалю
за победу в догонялках. Но куда без педалей?
Вот, мы и проиграли
и надавали нам пенделей
и не прикажут в кремлях: - шампанского им налей.
И благодарное слово промолвят едва ли.
Вот и гимн державы для нас не сыграли!
Ах, в душу твою велосипедную мать!
А заодно – в бобслей и в лыжную мазь!
Из-за тебя, беспедальный, обматюгали…
Поймите: не я, а лисапед виноват! Когда воры педали снимали,
он покорно молчал вместо того, чтоб на помощь позвать.
И велосипед сознаётся: «Виноват! Твоюматьтвоюматьтвоюмать»
Велосипед всей душою со мной. Потому, что нас обругали,
ноги вытерли, заклевали.
в раны душевные наплевали,
уязвляли,
остракизму подвергли. из олимпиад изгоняли,
на Агору, на философские диспуты не приглашали,
в металлолом за оболы сдавали,
скифам на нас настучали, ожидая наград.
А полицейские скифы нас обижали,
красными плётками так отхлестали
из-за каких-то педалишек осуждали,
стогласно орали, проклинали стократ,
и не предполагали,
что я лишь с виду лисапед. А на самом деле - Сократ.
3.
Вещи на нас исподтишка
Смотрят. Так смотрят умные на дурака.
- Смотри, - говорит молоток молотку – Наверняка
он ничего не умеет, ничегошеньки! Только пролёживает бока.
Даже гвоздь, сука, забить не сумеет, пока
пару раз по пальцу не ёкнет. Да не слегка,
а с размаху. Да, больно! Так, что чёрными сделаются облака.
а из глаз потечёт река
слёз. А изо рта - слов нецензурных поток.
И обвинит не себя, а меня – Молоток,
мол, не сбалансирован, подслеповат, не углядел гвоздка,
из подлецов подлец так и норовит старика
заставить от огорченья страдать…
- Да, - поддакивает собеседник, - Человеков нам не понять.
Ишь, как умиляются, глядя на с шишечками кровать:
- Артефакт, - говорят, - антиквариат! Надо скорей покупать.
Представляешь, сколько за два века смогли настрогать
На этой кровати подобных себе. И не сосчитать!
- А сколько поколений клопов
Поедом ели на ней дураков.
А сколько на неё улеглось помирать!
И поумирало. Финал - он таков.
- А человеки талдычат бесперечь: «Венец мы творенья»
Чудаки, ей-богу! Им эти речи, будто варенье,
будто халва с пахлавою, будто ладанное кажденье,
будто сочинённое классиком стихотворенье
типа: «Яваслюбиллюбовьещёбытьможет».
Готовы повылазить из уже прожитой до дыр кожи
своей. А может быть? Быть может! Он может
даже новую кожу надеть – о, Боже!
Только бы продал бы кто бы, только успеть бы, купить
не ношенную кожу.
4.
Они - эти вещи - смеются над нами;
Как будто от рожденья живём вверх ногами,
как будто веруем, что колбаса, создаётся богами,
как будто низкопоклонствуем пред батогами,
как будто желаннее быть рабами,
как будто готовы обмениваться головами
с китайскими болванчиками, стоящими в ряд,
чтобы так же кивать всем подряд
безостановочно, как нам вещи велят.
Нет! Такому вовек бывать!
(И опять: твоюматьтвоюматьтвоюмать)
А мы станем бить и корёжить, и рвать
эти вещи, эти говнищщи. Метать
от себя - хоть куда. Пусть похитит их тать,
пусть утащит, упрёт и марухам раздарит,
прогуляет, пропьёт, перебьёт, разбазарит,
пусть хоть Кремль из украденного соорудит,
или какой-нибудь вундеркинд-эрудит
Чёрную Дыру из них заприбамбанит.
А мы будем чисты. Без вещей, как из бани;
Ничего, кроме волос там, где им положено -
и нигде никаких париков!
И без того, вещами без меры земля унавожена.
И бессчётно потому родит и родит дураков.
5.
Будьте, как Тутанхамон, друзья;
Все, что можно и даже нельзя,
фараон перед смертью сгрёб
за собою в гроб,
чтобы всякие мелочишки: самоцветы и золотишко,
безделки-поделки, милые сердцу фараонову пустяки
не оскверняли египетские пески,
чтобы не растаскивали их шалунишки –
вездесущие древнеегипетские мальчишки,
дабы его, фараоново изображение
не соблазняло женское население,
не стимулировало рук притяжение
казнокрадов-царедворцев. И египетский пролетариат
не стяжал бы. А фараон был навечно имуществу рад,
чтобы вся дребедень скрыта была, как можно, скорей
В ямище, выкопанной и прикопанной в Долине Царей.
6.
А нам фараонова клада
и вовсе не надо!
Да, гори все эти вещи ясным огнём!
Чать, мы из простых,
крестьянских и заводских,
окраинных, слободских,
перекати-поле, незамысловатых таких.
А причёсываться мы и вилкой могём.