— Деда, а расскажи про ту жеребёночку пузатенькую, — попросила Сашенька, хитро улыбаясь, — про Ласточку.
— Нет такого слова “жеребёночка”, — усмехнулся Марат. Был он старший из всех, и накануне исполнилось ему двенадцать. И потому он теперь важничал.
День был ярким, солнечным. На небе редкие облака – словно горки снега, и вся природа радовалась весне.
Ребята сидели на завалинке конюшни, наблюдая, как старшеклассники выводят лошадей на прогулку. И конечно рассуждали. Особенно Марат любил показать, что он взрослее и умнее.
И вдруг Сашенька заметила, что дед Пахом присел рядом и тоже стал наблюдать, как выгуливают лошадей, и пристала к нему с вопросом.
— Как это нет такого слова? — возмутилась Сашенька. — Жеребёнок это мальчик. А как девочка?
— Ну как, просто же… — заявил Марат, но внезапно задумался и запнулся. Потому что слова такого он не знал. Остальные ребята тоже озадаченно смотрели на него, ожидая решения проблемы, но решения не было.
— Ну вот и не знаешь и не лезь. Деда, расскажи, — отмахнулась от них Сашенька, — про Ласточку.
— Да ладно тебе, — отмахнулся Пахом. — Не хочу. Смеяться будете.
— Нет! — заверещала Сашенька, — не будем!
Но дед только покачал головой и поднялся, чтобы уйти.
— Деда! — Сашенька схватила его за руку, — пожалуйста!
И ребята тоже застыли в ожидании. Дед снова качнул головой, но всё же сел.
— Ну смотрите. Я не люблю рассказывать, потому что все говорят, что сказка. Но прадед мой, который тогда ещё мальцом был, всё видел, говорит, своими глазами. Был человек божий, только правду говорил… И царску власть пережил, и совецку…
— Как же, правду! — усмехнулся Марат, — ежели за правду в те времена и сажали, и стреляли!
— Конечно сажали и стреляли, — Пахом усмехнулся хитро, — только ведь он своей правдой людям уши не мозолил. Спросят – скажет. Не спросят – молчит. Ну так его молчуном и звали. Но уж если говорит, то правду. И вот рассказал он мне историю…
* * *
Случилось это ещё при царе. Жил тут недалеко купец один зажиточный Тарас, а вот фамилии его не помню. Были у него табуны, много другого скота. Несколько жеребчиков бега выигрывали, за большие деньги продавались. И была у него кобылка Снежана, красавица. Говорят чуть ли не арабских кровей. За границу вывозил. Призы брала дорогие. Но повредила ногу, больше бегать не могла. Зато стала приносить ему хороший приплод. А потом вышла из возраста, состарилась, захирела. Доктора говорят, уже ничего не сделать. И хотел он её на живодёрню отогнать. Был он человек суровый, старого добра не помнил, никого не жалел. Но работал у него мальчонка на побегушках, сиротка Васятка лет пятнадцати от роду, и уж очень любил он Снежану. Пылинки с неё сдувал. И умолил Тараса отпустить её на лето в табун на вольное житьё. Пусть хоть под конец жизни порадуется свободе. Тарас и махнул рукой, мол, пускай, и без старухи нынче забот хватает.
А забот и правда хватало. Случился в тот год большой неурожай. Всё лето беда за бедой. Сначала поля градом выбило. Потом дожди зарядили и всё залило да погнило. А как посадили озимые, так ещё до снега ударили ранние морозы — и всё помёрзло. И ни сена тебе, ни соломы, ни зерна. И народ понял, что беда пришла. Скотину кормить стало нечем. В осень пригнали табуны, а их хоть режь — зима на дворе, а корма нет. Так и стали резать да на мясо продавать, ведь голод начался настоящий.
А тут зовут Тараса к Снежане, а он и диву даётся — как помолодела, похорошела, да ещё и беременна! Вот не ожидал Тарас, но велел в стойло поставить, кормить хорошо. Ну как лето пришло, так полегче стало. Но опять неурожай, опять беда. Несколько месяцев и сам Тарас с неё пылинки сдувал, всё ждал. Раньше-то её всё с породистыми жеребцами сводили, а тут вот она сама себе ухажёра выбрала.
А как разродилась она — Тарас за голову схватился. Кобылка-то получилась серая, маленькая, неказистая, пузатая! Тарас, конечно, кричать на Васятку, что не уследил, и что с ослом нагуляла. А тот говорит – не было ничего! Да и не мул это вовсе, а лошадка. Ну пусть маленькая, ну и что? Хорошенькая, резвая. Ласточкой он её назвал. Тарас кричит, мол, что с того, что резвая? Зима на дворе, кормить даже хороших коней нечем.
И приказал Тарас отвести Ласточку на живодёрню.
А Васятка уж как плакал, умолял, но хозяина не разжалобил. Погнал его Тарас со двора и куска хлеба за работу не дал.
Приходят наутро мужики с живодёрни, а кобылы-то с жеребёнком-то и нет! И Васятки тоже найти не могут. Так и записали Васятку в конокрады, заявили в полицию, но найти не смогли. По зиме говорили в деревне, то там, то тут подворовывает кто-то зерно и сено. Мужики с ружьями в схорон ходили, но не поймали. А потом уже и воровать нечего стало.
Как и где беглецы пережили зиму, никто не знает. А когда травка молодая поднялась, заметили их наконец на дальних пастбищах. Увёл, знать, Васятка Снежану с Ласточкой в лес в охотничью избушку, а сам то ли охотой промышлял, то ли воровал, то ли чудо какое помогало. Позвали мужики пристава, тот с гуртом своим уехал ловить, но так и не словили никого. Леса там были богатые уральские. А вблизи деревни они больше не появлялись, всё выбирали дальние луга.
И лишь зимой опять Васятка стал к жилью прибиваться, где еду можно найти и сено. Вот тут его и повязали. И по следам снежным нашли заимку, где он Снежану с Ласточкой прятал. Нашли и удивились — Снежана-то помолодела вся, словно и не старая кобыла. А Ласточка начала линять да серый жеребячий пух сбрасывать, так под ним шёрстка белоснежная — белее, чем у матери. И красавица стала, вот только пузатенькая по-прежнему. Как бочонок на ножках, а в остальном ладная да складная.
Ну Тарас только рад — ни гроша не потратил, а двух лошадей получил.
Стали уводить их, а они ржут, бьются, кусаются, никого не подпускают. Ну всё же повязали, влекут их всех на конюшню барскую. А Васятке руки заломили, тащат в тюрьму.
А как повели их по улице, Тарас решил народу норов показать, да приказал Васятку кнутом стегать, чтобы другим неповадно было. Да только как кнут засвистел, да как Васятка закричал, тут уж Ласточка не выдержала! Уж как она взвилась, так никто не устоял. Раскидала своих тюремщиков и бросилась к Васятке. И так брыкаться начала, что народ врассыпную от неё. Схватил Васятка Ласточку за шею, запрыгнул верхом, да и помчалась она по улице.
Но тут спохватились полицейские на конях, бросаются за ними следом, вот-вот догонят, как вдруг разворачиваются у Ласточки белоснежные крылья, и оказалось, что не пузатенькая она вовсе, а что просто крылья так прятала, чтобы не заметно было. И как взлетели они с Васяткой, народ так шапки и поронял. Глядят рты открывши. Тарас-то кричит, мол, держи их, держи, да какое там! Как тут догонишь?!
Но тут Снежана заметалась — на улице-то тесно, народ толпится. То в одну сторону бросится, то в другую, а всё прохода ей нет. Схватили её бедную, так она как закричит — прямо криком человеческим! И вдруг откуда ни возьмись прямо с небес падает конь крылатый белоснежный, что твой ангел, и как начал он народ раскидывать! Все врассыпную! И только и видели, как бежит Снежана по улице во всей красе своей и во всей стати, гриву распустивши, хвост белоснежный задравши, а рядом её ангел белый несётся.
Бросились, конечно, догонять, но как вышла Снежана на простор да во чисто поле, так и показала, что не зря призы свои брала.
Так и ушли они — двое по небу, Снежана по полю. И никто их не догнал. И Васятку тоже никто больше не нашёл.
А вот про трёх белых коней рассказывали. Видели их то там, то сям вдалеке. Пасутся тихо-мирно, но никого близко не подпускают. Две кобылки и один жеребец необыкновенной красоты… Ну что ты делаешь?!
Дед вдруг вскочил и побежал на поле, где один норовистый жеребчик вдруг начал слегка брыкаться, а неопытный наездник явно потерял управление.
— Ну и фигня всё это, сказки, — скептически завил Марат.
— Да тебе всё сказки! — обиделась Сашенька.
— Ну во-первых, — начал Марат, — даже человек, если сделать ему крылья, не может себя поднять. Это наука говорит… А во-вторых, как это глупо, что никто не мог увидеть крыльев… Ну сказки и есть…
Марат замолк, но в его голосе не было ни уверенности, ни желания быть правым. Ребята долго молчали, наблюдая за стадионом, как вдруг кто-то прошептал:
— Ой, смотрите!
Прямо над головой в слепящем солнце промелькнули две тени, даже, нет, не тени, а наоборот. Два ослепительно ярких пятна — словно ангелы с крыльями. Только ангелы были конские. Промелькнули и исчезли. Или это была просто игра весеннего солнца? Один только дед Пахом посмотрел на ребят издали и улыбнулся хитро.