Как можно теперь философствовать? Молча. Для того, чтобы вам было трудно думать вслух, преподаватели философии делятся с вами информацией о том, как думали философы, которых уже нет. Как проверить мнение преподавателей о мыслях философов, если они ограничиваются только информацией?
В мое время, конечно, уже не философское, куда было моим современникам до настоящей мысли, которая закончила свое существование в начале ХХ века, но хотя бы научное, в которое общество было все же обществом знания, а не технической информации, как теперь.
Собственно философское время закончилось еще в древности. Потом пришел Иисус и ушел, обещая, что еще придет и спасет. Что случилось после того, как Иисус ушел на небо? Начался конец света. Этот конец света продолжается более двух тысяч лет. Это время можно назвать временем уже не земного рая (кстати, вечность есть только в небесном раю), но земного рая. Его можно разделить на три эпохи: Эпоху дьявола, эпоху сатаны и эпоху антихриста. Эпоха дьявола есть эпоха идеализации, господства заданности. В ту эпоху шла борьба лучшего с хорошим.
Эпоха сатаны была эпохой материализации, господства данности, что прямо противоположно прежней эпохе. В нее шла борьба вещи с лицом.
И, наконец, наша эпоха антихриста. Идет борьба симуляции и с реальностью. В эту эпоху важно сохранить душу. Душа в тебе, а ты в боге. Не показывай ее и никому не открывайся, кроме бога. Именно в душе находится исток мысли. В наше время - время мертвых, зомби-время – совесть является химерой, симуляцией. Она вся выбалтывается обывателем.
Как в такое время болтовни, господства информации, держаться мысли? Только молча, медитируя. Поэтому не доверяйте тому, что слышите, даже тому, что говорю я. Проверяйте, но не фактами, ибо в мысли не никаких фактов, кроме самих мыслей. Мысль проверяется не информацией и не знанием и даже не чувством, но только мыслью, живой мыслью, если думаешь ты сам. Полагайся на самого себя, но только в том случае, если понимаешь, что происходит. Вы понимаете меня? Если понимаете, то принимаете. Но многие из вас так и не поймут меня. Не все избранные. Вас позвали, но не дали понять, заболтав, обманув информацией. Есть правда, есть ложь и есть информация, сбивающая с толку незрелую мысль.
Где живет мысль? Конечно, в твоем сознании. Где еще? В сознании другого, который, как и ты, склонен к размышлению. Но думаете ли вы? Как это проверить? Общайтесь со мной. Я буду вашим камертоном мысли, настройщиком вашей души на размышление. Именно в этом смысле следует понимать йогу как размышление, медитацию, на языке индуса «дхьяну», в качестве беседы души или атмы с брахмой, духом, богом. Только в индийской ведической или, по-нашему, познавательной, традиции раз-мышление или дхьяна как уловка мысли имеет целью достижение состояния сознания без мысли (безмыслия), ибо любая мысль уже есть волнение. Тем более так она понимается в буддизме, в котором целью медитации является осознание пустотности сущего в целом, ибо волнение дхарм как непостоянство приводит к страданию. Мысль заостряет это чувство на болевой точке Я. «Сними» ее, преодолей Я и прекратится страдание.
Мысль есть, но в ней нет ничего, кроме нее самой, ничем не обусловленной. Можно и так сказать, переиначив доктрину буддистов о нирване, что опустошенная, бессодержательная мысль является проявлением нирваны в чистом сознании. Состояние чистого сознания, которое раскрывается за порогом самосознания как сознания сознания, и есть состояние нирваны как состояние реальности, чистого бытия. Чистое сознание и есть чистое бытие.
У меня другое толкование и понимание мысли. Мысль фиксирует внимание мыслящего на самом себе как Я, что Кант называл «трансцендентальным единством апперцепции» (transzendentale Einheit der Apperzeption). Тем самым человек не столько страдает от своего Я, вызывающем в нем чувство одиночества, сколько находит в себе это Я, вступает с ним в диалог, который есть беседа души с самой собой в лице тебя, то есть, с тобой. Это не ты говоришь с самим собой, а под видом тебя с тобой говорит бог в качестве идеи, являющейся тебе, твоему сознанию мыслью.
Но может быть это бог как абсолют говорит не с тобой, а с самим собой, как своим другим? Может быть ты нужен богу в качестве того, в лице кого бог может общаться с самим собой со стороны, быть относительным, иметь отношение к себе? Но в таком, относительном случае не является ли отношение бога к себе само иллюзорным? Это один вопрос. Другой вопрос: не есть ли тогда отношение бога к самому себе его экзистенцией? Не есть ли мы как иное бога его экзистенция? Он выходит из себя, входя в нас, воплощаясь в нас, в наше тело как душа? Душа – это голос бога, окликающий себя? Вот эта эгоцентрическая вопросительность и неопределенность снимается одним разом снимается признанием реальности нашего Я. Однако мы не можем не признать, что тогда не только мы нуждаемся в боге, но и бог нуждается в нас, чтобы быть не только в себе, но и в другом для себя. Для этого необходимо существование другого. Своим другим в боге является Иисус Христос как божественный человек. Человек вне бога, но с богом в себе – это человеческий человек.
Однако давайте вернемся «к нашим баранам», как говорили еще в древности, имея в виду предмет обсуждения. Тогда еще была философия как беседа души с самой собой. Но где душа, где ее беседа? В ушах стоит шум от вашей сатанинской цивилизации. В уши льют тонны информационной воды слуги антихриста, вещая прямо в вашем сознании, прилипшему, так что за уши не оттащишь, к всемирной паутине информации. Следует вам, как мухе, показать выход из виртуальной бутылки. Кто, как не работник с мыслью, может разобраться с виртуальностью?!
И что тогда такое философия? Она греческого происхождения. По ассоциации нечто подобное по умонастроению в Индии и в Китае назвали тоже философией. Хотя там она была смешана с мифологией, мистикой и религией. В Греции философия уже выделилась из мифа и мифопоэтики и мифической драматургии (трагедии и комедии) и явилась рационализацией, разумением или вразумлением мифа, сказки, сказа, рассказа. Она стала своего рода описанием, изложением понимания в понятиях или категориях мира. Начиналась она уже не как миф, а как мифология, то есть, и слово, и мысль в слове как смысл слова, как учение мифа. Дело в том, что у древних греков слово и мысль именовались одним и тем же словом «логос». То есть, в ней ключевую роль стала играть не фантазия, как в мифе, не игра воображения, как в мистике и не вера, как в религиозном ритуале, а мысль. Когда мы делаем акцент на ней в слове, мы выделяем смысл. Работая с этим смыслом как предметом нашего внимания, интенции сознания, как с интенциональным предметом, мы занимаемся философией.
Следовательно, философия есть игра не словами, как об этом твердят, талдычат технические ученые или, другое название того же, «вычислители», сливая ее в помои культуры в качестве «воды в словах», так называемой «болтологии», но игра смыслами.
Как переводится само слово (это словосочетание) «философия» на русский язык с греческого? Как «любомудрие», как «любить мудрость» или «любовь к мудрости». Вот здесь мы во второй раз спотыкаемся. Первый раз мы споткнулись на слове «игра», перепутав, как вычислители слова, под которые они подставляют по порядку числа (нумера), с мыслями. Кстати, в этим путались еще первые философы, пифагорейцы-математики, не понимая, чем собственно они занимались. Тогда философия стала выделяться из мифа, но из нее самой еще не выделилась математика, то есть, они считали, что думают, и думали, что считают. Значит, мы споткнулись о предмет философии.
Второй раз мы спотыкаемся уже о само слово «философия». И это важно понять, что мы сделали. Мы встретились с мудростью. Что это такое? Вот попробуй скажи! Чтобы понять, что такое мудрость, надо быть уже мудрым, а не глупым, то есть, не мудрым. Правда, есть еще состояния ума как хитрый и умный. Ну, умный - это собственно тот, кто располагает умом, как того ум позволит, а хитрый – это тот, кто располагает умом по своему усмотрению. В этом смысле он мало чем отличается от глупого. Единственное его отличие от глупого, - это то, что он знает, что ему надо. Глупый просто не располагает умом, он не расположен к нему. Следовательно, мудрый как противоположность глупого расположен к уму, но не он располагает умом, а ум располагает им, является его живым воплощением.
Так вот философия есть любовь к мудрости, если ее так понимать. Философия есть влечение, желание того, чтобы ум был расположен к тебе, располагал тобой, а не, напротив, ты располагал умом, желая своего, власти. Такими являются «властители дум», идеологи. В этом еще путался сам Платон, не всегда отдавая себе отчет в том, кто он философ или идеолог, чего он хочет, - мысли или власти, в уточнении, - мысли власти или власти мысли. Мысль власти у мыслителя, а власть мысли у властителя, или, по меньшей мере, у советника властители, каким некоторые время себе на беду был Платон, этот «царь философов».
Итак, философия есть любовь к мудрости как расположенность ума к любоуму. В отличие от недоумка философ – доумок, ему до ума всегда есть дело. Не следует философа путать с любознательным человеком. Любознательным человеком является ученый. Философ – это другое, это – любоумный человек. Конечно, между мыслью как продуктом, произведением ума и знанием как произведением познания есть нечто общее. Что это? Истина. Ученый, в идее (как пределе), знает истину как объективную реальность, а философ мыслит истину как смысл. Истина является, открывается философу в смысле. В этом смысле (философском) сам смысл является тем, с чем является, мыслится идея. Для мысли как явления идея есть истина, истина мысли как ее сущность.
Может быть я сложно говорю, но именно так я легко думаю о том, что является предметом нашей беседы, является философией. Следует заметить, что тот, кто занимается философией как ее доверенное лицо или философ, мыслитель не считает, не вычисляет себя, как умный человек, вроде ученого, интеллектуала, или культурного, образованного человека, интеллигента. Он живет не по правилам ума, как умный человек, а по его понятиям. Его логика есть понятие, а не правило. В этом смысле философский человек или философ не есть цивилизованный человек. Есть цивилизованный человек или ученый, есть культурный, образованный человек или интеллигент и есть философский человек. Конечно, любой человек может быть где-то и когда-то цивилизованным, культурным или философским. Важно, чтобы он был любым из перечисленных, иначе его трудно опознать как человека, а не как какое-то другое существо, например, собаку, или как просто вещь. Человек – это не просто существо, которое просто работает, как в поле трактор или тягловая лошадь, но работает с умом. Как работает с ним – это уже другое дело, другая песня, другая история. Чтобы работать в поле не обязательно надевать фрак или галстук, как это пристало делать интеллигенту. Быть человеком – это не означает быть похожим на интеллигента. Следует быть не похожим, но быть им, я имею в виду не интеллигента, а человека. Интеллигент, - это так мелочь, частный случай. Главное – человек. Хотя и мелочь – тоже человек, правда, «маленький». В этом случае следует помнить Гоголя и Достоевского с их заботой о бедном, несчастном, униженном и оскорбленном человеке с его нытьем, дурным настроением, мелочностью, завистью и ненавистью к сильным мирам сего. Так сказать, за Пушкиным, «и милость к падшим призывал».
Современные учителя философии что делают? Что делают… они информируют, что философия – это любовь к мудрости и идут дальше по учебному контенту. Чиновник из учебного отдела пришпоривает нехваткой часов. Так экономят на часах, на зарплате преподавателям. Теперь понятно, что такое информирование в цифровом формате и что такое мышление вслух? Как информированием разобраться в философии? Естественно, никак. Студенту говорят: «Ты сам поищи ответ или объяснение ответа в интернете». Что, интернет думает? Тебе отвечают: «Ну, да, ведь искусственный интеллект»! Кто отвечает? Он, искусственный интеллект, и отвечает. Это искусственный интеллект технаря. Делать нечего - пришла его власть. Это власть упрощения. Понятное дело, механика. Сложнее нет ничего, чем матчасть.
Поэтому идем дальше. Какой метод мы используем в мысли? И тут же хорошо информированный товарищ, учитель философии, скажет: «Диалектику». Вот доктринер. Они диалектику превратили в палочку-выручалочку. Сказка, да и только. И как начнет, почем зря, крыть метафизику как метод познания истины, приговаривая с глубокомысленным видом, что практика – это критерий истины. Какая практика? Это вопрос техники, исполнения. Директива, руководство к действию уже есть в виде доктринерской, педагогической инструкции: «Бери больше фактов и кидай дальше, разбрасывай сеятель семена информации – цифры, цифры, цифры – в головы – «чистые доски» Локка». Вот на самом деле для чего нужна информация, - не для мысли, а для справки, кто такой Локк и почему я связал его имя с «чистой доской», которой он уподобил сознание чувств познающего человека. На таком доске, плане сознания наши чувства расписываются в том, с чем же они про-контактировали. Что это: вещи или наши реакции на их воздействия в качестве рефлексии.
Другая крайность – уже не вытеснение мысли информацией, но подмена ее намеренным безмыслием. Мысль не следует приносить в жертву, правда, если это мысль, а не какая-то глупость. Мысль самодостаточна, ибо в ней, точнее, ей человек узнает, опознает себя как мыслящее, разумное существо. В этом смысле мысль есть феномен, мысль есть мысль, если она философская. Именно с такими мыслями имеет дело философ и в его лице как мыслителя философия.
Но мысль является и явлением идеи. С ней нам является, открывается путь в мир идей. Это мир духов, вечное царство бога. В этом смысле мысль не только придает смысл нашему существованию, она служит нашей спасительницей, ведет нас к богу. Если только в этом смысле понимать «намеренное, индуцированное безмыслие», которое практикуют на Востоке адепты мистики, вроде йогов, ведантистов, буддистов и прочие «мудрецы», включая наших монахов-исихастов, пребывающих в безмолвии. Что они делают? Они думают, чтобы не думать, пребывая в созерцании имперсонального абсолюта, пустоты, или находиться в сердечном молитвословии.
Да, за мыслью нечто или некто стоит. Это стоит идея, то есть, дух, который является нам в мысли. Но мысль не стоит у нас на дороге к идее, не мешает нам сообщаться с ней, ведь мысль есть явлении идеи, а идея есть сущность мысли. Конечно, если это мысль в философском смысле, а не очевидная глупость или скрытая иллюзия как соблазн не-бытия. Не является ли таким соблазном созерцание пустоты или безответного абсолюта?
Как у меня нет уверенности и в том, что бог доступен нам только в вере. Разумеется, люди пытаются спасаться от греха в боге верой. Это их право. Как и мое право спасаться от глупости, которую я понимаю в качестве греха разума мыслью. Мы часто впадаем в соблазн, в грех безмыслия, глупости и хитрости, которые не допустимы для разумного существа. Мысль помогает нам преодолеть такой соблазн.
Правда, могут сказать, что любопытство – это грех. Естественно, с точки зрения веры. Но мышление – это не любопытство, любовь к испытанию, а любовь к идее. И потом не мысль впадает в грех, а человек, который путается и одно принимает за другое. Мысль, если она явление идеи как идеального существа, духа, а не собственной фантазии, мечты или наведенного другим, обманщиком, обмана, наваждения, под их действием наивный человек может принять иллюзию за реальную сущность. Поэтому не мысль губит человека, а иллюзия. Мысль же спасает его в идеальной, наиреальнейшей реальности. Но скажут, что мысль вызывает сомнение, что противно вере и спасению. Сомнение полезно и продуктивно в отношении того, что не подтверждаемо фактом или не доказуемо самой же мыслью. Но это препятствие в мысли призывает ее преодолеть себя как противоречивое состояние сознания. Понятное дело, когда ты сомневаешься, то это опасно для веры, но благотворно для мысли, ибо тогда только она может распутать тебя и вывести на свет истины из тьмы заблуждения, путаницы. Разум, как и вера, имеет божественное, совершенное, идеальное происхождение. В этом смысле они реальные сущности, или, если использовать тезаурус (словарь) средневековой схоластики (католической или церковной школы мысли), сверхреальные (сюрреальные), наиреальнейшие.
Говоря о философии как любви к мудрости, мы говорим о том, что думаем о мире и о своем месте в нем, как мыслящем существе. Философия нам являет мир в мысли как сущее в целом, существующее, находящееся в бытии. Это мировое бытие и наше собственное место в нем (“da-sein”, это по-немецки говоря, как говорят немецкие философы) является предметом философии бытия или онтологии (от «онтос», что в перевоже на русский с греческого есть «бытие»). Но вот когда таким предметом становится уже не бытие в мысли, а мысль в бытии, как со-бытие бытия, в котором мысль и бытие со-принадлежат друг другу, сообщаются друг с другом, находятся вместе или друг под другом, друг над другом, то мы занимаемся уже философией познания (я называю это «философией мысли») или гносеологией. Есть еще научное обозначение такого занятия, как «эпистемология». Все это категории философии, имеющие греческое происхождение. Так «гнозис» - это знание, а «эпистема» - это, так сказать, научное, дискурсивное (рассудительное) или доказательное знание. Дело в том, что ученому человеку свойственна такая способность разума, как рассудок, которая схематизирует чувственные впечатления, находя в них нечто общее и выделяя его в некоторый абстракт, с которым уже можно работать мыслью отдельно, вне чувственного прилегания, выявляя причины и предвосхищая последствия впечатления.
Принято еще полагать разделом философии этику как практическую философию или философию воли, действия, поступка. В этом есть своя философская или диалектическая логика: логика чувства, логика мысли и логика воли. Мы непосредственно в опыте (эмпирически) чувствуем природу и думаем о ней как о реальном мире, доступном нашим чувствам в виде сущего. Мир как сущее в целом поддается уже теоретическим образом логике мысли. И, наконец, мы действуем в нем как сущее среди сущих практически сообразно логике воли. Мы можем еще выделить один практический или, как говорил, Аристотель аспект или момент в такой философской логике, когда будем иметь в виду чувство прекрасного и возвышенного уже не только в виде созерцания, любования красотой, но ее творения или рождения в ней, в красоте. Такую философию принято считать эстетикой со свойственной ей, по мысли Аристотеля, поэтическим отношением к реальности в качестве изготовления прекрасной предметности, шедевра. Работа же над собой как прекрасной индивидуальностью была собственно практическим, этическим занятием.
Для меня философская практика – это философское отношение к жизни, это то, что говорят: «относись ко всему философски», спокойно, отстраненно, как посторонний. Это, опять скажу, мое собственное толкование философского отношения к жизни в духе эллинистических философов, как стоиков или эпикурейцев, или даже афинских неоплатоников в виде атараксии или невозмутимости, которая и есть философское, а не религиозное утешение. В мире должно быть покойно, вроде «вечного покоя» на кладбище. Вот такое элегическое, утешительное отношение к жизни. Недаром Сократ у Платона (своего ученика) в диалогах с учениками напоминает, что философия есть медленное, спокойное приготовление к смерти, философское бытие к смерти, которым немецкий философ Мартин Хайдеггер в свойственной ему как немцу манере философское бытие к смерти есть бытие, страху подобное, отчаянная экзистенция.
Эстетика же есть философия созерцания как любования явлением идеи в идеале, в совершенстве красоты, изваянной в мысли в качестве смысла понятия красоты. Так эстетика становится творчеством мысли в пределе как в идеале (цели) понимания или понятии, исходя из идеи, интенции или интуиции ума (причины). Таким образом, мы видим умом не идею, но идеей, то есть, мыслим. Мы непосредственно видим глазами, чувствуем, чуем красоту как явление, воплощение того, что понимаем в мысли, - идею красоты.
Вот такие разделы или части философии, дорогие товарищи студенты, можно выделить в нашем разборе или анализе. Но, вообще-то, философия, настоящая философия, а не это учебное убожество, которое я представил вашему пристальному вниманию, неделима и составляет единое целое. Я же произвел такое искусственное расчленение не для садистского удовольствия, но единственно для того, чтобы вы по трупу философии познакомились с ее анатомией в нашей учебной кунсткамере. Прежде, когда философия еще дышала на ладан, ее можно было вскрывать только в экстренном случае, чтобы она не дала дуба. Но теперь, когда от нее остался только бездыханный труп, ее можно сколько угодно препарировать и разглядывать на загляденье, на радость любопытным студентам.
Так она примерно устроена, но каким образом она действует или испытывает, претерпевает воздействие своего пользователя? Речь теперь пойдет о философском методе или способе существования философии и философа как субъекта или деятеля философии. Я уже упомянул философское отношение к жизни. Чем оно продиктовано? Разумеется, смертью как возможностью всех других возможностей. Смерть – эта такая возможность, которая исключает все другие возможности. Перед ее лицом ты понимаешь, какие были у тебя возможности жизни. В этих возможностях и заключается смысл жизни. Что с ними необходимо сделать? Пока ты не умер, следует их реализовать, воплотить в действительность. Иначе для чего именно тебе, а не кому-то другому, жить? Так в отношении тебя стоит философский вопрос, точнее, ты ставишь себя на кон, под вопрос, спрашиваешь с себя. Это стояние под вопросом жизни и смерти пробуждает твое сознание, ты осознаешь, что являешься тем, кого нельзя никем заменить и кому-то другому решить за тебя Так занимаясь своего рода проклятыми или философскими вопросами, подобными этому, ты становишься личностью.
Действительная, действующая философия припирает человека к стенке, у которой он начинает плясать от волнения. Но следует успокоиться, взять себя в руки и увидеть себя со стороны, окликнуть себя: «Стань спокойно, чтобы выдержать всю тяжесть жизни, которая свалилась на тебя, и понять, что нужно тебе делать. Что делать? Следует снять с себя вину за то, что ты появился на белом свете. Как снять? Понять, в чем ты виноват. Ты виноват в том, что есть только возможность, возможность человека. Ты можешь быть человеком. Так стань им. Станешь – свободен, отдыхай на пенсии и умирай. Вот и вся человеческая судьба. Такое понимание человеческой жизни дает философия как одна из возможностей, стоящая за всеми прочими возможностями. Философия находится «за кадром». Она есть мышление без картинок. За это ее ругают как некоторую абстракцию.
Но настоящая философия не абстрактная, а чисто, идеально конкретная. Она касается тебя мыслью, которая скрыта в тебе. Ты скрываешь, закрываешь ее самим собой, своим Я. Философия гнездится в тебе, как в центре мироздания. И так в каждом. Поэтому ее центр везде, где есть человек, а периферия нигде, то есть, там, где нет человека. Поэтому тебе от нее не уйти. Твое бегство от нее подобно бегству от самого себя. Кого мы боимся больше всего? Конечно, самих себя. Мы боимся своего внутреннего врага, которым сами же и являемся. Мы можем быть, как все, не Я, а именно быть не-Я, как все, то есть, пустым местом. Зачем тогда мы есть? Чтобы быть ничтожеством, пустым местом?!
Конкретность философии находится в мысли. Мысль конкретна, если связана с другой мыслью и так далее непрерывной цепью размышления, медитации. Вот эта непрерывность мышления в мысли и есть то, чем является бесконечное славословие правоверным бога в раю.
Эта лекция вводная. Мы делаем первый шаг в мир философии. Его можно уподобить пробуждению от сна безмыслия. Будит наше Я мысль о том, что я есть Я. Я есть и не-Я, но это то не-Я, которое находится в шаге от Я. Такой шаг мы назовем «философским». Как мы обычно просыпаемся от сна, так и мы шагая широко философски будем пробуждаться в мысли, будем достигать состояния боддхи, состояние пробуждения сознания в мысли от безмыслия, следуя в этом Будде, которого, кстати, за это и прозвали «Буддой», то есть, «Пробужденным». Настоящее его имя «Сиддхартха» («Податель всяческих благ» или «Приносящий добро»). Кто приносит добро? Надо разуметь, что бог. Это бог тебя будит не спать, но быть человеком. Будь не как все, не стадом, а пастухом, самим собой. Но быть самим собой, это значит понимать не только себя, но и всех, как самого себя, как Я. Это понимать, что Я есть не только у тебя, но и у всех, но не все, как ты, знают, что у них есть Я. Вот эти, не знающие, чего не знают? Не знают того, что не только у них есть Я. Но для того, чтобы быть Я, не следует сливать себя, сливаться с другими. Сливаться с другими, жить стадом легче, чем быть самим собой. Ведь в этом случае придется отвечать самому себе за все, что ты ни сделал, не имея возможности свалить вину на другого, который подвернулся под руку, шикать и показывать на него пальцем. Вот для чего следует заниматься философией. Свобода обязывает быть ответственным. Для философии это, прежде всего, ответственность перед самим собой, свобода в мыслях, свободомыслие, без которого философия просто невозможна. Но где вы видели ныне свободу в мыслях, когда наше бедное и несчастное сознание начинают оцифровывать информацией слуги известно кого. Это только начало. Впереди нас ждут еще более тяжелые времена рабского существования уже не только в рабочее время, но и в свободное время, чего не было даже при рабовладельческом строе. Для нас отдых будет работой. В таком случае какое же это свободное время? Свободное от чего? От свободы. Свободное для чего? Для рабства. И все почему? Потому что целью общественного развития является превращение работы из удовлетворения потребности в саму потребность. Необходимо выработать у нас потребность в рабстве, чтобы мы хотели и мечтали быть рабами и работать на других.
Но если бы мы были мыслящими существами, то поняли бы, что целью общественного развития человека является не работа, а творчество, творение самого человека. Это и есть реальный гуманизм. Творчество есть цель развития. В творчестве мы совершенствуемся, становимся лучше. Бог сотворил нас хорошими для чего? Для того, чтобы мы походили на него. Чем? Конечно, творчеством. Но лучшее враг хорошего. И так хорошо, но лучше сделать самому. Вот что скрыл бог от всех, чтобы все рано или поздно догадались сами. В этом смысле творчество лучше рабства, рабского служения неизвестно кому. Бог не хочет видеть в нас рабов. Поэтому он и не показывается, чтобы не видеть нас такими. Будь таким, как я. Но этого бог не сказал. Сам человек должен был догадаться. Для этого бог запретил человеку питаться с древа познания добра и зла, но повелел питаться только с древа жизни. То есть, жить, но не думать. Это образ жизни кого? Кого ли? Может быть, чего? Ну, уж точно не духа. Тогда кого? Естественно, животного, которое не разумеет, как живет. Чтобы подставить человека дьявол опередил его и подсказал Еве соблазнить Адама сорвать плод с древа познания добра и зла. Человек был не готов вкусить такой плод и не отравиться им как плодом соблазна. Он должен был сам додуматься до этого. Но дьявол сбил его с толку, пообещав то, что они, Адам и Ева, будут как боги. Они то поняли его так, что будут сами принимать решение и жить в свое удовольствие. Но оказалось так, что воля без ума - это не одно удовольствие, но и неудовольствие тоже. Вот этим неудовольствием и покарал их господь, чтобы они, эти бестолковые люди, понимали, что творят. Но люди, хоть кол им на голове теши, до сих пор не разумеют этого.
Вот для того, чтобы они понимали, что творят, и самые разумные из них сотворили философию. Дьявол же как враг рода человеческого, возненавидевший реального человека по причине своей идиллической призрачности, и соблазнил человека тем, что он сам должен был открыть в себе, - идеальное измерение. Это измерение открывается в чистом, идеальном виде именно в философии как мысль, как размышление. Ты сначала подумай, прежде чем что-то делать, а стоит ли? Может быть, и не стоило такому болвану, как человеку, открывать ящик Пандоры, срывать плод познания добра и зла. Вот так бы и пребывал он до сих пор в земном раю животного и растительного существования.
С таким вопросом обращается философия к нему. Теперь понятно, дорогие товарищи студенты, что такое философия? Она, по меньшей мере, не плодит умников, как это делает иная специализированная наука. Вот эти умники-специалисты и мнят себя знатоками. Тут не лишне вспомнить Сократа как учителя философа Платона. Он говорил, что знает, что ничего не знает. Многие не знают и этого. Кого он имел в виду? Таких же, как и он, софистов, которых народ и власть принимали за знатоков или, того хуже, за мудрецов (слово «софист» в греческом языке производно от слова «софос», то есть, мудрец). Это были платные учителя мудрости или ученые интеллигенты. «Чтоб им пусто было», - так о них думал Сократ. Сократ, в отличие от прочих софистов, брал лишь символическую плату, плату «на словах» со своих учеников, понимая, что учит их знанию того, что они не знают. Софисты же, как и современные ученые учителя, так сказать, «просветители», учили тому, что знали. Что же они знали? Они хорошо знали, как из знания «доить» бабло, точнее, как с помощью знания собирать деньги с наивных простаков. Ведь с того древнего времени до сих пор за все, хорошее и плохое, чем соблазнил нас дьявол, следует платить. Эта плата идет в карман не богу, а дьяволу. Рабы работают не на бога, а на дьявола. Творят же с понимаем для бога, как для себя.
Что нам остается делать? С учетом того, что этот мир все равно погибнет, ибо будет конец света, нам следует жить настоящим днем. Ведь бог придет, как тать в ночи, когда его никто не ждет и все нормальные люди спят. Следует не спать, а быть пробужденным и ждать конца света. Но как ждать? Творя добро, то есть, превращая рабский труд в творческое деяние. Это как еще посмотреть на него, на этот труд. Если с пониманием, то и в рабском труде можно найти отдушину для души. Главное, чтобы он не мешал беседе души с самой собой. Когда нас полностью оцифруют и мы превратимся в полноценных роботов, ходячий «искусственный интеллект», вот тогда мы перестанем переживать свое рабское состояние и предоставим своей душе заниматься не нами, несчастными, а самой собой. Это легко понять, если представить такую ситуацию: ты занят тупым, монотонным, многократно повторяющимся трудом, например, преподавателя или педагога, но в мыслях, в душе, в сознании ты живешь в это время интересной, идеальной жизнью. И это хорошо, ибо такая нервная работа, как труд учителя, и должна быть тупой, чтобы учитель вовремя успокоился, отключился, бубня свое школьное знание и не «доставал» учеников. Иначе можно «ушатать», почем зря, до неприятия молодой, неокрепший организм подрастающего поколения.
И все же я еще не все сказал о философском методе. Давайте, уважаемые товарищи студенты, вернемся к нему за пониманием. Этот метод есть диалектика, а диалектика есть ближайший род той работы, которой я занят. Конечно, я занят не диалектикой, а тем, что трудно объяснить словами. В таком случае диалектика может служить примерным в смысле приблизительным, наглядным, разумеется, не для глаз, а для ума образом мысли того, чем я занят в размышлении. Поэтому свою работу мысли я буду переводить на язык или логос диалектики (диалектическую логику), чтобы быть в некотором, правда, в минимальном, но все же возможном, размере быть понятным вам. Если бы вы были мыслителями, то могли бы сами, уже самостоятельно понять, во всяком случае, истолковать в своем духе (по идее) мои мысли. В качестве же студентов и прочих обучающихся субъектов (магистрантов, аспирантов, соискателей) вам трудно будет это сделать. Поэтому я сделаю такой перевод, конвертацию за вас, представив себя в качестве подопытного студента. На мне, учителе, как на симуляции ученика вы можете попробовать почувствовать на вкус философию. Таким образом можно попытаться вам привить, а вам выработать философский вкус.
Разумеется, чтобы отвести беду в виде экзамена, я вынужден буду дрессировать вас на тестовые задания (куда вам без них в наш век массового тестирования на вшивость, на специализацию; только эта специализация в случае философской компетенции будет специализацией целиком, в общем, то есть, вокруг и около, так сказать, “about”) и учебные, не философские вопросы. Естественно, можно было обойтись и без них, но только в обществе мысли и даже знания, но никак не обществе информации.
Так вот эта самая пресловутая диалектика, на которую чуть не молились так называемые «философские ученые» в советское время. Диалектика, конечно, полезная вещь для тех, кто не умеет думать. Она помогает принять роды мысли у тех, кто не может мыслить сам. В этом качестве она есть своего рода повитуха, акушерка мысли. Как говорят учителя мысли, которые таким образом появились на свет идей с помощью своих учителей, можно начать философствовать в поисках живых противоречий, которые возникают по необходимости, когда ты в мысли сводишь в одно то, что естественно противостоит друг другу.
Для примера возьмем такое противопоставление, как «умный – дурак». Когда у тебя может появиться мысль, когда ты сам почувствуешь себя дураком, перерождающимся в умного. В философии все можно понять, только став мысленно всем. В результате можно получить живое противоречие в лице умного дурака или, умного до дурноты, то есть, (дурного) умника. Что такое умный дурак? Риторически, как игра слов, это оксюморон, вроде «горячего снега» в качестве нонсенса, бессмыслицы. Но и бессмыслица тоже имеет свой смысл. В данном случае если такой оксюморон выведен Юрием Бондаревым в заглавие романа «Горячий снег», он означает тот снег, что плавится, испаряется, горит в бою. Это своего рода символ войны, его метафора.
Но нас интересует уже не литературный символ, а философский смысл того, что значит быть «умным дураком». Вы, уважаемые товарищи студенты, никогда не были в роли умного дурака? Ты дурак (это я про себя), но умный… дурак. Этим все сказано. Трудно что добавить, чтобы до конца понять. Конечно, можно сразу истолковать это так, что человек понимает, как сделать, но делает не так, как понимает, и даже больше, - делает прямо наоборот, чем понимает. Почему? Ну, потому, что дурак. Есть такие философы. Вот он все понимает, философски относится к жизни в мысли, но в самой жизни вне мысли делает против мысли. И почему? Ну, потому что он живет не только мыслью, умом, но и телом. Здесь можно вспомнить апостола, говорящего в одном из своих посланий, что в человеке есть два закона: закон духа и закон плоти. Поэтому у духовного человека «несчастное сознание», ибо он не забывает о духе, живя в теле. Этот философ хоть не врет. Он может быть циником, киником, то есть, собачьим, натуральным философом.
Есть и другие философы. Это умники, софисты, лицемеры или фарисеи. Такие философы не в жизни, а только на кафедре, за кафедрой. В жизни они филистеры, обыватели. Таким Маркс считал Гегеля. Диалектики Маркс учился по Гегелю. Но в жизни он нашел ей обратное применение, чем Гегель. Если Гегель все выводил из мысли, начиная с мысли о бытии как становлении не-бытия бытием, то Маркс все в мысли выводил из бытия. Это «все» он брал в отношении к человеку и понимал все, как то, что есть, в общем, в общественном роде, вроде общественного бытия. У него выходило так, что общественное бытие определяет общественное сознание. Поэтому истина того, что говорят фарисеи или филистеры за кафедрой, есть то, что они делают вне кафедры. Такого рода умники и есть живое ходячее противоречие. Они противоречат, говорят противное в словах тому, что сами делают.
Если натуральный философ является умным дураком потому, что он не всегда думает в жизни, то умник или умник до дурноты продолжает думать, когда делает не то, что думает. Поэтому то, что он думает, не стоит и выеденного яйца.
Но диалектика не только разделяет, но и соединяет разделенное, в противоположном находит единое. Что едино умнику и дураку, который у себя на уме, ум. Он примиряет дурака с умником, только в разной степени является в их лице, в различных формах своего воплощения, которые можно иерархически выстроить друг относительно друга. Так дурак умен только у себя в голове, а умник умен в умах, в головах глупцов. Синтез заключается в том, что умный человек не должен пребывать в недоумении, но и чересчур быть умным, то есть, умным за чужой счет, тоже не стоит, ибо это стоит больше, чем надо, а надо в самый раз, в меру, то есть, в разум. У каждого своя мера ума, у недоумка, умного дурака она тоже своя, недоумочная. Умный дурак односторонний. Там, в этой односторонности, он сливается, совпадает с умником, ведь противоположности в пределе совпадают, есть одно и то же.
Умный дурак односторонний. Там, в этой односторонности, он сливается, совпадает с умником, ведь противоположности в пределе совпадают, есть одно и то же. Не зря говорят, что дурень умками богат. Это так говорят про умного дурака, простота которого хуже воровства. Так про умника не скажут, ибо умник, он же интеллигент, живет чужим умом. Многие культурные люди живут так, не своим умом, а умом культуры, как накоплением ума других. Умник собирает с мира по нитке, по стрингу, по пылинке, по праху мысли сплавляет себе на цельное ядро как чистый изумруд мысли. Он, с легкой руки Германа Гессе, есть «игрок в бисер» культуры. Философия есть игра в свои, а не в чужие ворота.
Есть ли в этом движении от положения (тезиса) дурака как наивного человека, доверчивого к словам другого человека к противо-положению (антитезису) умника, который уже никому не верит и во всем сомневается, некоторый прогресс? Конечно, есть первое положение является непосредственным, но ограниченным, неполным. Второе положение есть отрицание первого, наполнение умника зарядом отрицания. Оно опосредствовано сомнением. Но в нем нет еще полноты самого сомнения. Это сомнение во всем, но только не в сомнении. Я знаю все, то есть, знаю, что одно стоит другого. Шагом вперед по отношению к такому отрицанию должно стать отрицание самого же отрицания, то есть, сомнение в самом сомнении. Когда оно есть, то есть ему прямо противоположное – несомненность, несомненность сомнения как того, что уже преодолено в нем самом, само себя в себе собой «сняло» в утверждении существования сомневающегося, то есть, мыслящего. Так умник ограничивает ум самим собой, находит свою меру ума. Собрав себя в уме, он успокаивается, примиряется со своим умом и прекращает быть дураком, становится умным, во всяком случае, поумневшим.
Так мы имеем линию развития от менее умной формы к более умной форме воплощения ума в лице умного дурака и умника, и через них как простое утверждение и его отрицание переход к отрицанию самого отрицания простого утверждения, а от него к сложному утверждению, прошедшему опыт отрицания и «снявшему» его в себе. В итоге мы достигли предела развития на первой стадии или цикле развития до уровня сущности первого порядка. Здесь одновременно есть круг в утверждении и прямая развития от глупости дурака через разумное сомнение к мудрому сосредоточению разума, синтезированию меры, соразмерности глупости и хитрости или мудрствования в самой разумности.
Для иллюстрации обращусь опять к тому же самому библейскому сюжету истории Адама и Евы в бытность их пребывания в раю. Бог специально запретил им не рвать плод с древа познания добра и зла, зная, что запрет вызовет в незрелом сознании своих творений естественное желание его нарушить. Вот если бы он не запретил этого сделать, то они и не подумали нарушить запрет. Однако они сами должны были на это решиться. Такое решение могло породить в них сознание самим определить свою судьбу. Если бы так и произошло, как задумал бог, то они стали бы действительно свободными и понесли заслуженную кару за содеянное. У них появилось бы чувство ответственности за то, что они наделали. Таким образом, они сами извлекли бы урок из ошибки в жизни в земном раю, где есть место только живым существам, но не разумным. В противном случае Адам и Ева остались бы вечно в животном состоянии. Но они не сделали ни того, ни другого, потому что в то, что задумал бог вмешался дьявол. ОН соблазнил неразумных детей божьих, и они так и не успели сами нарушить запрет, а нарушили по наущению дьявола, подсказавшего им, что они будут как боги. Вот они и совершили грех. Это был грех непослушания. Они не послушались бога, но послушались дьявола. То есть, дважды согрешили, не став от этого умнее.
Напротив, они попали в глупое, двусмысленное положение, из которого их вывел бог, Он понял, что они так и не поняли того, что такое работа над собственными ошибками. Что сделал бог? Он выгнал из земного рая животного состояния. Что им оставалась делать вне рая? Так жизнь учит, набивая шишки на лбу, тех, кто отказывается от безопасной помощи бога. Если бы человек до всего доходил умом сам, то он был бы готов встретиться с богом. Человек говорит с богом, но бог молчит и не показывается. Почему? Потому что человек не знает бога. Если бы человек знал бога, то увидел бы его. Отсутствие знания бога восполняется его почитанием. Человек верит в бога как в господина слуга, во всем полагающийся на господина. Но бог не заслуживает такого отношения. Он желает видеть в человеке не раба, но друга. Чтобы принять в себя обратно то, что он выделил из себя, сотворил нечто другое. Однако человек еще не готов к такой долгожданной встрече. Он не дорос еще своим сознанием.
Что это за сознание? Это сознание того, что весь мир есть предмет человеческой мысли, в которой появляется мир как создание человека. Мир есть предмет философии. Философское отношение к нему человека является смыслом, который скрывается в его сознание. Философский смысл открывается только самому человеку как субъекту мира. Человек есть центр того мира, который раскрывается в его сознании. Таким является каждый человек, как только он задумывается. В итоге такой центр располагается везде, а его мировая периферия нигде. Бесконечность мира становится доступна человеку в мысли.
Другим названием философии является «метафизика». Это наименование говорит больше, чем обычное словоупотребление философии как «философии». Оно буквально означает то, что находится «за физикой». Такое название философии вошло в словсеный оборот после того, как любитель Аристотеля Адронник Родосский, живший в первом веке до нашей эры, раскопал собрание трудов Аристотеля в мусорной куче и составил их перечень, в котором за книгами по физике поставил книги по философии.
Если физика есть наука о вещах подвижных, то метафизика есть наука (в греческом толковании науки как эпистемы или знания) о покоящихся причинах и началах вещей. Теория начал и есть метафизика. Теория – это умудренное или вдумчивое созерцание, то же самое, что умозрение – зрение умом. Занимаясь метафизикой, ты созерцаешь, наблюдаешь мир в сознании, будучи в мире в качестве сущего среди сущих в целом. Помимо собственно метафизического или теоретического отношения к миру, философия демонстрирует еще практическое или этическое отношение уже к себе и себе подобным и поэтическое или эстетическое, чувственное отношение к прекрасной предметности в качестве предмета изготовления, творения и любования.
Философия появилась на свет не как подражание магии, но как ее симуляция, подмена практики использования сознания наивных людей в своих корыстных интересах теорий незаинтересованного наблюдения за тем, что происходит с собственным сознанием. Она взяла у мифа как описания манипуляции состояниями человеческого сознания невидимого, выдаваемого за состояния самой природы как видимого (видимо-невидимо), саму форму мистификации видеть за видимым невидимое, но уже в собственном содержании мысли как чувственное представлять в виде сверхчувственного. То есть, находить за явлением скрытую чтойность или сущность. Эта сущность есть то, что является.
Что же является в мысли? Сама мысль является в слове в виде (в идеи) смысла, который понимает. Чтобы понять смысл слова как явления мысли, необходимо находиться в идее, то есть, доводить свое понимание до необходимого предела или понятия. Этот предел есть константа понимания или идеал в свете идеи как истины или того, что есть (бытия), а не только видится или кажется, мнится в качестве мнения, в качестве того, что мне принадлежит, имеется в виду, имеет имя. Мнение есть описание того, что имеет имя.
Прежде я преподавал философию, подавая ее вам, уважаемые господа-товарищи студенты, под соусом истории развития человеческого сознания, переходящего в ходе развития путь жизни, свойственный любому нормальному человеку: от наивного, ребяческого, идиотского, чувственного состояния (так называемое «воспитания чувств») через взрослое, классическое, серьезное, уже опосредствованное мыслью (логосом) состоянию («воспитанию характера» или личности) к ироническому, опытному, пожилому состоянию («воспитанию ума») собственно состоявшегося человека.
Ныне же я вынужден под диктовку информационно укомплектованных специалистов нести вам не мысль со светом знания, которую не могут вынести вычислители, потому что мысль не считывается, а творится, но информацию о философии ввиду сокращения часов на философию и увлечения нетрадиционной ориентацией современных людей не на мышление, а на калькуляцию, вроде того, как «давайте, ребята, сядем и посчитаем, из чего состоит философия, из каких частей-деталей-отраслей». Это уже не история, а техническая эксплуатация философии, пост-история статических состояний механизма мертвого сознания, который приводится в движение путем (методом) толчка и тыка пальцем по клавишам «да» (1) или «нет» (0). Это философия «тык-мык» («философия на мелких местах» и коротких сообщений). Прошу вас, дорогие товарищи студенты, не путать меня с такой философией мычания, ржания, гавканья, мяуканья, кваканья и философского свиста. Я вам не киник, чтобы издавать утробные звуки философии. Моя философия есть метафизика внятного понимания.
В последнее время у меня естественно возникает желание взглянуть вашими глазами на мир и самих себя. Мне интересно узнать, как вы, господа-товарищи студенты, думаете, если думаете, вообще. Нет я не могу отказать вам, как разумным существам, в праве думать. У вас по определению есть такое право. Но пользуетесь ли вы им? Я надеюсь, допускаю, что пользуетесь, вероятно, случайно или, все же, не случайно, а закономерно, по необходимости? Кто вас знает. Знаете, наверное, вы. Я, например, пользуюсь этим правом мыслить, как возможностью быть. Для меня возможность мыслить является возможностью быть.
Я могу быть человеком в мысли. Мне трудно быть человеком еще в чем-нибудь еще, только, может быть, еще в слове про себя и при записывании, в письме. В разговоре, в общении с людьми, с публикой мне труднее быть человеком. Дело не в том, что я так привык жить, а в том, что мыслить для меня является все еще возможностью, той свободой мысли, когда я могу мыслить и могу одновременно не мыслить. Это свобода как для мысли, так и не для мысли. Я думаю, то еще не стал обреченным на мысль, когда не могу уже не мыслить и когда мысль стала для меня потребностью, необходимостью. Это наша расплата за то, что мы свободны, может быть другими. Но могу ли я еще быть таким, как те из вас, кто не думает, а верит, знает, чувствует? Да, я тоже верю, знаю, чувствую вместе с мыслью, но делаю ли это помимо мысли? Это еще тот вопрос. Я думаю, что чувствую, знаю и верю. Как мне отмыслить другие способы (модусы) существования в мире?
Другой вопрос, который тревожит меня, - это вопрос о том, существа мысли – идеи – могут ли не мыслить, если их бытие есть мышление. Для них быть – значит существовать. Они думают по необходимости. Это духи, ддляя которых мыслить, это дышать, существовать. Это у нас действует канон (правило) жизни: «Пока дышу – надеюсь». У них другое правило жизни: «Пока дышу, есть – мыслю». Или я ошибаюсь? И духи думают не сами по себе, а в отношении к нам, чтобы общаться, сообщаться с нами? Может быть, они делают так, что мы думаем, а на самом деле они думают за нас, как наши души в нас?
Кто я такой? Может быть, дух, который забыл себя и подумал, что он есть я? Вот я смотрю на себя в зеркало, но я ли смотрю в него и вижу себя? Конечно, я не хочу сказать, как говорил Ницше о бездну. Помните его предположение о том, что на человека, смотрящего в бездну, смотрит сама бездна, заглядывает в него, Кто бездна то? Не ты ли сам? Страх, да и только. Так и с зеркалом. Ты ли смотришь в зеркало? Может зеркало смотрит в тебя? Зеркало здесь образ. Образ чего или кого? Образ сознания.
Сознание – это душа? Или душа – это тайна сознания, то, что скрывается в нем. Кто в м скрывается? Дух? Или ты сам? Вот какие вопросы стучатся тебе в голову, когда ты мыслишь, что думаешь. Или думаешь, что мыслишь? Таким образом здесь я поймал корову за рога, то есть, понял, что, когда мы говорим, что мы думаем, что мыслим, имеется в виду уверенность в этом, но она не обоснована, как в обратном случае, когда мы мыслим, что думаем. Во втором случае мыслить – значит однозначно знать. В первом же случае с думой мы имеем дело с мыслью двусмысленно: то ли знаем, то ли мним, что мыслим. Мы не знаем точно, мысли ли? Вот почему мы философа называем мыслителем, а не думателя, ибо мыслитель знает, что думает, философствует. Думатель же думает, что мыслит. Но мыслит ли он или только думает об этом? Вот такой пассаж мысли к вашему размышлению, дорогие господа-товарищи студенты.
Знаете, дамы и господа, верно ли говорят философы о том, что это они мыслят, а все остальные думают? Как вы думаете? То-то!
И последнее. На десерт, для развлечения можно разобрать разницу между глупцом, хитрецом и умником (или мудрецом). Глупец оправдывает существование хитреца. Почему его не обмануть, если он глупый. Так оправдывает свою хитрость, обман хитрец. Может ли хитрый обмануть умного? Может, если умный сам обманывает себя. Зачем он делает это? Затем, что ум в живом виде встречается редко, поэтому умному человеку одиноко среди глупых людей, ибо глупые, наивные люди встречаются чаще. Кто является наивным человеком? Кто живет не умом, а чувством. Он не сомневается, а доверяет чужому уму, потому что собственный не имеет, вернее, он у него не развит, существуя только в виде чувства. Вот для таких людей мнение начальства - указание к действию. В этом случае имеет смысл поговорка начальников: «Начальник умный, подчиненный дурак». Поэтому начальство, которое составляет целый легион хитрецов, так не любит умного человека. Его не обмануть, если только он не интеллигент, занимающийся самообманом. Интеллектуал, в отличие от интеллигента, не склонен к самообману; он не тешит себя иллюзией, что все люди хорошие. Интеллектуал не доверяет, а сомневается. Начальство тоже не доверяет, но проверяет подчиненных на ум, как на вшивость. Ум для хитреца так же опасен, как для солдата вошь: от нее можно самому заразиться и заразить окружающих.
Если ты умный, то не можешь уже обманывать, хитрить, потому что полагаешь это действие ниже своего достоинства. Ведь достоинство ума заключается в том, чтобы каждому воздавать по заслугам, держать гармонию как логос, порядок мира, жизни, которая в противном случае оборачивается, как оборотень, в хаос, в беспорядок. Если мир разумен, то он в порядке и есть не хаос, а космос. Если космос логичен, то хаос алогичен, абсурден. В логосе есть смысл, в хаосе есть бессмыслица.
Нормальный человек разумен по ситуации. Он приспособленец. Если нужно быть глупым, быть рабом, он будет им. Если следует быть умником, интеллигентом или интеллектуалом он и им будет. Если придется обмануть человека, он пойдет и на хитрость. Это в порядке вещей. Разумность обычного, нормального человека выражается в том, что он всегда знает, кто он: глупец, хитрец или умник, то есть, мудрец. Смотря по обстоятельствам.
Поэтому не надо ни человека, ни народ в целом идеализировать. Народ тоже с половинки на серединку бывает не так прост, наивен, как прикидывается. Раб лукав в той же мере, в какой господин коварен. Лукавство об беса, от сатаны, а коварство от дьявола. Умному человеку следует сторониться и тех, и других, и водить дружбу с такими же умными существами (не обязательно людьми), как и он сам, а не с народом и с начальством. Лучше быть с Буддой или с Иисусом в душе, чем в обществе с подобными персонажами. Продадут и подставят не за понюшку табака.
Английские ученые сделали открытие, что есть люди с принципами. Врут. Они, конечно, есть, но как исключение из правил, из закона. Поэтому такие люди находятся вне закона. Они преступники против самих себя. Принципиальный человек является идеалистом. Он живет другим миром, идеальным, но находится в нашем «подлом мире». Поэтому он сам обманывает себя, а тем самым образом обманывает и окружающих, теша их надеждой на то, что есть лучшая жизнь, чем эта, одна-единственная. Может быть, она и была, когда-то, когда нас, человеческого капитала, не было. Иные возразят и начнут ругать меня, что не прав, что они думают не только о бабле, но и о ценностях. Правильно, вы думаете о ценностях. Ведь бабло – это ценность, и чем его больше, тем больше ценностей у вас. Вот такой ценностью стала теперь информация, которую, как, впрочем, и знание, легко оцифровать и конвертировать в бабло. Слава богу, что вы не можете оцифровать и обаблить мысль.