В кабинет к заместителю начальника управления внутренних дел по следствию зашёл следователь Андрей Мозырко и прямо с порога заявил:
– Анна Львовна, подследственный Куренной отказался давать показания – требует вас.
– Это кто ж такой, напомни фабулу дела.
– А это так называемый альфонс, который у одной из своих пассий увёл золотую цепочку, и та заявила на него.
– А больше он ничего не требует? Кофе на нары и сигару в зубы, например?
От стопки дел в коричневых картонных папках с завязками оторвалась сидящая за столом женщина в тёмно-синей форме полковника милиции. Зеленоглазая, с небрежно заколотыми на затылке тёмно-каштановыми волнистыми волосами, небольшой родинкой над верхней губой, она была очень привлекательна. Улыбнувшись собственной остроте, она встала из-за стола и прошла в угол кабинета, где на тумбочке стоял электрочайник и графин с водой. Стройная, в идеально подогнанном мундире, в тёмно-синих на высоких каблуках кожаных туфлях с красными бантиками спереди, которые выгодно гармонировали с красными нашивками на отворотах-бортах мундира, она выглядела очень эффектно, и подчинённый невольно залюбовался своей начальницей. Достав из тумбочки бутылку минеральной воды, та, налив четверть стакана и идя опять к рабочему столу, повернулась к Мозырко:
– А чего это вдруг взбунтовался этот альфонс-крадун? Какая ему разница, кто будет снимать с него показания?
– Да не знаю я, Анна Львовна. Упёрся, как бык, и всё тут. Уже дважды его приводили ко мне, и оба раза он отказывался говорить. А дело мне списано, а у меня их стопка повыше вашей и сроки поджимают.
Начальница, выслушав подчинённого, приняла решение:
– Ладно, Андрей, давай его дело. Я ему покажу, как сроки срывать чесным ментам, – заулыбалась, кладя папку поверх своей стопки. – Завтра я буду в следственном изоляторе по другим делам, заодно посмотрю и это.
Назавтра утром в изоляторе временного содержания подследственных, когда в допросную открылась дверь, начальник следствия увидела как за коренастым капитаном внутренней службы, который возглавлял здесь оперативную часть, показался атлет почти двухметрового роста. Идущего за ним конвойного полковник разглядела только после того, как подследственный шагнул в сторону привинченной к полу табуретки.
– Снимите с него наручники и оставьте нас.
– Анна Львовна, товарищ полковник, да вы на этого верзилу гляньте – нас вдвоём из-за него не видно, – попробовал возмутиться беспечностью начальницы оперативник.
– Иди, работай, капитан, а конвойный пусть за дверью подождёт, – тоном, не терпящим возражений, заявила «товарищ полковник» и пригласила подследственного присесть на табуретку, которую предусмотрительный капитан, уходя, машинально попробовал стронуть с места ногой. На всякий случай.
После того, как конвойный снял с «крадуна» наручники и вместе с капитаном-оперативником вышел из помещения, в нём воцарилась тишина: начальник следствия просматривала дело, а его фигурант в это время внимательно её разглядывал. Сидящая за столом женщина была в форме, которая ей очень шла. На спинке стула был наброшен светлый гражданский плащ. Видно, передвигаясь по городу, она не хотела привлекать к себе внимания. Сдвинув тонкие соболиные брови к переносице, она некоторое время, не поднимая головы, внимательно листала-читала некоторые подшитые в папку листы. Из дела, которое лежало перед ней, следовало, что Анатолий Куренной, так звали подследственного, воевал в Афганистане, был в плену у талибов, бежал, а, буквально сразу после возвращения домой с войны, попал на скамью подсудимых. Будучи осужденным, отбывал четыре года наказания за жестокое избиение некоего гражданина Сысоева, причинив тому серьёзное повреждение детородного органа. Не женат. 38 лет. Работает охранником на вещевом рынке.
Прочитав всё это, полковник недоуменно подняла голову от папки, которую она видела впервые. Очевидно, пока она была в отпуске, это дело в производство подчинённым расписывал её заместитель, а вчера она так и не удосужилась ознакомиться с содержимым папки, посчитав дело пустяшным. Анна Львовна внимательно посмотрела на сидящего перед ней мужчину. Что за фрукт? И почему альфонс, если он работает? Такой плен пройти и живым вернуться, чтобы тут же загреметь на нары? И повреждения человеку нанёс уж очень специфические. А какая-то дрянная цепочка? Зачем она ему понадобилась? Чтобы снова загреметь в места не столь отдалённые? Что-то тут было не так. Глаза следователя наткнулись на пристальный взгляд из-под насупленных бровей подследственного и заставили внутренне вздрогнуть: глаза мужчины были нереально синими, опасными, однако, ей показалось, что они где-то на самом дне были с осадком какой-то затаённой боли и безмерной тоски. Ей даже показалось, что он вот-вот завоет. На какую-то долю секунды, потеряв от его волчьего взгляда над собой контроль, Анна Львовна машинально отправила выбившуюся прядь волос за ухо. Сглотнув слюну, она восстановила на своём лице милицейскую маску и ровным голосом спросила совершенно не о том, о чём хотела спросить:
– А почему только цепочку? Там, что – больше ничего не было?
– Отчего же не было, было и достаточно много всего. И сейчас есть, – небрежно и как-то нехотя ответил верзила.
Она, снова взглянув на сидящего перед ней мужчину уже мельком, отметила про себя, что он очень красив, и даже мужественен. Очевидно из-за седины, которая, словно паутина покрывала всю его голову. И это в тридцать восемь? Несмотря на проведённые в следственном изоляторе дни, выглядел он очень даже ничего: был чисто выбрит, в чёрном пуловере и чёрных штанах с накладными карманами. Отметила она на его ногах и кожаные кроссовки на липах, а не со шнурками, которые отбирали при посадке. Видно было, что перед ней тёртый калач и нахождение в этом заведении его нисколько не напрягало. Вспомнила, что подследственный несколько месяцев находился в «зиндане» у талибов – так называли глубокую яму-тюрьму в земле, накрытую сверху решёткой её сидельцы. Анна Львовна встречалась с людьми, прошедшими такой ад, и представляла что это такое. Так что изолятор против «зиндана» был просто санаторием для такого, как сидящий напротив неё мужчина.
– А что ж так?
– Так я и не крал, она сама мне подарила, а когда я ей сказал, что больше не приду, она закатила истерику, а потом накатала ту заяву. Ладно, что хоть цепуху навесила, а ведь могла и изнасилование пришить, – заулыбался вдруг подследственный, лицо которого вдруг перестало быть таким суровым и даже угрожающим и приобрело совсем иную привлекательность.
– А вам не стыдно жить за счёт женщин, такому лбу здоровенному?
– Так я ведь не виноват, что они сами мне на шею вешаются.
– Так уж и вешаются?
– В прямом смысле слова.
– А без ёрничества и пустой похвальбы, как дошли до жизни такой?
– А вам интересно?
– Как следователю – да.
– А как женщине?
– А где вы видите женщину?
– А, ну да. Какая вы женщина. Вы – мент в юбке и при погонах
– Попрошу не выражаться, а то я вам не банальную кражу пришью, а оскорбление должностного лица при исполнении.
– Так уж и пришьёшь? А, по-моему, ты не способна на подлянку, как некоторые твои коллеги. Я про тебя наслышан и кое-что знаю. Например, что ты давно разведена и у тебя сын служит сейчас в армии, что ты ни с кем не встречаешься, потому что, несмотря на то, что ты работаешь в окружении мужчин, ты ни в ком из них не видишь своего – единственного. Что, в точку попал? Не удивляйся – я, можно сказать, знаток человеческих душ. Вот, хотел на тебя вблизи посмотреть, товарищ полковник. А про себя я тебе расскажу при другой встрече и в другом месте, – вдруг, резко перейдя на «ты» и как-то оживившись, заявил Куренной.
«Товарищ полковник» всё это время, молча, слушала сидящего напротив её мужчину-подследственного с удивлённо поднятыми бровями и распахнутыми глазами, как бы спрашивая: это что за фамильярность такая? А когда тот закончил свою тираду, тут же машинально тоже перешла на «ты».
– Во-первых, я тебе не товарищ. Во-вторых, а ты уверен, что она состоится? Ты ведь запросто можешь сесть за эту несчастную цепочку.
– Да я завтра же выйду отсюда.
– Это как?
– А завтра у тебя на столе будет лежать другая заява от той цыпочки, что она её нашла, и не имеет ко мне никаких претензий.
– А зачем нужен был весь этот цирк?
– Так скучно стало жить, аж, зубы ломило.
– А теперь не скучно?
– Теперь – нет! – загадочно улыбаясь, подследственный Куренной, без разрешения следователя, поднялся, машинально заложил руки за спину и сам крикнул, обернувшись на дверь:
– Конвойный!
– Ну и тип! Капитан, где ты? Давай следующего жалобщика, – привычно крикнула Анна Львовна вслед уходящему высоченному мужчине, снова отметив про себя его удивительные глаза, которые в одно мгновение могли ожить и от них, словно от солнца лучи, шли потоком блики.
Полковник Анна Львовна Баришева вышла из служебной машины за квартал до своего дома. Надо было зайти в супермаркет и купить чего-нибудь съестного, да и пройтись немножко тоже хотелось. После дня сидения на коллегии управления с участием начальников следственных отделений районных отделов всей области, потом заслушиваний-разборок своего отдела, она возвращалась домой уже затемно совершенно вымотанная. Грела мысль, что завтра будет суббота, и она сможет явиться на работу на несколько часов позже.
Она уже набрала код входной двери и, взявшись за ручку, успела только приоткрыть её, как чья-то рука подхватила её тяжеленный пакет с продуктами, а здоровенная нога встала в проёме дверей. Автоматически она отпустила пакет и резко шагнула в сторону, мгновенно выхватив правой рукой из кармана плаща газовый баллончик.
– Да ладно тебе, товарищ полковник, пугаться, за игрушку свою хвататься, – раздался над самым её ухом насмешливый голос. И затем хохоток: – Я что, в рифму заговорил? Ну, ничего себе казак даёт!
Этот насмешливый хохоток и несколько фраз позволили ей придти в себя, и оглядеться. Придерживая дверь ногой, перед ней во весь свой гренадёрский рост предстал недавний подследственный Анатолий Куренной. В одной руке он держал её пакет, а в другой какую-то нелепую длинную трубку из свёрнутых спиралью обоев.
– Что, сдрейфила? Ты же этой цацкой до моего фейса и не дотянешься, хоть ты и на каблуках, так, прыснешь где-то в пузо, – вполне добродушно улыбнулся он.
– Было бы перед кем дрейфить. Надо будет, так подпрыгну и достану, – сердито отряхнулась от пережитого ужаса «товарищ полковник».
– Ну, чё, так тут и стоять будем? Внимание соседей привлекать? Зови в гости. Или ты боишься меня?
– Да ничё! Расчёкался мне тут. С чего ты взял, что я тебя боюсь?
– Да так, померещилось, – криво улыбнулся великан и широко распахнул перед ней дверь.
Спрятав баллончик на место, Анна Львовна шагнула в проём слабо освещённого подъезда и, не оглядываясь, сердито пошла по лестнице на свой третий этаж, прикидывая по дороге, что этому «альфонсу» от неё надо и что ей делать. За ней хлопнула дверь, и незваный гость потопал следом, перешагивая через ступеньку.
Открыв внешнюю дверь, а за ней внутреннюю, она привычным жестом сняла с плеча и поставила на тумбочку в прихожей сумку, попыталась за ней вслед повесить на вешалку плащ, но гость ловко подхватил его и повесил сам. Она повернулась, чтобы взять у него из рук свой пакет с продуктами, но вместо него ей была протянута шикарная, на длинном стебле тёмно-бордовая роза, выдернутая, как она догадалась, из свёрнутого нелепого рулона обоев. Сама обоина, послужившая для розы своеобразным футляром, стояла прислонённая к стене в углу рядом с её пакетом. Анна Львовна недоуменно подняла на мужчину глаза, как бы спрашивая: – Это мне?
– Тебе, тебе! Не сомневайся! Я, выбирая её, так и сказал продавщице: мне самую красивую розу для очень красивой женщины! Я правильно сказал? – словно школьник спросил он, глядя сверху вниз в её глаза. Теперь она разглядела их вблизи. При свете бра в прихожей они были похожи на глубокие тёмные озёра в обрамлении длинных камышей, а на самом деле – нереально длинных ресниц. Складка над переносицей и требовательно сдвинутые брови снова придавали ему суровый и звероватый вид, но глаза… Она где-то читала, что мужчины с синими глазами опасны, как сыпучие пески. Синеглазые берут всё, что им нравится, тешатся им и… без всякого сожаления оставляют то, что им уже надоело. Но, самое необъяснимое в отношениях между такими парами то, что женщины на них совсем не обижаются. Так этот незваный гость выходит из таких? И что ему на самом деле от неё надо? Анна Львовна профессиональным взглядом следователя продолжала всматриваться в глаза мужчины, пытаясь разгадать причину его внезапного появления в её жизни. Теперь вот в её квартире.
Глаза гостя смеялись и влажно блестели.
– А ты не в форме (она переоделась в кабинете и была в трикотажном платье) совсем другая, не такая страшная и неприступная, – вдруг хрипловатым голосом сказал он и, слегка нагнувшись, притянул к себе. Чуть-чуть касаясь, он притронулся губами к её губам, как бы пробуя на вкус. А потом его губы очутились у неё за ухом, прошлись по волосам, а ноздри носа хищно втянули в себя её запах. Она же, машинально вытянув в сторону руку с розой, стояла, уткнувшись в его грудь, и вынужденно вдыхала его амбре.
«Вот бы увидел кто меня сейчас из моих сослуживцев. Стою тут с вытянутой рукой, как последняя дура, и ничего не могу с собой поделать», – подумала про себя Анна Львовна, продолжая стоять и… почему-то нехотя, и не лихорадочно, а скорее по привычке, прикидывать про себя: каким приёмом самозащиты она выведет из строя (хотя бы на мгновение) неожиданного «гостя».
Но…
От этого мужчины-самца исходил приглушенный запах-смесь ароматов хороших сигарет, терпкого мужского одеколона и… его самого. Это амбре пришлось «товарищу полковнику» по душе. А он, словно зверь, продолжал принюхиваться к ней, а затем вернулся к её губам и стал целовать. Сначала она не отвечала, словно ждала, как на эти его касания-принюхивания отреагирует она сама. После развода у неё были поклонники и даже несколько претендентов на руку и сердце. Но, после первых их поцелуев и попыток познакомиться с ней поближе, она, а вернее её тело, оставалось безучастным и безразличным в тех играх. Не реагировало. А тут… её куда-то понесло и…
Она опомнилась, когда он, нагнувшись, снял с её ног туфли на каблуках и вместо них надел тапочки, взятые тут же с полки в прихожей. Забрав у неё из рук свою розу, непрошеный гость безапелляционно заявил:
– А теперь иди и смой с себя всё, что пристало к тебе за день в твоей конторе, а я тут сам управлюсь.
Попутно со своим наглым и бесцеремонным заявлением он снял нога об ногу уже со своих ног туфли и повесил свою кожаную куртку на вешалку. Теперь он был в элегантных классических чёрных брюках, черно-красном пуловере и выглядел «на все сто», как оценила бы его её подруга-коллега, которая возглавляла их ведомственную поликлинику и знала в мужчинах толк.
И снова она, вместо того, чтобы возмутиться такой неслыханной бесцеремонностью, указать пришельцу на дверь, словно загипнотизированная, послушно пошла в спальную комнату, а затем в ванную. Там, принимая контрастный душ, чтобы придти в себя и привести в порядок мысли, она решила для себя: а почему нет? Она уже забыла, что такое мужчина. А этот самец на вид – ого-го! А на вкус? Вспомнив его поцелуи и его запах, она почувствовала под струёй уже холодной воды, что… краснеет.
Когда в длинном атласном халате болотного цвета Анна Львовна вышла из ванной комнаты и хотела направиться в комнату-спальню, чтобы там переодеться в более приличный наряд и чуть-чуть подвести-подкрасить глаза, незваный гость тут же перехватил её. Положив руки на плечи, он легонько развернул хозяйку в сторону кухни, где её взору предстал сервированный (её же недавно закупленными продуктами) стол, а посередине его в длинной хрустальной вазе красовалась-возвышалась роза из обои-футляра. «Самец» не забыл и коньячные фужеры достать из стенки в другой комнате. Рядом с ними стояла незнакомая ей бутылка с армянским коньяком «Арарат».
– Ну, как я тебе? Есть хочешь?
Она, молча, непроизвольно сглотнув слюну, взглянула на него и кивнула головой…
Утром она не смогла пойти на работу, вернее – не захотела. Не захотела покидать постель, не захотела, чтобы её нежданный и незваный, а теперь такой желанный гость, уходил. Позвонив своему заму, которого сама же и отпустила на выходные съездить с семьей к тёще в деревню за продуктами, она хриплым голосом попросила его как-нибудь её подменить, потому что, «видно, подхватила ангину и за выходные ей надо отлежаться». Тот, посочувствовав для вида, кисло пообещал прикрыть её от начальства.
– А почему ты розу в обоях тащил? – облегчённо вздохнув после звонка на работу, она повернулась к тому, кто лежал сейчас рядом с ней. Эта мысль почему-то больше других не давала ей покоя.
– А ты хотела, чтобы я её нёс перед собой как икону? Да меня бы пацаны засмеяли.
– Какие пацаны?
– Мои пацаны – бомжи.
– А причём тут какие-то бомжи? Ты что, тоже бомж? Так по тебе не скажешь.
– Я, можно сказать, их куратор.
– Ничего себе! А что ты делал в изоляторе? Что тебе там надо было?
– Мне надо было повидать брата.
– А что он там делает? Работает?
– А он там ждёт приговора за наркоту. Какая-то падла и там его ею подкармливала. Мне надо было самому всё узнать и наказать кое-кого.
– Узнал?
– А ты как думаешь?
– А я тебе, зачем понадобилась? Брата вытащить?
– Сначала – да.
– А теперь?
– А теперь нет!
– А что изменилось?
– Всё изменилось. Пусть брат посидит, как сидел я. Может тогда, поймёт что в жизни. Я помогу ему сидеть. Обижать не будут.
– Так что всё-таки изменилось?
– А ты не поняла? – прислонив голову на согнутую в локте руку, чтобы глядеть на неё не с подушки, а сбоку и сверху, он правой свободной рукой дотронулся до её волос, заправил их за ухо, потом наклонился и поцеловал сначала лоб, потом губы и поочередно глаза – левый, потом правый – как перекрестил. Она в ответ облегчённо и счастливо выдохнула и протянула руку к стоящему у прикроватной тумбочки магнитофону-проигрывателю. Взяв первую, попавшуюся под руку кассету, она вставила её в приёмник и щёлкнула тумблером. Из динамика зазвучала «Одинокая волчица» в исполнении группы «Белый орёл». Она была из цикла «Мои любимые мелодии», которые ей на 8 марта подарили сослуживцы-подчинённые, и которые она любила слушать в одиночестве перед сном. Теперь она захотела послушать их вдвоём.
…В зелёных глазах утопают ближайшие звёзды…
Просто одинокая волчица
Не любого может полюбить
Словно неприступная царица
Ни купить её нельзя, ни приручить…
Просто одинокая волчица
Ищет своего среди мужчин… – прозвучали заключительные аккорды и слова песни, словно расставляя все точки на свои места – почему она до сих пор одна. И вместе с ними полковник милиции Анна Львовна Баришева робко подумала, а может быть она, наконец, его нашла – своего мужчину?
А тот, кого она только что в мыслях посчитала своим, вдруг навис над ней, и грозно сомкнув к переносице брови, произнёс:
– В твоих зелёных глазах и, правда, утопают звёзды и от них нельзя оторвать взгляд! Я тебя нашёл-угадал сразу, когда увидел вблизи в допросной. Ты – моя волчица! И я теперь к тебе никого не подпущу – порву! – глаза его при этом грозно и влажно блестели, синели и … счастливо смеялись.
В ответ она согласно кивнула головой: рви!
Спустя месяц после этой встречи в один из понедельников, сразу после традиционной утренней планёрки-совещания начальников отделов, на стол начальника управления генерал-майора милиции лёг рапорт его заместителя по следствию. Пробежав глазами его содержимое, генерал прямо подпрыгнул – его заместитель просила об увольнении, а вернее, выходе на пенсию.
– Ты в своём уме, девушка? Какая к чёрту пенсия? Тут мужики изо всех сил цепляются за каждый лишний год службы, а ты? Кто тебя гонит? Куда ты навострилась? Кто тебя заменит? Что случилось, в конце концов? – поток вопросов прервала уткнутая в рот сигарета и глубокая затяжка.
– Ну, я слушаю.
Генерал был невысокого роста, быстр в движениях и седой как лунь. Про него говорили, что он сыщик от Бога. Эта была святая правда. Ни одно тяжкое преступление в области не обходилось без выезда на место (во главе оперативной группы) начальника управления. Он днями пропадал на работе, безостановочно курил и никогда не ходил в отпуск. Когда в одном из интервью журналисты его спросили об этом, то он искренне удивился, задав в ответ свой вопрос: – А что я буду в том отпуске делать?
– Товарищ генерал! Виктор Иванович, у меня случилась любовь и не совсем обычная. Совмещать её с нынешней службой я не имею права.
– Что? Какая такая любовь? Втюриться в сорок пять? Что ты плетёшь? Ты что, напилась? – генерал выскочил из-за стола и подбежал к своему заместителю вплотную. Принюхался. По росту они были одинаковы. Она не выдержала и рассмеялась – и этот нюхает. Потом, прервав свой неслышный смех, продолжила:
– У него семейка – одни зэка – бывшие и нынешние. И тот, в кого я «втюрилась» по уши, тоже бывший зэк, но я ничего не могу с собой поделать.
– Ну, ты, втю…втюрильница! Ты смеёшься надо мной или как? А двадцать пять лет службы коту под хвост? А увольнение по статье не хочешь? – бушевал и не мог успокоиться начальник. Так и не совладав со своим гневом, он забежал в смежную с кабинетом комнату отдыха и там (трясущейся от ярости рукой, слышно было) налил какую-то жидкость в стакан. Через мгновение он выскочил из своей «кельи», как за глаза называли её подчинённые, и Анна Львовна явственно унюхала запах коньяка.
– Так кто же это такой, что так сумел запудрить тебе мозги? Может тебя шантажируют или подвергли гипнозу? Давай я тебе налью, чтобы ты пришла в себя и опомнилась? – снова глубоко затянувшись сигаретой, спросил-предложил озабоченный начальник.
– Не стоит, товарищ генерал, – я и так хожу последнее время как пьяная.
– Ого, как тебя проняло! Значит на полном серьёзе у тебя с ним? Кто таков? Я его знаю?
– Да я и сама от себя такого не ожидала, – счастливо и виновато улыбаясь, – произнесла начальник следственного отдела. – Это один из сыновей Куренного.
– Ну, ты и даёшь, девка! – генерал от услышанной фамилии подпрыгнул в кресле и снова побежал в келью. Фамилия ему была хорошо известна: сам глава семьи пару раз сиживал за драки с серьёзными увечьями пострадавших от его рук. Старший из трёх его сыновей был членом известной банды и в лихие девяностые был убит в перестрелке с конкурентами. Средний, «афганец», после возвращения из армии, покалечил сына известного в области бизнесмена и сел. После отбытия срока пропал где-то на несколько лет. Больше года назад, вернувшись в родной город, он организовал что-то вроде коммуны для бомжей разной масти. Среди них были не только, как и он сам, «афганцы», которые после возвращения домой не смогли вписаться в мирную действительность и всё норовили «воевать». Были среди них и обманутые и лишённые своих квартир «чёрными» риэлторами, так называемые, «дольщики». Были ещё люди потерявшие после развала Союза работу, и так и не сумевшие найти новую и как-то приспособиться к жизни. Среди них были инженера и специалисты самых разных отраслей.
Младший сын Куренного состоял на учете, как наркоман.
– И, в кого из этой банды ты втюрилась? В самого батю-бандюгана или в одного из его отпрысков? Говори в кого – наркомана или в афганца-сидельца?
– В того, что в Афганистане воевал, в плен попал, а вернувшись, покалечил насильника своей невесты, за это и сел на четыре года. Кстати, он средний в семье, а младший его брат сейчас в изоляторе и, по-видимому, сядет за распространение наркоты.
– Хорошая, перспективная можно сказать, семейка, – с явной издёвкой от полученных известий вынес заключение генерал. – Прямо выворачивает! Вляпалась, ты, девка, по самые уши! Как тебя туда занесло? А может тебя опоили, может порчу какую навели? А? Ну ты скажи, я что-нибудь придумаю, как тебя спасти. У меня, сама знаешь, какие связи. И увидев, как его верный зам по следствию, молча, отрицательно покачала головой, чуть не задохнулся: то ли от дыма сигареты, то ли от возмущения.
– Да что ж это такое на мою седую голову свалилось? – возопив от отчаяния, генерал в третий раз понёсся в келью.
– И куда ты намылилась, если не секрет? В банду к своему сидельцу? – снова сунув сигарету в зубы, генерал уставился на своего заместителя, как на полоумную. Об этом говорило и его отчаянное и красноречивое мотание головой из стороны в сторону без слов, типа: Ай-я-яй!
– Нет, Виктор Иванович. Я пойду в адвокатуру. Я буду помогать ему и его «банде», как Вы называете этих людей, отстаивать их гражданские права, права на человеческую жизнь, за которую они не по своей воле на чужбине проливали кровь, калеками вернулись домой и теперь стали никому не нужны. Там и другим юридическая помощь нужна, не только афганцам.
– Это окончательное твоё решение? – не веря и не принимая услышанное, и всё ещё с надеждой в голосе, что это «белиберда» (так генерал обозначал непонятные ему явления) вот-вот закончится, и можно будет приступить к разгребанию текучки и какого-нибудь
очередного запутанного дела.
– Окончательное! – как приговор прозвучало из уст его заместителя. Теперь уже выходило – бывшего?
Не придумав ничего стоящего в ответ, начальник рванул в «келью».