***
Наталья Фёдоровна, затаив обиду на Анну и, зная неудержимую болезненную слабость сына, решила использовать подходящий момент. За три дня до намеченного праздника, она чуть забрезжил в окошке свет, засуетилась, запыхтела и начала спускаться с печки.
- Тебе что, мать, плохо, что ли? – удивлённый таким ранним подъёмом, спросил Василий.
- Да нет, всё в порядке, пойду, схожу к бабке Марье, потолковать надоть кое об чём.
- О чём вам толковать – то старым, лежала бы на печи, да грела свои кости.
- Послушай Вська, ет не тваво ума дело. Ты мне лучше скажи, ктой –то у вас главный партеиц в колхозе?
- А ты что в партию вступать собралась, что ли? Или на меня жаловаться будешь? Так ты уж сначала мне скажи, чем не довольна, может, я исправлюсь.
- Да нет, эт я так, для антиресу, хочу знать кто ж у нас в деревне самый достойный.
- Ясно кто, Овсянников Михаил, он больше всех глотку научился драть. На фронте, по политической части капитаном был.
Старуха напялила резиновые сапоги, взяла с печки клюшку и, уже через минуту – другую, загромыхала в сторону избы бабки Марьи, благо идти было недалеко, наискосок через дорогу.
«Неспроста матушка засуетилась, - беспокойство пронеслось в голове Василия. Он по натуре был трусоват, работал бригадиром животноводства в том же колхозе, что и Александр, и боялся потерять бразды руководства, - не уж- то против меня что замышляет, вроде нечего плохого я ей не делал, хотя от неё всего можно ожидать, характер не дай бог»
Василий по молодости годов на фронт не призывался, в сорок третьем году закончил шестимесячные курсы ветеринаров. В то время очень почётная профессия, лечить скот, особенно лошадей, которые являлись во время войны основной тягловой силой. Поэтому, несмотря на его молодость, был поставлен бригадиром животноводства, и очень дорожил своей должностью.
Двери бабка Марья не запирала, её все в деревне уважительно побаивались, считали, что она уже где - то на полдороги к вратам рая, и здесь частично выполняет божью волю.
- Здравствуй Марья Хвлипповна, - громыхнув дверью, ввалилась в избу Наталья Фёдоровна – ты маво внука охрестила? – сразу преступила она к делу.
- Здравствуй Фёдоровна, - бабка Марья ездила в город в церковь, много общалась с людьми, поэтому разговорная речь её больше напоминала городскую, в отличии от Натальиной, - я крестить не могу, но всё, что в моих силах сделала. А что ты такую рань всполошилась.
- Да так надо. Нюрка то тебя хорошо встретила? Пади грязью заросла по самые уши, - не забыла свекровь измарать свою нелюбимую сноху, даже здесь.
- Чтой –то ты такое говоришь, Наталья, типун тебе на язык. Да она хозяйка такая, что у нас в деревне редко встретишь подобную. Что же тебя злоба-то всё гложет, ей помогать надо, обмыла Сашку твоего и его детишек, а на вас всё никак не угодишь.
- Чевой – то ты за неё горой встала, или она тебе тряпок надавала за твоё усердие? Бывшая жена она врага народа и на наш род кару натянить. А на счёт помочи не беспокойся, я ей у скорости помогу. Долго помнить будить, – развернувшись, Наталья метнулась в сени, грохнув на прощанье дверью.
***
Придя домой, Наталья Фёдоровна раздеваться не стала. Василий Афанасьевич был ещё дома, собирался запрягать коня, который был выделен ему из колхоза, согласно занимаемой им должности.
- Васька, ты на работу сейчас поедешь? – спросила старуха.
- А как же, конечно поеду. А тебе – то что? – подозрительно взглянул на мать Василий, почуяв что – то неладное в поставленном матерью вопросе.
- Я с тобой, довезёшь меня у сельсовет.
- Это ещё зачем? – окончательно опешил Василий.
- Надо, пойду к главному партийцу, на Нюрку жалиться.
- Мать ты совсем из ума выжила. Что ж она такое против партии натворила? И тебе – то, что до партийных дел, - взволновался он и, конечно, не за Анну, а за себя, наговорит мать руководству черте что, а те долго разбираться не будут, рассердятся и его же с должности вышвырнут.
- Ты Васька, как был тупицей, так ей и останешься, хотя и бригадир. Эта ведьма, Нюрка, учудила, охрестила сына Кольку. Таперь, если у сельсовете узнают, вас с Сашкой из бригадиров турнут и из партии, а после ещё и посодють. Дык вот, надо вперёд донести на неё, мол, так и так, мы ничего не знаем, всё натворила против нашей воли. Пусть её суку прижмуть, можа в след за её первым муженьком отправят.
- Мать, ты, что такое говоришь, у неё же теперь куча детей, их то куда?
- Вы с Лисухой заберёте, и я за ними приглядывать буду, чай не чужие, всю войну с ними водилась, сами знаете, после того, как Варвару, их мать, посадили. Что ты губами за неё трясёшь или в тюрьму захотел, – гнула свою линию старуха. Душа её ликовала:
«Ишь как я всё здорово продумала, загребут эту тварь в лагерь, а мы за Сашку Нюрку Рябую сосватаем, она давно на него глаз положила». Нюрка была вдова погибшего на фронте односельчанина. Почему к ней пристала кличка Рябая, никто толком не знал, она же была здоровая, крепкая баба, кровь с молоком, и ни одной рябинки на её лице обнаружить было не возможно, сколько не приглядывайся. Видимо кличка эта пристала к ней по причине того, что она до войны любила носить яркие пёстрые ситцевые платья, пёстрая как птица - рябушка.
Василий никак не мог прийти в себя, он долго не мог придумать, что же делать. Останавливать мать или нет. Его страшила та буча, которая подымится из-за доноса старухи, но ещё больше он боялся того, что тайна, в конце концов, всё равно раскроется и тогда последствия действительно будут непредсказуемыми.
- Ладно, садись, поехали, - наконец махнул он рукой.
***
Сельский Совет, в селе Орловка, являл собой главное управление всей деревенской жизни. Представлен был старым обветшалым зданием, с двумя комнатами внутри и двумя дорогами снаружи, которые с четырёх сторон охватывали жидкой грязью это здание, так как оно занимало, как раз посредине, перекрёсток центральной улицы села.
В одной комнате разместился председатель сельского Совета, Трофим Кириллович Алёхин, человек рассудительный, добродушный и преданный, избравшим его на эту должность, односельчанам – это были его основные достоинства. К недостаткам можно было отнести следующее: он, как и почти весь руководящий состав села, был безграмотный, расписывался и писал по слогам, а так же и читал. Он, с грехом пополам закончил два класса начальной школы, и этого уже было достаточно для того, чтобы свою крючкообразную роспись украшать сельсоветской печатью. Второй недостаток – у него не было правой ноги, как говориться, под самую репицу. И если первый недостаток можно было как-то исправить в дальнейшем, то второй исправлению не подлежал. Но тут уж виновна была война, и отсутствие ноги никак не мешало Трофиму Кирилловичу исполнять свои обязанности, а наоборот внушало уважение односельчан.
Вторую комнату занимал парторг Орловской коммунистической ячейки Овсянников Михаил Терентьевич, вспыльчивый, очень принципиальный и, как ему казалось, преданный партиец. Но по непонятным, а может быть и скрываемым причинам, односельчане его недолюбливали, скорее не любили. Он также был бывшим фронтовиком, служил в политотделе одной из армий, вернулся совершенно невредимым, с орденами и медалями, и очень этим гордился. Но пришедшие с фронта мужики – односельчане
израненные, безрукие, безногие к нему относились настороженно и дружбу с ним не водили, между собой считали его НКГБешником.
В это утро Михаил Терентьевич и Трофим Кириллович сидели за одним столом в кабинете председателя, и обсуждали важные вопросы. Подошла к концу уборка зерновых в колхозе «Заветы Ильича», прошла уборочная страда в этом году, как никогда удачно, если не считать мелких поломок агрегатов, как говорится, без сучка и задоринки. Урожайность зерновых получилась выше показателей прошлых лет. Оба руководителя и партийный, и сельсоветский считали себя тоже причастными к данным приятным событиям. И теперь обсуждали предложения, с которыми они должны пойти к председателю колхоза Георгию Дмитриевичу, о награждении особо отличившихся в работе механизаторов, и о проведении празднования по случаю окончания полевых работ.
- Кандидатуру Александра Афанасьевича Барышева я бы предложил подать на правительственную награду, человек все силы отдает работе, посмотри на него, он даже высох весь и почернел, - заявил Трофим Кириллович.
- Сашку Барышева, это ещё за что, - скривил своё гладкое, холёное лицо парторг, - подумаешь, исхудал, да это его прямая обязанность, и как руководителя, и как коммуниста, держать всё в своих руках на вверенных ему рубежах. – Высокопарно провозгласил Михаил Терентьевич. - Хватит ему и «Похвальной грамоты» от колхоза. / Была в те времена такая награда, позже она переименована была в «Почётную грамоту»/
«Ишь, закрутил… На вверенных рубежах… знаем мы эти рубежи, - думал Трофим Кириллович, - однажды парторг начал похвалятся своими наградами, в присутствие Барышева, а тот терпел, терпел, слова из него не выдавишь, а тут и ляпнул: «Награды то, тебе, мол, дали за то, что ты в штабе штаны до дыр протёр» Вот с тех пор и возненавидел парторг бригадира»
И только Трофим Кириллович собрался защищать свои позиции, как дверь, заскрипев, распахнулась и на пороге появилась старуха Барышева Наталья Фёдоровна.
«Ни кстати, чёрт её принёс, - зная её скверный характер, с досадой хлопнул ладонью об стол председатель, - не к добру всё это, год всё помирала на печи, а тут вывалилась, как ни в чём не бывало»
Михаил Терентьевич же наоборот, как будто внутреннее чутьё НКГБэшника ему подсказывало, что бабка, как раз во время пришла, широким жестом показывая на свободный стул, расплылся в ехидно показной улыбке:
- Проходи Наталья Фёдоровна, присаживайся. Что же тебя в такую рань к нам принесло?
- Дык вот, пришла вас партейцев спросить, вы церковь когда собираетесь строить?
- Какую церковь? - вытаращил глаза Михаил. - Попы опиум для народа, мы коммунисты атеисты бабка, ты что-то не то городишь.
- Ну, это ещё надо разобраться, кто из нас не то городить. Значит детишков врагам народа можно хрестить, в тихоря, а церкви вам не нужны.
- Слушай, бабка, ты никак больная, - попытался остановить её Трофим Кириллович, предчувствуя беду, - иди домой, или давай я тебя отвезу в своей кошевке.
- Ты Трошка меня за дуру - то не считай, я знаю что говорю. Вон Нюрка Семёнова позвала бабку Марью, да и охрестила дитя своего. Она как была вражина народная, так ею и осталась. Мужа грохнули и ей туда дорога.
- А при чём же здесь Нюрка, она же не партийная, - попытался опять остепенить старуху председатель. Он без ноги вернулся в село в сорок втором году, и всю трагедию семьи Анны Григорьевны знал и очень её жалел.
- Погоди Трофим, - вступил в полемику Овсянников, - она не партийная, зато Александр Афанасьевич, твой хвалёный, коммунист. Вот тебе и правительственная награда, - злорадно подхватился он, - ладно Наталья Фёдоровна, ты иди домой, а мы тут разберёмся, кому церковь нужна.
- Что ж ты старая наделала? – с горечью воскликнул Трофим Кириллович. - Злоба тебе свет застит. Вам бы всем на Анну молиться надо, а вы ядом её поливаете. Теперь и Сашке твоему решку наведут.
- А Сашка здесь ни при чём, он ничегошеньки не знал, он всю время на полях. Эту гадину надо посадить.
- Как это ничегошеньки не знал, - вскинулся парторг, - в одной семье без согласия ничего не делается. Всё мать иди домой, хорошо, что пришла, нам необходимо знать, кто настоящий коммунист, а кто случайно затесался в наши ряды, - и он почти силой сопроводил до двери, пытающуюся, что-то сказать в оправдание Александра, старуху.
***
Когда дверь за ней захлопнулась, Михаил Терентьевич довольный, потирая руки укоризненно сказал:
- Вот, Трафим Кириллович, нет в тебе смекалки и бдительности, не можешь ты настоящего преданного партийца отличить от проходимца. Он сам враг народа, из семейства сосланных казаков, и жену – то себе выбрал из семьи врага народа, а ты «Давай его на правительственную награду подадим» Знаешь я на фронте, сколько таких тихариков расколол?
- Не знаю и знать не хочу, - вспылил Трофим Кириллович, - знаю только, что массу невинных людей уничтожили ни за что. /Он хотел сказать «такие как ты», но не стал, ему не хотелось с одной ногой оказаться в лагере, на заготовке леса./ Какой же он враг народа, если четыре года на фронте кровь проливал, верой и правдой служил этому народу.
-Значит умелый враг, затаился, замаскировался, не нашлось подходящего момента перейти на сторону врага, а когда фашистов попёрли, ему ужу деваться было некуда. Завтра пойду к председателю, надо решительные меры принимать к этому затесавшемуся в наши ряды, подкулачнику.
- Слушай Михаил, тебя и так вся деревня не любит, скорее, ненавидит, не делай ты этой подлости, а то ненароком, кто ни будь, невзначай, хребет тебе поломает. Ну, пошептала там бабка над ребёнком, какой от этого ущерб коммунистическая партия понесла. Оставь ты эту семью в покое, у них итак забот через край.
- Вот Трофим, из- за таких, как ты, немцы почти до Москвы дошли. Этого прости, того помилуй, то не замечай и это!
- А мне, кажется, наоборот, из- за таких, как ты, перебили массу умных хороших людей перед войной, а самим ума, вовремя остановить фашистов, не хватило.
- Вот ты как заговорил, ладно посмотрим, как нам дальше вместе жить? – и, хлопнув дверью, парторг удалился в свой кабинет.
***
«Всё, этот гад будет землю рогами рыть, пока не добьётся своего, - тревога закралась в мозг председателя и давила тяжёлым грузом, - надо что-то предпринять немедленно, пока этот хлыщ до райкома не дошёл. Пойду к Георгию Дмитриевичу посоветуюсь, он мужик рассудительный и в районе на хорошем счету»
Георгий Дмитриевич Михайлов председатель колхоза «Заветы Ильича», в своей жизни, за пятьдесят лет её существования, пережил многое. Революция в Сибири мало что изменила. Принятый 26 октября 1917 года Декрет о земле: /Изъятие её у помещиков и передача в государственную собственность, с дальнейшим выделением наделов крестьянам, с обязательной обработкой собственными силами, без привлечения наёмных работников/мало затронул сибиряков. Помещиков имеющих огромные участки пашни в Сибири почти не было, так единичные случаи. Были богатеи, нажившиеся на лесозаготовках, на железных рудниках, на золотодобыче и угольных шахтах..
В 1924 году Георгий был призван в ряды недавно, шесть лет назад, организовавшейся Красной армии / РККА /. Гражданская война к тому времени закончилась, но в Средней Азии ещё свирепствовали басмачи, и он, волею судьбы и командиров, попал в отряд кавалерии в Кашкадаринскую область Узбекистана, уничтожать басмачей Курбаши Джабарбека. Был несколько раз ранен, переведён на службу в Россию и положенный срок свой дослужил до конца. В армии вступил в ряды ВКПБ. Вернувшись в село, получил, как достойный красноармеец и член партии, должность председателя сельского Совета. В 1928 году женился и завёл собственное хозяйство. В этом же году началась коллективизация, сначала добровольное объединение частных хозяйств в колхозы, а затем и принудительное. В Сибирь это мероприятие пришло на много позже, чем в центральную и среднюю полосы России, но плоды её проведения были, как говориться «на лицо». Скоро в Сибирь эшелонами хлынули подвергнутые репрессиям, не желающие добровольно объединяться, так называемые «кулацкие» элементы. То, как с ними обращались, размещая их в необжитых местах, почти что под открытым небом, наводило ужас на местное население. Вскоре по всей Энской области, как грибы стали расти тюрьмы и лагеря, широким веером рассыпаясь вокруг основной, построенной ещё Екатериной Второй в городе Мариинске, мрачной многоэтажной тюрьмы.
В посёлке Лесозаводском, в трёх километрах от села Орловки, как мы уже знаем, тоже возник огромных размеров с высоким забором строгорежимный лагерь. Да и ещё ряд, таких же, расположились не так далеко. Поэтому когда настала очередь коллективизации в данном селе, особого сопротивления от крестьян не последовало. В 1934году образовался колхоз «Заветы Ильича». Георгия Дмитриевича пригласили в райком партии, и предложили возглавить, пока ещё не существующий колхоз, который он сам должен был и организовать. В помощь ему выделялись два работника райкома и два служащих НКВД. От помощников Михайлов отказался, приехав в село, собрал народ:
- Вот, что уважаемые граждане, хотите вы или не хотите, а объединиться, в коллективное хозяйство нам придётся, вы и сами видите, что твориться вокруг, если мы это не сделаем добровольно, придут работники НКВД. Личные хозяйства у нас у всех почти что одинаковые, работу вы свою все знаете. Да и общими силами сделать можно гораздо больше.
Сначала толпа возмущённо заревела, каждый считал, что его земельный участок и личная скотина лучше других. Георгий стоял и молча слушал, досталось, конечно, и ему, обзывали всяко, кто что придумал, тот то и выкрикивал. Накричавшись вдоволь, начали рассуждать здраво и постепенно часиков этак за шесть, уже начались сумерки, основная масса односельчан пришла к выводу, что, в общем-то, кричи ни кричи, а деваться не куда. Оставались ещё человек около десятка не согласных.
- Ладно, граждане, давайте будем расходиться, надо приступать к делу, прежде всего, нужно строить помещения для скота, земельные участки объединить нужно до посевной и собрать семена для посева. А те, кто не согласен, завтра с утра сходите в сторону аэродрома.
-Это ещё зачем? - зашумели из толпы не согласных.
- А за тем, чтобы полюбоваться на лагерный забор и колючую проволоку вокруг его, и сделать правильные выводы.
Дело было в феврале месяце, а уже в средине мая все вместе трудились на полях и на стройке коровников. Так добровольно образовался колхоз «Заветы Ильича». Вроде бы всё прошло гладко, но зато после, долгие годы Дамоклов меч постоянно преследовал всех руководителей и в том числе Михайлова. Чуть, что ни так, сразу – враг народа. Не успел во время отсеяться либо провести уборку, всё мгновенно записывали во враги. А уж если не сдал, положенную по плану, продукцию, суши сухари, будешь вскорости лес валить, в местах не столь отдалённых, а то и к стенке попадёшь. Вот и приходилось постоянно находиться между молотом и наковальней: нужно кормить городских рабочих, солдат, и своих голодными оставлять негоже. А скольких доносчиков пришлось пережить Михайлову за этот срок, пересчитать – пальцев на ногах и руках не хватит. Просился в войну, на фронт, никто из руководителей и слушать не хотел:
- Твой фронт здесь Георгий Дмитриевич, - заявлял ему секретарь райкома Бондарев. Надо отдать ему должное, в трудную минуту он всегда выручал Михайлова, отметая все доносы и напрасные претензии со стороны НКВД.