Трофим Кириллович, не дожидаясь завтрашнего дня, подхватив стоящие в углу костыли, выскочил из Сельсовета и, заскочив в возок, стоящего тут же коня, двинулся в сторону колхозной конторы. Согласно субординации, он мог бы сам пригласить к себе председателя, но на селе больше уважали, всё- таки людей, которые производили продукцию, поэтому субординацию не соблюдали. К тому же Алёхин не хотел, чтобы парторг вмешивался в их разговор, он решил оговорить данный вопрос с председателем колхоза с глазу на глаз, а уж затем пригласить парторга и попытаться утихомирить его пыл вдвоём с Георгием Дмитриевичем.
Но не таков был парторг Михаил Терентьевич, как только он услышал стук, закрывающийся двери, тут же метнулся к окну:
- Ах, ты безногая каракатица, к председателю рванул, решил, что вместе они меня быстро укатают. Ну, нет, я завтра прямиком в райком партии поеду. Посмотрим, кто кого вокруг пальца обмотает, - зло подумал он, и сел писать докладную на имя секретаря райкома Бондарева Василия Семёновича.
Колхозная контора находилась не далеко от Сельсовета, домов этак через пятнадцать, в таком же ветхом крестьянском домишке, и так же состояла из двух кабинетов. В одном заседал председатель колхоза, в другом бухгалтер и счетовод – он же учётчик.
Георгий Дмитриевич был на месте. Поздоровались.
- Чтой – то ты такой возбуждённый? – заметив тревогу на лице Алёхина, спросил Михайлов.
- Будешь тут возбуждённый, - кинув костыли в угол и присаживаясь к столу, выдохнул Трофим Кириллович, - наделала бабка Барышева Наталья Фёдоровна дел,- и он подробно рассказал всё произошедшее в сельском Совете, час назад.
- А этот штабной – герой вцепился мёртвой хваткой в Александра Афанасьевича и не отпустит, пока глотку не перегрызёт.
- Да ситуация, - озабоченно протянул Георгий Дмитриевич, - посадить Александра, конечно, не посадят, сейчас уже не тридцать седьмой год, немного стали поразборчивей с людьми обходиться. Да и НКГБ сейчас больше военными занимается, прибирают тех, кто был в плену и не смог оправдаться, командный состав, подозревают в заговоре против Сталина, вон говорят, до Жукова добрались. А вот из партии выгонят, а затем и с работы турнут. Позора не оберёшься.
- Георгий Дмитриевич, давай мы вместе завтра с ним поговорим, может, уломаем. Александра – то жалко, трудяга, да и бригадира лучше не найти.
-О чём ты говоришь, Трофим Кириллович, ты, что за этот год не изучил подлую натуру Овсянникова. Он завтра же ни свет, ни заря рванёт в райком партии. Давай мы подумаем, как нам выйти с наименьшим ущербом из сложившейся ситуации.
Посидели, выкурили по самокрутке, и вдруг лицо Алёхина озарила хитроватая улыбка:
- А, что Георгий Дмитриевич ни попробовать ли нам применить тот же метод к Овсянникову, каким и он пользуется. Все сплетницы на деревне поговаривают о том, что наш парторг любитель шариться по бабам – вдовушкам. Давай мы напишем жалобу в райком партии, как бы от жителей деревни, а я тут у надёжных женщин подписи соберу. Сегодня же, а завтра ты переговоришь с секретарём райкома, вы всё - таки с ним давние друзья.
- Ладно, - согласился, подумав Георгий Дмитриевич, - подлый, конечно, ход, но другого ничего не придумаешь. Иди, Трофим Кириллович действуй, так и быть возьмём грех на душу. Вы с Овсянниковым на одной лошади ездите, ты завтра с утра пораньше запряги её и смотайся куда ни будь, а я в это время в посёлок добегу, в райком.
- Хорошо, так и сделаю, - подхватив костыли, двинулся на выход Трофим Кириллович.
- Да, Трофим, ты давай с этой бумажкой не тяни, вечером она должна быть у меня, а то как-то неловко получиться, будто я секретарю райкома сплетни привезу, от себя лично.
- Ладно, я постараюсь, - и председатель сельсовета, громыхая костылями, скрылся за дверью.
***
Выйдя на улицу и сев в возок, Алёхин не спешил гнать коня, он хоть и придумал всю эту комедию с доносом, однако на душе было не то, чтобы не спокойно, а как – то гадко. Тем более, сейчас нужно будет втягивать в это дело других людей, да ещё женщин, будешь потом ходить, и оглядываться, слухи в деревне распространяются стремительно.
И тут он вспомнил Нюрку Рябую, намерения бабки Натальи сосватать её за Александра Афанасьевича были не случайны. Нюрка с давних пор его любила, ещё до войны, когда он был парнем, но Александр на неё внимания не обращал. И когда он женился, она тоже, как бы в отместку, вышла замуж за первого встречного, тихонького мужичка, который, так и не осчастливив её потомством, погиб на войне. И даже когда Александр, после трагедии, произошедшей с его первой женой, второй раз женился на Анне Григорьевне, эта любовь не угасла, а затаилась в её сердце, в надежде на то, что вдруг, как – то так само выйдет, и он неожиданно заглянет к ней на огонёк, пусть даже ненадолго. В деревне многие догадывались об этом, в том числе и Трофим Кириллович. И сейчас, вспомнив про безответную любовь, Алёхин, облегчённо вздохнув, повернул коня в стону её дома.
Анна Петровна Анисимова / было и у неё, оказывается, настоящее имя / была дома. Услышав, как на крыльце загромыхали костыли, она вышла навстречу председателю.
- Ты чего это Трофим, тоже по вдовым бабам решил пройтись? – хитро улыбаясь, огорошила хозяйка незваного гостя.
- Почему это тоже? – растерялся Алёхин. - Что к тебе часто мужики заглядывают, что ли?
- Ну, часто не часто, а твой приятель Овсянников наведывался, как-то по темну, ну я его с крыльца - то и спустила. Заерепенился он, хотел силу свою показать. Но как только я сказала, что в райком пойду жаловаться, маханул со двора, чуть забор не снёс. После слышу, он не только ко мне, а и других навещает, кто доволен, кто в шею гонит, так он, паршивец, угрожать начал.
- Ты, Анна прямо, как в воду смотрела, я как раз за этим к тебе и пришёл, хочу, чтобы вы жалобу на него накатали.
- А што это Сельсовет теперь берётся бабью честь защищать, что ли? – съязвила Анна. – Ну, тогда тебе Трофим придётся со свечкой у ног каждой вдовы сторожа поставить.
- Ну, ты уж совсем загнула, - покраснел председатель, - со свечкой я стоять не собираюсь, но помощь ты мне должна оказать, - и он изложил подробно причину, приведшую его в дом Анны Петровны.
Она, как услышала о том, что Александру Афанасьевичу угрожает беда, изменилась в лице, узнав, что способ спасения любимого человека в её руках, тут же бросилась исполнять просьбу Трофима Кирилловича, поклявшись перед иконой, никому не рассказывать о том, от кого появилась такая инициатива. Часа через три она принесла Астафьеву написанную каракулями жалобу, с несколькими подписями.
***
Секретарь Лесозаводского райкома партии Бондарев Василий Семёнович на работу в райком приходил рано, обычно к семи утра, обзванивал все предприятия посёлка, колхозы и часам к девяти утра уже имел полную картину сложившейся в районе рабочей обстановки. О чём и докладывал секретарю крайкома Волкову Борису Николаевичу, с которым знаком был ещё с гражданской войны, вместе били колчаковцев в Сибири.
Сегодня, подходя к зданию райкома Бондарев, заметил у коновязи лошадь, запряжённую в кошёвку, в которой дремал человек довольно крупных размеров. Подойдя ближе, он узнал председателя колхоза «Заветы Ильича» Михайлова:
- Георгий, - окликнул секретарь, - ты, что ночевал тут, что ли?
- Василий Семёнович, - встрепенулся дремавший, - нет, недавно только подъехал, вот жду тебя.
- Что - то ты рань такую прикатил, случилось что-то в колхозе? Позвонил бы, прежде чем ехать. Мы с тобой вчера переговаривали, ты ни на что не жаловался.
- Да вот так случилось, что дело неотложное, да и по телефону его не разрешить.
- Ну, ладно пошли в кабинет, разберёмся.
Когда Михайлов изложил всё то, что произошло в колхозе, Василий Семёнович нахмурил свои густые брови:
- Да, Георгий Дмитриевич, привёз ты мне задачу, - и потому, что секретарь насупился, и потому, что назвал его полным именем, как бы обозначил дистанцию, Михайлов понял, что эта задача, действительно, просто не решается.
- Ты же сам знаешь, как наша партия на протяжении многих лет ведёт борьбу с религиозными предрассудками. – Продолжал он. - До войны за крашеные яйца и куличи, приготовленные к пасхе, из партии исключали, с работы гнали, и в тюрьму запросто можно было угодить. Правда, в войну к церкви отношение вроде изменилось, даже в 1945 году в Москве разрешили провести поместный собор в храме Воскресение Христова.* /Поместный собор РПЦ проходил в Москве с 31 января по 4 февраля в храме Воскресения Христова в Сокольниках. Были приглашены православные патриархи Румынии, Болгарии, Сербии и стран Ближнего востока. Собор избрал нового Предстоятеля Русской Православной церкви. Им стал митрополит Алексий Симанский. На соборе присутствовали представители НКГБ, переодетые в рясы./ Но обряд крещения в доме коммуниста, для него может плохо кончиться. Конечно, Александра Афанасьевича я хорошо знаю, думаю, что Анна сделала это без его согласия. Тоже вот не подумала головой своей, за ней и так, через её бывшего мужа, слава недобрая увязалась.
И Овсянникова я знаю хорошо, сам бы его вышвырнул не только из парторгов, но и из партии, но ты же знаешь о том, что его к нам полит. управление НКГБ направило. Бюро по его докладной, если он её привезёт, собирать всё равно придётся, а члены бюро запятнать свою репутацию из-за колхозного бригадира не захотят. Время то, опять, какое, вон создают комиссии по извлечению и уничтожению икон в частных домах. Не знаю даже, что предпринять можно. Единственное, думаю, что нужно сделать – уговорить каким- то образом Овсянникова, не раздувать пламя на всю область. Он, этот Овсянников и так сыграл дьявольскую роль в судьбе Александра и Анны. Ты же знаешь, что у Анны мужа расстреляли? А у Александра жена в тюрьму попала.
- Да, конечно, я как раз из госпиталя, без ноги пришёл в это время.
- Анна же раньше жила в соседней деревне Марьенке, поэтому тебе не всё известно. Это он поспособствовал тому, что Александр остался без жены, а Анна без мужа. Парт организация Марьенки приписана к нашему райкому. Я пытался как – то помочь Александру и Анне, но ты же знаешь, что НКГБ никому не подчинялось, да и сейчас вытворяет, что хочет. А этот Овсянников с 1937 и по 1942 был заместителем начальника НКГБ, Воронова, в нашем районе. И, как говориться, положил свой хищный глаз на Анну. А муж её бывший, оказался парнем не из робких, здоровый был, кузнецом работал, поломал Овсянникову рёбра. У него бронь была, на фронт не брали, тогда бес кузница в колхозе работать было невозможно. Забрали его, якобы за оскорбление Сталина, и пропал мужик. Думаю и Варвару, первую жену Александра, посадили не без его участия. Он ведь на фронт ушёл в начале сорок третьего года. Не знаю, что произошло между Овсянниковым и Барышевым, но этот гад, постоянно стоит на пути Александра. Я сейчас запросил некоторые архивные документы из области, друзья у меня там, в прокуратуре появились. Может быть, и выясню всё.
***
Только он проговорил последние слова, как в дверь постучали и, не дожидаясь приглашения, в кабинет ввалился Овсянников Михаил
Терентьевич парторг колхоза « Заветы Ильича»
- Здравствуй Василий Семёнович, - мельком взглянув на Михайлова, и сделав вид, что не понял, зачем он здесь такую рань, - и ты здесь Георгий Дмитриевич, видимо приехал по поводу награждения работников колхоза. А я то хотел сначала с тобой и с Алёхиным обсудить этот вопрос, но вас с утра не нашёл ни тебя, ни его, решил, что вы в обход меня сразу в райком рванули.
На самом деле Овсянников, с раннего утра, хотел сам поехать в райком, ни с кем не согласовывая эту поездку. Но лошадь и бричку, которые были закреплены за ним и за председателем Совета, не нашёл, и решив, что они вдвоём его опередили, на попутной машине, вывозившей зерно на хлебосдачу государству, приехал в посёлок и бегом устремился в райком.
В кабинете на некоторое время зависла неловкая тишина.
«А чего, собственно, мне бояться, - подумал Бондарев, - от проблемы этой всё равно никуда не уйти»
- Да нет Михаил Терентьевич, - начал он решительно, - мы здесь говорили о другом. В частности о тебе, о том, как ты рьяно исполняешь свои обязанности, не учитывая мнение твоих товарищей, мнение членов партии, односельчан. Используешь служебное положение, мстишь людям за любую неугодную для тебя оплошность…
- А, так вы это о крестинах, которые устроил бригадир тракторной бригады, фронтовик, коммунист, - перехватил инициативу разговора Овсянников, - ну, что ж, давайте, мы разрешим тогда всем это делать, а через годик они потребуют церковь восстановить.
- Ты прекрасно знаешь, что это « крещение» произошло без ведома Александра Афанасьевича. - Вступил в разговор Михайлов. - Да и какое там крещение, так бабка пошептала.
- Хреновый он тогда мужик, ваш Александр, если его баба творит всё, что захочет, - парировал парторг.
- Послушай Овсянников, неужели ты святой и никогда никаких ошибок не допускал? – спросил Бондарев.
- Да, партия доверила мне осуществлять её политику, на вверенном мне участке и, чтобы вы обо мне ни думали, я твёрдо буду проводить её линию.
- Видимо твоя линия расходится с линией коммунистов в твоей парт. ячейке. Почему же ты не пользуешься у них авторитетом, а многие тебя даже ненавидят.
- Я ещё раз повторяю, я и в дальнейшем буду твердо придерживаться проводимой в стране политике партии. И требую в ближайшие дни поставить на бюро райкома вопрос, о недостойном поведении коммуниста Барышева Александра Афанасьевича. Иначе мне придётся прибегнуть к помощи НКГБ.
- Ну, тогда одновременно вынесем на заседание бюро и другой вопрос, - вступил в полемику Михайлов, он не успел ещё доложить Бондареву о привезённой жалобе.
- Что за вопрос?- спросил Василий Семёнович.
- Какой ещё вопрос? – насторожился Овсянников.
- Да вот жалоба поступила на тебя Михаил Терентьевич, - председатель извлёк из кармана исписанный каракулями листок и передал его секретарю райкома.
- Ну вот, - прочитав жалобу, нахмурил лоб Бондарев, - послушать тебя Овсянников, так ты прямо ангел воплоти, а на самом деле подлец, каких ещё надо поискать. Что ж, ты гад, вдовам жить не даёшь? А ещё тут нам басни рассказываешь о политике партии. Ну, что выносим вопрос о крестинах на бюро, или тихонько закроем это дело?
Покрасневшего Овсянникова, прошиб холодный пот:
«Если этой жалобе дать ход, я пропал, из партии попрут, и в НКГБ за защитой не кинешься. За фронтовых вдов ещё и к стенке поставят»
- Мужики, это, давайте миром разойдёмся, - залепетал, быстро превратившийся из коммунистического трибуна в трусливую овечку, парторг, - я вам клянусь больше ни-ни, пальцем никого не трону.
- Ну, что с этим гадом будем делать Георгий Дмитриевич? – спросил Бондарев.
- Ладно, Василий Семёнович, пусть он ещё поживёт, может и поймёт, что ни будь в крестьянской жизни.
Когда за Овсянниковым закрылась дверь, секретарь райкома, глубоко вздохнув, сказал:
- Вот, Георгий, такие как он, решали в сороковые годы, а после и на фронте тоже, кого поставить к стенке, а кого отправить в лагерь. По существу его нужно немедленно гнать с занимаемой должности и из партии, но начни это делать сейчас, всплывёт и дело о крещении. Ни за что человека уничтожим. Ладно, будем ждать подходящего момента, эта тварь надолго не успокоится.
Дожидаться председателя Михайлова Овсянников не стал, ехать в одной бричке было теперь неудобно, после такого разговора, и он пошёл на элеватор, в надежде воспользоваться тем же транспортом, на каком приехал в район.
«Ишь, спелись кореша, ладно не удалось проучить таким способом этого подкаблучника Барышева, зайдём с другого конца, - кипела злоба в воспалённом мозгу Овсянникова, - да и эти, его дружки, получат в своё время по заслугам»
***
И вот, наконец-то настал долгожданный день празднования - окончания уборочной страды. День выдался, как по заказу, сухой и солнечный, правда, солнце было уже не таким жарким, как в летний период, но это, для такого мероприятия, как праздничное гулянье, как раз было кстати…
Руководители Михайлов, Алёхин и Овсянников не подавали вида, что в их рядах произошёл разлад. Бригадир Александр Афанасьевич так и оставался в неведении, по поводу конфликта разгоревшегося вокруг его семьи. Василий, брат его, ходил, как пришибленный, слова боялся проронить. Зная характер парторга, он догадывался, что произошедшее вот, вот должно во что-то вылиться. Старуха Наталья Фёдоровна, залезла на свою широкую печку и, отвернувшись к стенке, ни с кем не разговаривала, до неё наконец-то дошло, что её выходка может плохо кончится для сыновей. И она ещё больше возненавидела сноху свою Анну.
…Механизаторы заняли свои места за длинными, сделанными на скорую руку столами, заставленными различной снедью, крестьянского производства. Председатель и бухгалтер не поскупились, и средину стола украшали, выстроившись в ряд, бутылки с водкой.
Председатель колхоза Михайлов Георгий Дмитриевич сказал речь, что-то вроде доклада, периодически заглядывая в бумажку, в которой разместились цифры, видимо обозначающие достигнутые колхозом успехи, в арифметической прогрессии. Назвал передовиков коллективного производства, особо отличившихся на полевых работах, в течение весенне-летнего сезона.
Парторг Овсянников Михаил Терентьевич вручал те самые «Похвальные листы», в том числе и бригадиру тракторной бригады Барышеву Александру Афанасьевичу. И даже при вручении, пожимая руку, парторг любезно улыбнулся Александру, как бы намекая на то, что высказанное когда-то обидное замечание по поводу наград, парторгом забыто.
Бухгалтер зачитал список передовиков, которым за хорошую работу, в награду дополнительно выписано по пять центнеров зерна, в прибавку к тому, что они заработали на трудодни.
Председатель сельского Совета, гремя костылями, поздравил присутствующих с праздником, и первый опрокинул рюмку водки в широко открытый рот.
Александр Афанасьевич, в общей суматохе, не заметил, как рядом с ним разместился, неожиданно, парторг Овсянников, хотя бригадир специально сел подальше от начальства.
- Ну, что Александр Афанасьевич, - поднимая очередную рюмку, обратился к нему парторг, - давай выпьем за окончание полевых работ, за твоего новорожденного сына и за его крещение!
- Какое ещё крещение, - опешил Барышев, - я что-то не пойму, о чём ты говоришь товарищ Овсянников?
- Да ты, что не в курсе разве, юродивая бабка Марья, по приглашению твоей жены Анны Григорьевны, крестила твоего младенца.
- Слушай, Михаил Терентьевич, это ты, что специально хочешь мне настроение испортить, - и рот бригадира стал расплываться в судорожной улыбке.
- Эй, ты это брось, - зная, чем эта судорога может кончиться, выскочил из-за стола парторг, - мать твоя приходила в сельский Совет, и жаловалась на твою жену. И оказывается не зря, теперь то я точно вижу, что она без тебя творит всё, что ей заблагорассудится.
Александр Афанасьевич, с большим трудом уняв судорожную улыбку, выскочил из-за стола и, не оглядываясь, пошёл в сторону села.
- Ты зачем ему это сейчас сказал, гад?! – перекатываясь на костылях, подлетел к Овсянникову Трофим Кириллович.
- А как ты думал, где ж, как не здесь, в другое время за ним не угонишься, он ведь у вас как кобель легавый рыщет по полям.
- Ну, ты и сволочь, - воскликнул Алёхин и размахнулся костылём, чтобы опустить его на голову Овсянникова. Но костыль перехватили механизаторы.
- Не связывайся с ним Трофим Кириллович, греха потом не оберёшься.
- Слушай Овсянников, - подошёл к столпившимся председатель Михайлов, - шёл бы ты тоже от сюда. А то ребята сейчас ещё подопьют, и наваляют тебе как следует, здесь в поле тебе никакое НКГБ не поможет.
Опасливо оглядываясь, Овсянников заскочил в сельсоветскую бричку, и стеганул по спине вожжами застоявшуюся лошадь.
***
- Как же так, - широко отмеряя шаги, лихорадочно думал Александр, - я же сказал ей, чтобы она не думала не о каком крещении, а она как специально повернула всё по-своему, выходит мне назло.
От поляны, на которой расположились механизаторы, до села было не далеко, с километр, не более. Это расстояние, рассерженный бригадир преодолел в считанные минуты, перемахнув через жерди околицы, он прямиком направился к дому брата Василия. Широко распахнув дверь, не поздоровавшись, с порога, глухим, сдавленным обидой голосом, позвал:
- Мать, - старуха, лежала, отвернувшись к стенке, на печи, не ответила и головы не повернула.
- Мать, – ещё раз, повысив голос, позвал Александр, - это правда, что Анна ходила к бабке Марье и крестила парнишку? Или ты специально всё придумала и оболгала её в сельсовете?
- Кто, это я то, по - твоему, набрехала! – повернулась, привстав на печи старуха. - Эта поскуда творит, что хочет, а ты ей потакаешь, она твоих дитишков сплуотирует, заставляет работать, с дитём нянчиться, а сама по деревне шлындает. И о семье не думает, вот теперь вам с Васькой из-за её выходки достанется.
Жена Василия, Елизавета, хотела заступиться за Анну, и только было раскрыла рот, как свекров в корне пресекла этот порыв:
- А ты Соловуха молчи, не твоего ума дело, - Елизавета имела объёмное тело, видимо называя её Соловухой, бабка имела ввиду лошадь, и, тем не менее, сноха тут же замолчала.
- Значит правда! – зло выдохнул Александр. - Ну ладно, - и он, хлопнув дверью, устремился в сторону собственного дома.
- Что ж ты наделала мать? – высунул голову из горницы* Василий, побоявшийся выйти к Александру. /*Горницей в деревне называли вторую комнату в доме, обычно меньшую, первой была кухня, в которой не только готовили еду, но и проходили все основные события крестьянской жизни деятельности./
- Ничего, пущай, может он эту суку поучить малость, - прошипела старуха, снова отворачиваясь к стенке.
***
Мозг Александра возбуждала выпитая в поле им водка, распахнув ворота, ногой отшвырнул, пытающегося приласкаться к нему, пса и, заскочив на крыльцо, резко открыл двери, сначала в сени, затем в дом. Анна мыла в большом металлическом тазике алюминиевые тарелки и деревянные ложки. Володя качал подвешенную к потолку колыбель-люльку со спящим в ней Колей. Андрей сидел за столом делал уроки. Фёдор возил по полу какую-то железяку, изображая трактор. Все от неожиданности вздрогнули и устремили взгляды на ворвавшегося Александра Афанасьевича, на его искажённое злобой лицо.
Ни слова не говоря, Александр подскочил к Анне, поднял тазик с посудой и швырнул его на пол. Схватил за ножку тяжёлую табуретку, на которой ранее стоял тазик, и замахнулся ей на иконы, стоящие в переднем углу.
Володя, выхватив ребёнка из люльки, кинулся в открытую дверь на улицу, следом выскочил Андрей. Маленький Фёдор заревел и заполз под деревянную кровать.
- Не дам! – загородив собою образа, закричала Анна.
- Уйди, убью! – взревел Александр, но поднятую над головой табуретку всё же опустил. И вдруг лицо его стало расплываться в судорожной улыбке, глаза в бешенстве вылупились, готовые выскочить из орбит. Анна, прекрасно зная, что это значить, выхватила из-под кровати Федьку и кинулась на улицу. Александр попытался схватить её за распущенные волосы, но промахнулся. Тогда он вновь поднял тяжёлую табуретку, и начал крушить всё, что попадало под руку.
Парторг Овсянников, предполагающий, что раззадоренный им бригадир Барышев, всё равно должен на ком – то выместить зло, не ошибся. Он специально сделал крюк, проезжая мимо дома Барышевых. И угодил как раз в то время, когда Анна выбегала вместе с ребятишками из ворот. А на улицу в сторону дороги, из дома вылетали выбитые стёкла, вместе с рамами, и стоял невообразимый звериный рёв разбушевавшегося хозяина.
- Ну, вот истинное лицо коммуниста и бригадира Александра Барышева,- злорадно думал он, - вот теперь поквитаемся окончательно. Завтра эта дура припрётся в партком с заявлением.
***
Соседка Гулевская Хавронья Титовна, услышав шум и крики в соседнем доме, выбежала на крыльцо, увидев бегущих Анну и детей, поспешила открыть ворота.
- Анна, детишки, скорее идите суда, - испуганно поглядывая на соседний дом, позвала она, - проходите, проходите в дом, не бойтесь, я сейчас ворота на запор закрою.
Анна Григорьевна села на лавку и начала успокаивать кричащего Колю, дети столпились около, плотно прижавшись к ней, обхватив её плечи руками. В этот тревожный момент, испытывая потребность в защите, они все были её родными птенцами.
Спустя час, дети втроём, крепко обнявшись, спали на тёплой Хавроньиной печи. Анна сидела на широкой лавке, под образами, пригорюнившись, не зная, что же делать дальше. Рядом спал успокоившийся Коля, новоявленный, «погружённый» раб божий, иногда всхлипывая, через определённые промежутки времени.