Римские предания о Рафаэле и Форнарине

Людмила Хаустова
(Из цикла «Азбука Рима»)
                «История любви у всех бывает разной».
                (Омар Хайям)   

   Выйдя из Ватикана, Рафаэль  замер на мгновение под веселыми лучами  солнца,  и отправился по вия делла Лунгара в заречный район Трастевере. Миновав Септимиевы врата, он неожиданно почувствовал  дурманящий запах  свежевыпеченного хлеба, безотчетно свернул на вия Санта Доротея и замер. Он даже  прикрыл глаза, с упоением вдыхая теплое благоухание, которое воскресило  в памяти отчий дом в Урбино. Перед мысленным взором его возникло тихое утро и склонившееся над ним лицо матери, так давно покинувшей этот мир, и оставившей  его сиротой в 8-летнем возрасте. Вздохнув, он открыл глаза и обратил взор на небо, куда отлетела светлая душа его матушки. Невероятно, но там, в вышине,  словно при  давнем, утреннем пробуждении он увидел родное, дорогое лицо. Рафаэль потряс головой и снова взглянул вверх. Из окошка на верхнем этаже углового дома на него смотрела девушка. Рафаэль, казалось,  рассмотрел в её взоре  неизъяснимую  мягкую  нежность и сердечное  участие. Чтобы лучше разглядеть незнакомку, Рафаэль отступил несколько шагов и  прислонился к стене, не отрывая взгляда от той, что воскресила в памяти давно  ушедшую из жизни мать. Девушка, не меняя позы, продолжала  смотреть на него с ласковой благосклонностью. В обрамлении окна  она казалась нарисованной на стене картиной. В этот миг Рафаэль вдруг отчетливо осознал, что эта девушка  и есть та единственная, чаемая и давно отыскиваемая модель, которая виделась ему в мечтах и снах, но доселе никак не встречалась в жизни.
  Оторвавшись, наконец, от стены, Рафаэль помахал незнакомке рукой, приглашая спуститься. Но она, погрустнев, покачала головой и  исчезла  вместе  с  раздавшимися за её спиной звуками грубого мужского голоса.
   Всю ночь Рафаэлю являлись во сне то девушка, похожая на мать, то  мать, похожая на девушку в окне. Просыпаясь, он бросался к столу и набрасывал на  бумаге ускользающий облик. Встал он с  неодолимым желанием снова увидеть ту девушку, застывшую в раме окна.
       Но утром Рафаэля призвали в Ватикан, где художник уже несколько лет трудился над фресками в  апартаментах  Папы Юлия II. Вступив на ватиканский престол, понтифик  отказался заселяться в апартаменты Борджа, где ещё витал дух ненавистного семейства, и замыслил обустроить для себя новые апартаменты на третьем этаже. По совету архитектора Браманте, в ту пору  занимавшегося перестройкой собора Святого Петра,  Папа поручил  расписать стены четырех комнат молодому живописцу Рафаэлю Санти,  недавно перебравшемуся в Рим из Флоренции.
- Этот талантливый ученик Перуджино, - говорил Браманте, - освоил опыт и навыки   наших знаменитых современников - Леонардо и Микеланджело, который сейчас расписывает Сикстинскую капеллу.
     Рафаэль оправдал чаяния понтифика, который неусыпно следил за ходом работ.  Он подолгу задерживался у свежих  фресок  и улыбался, узнавая  в величественной  фигуре Платона портретное сходство с Леонардо да Винчи, в размышляющем  Гераклите – угрюмого    Микеланджело, а  в  стоящих  с краю  юношах - самого Рафаэля и его помощника, живописца  Содому. 
   Суровый понтифик  ублаготворенно  хмыкал в бороду, обнаруживая своё изображение среди отцов церкви на фреске с изображением диспута о Таинстве евхаристии и  в образе мудрого законодателя на фреске «Правосудие».
- Сдается мне, что твоя работа тут подходит к концу. Мелочи могут доканчивать твои помощники. Видишь ли, друг мой,  я хочу воздать почести  небесным покровителям нашего рода  делла Ровере - Святому Сиксту  и святой Варваре. Сейчас Микеланджело работает здесь, в Ватикане над капеллой, посвященной святому Сиксту. Работает один и  никого туда не пускает.
    Рафаэль улыбнулся, вспомнив, как  он тайком, в отсутствие Микеланджело, с разрешения Браманте, посетил расписываемую мастером Сикстинскую капеллу и какое  восторженное потрясение испытал от этого шедевра.
    - Тебе, - продолжал Папа,- я  хочу  поручить написать алтарное полотно для церкви Святого Сикста в Пьяченце. Большое полотно с Богоматерью. Я много наслышан о твоих Мадоннах с ликами неземной красоты. Вот и сотвори для меня такой образ, чтобы дух захватывало, и  душа воспаряла к небесам.
   Понтифик ушёл, а Рафаэль застыл, размышляя и усматривая промысел Божий в совпадении  нового заказа с ночным наваждением. Он понял, как надо писать эту Мадонну, она уже была в его воображении. Нужна была только девушка, та девушка в окне. Он даже не знал её имени, но она отныне будет ему напоминанием о матери и всегда будет связана с домашним, благодатным запахом теплого хлеба из печи.
- Печь – forno, булочник – fornaio, я буду звать её – Форнарина!   
    И Рафаэль бросился на вия Санта Доротея. Вот снова тот манящий, чарующий запах  свежего домашнего хлеба. Он поднял глаза, но незнакомки в окне не было. Осторожно подошел он  к раскрытым дверям пекарни и, отодвинув  льняную занавеску, заглянул внутрь. Девушка стояла у стола, пересыпая муку из мешка в чан.  Легкое белое облако мучной пыли  окружало её, но Рафаэлю виделись пушистые облака, по которым ступала сама Мадонна. Рафаэль поманил девушку рукой. Оглянувшись на лестницу, она подошла, молча и по-детски простодушно глядя на него.
- Не бойтесь меня. Я – художник, работаю в Ватикане. Мне очень-очень  надо нарисовать вас.
   Девушка отшатнулась растерянно.
- Не пугайтесь. Мне нужно нарисовать ваше лицо. Только лицо.
   На лестнице возник, приближаясь, грубый мужской голос.
- Уходите…
- Умоляю вас…
- Попозже, в сиесту, в Санта Мария ин Трастевере, - торопливо шепнула она.
   Несколько часов Рафаэль бродил по округе, зашёл в Санта Мария ин Трастевере,  вглядывался в лики Богоматери. Но видел только один, возникший в его воображении и  сливающийся с обликом той, что он называл в уме Форнариной. Часы, наконец, пробили три, и в тот же миг из-за угла показалась девушка.
- У меня  всего  час времени.
   За это малое  время обходительному  и любезному художнику с подкупающе пленительной внешностью и  обворожительными манерами удалось узнать, что девушку зовут Маргарита Лути, она – дочь хлебопёка  Франческо Сенезе, что ей 17 лет. Пока девушка тихо рассказывала, Рафаэль, достав припасенную бумагу, рисовал, рисовал, рисовал. На другой день они встретились снова, бродили по Джаниколо. А вскоре Рафаэль снял верхний этаж небольшого  домика на виа дель Чедро. Суровый отец воспротивился, было, ежедневным свиданиям дочери с художником. Но когда Рафаэль сказал, что пишет Мадонну для самого Папы римского, смягчился.  А уж после того, как  симпатичный живописец сунул ему в карман внушительный мешочек, набитый звонкими монетами, булочник  смирился вовсе...
   Теперь каждый  день Рафаэль встречался со своей Форнариной и  упоенно  работал  над Мадонной, несмотря на загруженность работами в Ватикане.  В это же  время Рафаэлю  поручили ещё и надзор за раскопками Золотого дома Нерона. Античные фрески, обнаруженные в пещерных гротах  уничтоженного временем сооружения,   получили название «гротесков». Они  стали  очень модными в Риме, особенно после того, как Рафаэль использовал рисунки этих «гротесков», для оформления Лоджии в ватиканских покоях Папы.
    (К слову сказать, «Лоджии Рафаэля», как они  стали и именоваться со временем,  можно видеть не только в Риме. По заказу императрицы  Екатерины II, архитектор  Джакомо  Кваренги построил в петербургском Эрмитаже    галерею, и украсил стены её  копиями рафаэлевских   фресок).
    Несмотря на загруженность, Рафаэль, улучив свободную минуту,  нарисовал модель красочной униформы для солдат  швейцарской гвардии, созданной Папой Юлием II. По римской легенде, униформа гвардейцев могла  быть    выполнена и по рисункам Микеланджело. Не желая обидеть никого из гениальных соотечественников, говорили, что шлемы с плюмажем и полосатые кафтаны гвардейцев придумал Микеланджело, а буфы на рукавах - божественный Рафаэль.
   Вообще   1512 год оказался поистине счастливым для Папы Юлия II. Осенью были, наконец, открыты для обозрения фрески Микеланджело в Сикстинской капелле.  К тому же неутомимый Буонаротти нашел время для  создания прекрасного купола, венчающего Ватиканский собор, и  начал работать над сооружением надгробия для Папы. (Фрагменты незаконченного надгробия со  знаменитой фигурой  Моисея можно видеть в  церкви Сан Пьетро ин Винколи),.
   А вскоре весь Рим восхищался новой работой  Рафаэля, которая получила название «Сикстинская мадонна».
   Но Юлий II умер  в начале следующего года, и его сменил на ватиканском престоле  Папа Лев Х, который  ценил   Рафаэля Санти не меньше своего предшественника.     Пользуясь высоким покровительством, Рафаэль поселил Форнарину отдельно,   подальше от отца,   на Виа дель Говерно Веккьо в доме №48. (В  холле этого дома и поныне висит доска, на которой написано: «Здесь жила та, что стала известной благодаря  любви Рафаэля Санти»).
    Со сменой  понтифика, работы у Рафаэля только прибавилось. В 1514 году после смерти Браманте  на    должность главного архитектора собора Святого Петра Папа Лев X назначил Рафаэля.  Одновременно художник продолжал  выполнять заказы  богатейшего римского банкира Агостино Киджи,  ссужавшего деньгами многих властелинов Европы. Рассказывают, что как-то он предоставил ссуду  Папе Юлию II, взяв  под залог папскую тиару, продержав её  у себя несколько месяцев. В конце концов, Киджи стал личным банкиром, казначеем и даже душеприказчиком Папы.
   Для Киджи Рафаэль построил семейную усыпальницу в церкви Санта-Мария дель Пополо и работал  над росписями  его виллы в Трастевере.
       В  Вечном городе бытует предание о том, что, влюбившись в Форнарину, Рафаэль не мог и часа провести без нее, и потому она всегда была рядом с художником. Работая на вилле Киджи,  Рафаэль привел туда Форнарину и познакомил со своими  друзьями, которые немало удивились непомерному пристрастию   к трастеверской  простолюдинке великолепного Рафаэля, которому благоволили  многие знатные дамы.   Пока мастер  работал над фресками, Форнарина сидела,  озираясь с трогательным любопытством испуганного котенка.  Застав  незнакомую девушку на вилле, Киджи возмутился  и запретил Рафаэлю приводить  посторонних.  Бедный мастер  перестал  есть, спать, а главное забросил работу. И тогда Агостино Киджи, махнув рукой, сказал:
- Да приводи кого угодно,  только работай,  Бога ради!
  В вечном городе сохранилась легенда ещё об одном  тайном визитере  на строящуюся виллу Киджи. По рассказам, Рафаэль ревниво относился к выполняемой им работе и  строжайше запретил входить в залы посторонним. Наслышанный о великолепии создаваемых фресок, Микеланджело страстно  желал  взглянуть на них,  но ему это никак не удавалось. И вот,  чтобы усыпить бдительность сторожей, Буонарроти переоделся в костюм мелкого торговца,  надвинул на лицо шляпу с широкими полями  и направился к вилле.  Усевшись на землю у входа, он принялся зазывать покупателей. В какой-то момент, когда на него перестали обращать внимание, Микеланджело проскользнул во дворец и незаметно проник в расписываемый Рафаэлем зал.  Поскольку там по случайному совпадению никого не было, то он вдоволь насмотрелся на работу соперника, а потом, взяв кусок угля, нарисовал на стене прелестную головку, и незаметно вышел. Спустя некоторое время вернулся Рафаэль и, поднявшись на леса, собирался взяться за прерванную работу. Каково же было его изумление, когда он увидел на стене полную жизни головку, нарисованную с таким мастерством! Рафаэль сразу же распознал автора: "Это рука Микеланджело!" —  воскликнул он. Но вместо того, чтобы бранить сторожей, Рафаэль справедливо рассудил, что драгоценный рисунок стоит сохранить.
     По сей день на вилле Фарнезина   на  одном  из сводов в станцах Галатеи можно видеть нарисованную углем головку. В манере рисунка действительно угадывается почерк Микеланджело.
    Со времени  первой встречи с Рафаэлем, на протяжении двенадцати лет, Форнарина  оставалась его неизменной возлюбленной и постоянной натурщицей. Мастер познакомил Форнарину с ближайшими друзьями, но в свет не выводил, храня её  для себя  словно в домашней шкатулке.   
     Теперь Рафаэль стал модным художником, и  знатные римские особы стали заказывать Рафаэлю не только божественные лики Мадонн, но и портреты. Вот что рассказывает итальянский живописец и писатель Джорджо Вазари,  оставивший интереснейшую книгу «Жизнеописаний наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих». Пока Рафаэль писал портрет могущественного кардинала Биббьена, казначея и самого влиятельного человека при дворе  папы Льва Х, тот настолько   оценил все достоинства мастера, что подружился с ним и даже предложил Рафаэлю жениться на своей племяннице Марии. Отказать такому влиятельному вельможе было сложно, и Рафаэль попытался поначалу просто отсрочить помолвку. Он сказал кардиналу, что не имеет ничего против союза с его племянницей, но хотел бы подождать несколько  лет, пока он обустроит свой быт, а главное, приобретет дом, достойный  такой невесты. Рафаэль даже поведал кардиналу Биббьена о намерении приобрести  Палаццо Каприни по соседству с Ватиканом. (Это здание на улице Кончильяцьоне со временем получило название «Дом Рафаэля».  В нем  художник прожил последние три года жизни).
  Спустя время кардинал Биббьена  напомнил  Рафаэлю, что его племяннице зазорно так долго ждать помолвки. Рафаэлю пришлось  объявить себя официальным женихом Марии Биббьена. Однако теперь он постоянно откладывал день свадьбы.  Бедная девушка, остававшаяся в течение шести лет нареченной Рафаэля, так и умерла, не дождалась замужества.
   В связи с  непонятным стремлением Рафаэля уклониться от брака с  именитой и богатой Марией Биббьеной возникло предположение о том, что странному упорству могло препятствовать только одно:  тайный брак Рафаэля с Форнариной.
    На портрете, хранящемся а палаццо Барберини, левую руку Форнарины украшает браслет с надписью: «Рафаэль из Урбино». Обручье словно свидетельствует, что изображенная на полотне женщина и душой, и телом принадлежит Рафаэлю. Более того, во время расчистки картины в 1999 году на безымянном пальце левой руки обнаружили  закрашенное позднее кольцо. Возможно, даже обручальное. К тому же волосы Форнарины украшены брошью с большой жемчужиной, которые в пору создания портрета обычно носили замужние дамы.
    Другой портрет Форнарины носит название «Донна Велата», т.е. “Женщина с покрывалом”. Такие накидки носили обычно  замужние римлянки. Причем в волосах её  снова такая же брошь с жемчужиной.      Исследователи сделали предположение, что ближайший друг и ученик Рафаэля -Джулио Романо, после смерти мастера  решил сохранить в тайне то, что держал в секрете сам Рафаэль. Поэтому он закрасил кольцо на руке Форнарины  и быстро продал картину в частные руки.
    Последним шедевром Рафаэля  стало величественное «Преображение» с   воспаряющим в небеса Христом.  Рафаэль работал над картиной  урывками,  и нижнюю часть её  поручил довершить Джулио Романо с учениками.
    Перегруженный  работой в Ватикане, в соборе Святого Петра, многочисленными заказами, Рафаэль по своему положению в обществе  вынужден был вести ещё и  светскую жизнь с бесконечными ужинами, встречами  и диспутами  с собратьями художниками, мыслителями, философами, гуманистами и просветителями эпохи Возрождения.
   Ослабевший от постоянных нагрузок и  переутомления, Рафаэль слёг.  Присланные Папой врачи, обнаружив жар и затрудненное дыхание, по обычаю того времени прибегли к кровопусканию. Но это не помогло. Чувствуя приближение смерти, Рафаэль послал за священником и попросил друзей  увести рыдающую у его ложа  возлюбленную. Вазари пишет, что     Рафаэль заранее, в завещании  распорядился, чтобы Форнарине  было выделено  приличное состояние, обеспечивающее ей безбедную жизнь.
    Великий Рафаэль умер 6 апреля 1520 года, в день своего рождения, в возрасте 37 лет. У  изголовья  покойного  стояло недоконченное «Преображение».
    В соответствии с завещанием Рафаэля, великого мастера похоронили в Пантеоне, в предварительно отреставрированной на средства мастера капелле. К слову сказать, Рафаэль был первым, кто выбрал  это место для своего упокоения. На древнем саркофаге, украшенном двумя целующимися голубками, его друг и покровитель  кардинал  Бембо написал:  "Здесь покоится тот Рафаэль,  при жизни которого мать всего сущего  - Природа боялась быть побежденной,  а после его смерти - умереть".  Слева помещен бюст великого мастера, а справа - памятная доска с именем Марии, племянницы всесильного кардинала Биббьена, которая в течение шести лет оставалась единственной  официальной невестой Рафаэля.  Чувствуя свою вину перед безвременно скончавшейся невестой,  Рафаэль распорядился  похоронить её рядом с собой. Но одновременно Рафаэль  заказал своему другу, скульптору Лоренцетто Лотти  сделать изображение Мадонны, напоминающей обликом Форнарину, и поместить его подле своей могилы.  Теперь эта  Мадонна  занимает нишу алтаря над могилой Рафаэля.
    Кстати сказать,  ненамного  пережил  мастера и "великолепный" Агостино Киджи. Он умер через  четыре  дня  после смерти Рафаэля,  украсившего для него прекрасную виллу на земле  и построившего  усыпальницу  для жизни вечной.
   Римские предания говорят, что после кончины возлюбленного Форнарина ушла в монастырь Св. Аполлонии на виа Лунгаретта в Трастевере, где тихо и незаметно скончалась, и никто точно не  знает, когда.
    В 1897 году исследователь  Антонио Валери обнаружил документ, в котором  говорилось: «18 августа 1520 года, сегодня в наш приют была принята  вдова Маргарита, дочь Франческо Лути Сиенского». Исследователи предположили, что речь идет о  той самой Маргарите Лути, которую Рафаэль называл Форнариной. А  поскольку Форнарина никогда замуж не выходила и всю жизнь провела рядом с Рафаэлем, то она могла быть вдовой только Рафаэля.
   Значит, действительно, спустя  4 месяца после смерти Рафаэля, Форнарина ушла в монастырь!
   Римляне трепетно хранят память о гениальном Рафаэле и его возлюбленной. И  теперь, проходя по улице Санта Доротея и   подняв  глаза  ко  второму этажу дома № 20,  вы увидите знаменитое  окошко Форнарины,  украшенное затейливым терракотовым  фризом. 
    Если же от Ватикана отправиться пешком   к площади Навона, то самый короткий путь идет по древней, с рядами антикварных лавочек улице Коронари. Стоящее здесь  здание под № 122/123  купил в  XVI веке  Рафаэль. Божественно талантливому художнику с романтической внешностью небожителя  не  был  чужд и  здравый прагматизм.  Он заранее распорядился использовать постройку как доходный дом, чтобы  получаемые средства   шли на содержание его могилы в Пантеоне.