Скучившись у входа в Дом Культуры под его колоннадным сводом, большая толпа людей: сами брачующиеся пары и все пришедшие с ними люди на их торжество, стояли и смиренно ожидали, когда же, наконец то, этот очаг городского бракосочетания проснётся и распахнёт свои объятия в виде открытых дверей и предложит всем собравшимся пройти в зал предстоящего торжества. Ещё минутка-другая и грянули из выставленного на улицу похожего на колокол алюминиевого репродуктора бравурные фанфары известного марша, и тяжёлые, но узкие двери-врата обозначили, отворившись, вход в будущие райские кущи для пришедших сюда влюблённых. В распахнутом проёме парадного портала показалась плоская, как сушёная вобла с дежурной улыбкой во весь рот и с красной лентой наискосок
через плечо, смазанной внешности государственная особа женского пола.
- Капа, смотри, – указал Семён, еле сдерживая смех, на вышедшую бабу, – это она и будет нас по-нынешнему правилу расписывать?
- А чем ты недоволен, – удивилась его красавица.
- Так это же не женщина, а рыба какая-то попавшаяся на крючок с красной леской!
- Красной лески не бывает. Успокойся, – одёрнула своего не вовремя смешливого жениха серьёзно настроенная будущая женушка.
Изобразив на безликой физиономии некое подобие улыбки, появившаяся из дверей Дома Культуры непонятного возраста ответственная дама с лентой, широко, будто б зевая, ярко крашенными губами, сладкозвучно пропела.
- Уважаемые друзья! – пауза, – прошу брачующихся и их близких родственников, а так же и их друзей проследовать за мной!
И многоликая толпа, суетясь, но, не толкаясь, медленным потоком потекла в чрево здания, вежливо пропуская вперёд новобрачных. Длилось это показушное мероприятие в ту памятную субботу под названием торжественное бракосочетание довольно долго, пока все желающие, решившие стать мужем и женой, не прошли через обязательный и пошлый обряд публичного посвящения в семью. Под конец уже, став семейными, станцевали все пары свадебный вальс, сообща кружась по натёртому до блеска ёлочному паркету. Затем, новоиспечённые жёны, обнимая свои охапки цветов, а их мужья, бережно держа в руках у себя новенькие свидетельства о браке, дружно, как попы на крестном ходе со всей свитой
потной вереницей двинулись к выходу.
Но когда вся эта разряженная толчея: жёны, мужья, друзья и родственники изрядно взмокшие в плохо проветриваем помещении вывалились на улицу, их ожидал небольшой и весьма занятный сюрприз. Сверху на их головы как из ведра, пузырясь и громко шлёпая большими каплями по асфальту, падая стеной, резвился не к месту осенний дождь. И эта разверзшаяся хлябь небес, будто специально, как в назидание намекала молодожёнам, что может их ожидать в непростой семейной жизни в будущем, где будет не только радостное солнце любви и взаимопонимания им вечно светить, но и будут мокрые со слезами распри дождей и гроз под покровом тёмных туч разочарований и отчуждения время от времени с внезапным громом проливаться.
Основная масса народа, испугавшись, то ли самого дождя, то ли же его природного намёка, пытаясь сохранить нерастраченные сухость и тепло, вернулись обратно внутрь, в фойе Дома Культуры, но кое кто и остались на улице. Не мудрено! Кто-то, опасаясь бед и всяких неприятностей, боязливо прячется, подчиняясь народным приметам, а кто-то, не беря во внимание всю эту, по их мнению, шелуху суеверий идёт на пролом, добиваясь, не шутя, поставленной цели. Так уж устроена жизнь. Одни ищут выход из создавшейся и не по их желанию ситуации, а другие ищут оправдание собственному безволию и трусости.
В то время, когда Сёмка и Капитолинка оформляли свой назревший законный брак, в небольших городках только, только появились новенькие и в штучном порядке легковые автомобили с узенькой ленточкой из чёрно-белых шашечек на передних дверцах кузова и с зелёным глазком в левом верхнем углу ветрового стекла. А назывались эти автомобили общественного пользования, сиречь такси, под именем русской реки Волги. Не было ещё тогда и в помине возникшего уже позднее бессмысленного ритуала катания на машинах с разряженными куклами на капоте привлекавшего к себе внимание горожан оглушающим рёвом автомклаксонов, разъезжая по всему городу в окружении длинного автомобильного эскорта на показ.
Окрашенные в тёмно-серые или светло-коричневые цвета эти «Волги» вызывали у народа некоторую оторопь и досужее недоумение. Большинство народа не понимало, да и не хотело понимать зачем нужны были эти праздные в городе машинёшки. Правда, у тех, кому позволяла городская телефонная станция, установив в доме по блату или согласно с занимаемой должностью недоступный всем телефон, заказать, подув в трубку, ко входу в нужный момент персональный автомобиль и поехать на нём этакой барской персоной. Но не привыкли люди ещё к такой цивилизованной услуге, так как для них, для простых и из глубинки обывателей непонятным было это новое от властей предложение. К тому ж ещё недешёвой оказалась эта современная в стране для народа любезность, да и не каждому по карману, даже, если ездить на такси не каждый день, а иногда и то лишь по неотложной в хозяйстве надобности, чтобы сэкономить время.
- И чё это я буду им платить? – рассуждал непривыкший к роскоши рабочий люд, – когда я и так пешком куда мне надо смогу добраться!
Другие и вовсе смотрели на эту услугу в стране, как травоядные на тех же львов во время засухи на общем водопое как бы спокойно, но с опасением.
- Не жили богато – и не стоит начинать, – махали рукой несостоявшиеся клиенты в услуге их городского персонального транспорта.
Короче говоря, Раскатовская компания не захотела прятаться обратно в культурное заведение, решив, что ждать у моря погоды себе дороже, и кинулся новоиспечённый муж к стоящей недалеко в сторонке омываемой дождём с зелёным глазком светло-коричневой легковушке с шашечками и буквой «Т» между ними.
- Гулять, так гулять, – свистнул ухарски он, засунув себе два пальца в рот, подавая сигнал подрулившему к очагу культуры одинокому таксисту.
Шоферюга этот залихватский свист услышал и тут же, не взирая на дождь, вышел из машины и приоткрыл гостеприимно заднюю дверцу своего пассажирского салона. До Сенькиного дома по прямой хоть было рукой подать, но удумал он, под разгулявшуюся в городе непогодь, с шиком прокатить своих гостей на легковом авто.
- Вы езжайте, а я пешком пойду, – отказался ехать Кузьмич.
- Промокнешь, бригадир, – не принял отказ его подчинённый.
Подбежал к машине и юркнул внутрь, надеясь договориться.
- Все не войдёте, – усомнился водитель.
Тогда за перегруз ещё не штрафовали и самих гаишников побирушек по городам в укромных местах на всех перекрёстках торчало. Но на въезде в город и на выезде из него были тогда посты, да и то военные, так что всем скопом с перегрузкой ехать можно было по городу безнаказанно.
- А мы уместимся. Не дрейфь, – уверил его заказчик.
- Как? – не поверил шофёр.
- Ща увидишь, – подмигнул заговорщицки клиент и живо выскочил вон из кабины, – мы с Капитолинкой садимся на заднем сиденье первыми, – подбежав к ожидавшей его у входа ДК ораве, объяснил им лихой моряк, – она ко мне на колени, – подхватил он на руки супругу, – рядом с нами так же её девчата примкнут, сидя в обнимку одна на другой, а там и Вовка с Татьянкой втиснуться следом. Готовы? – собрался бежать Семён до машины.
- Куда деваться то,– как бы безразлично откликнулся гармонист.
- Удержишь девоньку то, друг пограничник, – хохотнул с подначкой распорядитель предстоящей поездки.
- А-а! Где наша не пропадала, – быудто нехотя согласился с ним опять друган.
- А ты, Кузьмич, сядешь один, как полагается генералу, на первом сидении рядом с хозяином машины, – и шагнул навстречу приключению вчерашний флотский старшина.
- Так уж и генерал, – смутился было старик.
- Генерал, генерал, – отдал должное своему бригадиру Семён, – двинули, чада мои, – первым выскочил под дождик Сёмка матрос с Капелькой своей на сильных руках.
И нарядные чада, сиганув бегом, набились, как сельди в бочку в салон такси все до единого, дружно смеясь и пихаясь, и тронулась в путь. Кое-как, но с грехом пополам-таки досидели они на заднем сиденье утрамбованные обстоятельством отважные пассажиры до места своего назначения. За то время, пока они ехали, у сидящих снизу клиентов такси от чужих задниц затекли и одеревенели ноги, а у тех, кто примостился вверху на их коленях, кроме махонькой, разумеется, маломерки невесты, заклинило, скособочив набок, девичьи шеи. Особенно у коломенской версты Вероники. Совершив круг-другой по центральной, громко говоря, асфальтированной магистрали городка, завернули ездоки на родную улицу молодожёнов и по заполненным дождевой водой ухабам медленно так, с переключением скоростей докатили почти до самого дома. Но вот беда, как раз возле дома то и возникло, основное в дороге у шаловливой братии препятствие.
- Всё, – остановился рулевой, – дальше не поеду!
Впереди по ходу в результате дождя образовалась большущая непонятной глубины грязная лужа, шлёпать по которой не особенно хотелось ни сами молодым, ни их гостям.
- Может, объедем? – неуверенно осведомился у автоизвозчика Кузьмич.
- Не могу, – наотрез отказался он ехать дальше, – машину жалко!
- А нас, людей тебе не жалко? – посмотрел в глаза крутящему баранку старый.
- Жалко, – ответил тот, – только мне на этой машине надо не на ремонте в боксе за копейки стоять, а на выезде рубли зарабатывать, чтоб семью прокормить. Так што извини меня, уважаемый, не могу!
- Ну раз не можешь, значит, не можешь, – согласился с ним, щедро расплачиваясь, предводитель компании, – мы и так тогда добежим!
Кое-как, кряхтя и охая, подмокший народец, шутя-нарочно, с шумом выбрался вон из машины наружу, а дождь, не убавляя силы, всё лил и лил. Закутав спешно курносую в свой шикарный свадебный пиджак родную пигалицу, муженёк подхватил её снова на руки и припустил по ржавой пузырящейся луже во все лопатки. Вслед за ними лихо бросились и остальные пассажиры такси, накрывшись с головой галантным предложением мужской половины. Нырнув с разбегу в сухие сенцы, вымокшие до нитки беглецы, остановились в сумраке сухого помещения перевести запыхавшийся дух, и под ногами у них образовалась сразу свежая лужица.
- Когда, наконец, покроют и вашу улицу асфальтом, – вытирая мокрое лицо, вслух высказал своё неудовольствие предпенсионный спринтер.
Капитолинка следом, спрыгнув с мужниных рук, смеясь, распорядилась громкой и фривольной народной фразой.
- В таком-то виде да за стол – всё равно, что голым задом по неструганной доске с разбегу прокатиться!
- Больно же, – хохотнул в ответ, поддержав шутку, всё тот же Глушков.
- И удовольствия мало, – живо отреагировала хозяйка.
- Зато забот, полон рот, – поддержал жену и муженёк.
- Не оберёшься хлопот, занозы из пятой точки вытаскивать, – изрыгнул нахально и свидетель жениха на свадьбе.
- Так что, девочки, давайте-ка в дом, там будем с утюгом сушиться, – открыла избу шустрая как и все намокшая пигалица.
- Кап, а можно мне с ними, – продолжив весёлое настроение, ощерился шутовски с новым предложением кореш мужа, – я живо всё отутюжу. И не только их мокрые платья!
- Тебе только волю дай, ты отутюжишь, я знаю, – в тон шутнику отозвалась и сама молодая супруга, – ты, того и гляди, под повитуху всех молодух в городе то отгладишь!
- А чё, плохо што ля? – распушил перья хвастливый кочет.
- Пусть только энтот хлыщ попробует, – включилась в озорство и свидетельница со стороны невесты Танька каланча, – мы ему живо сами его утюг отремонтируем. Верно я говорю, девчата, – но те, отжав свои подолы, нырнули, пригнувшись, в тёплую избу.
Девчата – это высокая болтливая подружка по работе Татьяна сверстница и такая ж медсестра в хирургии на перевязке блондинистая оторва, и сплетница, но весьма заметной внешности. При этом она, в сущности, была добрым, хоть и не всегда выдержанным, да и тактичным человеком. Сама из местных и единственная чадо у своих родителей, она была избалована излишним вниманием с их стороны и непростительной вседозволенностью. А отсюда и характерец у неё такой сложился. Не жадная, но оторва, как говорится, язык её – враг её, отчаянная в общем то деваха, но маленькую свою подружку конопушку всегда во всём защищала отважно. Как единственное дочка в семье любила Танька быть везде и во всём в центре всеобщего внимания.
Выдумщица с претензией на исключительность сама белокурая коромысло любила называть себя, знакомясь в городе с парнями, Вероникой. Нравилось ей пудрить им своим ухажёрам мозги. Правда, желающих познакомиться с ней было не так то уж и много. Под её то немалый рост метр восемьдесят редко встретишь в городе такого молодого человека, но этот недостаток у ходульной красавицы её мало смущал. Она абсолютно твёрдо была в будущем своём уверена и, не стесняясь говорила всем своим друзьям и знакомым, что она обязательно выйдет замуж и что у неё будет двое детей, потому что это ей нагадала ещё в ранней юности какая-то заезжая цыганка.
- Мне не замуж надо, – говорила она общежитским соседкам Капитолинки, – мне в доме мужик необходим, – и добавляла, – серьёзный и работящий. Он у меня будет жить с любым ростом как у Христа за пазухой!
- Пазуху то отрасти вначале, – хихикали в ответ обе заводские деревенщины.
Эти две другие девушки, неказистые с виду, но плотно сбитые Капины соседки по комнате в общежитии были года на четыре старше их с Танькой-Вероникой и обе были из одной деревни, и обе младшие из многодетных семей, чьи отцы кормильцы не вернулись с фронта домой, и чьи матери остались в доме одни куковать в таёжной уральской глуши со своими мал-мала меньше полуголодными ребятишками. Повзрослев, обе девоньки то изо всех жил и тянулись на заводе, не имея поддержки. Каждая, как могла заботилась о своей матери, откладывая при этом себе на будущую жизнь, имея ввиду и замужество, и семью. Пенсии то в деревнях тогда были, всем курам на смех – сущие копейки, отчего и были эти деревенские клушки всегда скуповаты, если не сказать, откровенно прижимисты. Копили они, ни на кого и ни что не рассчитывая, чтоб создать хоть какой-то достаток, как личную опору существования в дальнейшем. Окончили у себя сельскую семилетку и устроились в городе по комсомольской путёвке на новый этот, эвакуированный с запада на Урал завод.
Одна из них работала в инструментальном цехе токарем, а другая на гальванике по первой сетке на химобработке каких-то там деталей из прокатки. Что та, что другая, надо признать, внешне и умом были малоприметными из себя особами, но в жизни хваткими и телом очень хорошо приспособленные. Обе крепкие в ногах среднего роста широкозадые кочерыжки всё в жизни воспринимали всерьёз и всё за чистую монету, и обе так же всегда по-крестьянски недоверчиво относились ко всем незнакомым людям, и обе совершенно не обладали чувством юмора, который был для них скабрезным баловством. Посему юмор и посещал их головы себе на уме сельских кумушек удивительно редко. А если он и гостил когда-нибудь у них в головах, то исключительно в редких случаях и обязательно в каком-то сальном, непристойном виде.
- Утюг то хоть в доме имеется, – спросила одна из подружек.
- Я утюг! – выпятил грудь, подмигнув Капитолинке, мокрый муженёк.
- Да ну тебя, Сеня, – отмахнулась недоверчиво станочница, – я о другом!
- Так и я о другом, – показал свои кулаки хозяин дома.
- Ты это к чему? – не на шутку напугались обе молодухи.
- Кто вас, девоньки, обидит, – стянул с себя мокрую рубаху морячок, оголив свою мокрую рельефную грудь, – тот долго не протянет!
- Как это? – вытянула своё рябоватое лицо работница гальваники.
- Очень просто, – вмешался Семёнов друг, – наш Шишак его так отутюжит, что от того даже мокрого места не останется!
- Какой Шишак? – вылупила глаза вторая станочная мокрота.
- Шишак – это наш Сенька с кулаками, – засмеялся Вовка в ответ.
Так, ничего не поняв, заводские работницы Фенька с Алькой и направились следом за хозяйкой дома в спальню, но путь им преградил игриво настроенный Володька.
- Куда это вы, родимые направились?
И мокрые курицы испуганно отступили.
- Да перестаньте, мужики, девок пугать, – заступилась за общежитских Вероника, – идите, девчонки, идите и ничего не бойтесь. Шутит дядя, – пригрозила она, уже не шутя, гармонисту-охальнику.
И тогда кудрявый блондин, оттопырив мизинцы обеих рук, изогнулся с вывертом в каком-то немыслимом реверансе и посторонился, пропустив в опочивальню молодых двух пугливых деревенских ворон.
Трусоватые девахи не заставили себя долго ждать и торопливо просочились в избе в отведённую для сушки комнату, в апартаменты для новоиспечённых мужа и жены.
- И ты, Татьяна, следуй за девчатами, – коротко приказала замужняя малявка, – а я Щас… А вы, – обратилась она тихо к мужу, – вместе с мужиками дров принесите. Камин на всякий случай просохнуть растопим!
- Куда столь много-то? – удивился расхристанный супруг.
- А вы понемногу каждый возьмите, чтобы не испачкаться, вот и будет вам в самый раз, – как бы ненароком уточнила промокшая немного приказчица.
- Пошли, Кузьмич, – подчинился её приказу Вовка, – заодно с тобой и перекурим!
Когда же мокрая троица ввалилась со двора с небольшими охапками дров в избу, в доме оказалось как-то пустынно и даже тихо. Только молодайка, скинув свадебный с себя наряд, переоделась в домашний халат и деловито суетилась на кухне, погромыхивая время от времени там посудой. Едва доносившийся из спальни глухой шепоток подсказывал им, в дом прибывшим мужчинам, что и там дело движется вперёд, но не так споро, как бы уже оголодавшим промокашкам хотелось.
- Ну и где они наши отсыревшие голубки, – поинтересовался посажённый отец.
- Вам скажи, – озорно зыркнула Капитолинка, – и вам туда захочется!
- А почему бы и нет, – в тон своей жёнушке всхохотнул муженёк.
- Я тебе захочу, – потрясла своим кулачком нарочито строгая пуговка.
А Вовка говорить не стал. Он, проныра подкрался на цыпочках к спальне и нежно так, шевельнув слегка тяжёлой плюшевой шторкой, что была в спальне вместо двери и как гаркнет во всё своё лужёное, певческое горло.
- Девча-ата-а!
- Ох-ай-уй! – раздался за шторами испуганный вскрик.
- Давайте я вам помогу!
- Дурак ты, Вовка, – сменили испуганные вскрики на смех раздетые до нательного белья в спальне укрывшиеся, девушки, – напугал нас зараза, – и утраченное было весёлое настроение снова вернулось в эту взмокшую под дождём малочисленную бригаду.
- Идите, мужики, и вы переоденьтесь, – весело гостям дала наказ боевая кухарка.
- Во што переодеться то? – опешили те.
- Сеня вам подберёт!
- А зачем?
- А затем, что отнесу я вашу сырость девчатам, чтобы они просушили её, отгладили как надо и привели в порядок. Не в таком же виде за стол садиться?
- А нам неструганные доски не страшны, – ехидно подметил белобрысый говорун.
- Так я не про ваши зады говорю, а про вашу одежду в надлежащем виде, – просто ответила новая хозяйка в старом доме.
И потащились смущённые ходоки за Сёмкой следом в чулан, оставляя за собою на полу сырые следы от промокших носков. И первым из троих появился, смущаясь, на свет в летнем Сёмкином трико с вытянутым в коленках сутуловатый Кузьмич. В опорках и на босу ногу в старом на голое тело одетом и опоясанном флотским ремнём облезлом тулупе посажённый отец выглядел смешно и даже нелепо.
- Тебе бы, Кузьмич, ещё рыжий сверху парик и ты, чисто клоун из заезжего цирка, – не смогла удержаться шустрая стрекоза.
- Клоун и есть, – согласился с ней бригадир, – а ты в цирке то, хоть раз, бывала, а? Капонька? – уставился он, глядя на деловую Клаву серьёзно.
- Была, – орудуя ловко ножом, ответила та.
Это где же? – усомнился переодетый Кузьмич, – в нашем городе цирка нет!
- А это было давно, когда я ещё девчонкой в интернате училась, – с грустью как-то, по детски улыбнулась, признаваясь, виновница торжества, – нас туда всей оравой водили в интернате на одно представление, глупую послевоенную безотцовщину, когда однажды приехал в город передвижной цирк-шапито!
- Слово-то какое знаешь, – ухмыльнулся старый рабочий. – шапито!
- Нам так объяснили воспитатели!
- Конечно, – согласился в прошлом бывший житель большого города и отошёл, не вдаваясь в подробности, в сторону.
Взял клюку и пошевелил маленькую стопку дров в печке, отодвигая жар подальше от дверцы внутрь. И в этот самый момент вторым из чулана вылупился босоногий Вовка, глуповато пританцовывая, но выглядел он чуточку лучше, чем старый работяга. Хоть был он под стать Татьяне, выше своего дружка, но телом то гораздо худее, так что стиранная и давно неглаженная рабочая спецовка не по размеру великоватая в плечах повисла на нём, несуразно топорщась мешком, точь-в-точь, как ходячее огородное пугало. Ему не хватало только ржавого ведра на светлой его, модно остриженной, кудрявой макушке.
- Тебе бы, Володь, ещё бы морковку в одно место воткнуть – и ты один-в-один тот самый бабайка, которым малых деток мамки пугают, – оценил его наряд Сёмкин бригадир электриков.
А следом за ним вскоре появился и сам хозяин гостеприимного дома.
- Привет! – вскинул он руки вверх, собираясь обнять Капитолинку.
- Привет, – подставила та для поцелуя накрашенные губы.
- Ну дружище, угодил, так угодил, – всхохотнул гармонист, оглаживая мятую робу перед зеркалом, – дашь сфоткаться на память?
- Не жалко! Бери, – щедро позволил ему счастливый молодожён, – но за магарыч!
- Будет тебе магарыч, – пообещал и Вован.
- Когда? – продолжил шутку счастливый балагур.
- Высушат мне девчата штаны – будет и магарыч. Все соседи услышат!
- Принимается, – согласился Семён.
- А откуда у тебя. Сёма, такая спецовка, – Неожиданно задался вопросом Дмитрий Кузьмич, – я, помнится, сменную робу на тебя не выписывал!
- Так я этот парадный костюмчик получил ещё до призыва на службу, – признался моряк, когда работал в деревянном цехе столяром-макетчиком!
- И как ты туда попал? – удивился его нынешний непосредственный начальник.
- Окончил курсы в отделе по подготовке кадров, получил разряд и был направлен в макетный цех на стажировку. Там мне и выдали эту спецовку!
- А у кого стажировался? – посерьёзнел в лице заношенный тулупчик.
- У Никитича, – ответил аттестуемый на память заводской работяга.
- Так это же мой старый друг! – радостно воскликнул западный переселенец, – мы с ним вместе с заводом сюда во время войны, эвакуируясь, прибыли!
- Живой он? – обрадовался новости и Семён.
- А чё ему сдеется, – доложил повеселевший старче, – с внуками дома возится!
- Откуда знаешь то, Кузьмич? – влез в разговор и Вовка.
- Так мы с ним соседи по дому, – ответствовал старый работяга.
- Передавай ему от меня, если увидишь, бальшущий привет, Кузьмич, – пожал руку своему наставнику флотский слухач.
- Обязательно передам, – радостно пообещал посажённый отец.
Сам женишок натянул на себя свой матросский клёш и тельняшку. И сухие, хоть и в мало приглядном виде мужики дружно принялись помогать хозяйке, и дело заспорилось, но за стол компания села всё же не скоро. Пока девушки, проутюжившись, сами, все трое в сухие свои облачились наряды, пока отгладили, высушив и мужскую одежду, пока то да сё ещё по всякой мелочи – вот день то и пролетел. Зато все довольные, приняв прежний с радостью праздничный вид, быстро, как мухи облепили скромно накрытый стол. И более чем простенькая свадебка приступила-таки к запоздалому празднику.
Уже давным-давно остыла рассыпчатая картошечка. Заждались и, заскучав, своего часа разделанная селёдочка и аккуратно наструганный винегрет. Подтаял слегка на блюде принесённый на стол со двора холодец. Подзаветрила нарезанная тонкими пластиками по блату приобретённая через Гущина докторская колбаса, лишь по праздникам доступный в те годы для многих людей деликатес. А большая и запотевшая кринка брусничного морсу обсохла, согревшись в натопленной хате, и терпкое, кисло-сладкое содержимое в ней уже утратило свою приятную свежесть. Только солёная в бочке капуста одна в подсолнечном масле с луком смотрелась аппетитно – всегда желанный на Урале, да и не только там, этот на столе квашеный продукт, по всей стране закусон отменный. А венчали пиршественный стол молодой семьи пирог с грибами, накануне испечённый самой Капитолинкой здесь же в доме в русской печи, бутылка водки и пузатый графин красного молдавского разливного вина, предназначенного исключительно для дамского пользования.
Стульев в доме было всего четыре. Два из них заняли новобрачные, а пару других оседлали посажённый отец и свидетель, гармонист Вовка. Девчатам же досталась наспех сооружённая по одну сторону раздвинутого круглого стола единая лавка. Это два шатких у соседей позаимствованных табурета объединили, возложив на них две доски, которые и накрыли, как ковром чистым домотканым половиком. Обретшие первоначальный вид все в доме едоки до единого, включая и молодых, громыхнув стульями и придвинув поближе к столу их подозрительную скамейку, торопливо заняли свои места. Голод, как известно, не тётка.
- Ничё, – усаживаясь рядом с мужем, заявила молодая хозяйка дома, – Бог даст и на будущий год у нас всё своё на столе уже будет, не только картошка с капустой. Мы себе и огурчиков, и грибов, да и той же капустки насолим. Поросёночка и кур заведём, будет и у нас чем гостей угостить на славу. Ягод наберём по лесу и варенья наварим. Правда, Сень, – обратилась за поддержкой к супругу деловая коза в сарафане.
- Правда, Капочка. Правда, – подтвердил слова её суженный.
- А пока, что есть, тому и будем рады, – предложила молодая жена всем наполнить свои бокалы, – давайте же, дорогие наши гостенёчки друзья, приступим. Отметим наше с Сёмой нынешнее бракосочетание!
Мужская часть крякнула от простодушного признания узаконенной жены и супруг молча, потянулся к бутылке водки. Володька налил, ухаживая, девушкам из графина, ну а хозяин, нацедил мужикам. Закуску же каждый из гостей себе в тарелку накладывал сам, и первый тост не заставил себя ждать.
- За любовь! – хором чокнулись все своими бокалами.
Выпили, и тут же гаркнула разноголосая дамская половина стола, по закону жанра объявив поданный им напиток горьким, требуя выплаты за проявленный промах от хозяев угощения. И второй тост, перед которым гости, ткнули пару, тройку раз у себе в тарелке в остывшую картошку алюминиевой вилкой, оказался для состоявшихся мужа и жены опять таким же горьким – требовалось подсластить. После этого оголодавшие хозяева и гости с аппетитом по-быстрому умяли всё, что было на столе, прикончив заодно полграфина вина и всю бутылку «Московской». Так что пришлось потом хозяюшке сходить за добавками в сени. Появились остатки холодца и горка квашеной отрады. Следом Семён поставил уже на камин заново вариться, сунув в приостывшую печурку для жару пару полешек, вторую порцию картошки, но уже нечищеную, а в мундире.
Перекурив в ожидании приготовления добавки, мужская братия вернулась за стол, где дымилась неочищенной кучей, готовая к поглощению мундирная гвардия. И весёлое гуляние снова продолжилось. Изредка не забывали гости и о молодых, заставляя тех для куража по долгу целоваться. И под эту нехитрую снедь с поцелуями закончили мужики и добавочную бутылку, и девчонки осушили до конца графин с вином, а гармошка всё так и не играла. Молчала заливистая двухрядка, лёжа на стареньком диване застёгнутая с обеих сторон на узенькие кожаные ремешки.
- Эта свадьба хуже похорон, – поднялась из-за стола захмелевшая Вероника, – а ну заверните ка нам, товарищ Володя, что-нибудь этакое, – обняла она за плечи гармониста, – заверните, но не разворачивайте!
- Валенки да валенки, – рявкнула звонко заскучавшая в стороне тальянка, – ой, да не подшиты стареньки, – врезала трепака разудалая мелодия, приглашая всех сидящих за столом, принять участие в лихом топоножном шабаше, – нельзя валенки носить, не в чем к милому ходить, – застучали дробно по полу одинокие девичьи каблучки, чётко выбивая уральскую чечётку с притопыванием на слабую долю.
Но плясунью эту никто из компании не поддержал, и она плюхнулась устало своей тощей пятой точкой на старенький диван, где ещё совсем недавно скучала без дела живая Вовкина гармонь-подружка.
- С вами каши не сваришь, – начала она обмахиваться рукой.
Отдышавшись, плясунья предложила вручить подарки, и на это её предложение всё общество живо откликнулось с вещей радостью. Сами же подарки лежали завёрнутые как один в серо-жёлтую бумагу неровной стопкой по верх связанной ещё Семкиной бабушкой накидки, что накрывала старомодный комод. Гости степенно и со значением, желая всего самого наилучшего, вручили их неспрятанные подарки молодожёнам, и всё упакованное в этих бумажных свёртках дарёное богатство, не рассматривая, тут же отправили на койку в спальную комнату.
- Может, посмотрим, – предложила захмелевшая Алефтина.
- А, правда, девчата, – поддержала её и Аграфена.
- Потом разглядите, – стрельнула глазками разомлевшая вышка, – давно пора уже и наливать, пока наша радость ещё не прокисла!
Пока раздавались с пожеланием принесённые гостями подарки на столе откуда-то взялись третья бутылки водки, а рядом, с ней пол-литровая бутылка молдавской «Фраги». И уговорили гости с хозяевами, не чванясь, с удовольствием ещё по одной расслабляющей мензурке, чтобы взыграла, наконец, на все лады, заливисто откликаясь в душах, Вовакина замолчавшая было тульская двухрядка. От выпитого лица у всех присутствующих в доме слегка раскраснелись. От натопленной печи и захмелевшей сытости в избе стало немного жарко. И пошло, поехало, понесло залихватскую русскую душу внахлёст, не остановишь. И женская часть праздника скучилась в круг и давай об пол лихо в темпе друг за другом с притопом в разнобой выдавать весёлые коленца. Ритмичная пляска размяла девушкам их затёкшие ноги. Натопались плясуньи, вспотев, и открыли окошко охладиться. В комнату тут же напахнуло прохладной сыростью. Но дождик на улице давно уже прекратился. Да вот гармошечка знай себе поёт рыдает и стонет, заливается, куражится на все лады вместе со своим хозяином гармонистом. Летят из дома в окно с намёками задорные частушки.
- Мы лежим на сеновале –
Нам с милашкой хорошо!
Только я скачу на Вале,
А ей, дурочке, смешно, – выкручивал на кнопках виртуоз музыкант.
Вслед ему по очереди подхватили и заводские подружки.
- Мой милёнок, как телёнок –
У меня на поводу, – начала станочница.
- Всюду следует за мною,
А я, знай, себе, иду, – закончила гальванщица.
Эту частушку Капитолинка восприняла на свой счёт и обиделась на своих товарок по общежитию.
- Хватит кривляться, – резанула она.
Возникла неловкая пауза.
- Айда на улицу, перекурим, однако, – лихо предложил свидетель, явно разряжая в доме возникшую обстановку.
- Я не курю, ты же знаешь, – отозвался на призыв его верный друг.
- Зато мы с Кузьмичом табачком не брезгуем, – уточнил сын Глушков, направляясь на крыльцо, – правда, Кузьмич, – положил он гармонь на диван обратно.
- И мы с вами, – подхватилась за курильщиками девичья часть гулянки.
Вышли в сени разморенным скопом, разомлевшая бражка, примостились кто где на обсохшем крылечке. Размякшая от недавнего ливня односторонняя улица пустовала, но в окнах домов повсюду теплился свет. Постояли, наслаждаясь прохладцей, разгорячённые с хмельного угару плясуны, да и оседлали едва подсохшие парадные перила. Глянули вверх и обомлели. Сумрачное небо очистилось от тяжёлых туч, где уже призывно поблёскивали далёкие бусинки звёздочки. А самые яркие из них во главе с двойным Сириусом манили к себе, предвещая хорошие вечер и ночь. И белёсый, как пустая тарелка общепита, плоский блин полной луны недавно, приняв у солнца вахту дневную, спросонья настороженно, как сыч смотрел свысока на молодых людей, и весь его холодный, будто отрешённый вид как бы напоминал подгулявшей братии, что не за горами уже и первые по утрам заиндевелые заморозки и как следствие далее белые мухи.
- Пора и собираться, – забеспокоились общежитские кумушки. Скоро поди совсем уже на улице то стемнеет!
- Да! Пожалуй, пора, – согласились с ними и бригадир с мужниным другом.
- Ой, Капочка, как мы будем без тебя? – скуксилась неожиданно Аграфена, одна из её подруг и бывших соседок по комнате, заглаживая вину за спетую частушку.
- Ничего, – отозвалась ей мужняя жена, – подселят другую и приживётесь, а там и сами, глядишь, замуж обе повыскакиваете!
- Хорошо бы уж, – вздохнула и другая подружка Алефтина, – да где же их взять то нам этих женихов?
- Да что вы, девочки, заладили за упокой, – одёрнула Танька деревенских клушек, – пошли потихоньку. Молодым пора уже одним побыть!
- Тогда в самый раз налить на посошок, – пригласил в дом гостей щедрый хозяин.
И слегка подвыпившая компашка, возвратилась к столу. Налили. Опрокинули все сообща, чокаясь стоя, закусили тем, что ещё осталось, и заторопились, собираясь, скопом на выход. На крыльце вдруг Вован рванул на своей гармошке прощальную, и уходящая в ночь орава, разом подхватив песню, дружно тронулась с ней со двора.
- Снова замерло всё до рассвета, дверь не скрипнет, не вспыхнет огонь, – запел он чисто и легко, с подкупающей по ходу меланхолической грустинкой, будоража хмельной хрипотцой засыпавшую улицу.
- Только слышно на улице где-то одинокая бродит гармонь, – вяло вторили за ним нестройным хором розовощёкие от возлияний подпевалы в нарядных платьях.
Как и в песне, удаляясь, стихла одиноко певшая гармонь, подведя итог свадебному тожеству, и оставшиеся одни Семён с Капитолиной нарочито долго, как только могли уже затягивали в доме с уборкой. Дольше, чем обычно рассматривали подарки, но во всех, как под копирку, бумажных свёртках в основном была столовая посуда. Татьяна подарила им никелированный тонкой работы столовый набор: вилки там разные и ложки. Девчонки же из общежития, скинувшись, вскладчину преподнесли самый простой чайный сервиз, а вот Вовка принёс из тонкого стекла на хрупкой ножке комплект на шесть персон из бокалов и рюмок поменьше. Хоть и нужная была в доме вся эта столовая утварь, но в хозяйстве то в первое время не первостепенная. Только что, всё новое. И лишь один, старый Кузьмич со знанием дела подарил молодожёнам настенный светильник бра. Небольшой и аккуратный такой в форме раскрывшегося хрустального лотоса он был довольно-таки мил, но самое то главное к месту. Муженёк, не зная где и как его применить, тут же принялся прилаживать на стену подаренный посажённым отцом тусклый источник интимного освещения.
- Куда его вешать то, Капочка?
- Да куда захочешь, – отбыла на кухню смущённая жёнушка.
- Ну правда, Кап, глянь, куда лучше то, – заканючил как малое дитя здоровенный в плечах мужик, – сюда чё ли, Капитолинка, – приложил он это бра посредине бабушкиного ковра над кроватью.
- Нет! Ближе к изголовью, – подсказало женское чутьё.
- Здесь, ты считаешь?
- Пожалуй, – утвердила место светильнику его половинка.
Закрепив на стене при помощи гвоздя светильник, парочка взялась, не спеша, и без всякого энтузиазма наводить порядок в доме: убрали со стола и помыли всю посуду, после расстелили убранные было домотканые половики туда, где ещё так недавно слабо шумело малочисленное застолье. Потом вернули, сложив, на место раздвинутый круглый стол. И, как бы устав, присели оба с опущенным взором по кругу этого старого, но основательного монстра. Каждый из молодых супругов не знал, как им быть в этой щекотливой ситуации дальше. Отсутствие опыта в делах интимных отношений пугало обеих молодожёнов. Оба они боялись что-то сделать не так и тем самым разрушить в первую же их брачную ночь с первых дней знакомства сложившееся между ними тепло и доверие. Отважный старшина усердно давил один из стульев и тихо потел, злясь на себя, что он такой недотёпа. Ломала молча голову и его храбрая Капелька, надеясь в душе на женскую свою интуицию. Да вот палочка-выручалочка её чтой-то молчала, и притихшая пуговка поняла, что бравый вояка, её муженёк сам первым шаг к интимному сближению никогда и ни при каких условиях не сделает – хоть убей.
- И как тут быть? – сверлила голову неопытной девчонке неотвязная мысль.
Она сама как женщина, ещё не познавшая всей полноты страстного воссоединения женщины с мужчиной, понимала, что созревшее яблоко искушения ей придётся срывать с ветки желаний самой, как и прародительнице Еве в Эдемском саду. Только такая, словно горный ручей чистая в помыслах душа, у которой больше понимания и ответственности, в самый трудный момент способна сама на себя взвалить инициативу, но с бух ты, барах ты не прокатит любое дело, как утверждает народная мудрость. И оба: Семён и Капитолинка готовы были взять на себя в любой момент и любой трудности ответственность, но только
не эту – начать любовный акт интимных, семейных, счастливых потрясений.
- Щас бы выпить, – грыз себя гидроакустик, – и трава не расти – завалиться спать!
- Ну чего же ты сидишь и молчишь, мой медведушко? – вопрошала в душе, ожидая всё же от него хоть каких-нибудь вразумительных действий далее.
Но тот, как и в поликлинике когда-то, надувшись пузырём сидел и крутил у своего моднячего пиджака единственную крупнокалиберную пуговицу.