Надя решила не ехать на кладбище. Губа не до конца зажила, да и далековато. Ещё боялась заблудиться там, не найти могилу мужа. Подумала о том, что это неправильно, что всё забыли, никто не ездит, не приводит могилу в порядок. Что оградка два года некрашеная, что цветы в этом году не посеяла. Плохо это, не по-людски.
Решила Александру попросить, пусть съездит. К отцу надо. Взяла в руки телефон, и забыла, кому хотела позвонить. Расплакалась. В голове снова зашумело, Надя чертовски не любила этот шум. Ей представлялось, как кто-то внутри неё пытается забрать остатки её памяти, разорвать связь с реальностью, выдувая из её головы, все полученные за долгие годы жизни, знания, навыки и воспоминания. В такие минуты она сдавливала голову руками и закрывала глаза, пытаясь таким образом защититься от потери еще одной частички своей памяти. Иногда подвывала в унисон шуму… От страха руки и ноги у Надюши покрывались мурашками, впрочем страшно было почти всегда. Боялась стать беспомощной, обузой для родных, полоумной старухой.
Вспомнила, как умирал Леонид, подумала о том, что давно не была на кладбище, не красила оградку – надо съездить.
*****
Саша сидела в кресле и читала, точнее, делала вид, что читает. Буквы расплывались перед глазами. Боялась расплакаться. Рядом на кровати лежал отец. Он умирал. Уже несколько дней совсем ничего не ел, раз в полчаса Саша пыталась дать ему попить воды, хотя бы пару ложек. Иногда он проглатывал совсем немного, было видно, с каким трудом это ему даётся. Он не мог говорить, только стонал или мычал, пытаясь что-то объяснить. Саша тоже молчала.
Как же она потом жалела, что не говорила с ним перед смертью, не вспоминала своё детство, не рассказывала про Юлю, она уверена, что он хотел бы этого. Ей было больно даже смотреть на отца, в его глазах застыл ужас, страх смерти.
Раньше они часто говорили о смерти, о том, есть ли что-то после неё, страшно ли умирать. Отец не был атеистом, но считал, что не всё так уж однозначно, много противоречий в православии, нестыковок, но на всяких случай просил его не кремировать. Бережёного – бог бережёт. Рассматривал смерть, как переходное состояние. Уверял, что в ней нет чего-то такого уж особенного, закономерное завершение, которое надо принять. Говорил одно, а на деле всё вышло совсем иначе. Он боялся.
Александра закрыла книгу и вышла на балкон покурить. Передышка на пару минут. Завтра отца должны были забрать в хоспис. Они с мамой не справлялись. Такая мука. Ничего не получалось. Пролежней с каждым днём становилось всё больше, а сил – меньше. Стыдно, страшно. Александра поймала себя на ужасной мысли, что боится она не смерти отца, а того, что его завтра не заберут. Его болезнь сожрала всю её любовь. Она боготворила отца, но этот человек на кровати им уже не был.
Саша докурила и посмотрела на часы, скоро должна была прийти мама, сменить её.
*****
На следующее утро Сашин отец умер. Пришла медсестра делать укол и сказала, что на ногах у Леонида трупные пятна, осталось несколько часов:
– Может, ещё успеете… Ну, я пошла. Соболезную.
– Что успеем? – Саша схватила медсестру за руку, – И вы просто так уйдёте и оставите его умирать? Я не понимаю!
– Позвоните близким, может, успеют приехать и проститься. И сами проститесь. Спокойно. Это дорогого стоит, поверьте мне. Не суетитесь, уже не надо. Как всё закончится, вызывайте скорую. До свидания.
Александра посмотрела на мать и поняла, что сейчас что-то решить, может только она сама. Мамы в комнате не было, рядом с ней была женщина, которая хотела только одного, чтобы человек, с которым она прожила больше тридцати лет, продолжал дышать. Она ничего не слышала, не видела, не понимала.
Потом он умер. Для них он умирал трижды. Три последних вдоха и паузы между ними, длинною в бесконечность. Надя не дышала вместе с мужем.
Остановилось сердце Леонида, и в квартире остановились все часы. Надя не выдержала и вдохнула. Уже одна.
– Всё? Теперь точно всё? – мать посмотрела на Сашу, и в этом взгляде несмотря ни на что было столько надежды…
– Да. Наверное. Я вызову скорую.
Всё происходящее дальше Саше казалось абсолютно нереальным, но эту нереальность она помнила многие годы, каждую минуту того дня, когда все часы остановились. Её жизнь разделилась на «до» и «после». Она в один момент перестала быть дочерью, ей больше не у кого было попросить помощи, совета, никто и никогда больше не скажет: «Ты своего ребёнка покормила, а я нет. Марш на кухню, я тебе ужин разогрел». Никогда она никого не обнимет со спины и не попросит поделиться энергией, и никто не скажет в ответ, что ему её самому не хватает, а потом соберёт в охапку, прижмёт к себе крепко-крепко и отдаст всё, что есть. Отдаст всё. Он всё отдал…
– Какой рост был у покойного?
– Почти два метра.
– Тогда только деревяшка. После смерти рост увеличивается сантиметров на пять. Вы не знали?
– Нет.
– Так… Что я вам могу предложить? Немного. Вот этот гроб отличный. Что же вы не смотрите? Надо же определиться. Потом венки выбрать. Я всё понимаю, но мне ещё по другому заказу ехать надо.
Саша начала листать альбом с фотографиями гробов, венков и вспоминала рисунок отца. Христос в пустыне. Чёрной тушью. Такой красивый.
– Да, конечно, я понимаю, вот этот гроб, пожалуй. И пару венков на ваш вкус. «От родных» или, что там пишут, не знаю.
– Отличный выбор. Венки, да, подберу. Я побежал, завтра созвонимся. Вам утром в морг, всё там порешать, потом на кладбище. Я на связи, если что.
Саша кивнула. Положила на стол деньги и вышла из комнаты.
Утром приехал Влад. Дочь он оставил со своей матерью. Юле совсем недавно исполнилось шесть. В день похорон деда она попросила бабушку одеть её во всё чёрное. Быль июль и очень жарко. Юля не знала, что дедушки не стало, ей просто было грустно без мамы и папы. Наверное.
*****
– Обними меня…
– Что? Да, конечно. Глупо сегодня вышло на кладбище. Но откуда я мог знать, что в Москве принято выдавать места на двоих…Я их упорно уверял, что у нас один покойник, а они также упорно предлагали место на двоих. Странно вообще-то. Не находишь?
– Влад, обними меня. Не говори ничего. Мне плохо.
– Так обнял же. Ты хочешь… Нет, я не могу. Такой день. Нельзя.
– Почему? Я хочу любви. Хочу, чтобы ты был во мне. Мне нужно.
– С ума сошла. Спи.
Саше приснилось, что она умерла.
*****
Я умерла. Только никак не могу вспомнить, когда. Может быть вчера. А может раньше. Время остановилось.
Сердце биться перестало. Так бывает. Оно просто устало.
Странное ощущение: меня нет, но я еще всё чувствую, испытываю эмоции и думаю. Я как будто среди живых. Мне сказали, что это скоро пройдет, а вот, что будет дальше – не сказали. Мне хорошо. И многое вспоминается. Моё состояние похоже на то, что чувствуешь в утробе матери. Ты как будто защищен от внешнего мира. Это как на воде лежишь «звездочкой», только вода плотная. И штиль вокруг. И все звуки далекие.
Нас здесь много. Но мы друг другу совсем не мешаем. Кто-то уже как тень… Они уходят, не прощаясь. Новые появляются. Сначала немного пугаются, тёмные они, а потом светиться начинают. Свет такой глубокий, изнутри идет, голубой, кто-то ярче светиться, от кого-то света мало совсем. Я пока так и не поняла, с чем это связано. Злости нет вокруг, лицемерия, боли. А любовь есть. Может поэтому мне здесь так хорошо.
Спросила, а можно ли с теми встретиться, кто давно сюда попал, очень давно. Сказали, что можно, но чуть позже. Жду.
Вообще вопросов много задаю, почти на все отвечают. Вопросы сложные, а ответы простые.
Завтра мои похороны. Не пойду на них. Мне кажется, что не надо там быть. Некоторые ходили, но немногие. Нет, никто не запрещает, просто самой не хочется.
Ночью чувствуешь, как твои скучают по тебе, грусть их чувствуешь. И приходишь к ним, успокаиваешь. Это как-то само получается. Садишься рядом, гладишь по волосам и рассказываешь что-нибудь хорошее.
Вот маме вчера рассказала про дачу. Мне три года было. Качели висели на улице, деревянные, и мне дядя из них корабль сделал. Платки привязал, большие, яркие. Много, штук десять, наверное. Где он только их столько нашел? А когда он меня раскачивал, то они в паруса превращались. Мне безумно нравилось.
Дочка на телефоне фотки наши смотрела. Плакала. Я рядом села и тоже смотреть начала. А потом мы с ней смеяться стали. Представляете? Громко так. Плачем и смеёмся. Только меня не слышно. Она уснула, а я всё сидела рядом и гладила её по волосам.
Тяжелее всего было к мужу зайти. Страшно. Но ничего, справилась. Просто посмотрела, как он. Рядом легла, обняла. И всё. Даже рассказывать ничего не стала. Просто я рядом. Он это понял. А под утро он меня отпустил. Я напоследок по квартире прошлась. Каждую мелочь потрогала, чтобы запомнить.
Вот это и есть самые настоящие похороны.
Больше не пойду, поняла, что не надо. Помочь не смогу, только мучить буду. Они ведь тоже меня чувствуют.
А сегодня, наконец, папу увидела. Он почти совсем прозрачный. Сидел на большом камне. Я сразу вспомнила рисунок простым карандашом. Он рисовал. Иисус в пустыне. Подошла. Села рядом. И так хорошо стало. Снова ребенком себя почувствовала. Маленькой девочкой. Руку его большую в свою взяла и к щеке приложила. Она такая же, как раньше, теплая, немного шершавая, но очень нежная. Смотрю, а он улыбается. И свет из глаз такой яркий. Так хотела с ним поговорить, рассказать, как скучаю по нему, а тут вот сижу и молчу. Вот он рядом, а разговаривать не хочется. Понятно уже всё. Голову ему на колени положила. А потом он ушел…
Больше ни с кем встречи не искала.
*****
Надя никак не могла себе простить, что не положила в гроб Леонида очки. Нет, она, конечно, их потом принесла на могилу и закопала, но просто понять не могла, как они могли его похоронить без очков. Он же их всегда носил, у него даже вмятина была на переносице. Он без них был слепым котёнком. Как же он будет оттуда на них смотреть?
Устала. Вроде бы ничего не делала, а день – тяжёлый. Как будто придавило могильной плитой.
За окном было совсем темно, и Надюша подумала, что пора готовиться ко сну. Она перекрыла газ на кухне, зашла в ванную и решила, что воду тоже лучше перекрыть, долго возилась с вентилем холодной воды, никак было не повернуть, несколько раз включила и выключила свет в коридоре, проверила, закрыла ли входную дверь, снова вернулась на кухню, чтобы убедиться, что всё в порядке, и только после этого пошла в спальню. На тумбочке рядом с кроватью лежала книга. Странно, Надюша не помнила, что клала её сюда, и название незнакомое, и автор. Решила немного почитать. Уснула быстро. Ещё один день был прожит.