С утра низкое небо секло окрестности то колкой порошей, то моросило язвительно студеным дождичком, отчего к полудню дорога и огороды повсеместно порыжели снежно-глинистыми лужами, окончательно и бесповоротно раскиснув под ногами спешно собирающих последние пожитки местных обитателей.
«Ах, осень поздняя, любил бы я тебя, когда б не снег, дожди и грязи по колено...», – думал Александр Павлович, оглядываясь вокруг тревожным взором.
Настал завершающий день эвакуации, когда вещички еще можно вывезти на автомобиле, пришелся он на последнее воскресенье октября: и вот, как-то вдруг и разом, несмотря на жуткую непогоду, всё и вся вокруг пришло в хаотичное движение, – завтра шлагбаум перекроют, тогда бесполезно будет искать случайный грузовичок.
Нет, конечно, можно и завтра пешочком попытаться уйти: всего пару-тройку километров промесить сапогами, нагрузившись до предела сумками и рюкзаками по убитой дороге с глубокими промоинами в колеях, поверх которых плавает густая льдистая шуга до автобуса – та еще беда, коли неравён час на пути подскользнешься. Нынче народ еще есть, а противника вроде как нет, ну или почти нет, хотя возможно разведчики уже заняли позиции в брошенных домиках, а после, когда населения совсем не останется, известно как пришлые себя поведут, обычно так очень нагло и беспардонно. Потому хозяевам надо убраться со своих мест от греха в это последнее воскресенье.
Глубоко морщинистый седобровым, загорелым лицом, но еще довольно крепкий на вид пенсионер Чеглаков глубоко вздохнув, на десятый раз перебирал в уме: не оставил ли еще чего на дворе привлекательного для мародеров? Что осталось на участке и в огороде, о чем запамятовал – не спрятал от наступающего врага?
Последние вещички Чеглаков собирал на открытой веранде, и набралась приличных размеров куча всевозможного добра, которое увезти уже никак невозможно, а значит, надобно припрятать куда подальше в укромное местечко.
Практически все необходимое для садовой работы: от лопат, граблей, вил, до мотков медной, алюминиевой и черной проволоки, висевшей в другое время просто на заборных столбиках, ну и конечно, самое ценное – плотницкий инструмент самого широкого профиля в тяжеленном рундуке, топоры, молотки, затем идут ящики с гвоздями и саморезами разных размеров, банки из под кофе с разноразмерными гайками, болтами, простой мерный инструмент, ну и пилы, конечно, ломики, обрезки труб разного диаметра и размера, всевозможные прочие шурушки, назначение которых трудно определить постороннему взгляду, но в хозяйстве каждому из них имеется свое необходимое и важное применение. В отдельной брезентовой сумке аккуратно сложены бронзовые краны, снятые с водопроводной системы, без них вообще никуда, а вот именно их, в числе многого другого цветмета ищут бригады мародеров-сборщиков, нашествие которых начнется в самое ближайшее будущее, оно явственно витает в воздухе общей тревогой, и заставляет Чеглакова крутиться шустрее.
Куча набралась немалая, а подходящего места для сокрытия этого хлама в домике практически нет, остаётся чердак. Тащить все наверх будет непросто, учитывая состояние ветхой лестницы, изготовленной лет десять назад из сосновых жердей.
И не потому Чеглаков сомневался, что ломит от дурной погоды колени, хотя не без того, но то дело привычное, ладно, вот приставит он длинную поседевшую от долгой жизни лестницу к замаскированному чердачному лазу, а выдержат ли перекладины, когда с грузом металла будет скакать по ним вверх-вниз – вопрос, сильно ухудшал настроение и оставался без ответа.
Несмотря на то, что за прошедший год Чеглаков здорово исхудал, и жена сначала тому шибко завидовала, а в последнее время надоедливо советовала сходить в больницу – провериться, все же вместе с рундуком он кило восемьдесят пять весит, как пить дать. Вот где беда – сломать единственную лестницу в самый ответственный момент.
Однако, никуда не деться, придется использовать именно чердак: раз машины нет, с собой он собирается забрать только электрочайник с термосом, да обогреватель, который пока греется в домике, да сумку с давно выкопанной морковкой. Эти вещи понесет до автобуса, а все – остальное надо прятать!
«И здесь отступаем, – сердился Александр Павлович, – опять, черт побери, отступаем. Сколько можно? Не так как в Красном Лимане, или Балаклаве, там хоть побились маленько, а тут сдаем все без боя».
Никем не объявленная эвакуация срочным образом завешается, водопроводные трубы в их садоводстве давно пусты, и чтобы вскипятить чай, надо сходить к соседке Татьяне, у которой на участке имеется колодец.
Татьяна тоже готовилась к уходу: изо всех своих женских сил пыталась переместить чугунную печь-буржуйку в некое только ей известное укромное место. Печка на вид совсем еще новая, куплена по весне в магазине, и установлена рабочими на летней кухне под отдельно стоящим навесом. И пусть Татьяна женщина трудовая, крепкая, с почти мужскими руками, но груз явно ей не силам, зря мучается.
Поставив ведерко, Чеглаков поспешил на помощь. После смерти отца Матвеича и мужа-журналиста, Татьяна осталась в саду единственной хозяйкой, стало быть, все проблемы ей приходилось решать самостоятельно.
– Трубу-то от печки хорошо прятала? – спросил Чеглаков, примеряясь к печке.
Хозяйка отошла в сторону, понимая, что мужику одному будет тащить сподручней:
– Да, в стенку на втором этаже приспособила, а печку вон к той куче хочу перетащить, обложу с боков кирпичами, сверху доски гнилые кину, замаскирую, короче, поди не найдут. Но тяжелая, черт...
Перетащив печку, Чеглаков испросил разрешения воспользоваться колодцем.
Татьяна машинально кивнула, отвернулась, и не тратя время на разговоры, принялась выкладывать старые обгорелые кирпичики вокруг печки.
После выхода из тюрьмы этой весной, она предстала местному садовому народу молчаливой и нелюдимой, хотя прежде была всегда довольно общительной, разговорчивой, даже смешливой женщиной. Выпустили ее досрочно, после пяти лет из назначенных восьми, полученных за убийство мужа здесь, в саду, вон на той скамеечке, у крыльца.
Цепь на колодце еще имелась, а ведро уже сняли. Чеглаков прицепил на карабин свое собственное, черпанул водички, отцепил ведро и, кратко поблагодарив, пригласил Татьяну в гости:
– Заходи на чай с шиповником, последнюю ягодку сегодня собрал, сейчас заваривать буду. И это, цепь-то сними, не забудь, а то приберут добрые люди...
Татьяна кивнула, не оборачиваясь. Ясно было Павловичу, что согласие это относится к колодезной цепи, а вовсе не к чаепитию, ну, так что делать, как говориться, была бы честь предложена.
Чеглаков вскипятил чайник, залил его в большой китайский термос с шиповником, закрыл настаиваться: хочется по-человечески попрощаться с соседями напоследок под чаёк, перед расставанием на долгие месяцы. Может и посмеяться, поднять настроение перед дальним походом.
Сходил на дальний край сада, где на штакетнике, за кустами смородины незаметным образом была подвешена лестница. Снял, принес ее к дому, установил к месту лаза на чердак. Попробовал нижнюю перекладину, поставив на нее грязный сапог, отчего вся поседевшая уже от времени самоделка содрогнулась, и решил покуда не испытывать судьбу: вдруг придет в голову более подходящий вариант – или, к примеру, рассовать железяки под перевернутые на веранде бочки, а лучше даже втащить бочки в домик, перевернуть вверх дном, и под ними разместить аккуратно.
Сказано – сделано, бочки затащил на кухню, но инструмент под них прятать не решился. Стало ясно, что неприятель обязательно походя пнёт, можно даже не сомневаться, тут все и откроется. Нет, такой вариант не подходит, надо еще подумать, посмотреть на людей добрых, кто как обходится. Чеглаков вскипятил воду, залил в термос с шиповником.
В их краю сегодня только у Профессора, участок которого находится через дорогу напротив, во дворе машина. Ну какая машина – старенький «москвич», весь салон которого уже забит доверху вещичками на вывоз. Сам Профессор – старичок с седой бородкой клинышком, одет вполне по погоде: в штормовке с капюшоном, линялых джинсах, да резиновых сапогах, открыв капот копался под ним.
Рядом стоял взрослый сын: болезненно-пухлый, улыбчивый, круглолицый мужичина лет сорока, с рыжими, удивительно широкими бровями и рыжей лохматой шевелюрой. Говорят у него сердце на батарейке, насколько это правда Чеглаков в точности не знал, но похоже было на то. «Москвич» никак не желал заводиться, Профессор что-то глухо вещал сыну, не оборачиваясь к нему, а тот лишь вяло и послушно кивал – ни в технике, ни в огородном деле он был не мастер, и только в последнее лето переехал жить в сад, куда его выпроводила из городской квартиры мать, а до того много лет просидел на работе за компьютером, пока не получил инвалидность.
У Александра Павловича домик сбит из доски-вагонки, размером он вроде профессорского, но с двускатной крышей, стоит с советских мичуринских времен, когда разрешалось строить максимум 3 на 4 метра квадратных, есть микро-кухонка, мини-комнатка, и все, ну и веранда пристроена, как у многих. Пожалуй, лишь у другой ближней соседки, учительницы математики пенсионного возраста Анны Филипповны домик еще меньше, у нее та веранда вообще с земляным полом, и крыша осенью-весной протекает, листовое железо проржавело насквозь.
Купила учительница участок очень задешево: прежняя хозяйка-старушка долго болела, давно перестала ездить в свой сад. Участок в пять соток был ею вовремя приватизирован, потому родственники и смогли продать его официально через БТИ прижизненно, тем самым получив средства на похороны вскоре скончавшейся хозяйки. А задешево учительница купила потому, что почти половина всех участков садоводства стоят заброшенными, старики-владельцы либо умерли, либо сил нет ездить, но губернатор Бауэр запретил приватизацию из-за того, что территория садоводства вдруг попала в планы под новую дорогу к аэропорту. И все. Не могут люди избавиться от имущества, только налог на землю платят, пока живы.
Семья учительницы-пенсионерки к сему времени увеличилась: сын вернулся из армии, женился, ребенок родился. Невестка сидела с дитем, сын получал в месяц охранником в магазине 20-25 тысяч, другой никакой работы не нашел. Анна Филипповна со своим сорокалетним стажем имела пенсию в тринадцать тысяч рублей, потому продолжала работать, получая тридцать тысяч за свои педагогические услуги, как это сейчас называется в школе, июль еще подрабатывала воспитателем на летней школьной площадке, вместо отпуска. Всего выходило на семейку из четверых человек порядка 70 тысяч. Не помрешь, конечно, но и жив сильно не будешь по нынешним ценам.
И потому своя картошка для семейки – большое дело в эпоху выживания народа и создания шенгенского капитала олигархата, как говорит приятель Чеглакова, тоже пенсионер Виктор Андреевич Колпаков.
По весне вспашет педагогическое семейство свой участок одолженным у знакомых культиватором, посадят оставшуюся в погребе мелочь картофельную, разок прополют взошедшую ботву от травы тяпкой, потом окучат рядки, и уже в июле, как зацветет, можно подкапывать молодую картошечку, когда цены на базаре вообще астрономические, а в августе выкопают, в погреб отвезут-засыпят.
Затем на свободный участок удобрение внесут, в виде перегнившей травы, снова вспашут под зиму, стоит земля до нового сезона, влагой насыщается, отдыхает. Вот только этой осенью мобилизовали сына Артема на фронт. Вспахать – он вспахал в сентябре поле под зиму, а культиватор не успел вовремя отдать. Потому проблема большая у Анны Филипповны в последний день эвакуации назрела – культиватор хозяевам срочно вернуть.
Как только Чеглаков увидел, что соседка, одетая в наследственную плащ-палатку времен Отечественной войны, кое-как вытащила технику из-под навеса, сразу забуксовала в снежной грязи, поспешил на подмогу.
Лицо Анны Филипповны из-под башлыка смотрелось еще суровей, чем обычно, да и вся угловатая, высокая фигура в плащ-палатке напоминала советского воина, разве без автомата. А еще напомнила ему его школьную учительницу математики Марию Ивановну, в тот момент, когда она решительным шагом входит в класс, прижав острым локтем к боку большой деревянный треугольник, циркуль, и классный журнал, и все как по мановению волшебной палочки стихают.
– Эвакуируемся? – спросил кратко, подходя и берясь за ручку культиватора.
– Надо срочно вернуть хозяевам, к ним сейчас грузовик подошел для погрузки вещей, это в двух кварталах, на соседней улице. Поможете отогнать технику?
– Какой разговор? Конечно!
У Анны Филипповны своего скарба немного, уже спрятаны лопаты с граблями где-то под половицей, крайней к стенке, а больше брать у них нечего, осталось культиватор отдать хозяевам, и все, можно уходить.
– Хорошо вам налегке жить! – улыбнулся Чеглаков своему школьному воспоминанию, – у меня еще целая куча на веранде – не знаю куда девать, а тут чайник вскипел, может, на дорожку чайку попьем?
– Попьем потом. Отвезем сначала технику. Нам, нищим собраться – только подпоясаться.
– Есть новости от Артема?
– Пока учеба у них была месяц, теперь отправили на Донбассс, да сильно звонить-то не дают. Дня три назад он говорил: хорошо, что своих носков шерстяных много взял и берцы нормальные сами купили, там с этим вроде не очень, кирзовые выдают.
– Термобельем тоже снабдили?
– Это нам не по карману, остается только молиться. Хоть картошку Артем успел выкопать и вывезти. Для морковки с капустой я уже сама нанимала машину, не помрем теперь зимой на своих овощах, как бы цены в магазинах не повышали. Все равно победим!
........................................................
...........................................................