Посвящается светлой памяти профессора Манухина Виталия Прохоровича
В осеннюю распутицу по широкой дороге меж дольних рядов крепких крестьянских изб в сторону околицы, за которой на холме виднелась церковь, медленно катилась телега. На ней поверх соломы сидел Прохор с едва народившимся сыном, завернутым в старую отцовскую рубаху и бесчисленные платки. Мальчик спокойно спал. Жена осталась дома: была слаба еще после родов и дороги бы не стерпела. Поднявшись на возвышение, телегу развернули, чтобы не понесло с горы; упряжную лошадь привязали к стволу сиротелой сизой березы, и отец, с ребенком на руках, пешком отправился к церкви.
Навстречу ему вышел служитель лет тридцати пяти-сорока: лицо спокойное, строгое, глаза умные, внимательные. Видать, из грамотных, из ссыльных. Прохор торопливо сгреб картуз со своей головы, перекрестился, поклонился с почтением.
– Доброго дня, батюшка! Вот сын родился, записать бы надо, а имени нет, не дали еще.
– Так назовите, как меня - Виталием, – просто ответил священник.
Задумался Прохор, почесал затылок: уж больно странное имя, нездешнее.
Тут сын заерзал на руках и открыл глаза, будто его позвали.
– Что ж, воля твоя, святой отец: Виталий так Виталий.
Обратно поехали шибко – сквозной ноябрьский ветер ударил в лицо. Прохор развернулся, прикрыв сына своею спиной.
- Ты пошто, Виталик, не спишь, как дитям положено? Глазоньки-то свои серые закрывай. Поди, успеешь еще на белый свет наглядеться.
И мальчик, словно послушав отца, медленно смежил веки, забывшись глубоким младенным сном, убаюканный ухабистой разбитою дорогой.