Ящик Пандоры

Сергей Карпенко 2
Кто открыл ящик Пандоры после смерти Сталина

31 декабря 1955 г. состоялось заседание Президиума ЦК КПСС, в повестке дня которого значился пункт «Вопросы, связанные с реабилитацией (Хрущёв)». Согласно краткой протокольной записи, на заседании была «создана комиссия в составе тт. Поспелова, Комарова, Аристова, Шверника, которой поручено просмотреть все материалы». Как отмечалось в докладе самой комиссии, неофициально названной впоследствии «комиссией Поспелова», она была создана «для разбора вопроса о том, каким образом оказались возможными массовые репрессии против большинства всего состава членов и кандидатов ЦК ВКП(б), избранного XVII съездом партии». Члены комиссии лично проверяли документы, привлекая к подготовке документального материала руководителей аппарата КГБ и Прокуратуры. Работа комиссии, протекавшая в условиях строжайшей конспирации, продолжалась чуть более месяца

       1 февраля 1956 г. вопрос о реабилитации вновь был поставлен на заседании Президиума ЦК в связи с обсуждением дела бывшего заместителя начальника следственной части по особо важным делам НКВД — НКГБ СССР полковника Б.;В. Родоса, в отношении которого Президиум ЦК КПСС постановил: «предать его суду, его дело слушать в закрытом заседании Военной ко묬легии Верховного суда СССР». Допрос Родоса (приговоренного к расстрелу в феврале 1956 г.), которому Хрущёв дал убийственную характеристику в своем «секретном» докладе13, вызвал бурные дебаты среди членов Президиума. Предельно краткие строчки черновой протокольной записи заседания отразили не только противоречивость мнений высшей партийной элиты, но также ее сомнения, растерянность и даже страх: Хрущёв характеризовал Родоса следующими словами: «Это — никчемный человек, с куриным кругозором, в моральном отношении буквально выродок…»
т. Хрущёв
Виноваты повыше. Полу уголовные элементы привлекались к ведению таких дел. Виноват Сталин.
Аристов
 Т. Хрущёв, хватит ли у нас мужества сказать правду?
т. Хрущёв
 Ежов, наверное, не виноват, честный человек.
т. Поспелов
Лимиты на аресты утверждались.
т. Молотов
 Но Сталина как великого руководителя надо признать.
Микоян
 Возражает Молотову: «А ты, т. Молотов, поддерживал».
т. Молотов
 Нельзя в докладе не сказать, что Сталин великий продолжатель дела Ленина. Стою и за этим.
т. Микоян
 Возьмите историю — с ума можно сойти.
т. Сабуров
 Если верны факты, разве это коммунизм? За это простить нельзя.
т. Первухин
 Знали ли мы? Знали, но был террор. Тогда не могли что­ либо сделать. Партии обязаны объяснить, сказать и на съезде, сказать и на пленуме.
т. Булганин
 Партии сказать всю правду надо, что Сталин из себя представляет, линию занять надо такую, чтобы не быть дураками.
Состав ЦК XVII съезда ликвидировал. Не согласен с т. Молотовым, не согласен, что великий продолжатель.
т. Суслов
 За несколько месяцев узнали ужасные вещи. Нельзя оправдать этого ничем.
т. Молотов
 Правду восстановить. Правда и то, что под руководством Сталина победил социализм. И неправильности надо соразмерить, и позорные дела — тоже факт. Вряд ли успеем перед
съездом сказать.
т. Хрущёв
Ягода, наверное, чистый человек. В основном правильно высказывались. Надо решить в интересах партии. Сталин —преданный делу социализма, но все варварскими способами.
Он партию уничтожил. Не марксист он. Все святое стер, что есть в человеке. Все своим капризам подчинял. На съезде не говорить о терроре. Надо наметить линию — отвести
Сталину свое место. Усилить обстрел культа личности.

          В контексте состоявшегося обсуждения вопроса о сталинских
репрессиях заключительная фраза Хрущёва «на съезде не говорить о терроре»
кажется, нелогичной. Но дело в том, что на тот момент члены Президиума
еще не были ознакомлены с результатами работы комиссии Поспелова,
и речь еще не шла о каком­ то специальном докладе, посвященном этому
вопросу

В ходе состоявшегося бурного обмена мнениями члены Президиума, по сути, решали важнейший теоретический вопрос, сформулированный
Микояном: «Как относиться к прошлому?» Скупые строчки черновой протокольной записи заседания раскрывают в общих чертах позиции руководителей
партии.
Хрущёв, Первухин, Микоян
  Несостоятельность Сталина раскрывается как вождя. Что за вождь, если всех уничтожает. Надо проявить мужество, сказать правду.
т. Молотов
На съезде надо сказать… Но 30 лет мы жили под руководством Сталина — индустриализацию провели. После Сталина вышли великой партией.
т. Каганович
Историю обманывать нельзя, факты не выкинешь. Мы несем ответственность. Но обстановка была такая, что мы не могли возражать.
т. Булганин
Если съезду не сказать, будут говорить, что мы струсили. То, что вскрылось — мы не знали. Списки на 44 тыс. —невероятный факт.
т. Ворошилов
Более основательно подготовить. Согласен довести до партии (до съезда). Осторожным нужно быть.  Сталин осатанел (в борьбе) с врагами. Тем не менее у него много было человеческого. Но были и звериные замашки.
Микоян
Мы не можем не сказать съезду. Впервые самостоятельно обсуждать можем.
Как относиться к прошлому? За провал в сельском хозяйстве разве можно простить?
Если бы люди были живы — успехи были бы огромны.
т. Маленков
 Считаю правильным предложение сказать съезду. Никакой борьбой с врагами не объясним, что перебили кадры. «Вождь» действительно был «дорогой».
т. Аристов
«Мы этого не знали» (это недостойно членов ПБ). Годы страшные, годы обмана народа.
Хотели сделать бога, а получился черт.
т. Шверник
 Сейчас ЦК не может молчать, иначе — предоставить улице говорить. Съезду надо правду сказать, культ личности разоблачить. Доклад сделать. Кошмар — три раза косили людей.
т. Сабуров
 Молотов, Каганович, Ворошилов неправильную позицию занимают, фальшивят. Это не недостатки (как говорит т. Каганович), а преступления. В тот момент большинство членов и кандидатов в члены Президиума, хотя и с определенными оговорками, высказались за правду. Проблема заключалась лишь в том, что все эту «правду» понимали по­ разному.
.
Выводы комиссии Поспелова были утверждены Президиумом
без изменений. Но, как отмечал А.;И. Микоян, комиссия не внесла предложений
по вопросу об открытых судебных процессах 1930­х годов, заявив, что не сумела
разобраться и что ей трудно это сделать. «Видимо, решили подстраховаться,
потому что после всех изложенных фактов эти процессы просто разваливались», — полагал Микоян. В дальнейшем по предложению Хрущёва изучением материалов открытых судебных процессов по делу Бухарина, Рыкова, Зиновьева и других занялась комиссия под председательством Молотова, куда также вошли Ворошилов, Каганович, Суслов, Фурцева и другие члены ЦК. Учитывая, что работа комиссии началась в апреле 1956 г.,т.;е. уже после ХХ съезда, и что в ее составе были три члена из предыдущей комиссии, включая и самого Поспелова, можно было предположить, что материалы открытых судебных процессов 1930­х годов будут изучены не менее внимательно, чем материалы массовых репрессий 1937—1938 гг. Но этого не случилось. Как вспоминал позднее Микоян, «через некоторое время новая комиссия представила предложения в том смысле, что, хотя в те годы не было оснований обвинять Зиновьева, Каменева и других в умышленной подготовке террора против Кирова, они все же вели идеологическую борьбу против партии и пр.
       Поэтому, делала вывод комиссия, не следует пересматривать эти процессы».
По мнению Микояна, отмене приговоров по открытым судебным процессам
в тот период помешали Молотов, который продолжал прикрывать сталинские
преступления, и сам Поспелов, который не передал необходимые материалы.
18 февраля 1956 г. Поспелов и Аристов представили Хрущёву
проект доклада «О культе личности и его последствиях», основанный на материалах, собранных комиссией Поспелова. Неудовлетворенный предложенным
вариантом, Хрущёв сам активно включился в подготовку доклада для ХХ съезда
и лично продиктовал стенографистке собственную версию доклада. В итоге поспеловский проект стал лишь частью того доклада, с которым Хрущёв выступил
на закрытом заседании ХХ съезда партии.
        В докладе комиссии Поспелова, как и в «секретном» докладе
Хрущёва, речь шла прежде всего о массовых репрессиях против руководящих
партийных, советских, хозяйственных и военных кадров. Вопрос о ГУЛАГе,
о миллионах советских граждан всех профессий, конфессий и национальностей, сгинувших или продолжавших влачить жалкое, бесправное, полуголодное
существование в советских лагерях и тюрьмах, оставался открыт