93. Утро рокового дня http://proza.ru/2023/09/04/299
Тюпрак кивнул в сторону Межамира, который стоял напротив Гоннара у противоположной стены рядом с Сарычаном.
- Но это ни на что не похоже! – подала голос Офимия, - сын хакана не обязан давать отчет, почему и за что он покарал свою рабыню.
— Это ложь! – гневно воскликнул Гоннар. – Чернава родилась свободной. Она была и оставалась свободной женщиной. И все знают об этом не хуже меня. Ярл Славята много лет верой и правдой служил хакану. Доблесть его была хорошо известна как на этом, так и на том берегу Пучайя. Он пал на своем посту, выполняя твой приказ, государь. И я настаиваю, чтобы обстоятельства смерти его дочери были расследованы со всей возможной тщательностью, как того требует закон!
- Так оно и будет! – произнес Годамир. – Для того мы здесь собрались.
И другим голосом, как бы показывая, что с этой минуты, начинается официальное судебное разбирательство, конунг позвал:
- Межамир, сын Осломысла!
- Я здесь, брат, - отозвался Межамир.
- Этот человек только что обвинил тебя при свидетелях, что ты нанес смертельный удар Чернаве, дочери ярла Славяты. Ты признаешь, что являешься виновником ее смерти?
- Признаю, - дрогнувшим голосом с трудом выговорил Межамир. И словно для того, чтобы отбросить всякие двусмысленности, добавил:
- Да, это я убил ее.
- Что ты можешь сказать в свое оправдание? – задал новый вопрос Годамир.
- В свое оправдание? – повторил конунг. – Это был бой. Она мне угрожала. И кроме того, эта… женщина повела себя вероломно по отношению ко мне, хотя я спас ее от смерти и позора. Она втайне прелюбодействовала с моим врагом. И хотя она знала, что этот человек незаконно пробрался в терем, она снабдила его оружием. Из-за нее случилось то, что случилось. Этот человек, а я имею в виду стоящего передо мной Гоннара, сына Фруди, не подчинился приказам дежурного офицера. Он убил и изувечил полтора десятка стражников, вся вина которых заключалась лишь в том, что они верой и правдой служили великому хану. Он убил бийя Арапшу, хотя тот не раз предлагал ему решить дело миром. Вина за все эти смерти косвенным образом ложится и на Чернаву, дочь Славяты. Косвенно и прямо, ведь она не ограничилась одним только пособничеством, опекая и вооружая преступника. Она сама взяла в руки арбалет и вступила в бой. На моих глазах она застрелила слугу великого хана. За все это я и покарал ее своей властью. Наказал как строптивую и неверную рабыню. И кто посмеет мне сказать, что я не имел на это права? Гоннар, сын Фруди, нагло лжет, когда говорит, что упомянутая Чернава была свободной женщиной. Права мои на нее неоспоримы. И я готов доказать это по первому требованию суда.
Межамир замолчал. Хотя речь его была краткой и достаточно бессвязной, сказал он больше, чем достаточно. Его неприкрытая апелляция к великому хану должна была осложнить дело. Годамир бросил вопросительный взгляд на Тюпрака. Но тот молчал с непроницаемым лицом.
- Я услышал твои слова, Межамир, сын Осломысла, - провозгласил конунг и, отсекая все остальные аргументы, выделил два основных, - ты утверждаешь, во-первых, что упомянутая Чернава, дочь Славяты, была твоей рабыней и наложницей, так что ты был властен над ее жизнью и смертью. И, во-вторых, что она пала от твоей руки в бою с оружием в руках?
- Да, - ответил Межамир, - я утверждаю!
- Тогда давай по порядку. Кто может подтвердить твои права на эту женщину? Кто удостоверит, что она без сопротивления и без видимого насилия уступала твоим домогательствам, то есть признавала себя твоей наложницей? И, наконец, кто удостоверит, что в момент нанесения тобой смертельного удара она действительно и непосредственно угрожала твоей жизни?
- Какой вздор! – возмутился Межамир, - почему я должен доказывать все эти очевидные вещи?
- Потому что иначе я не смогу оправдать тебя! – холодно произнес Годамир.
- Хорошо, брат, - согласился молодой конунг, - пусть будет по-твоему. Присутствующий здесь хан Кумбал, сын Тюпрака, уступил мне упомянутую Чернаву, дочь Славяты.
Годамир повернулся к Кумбалу.
- Поскольку речь идет всего лишь о смерти рабыни, хану наш суд может показаться ничтожным занятием. И просьба принять в нем участие будет слишком дерзкой?
- Но почему же? – отозвался Кумбал. – Это даже занятно. Я готов подтвердить слова конунга, хотя не знаю, какой в этом смысл. Ведь все и так знают, что это женщина была нашей пленницей. Заявлять, что она на момент убийства сохраняла свободу – верх нелепости.
- Каким образом права на эту женщину от тебя перешли к Межамиру, сыну Осломысла? – спросил Годамир. – Ты подарил ему рабыню?
- Разумеется, нет! С какой стати мне заниматься такими глупостями?
- Тогда он уплатил за нее при свидетелях звонкой монетой?
- Опять мимо! – ответил Кумбал. – Никакой звонкой монеты у конунга в тот момент не было. Да и не могло быть, потому что это была бы цена выкупа, то есть мои деньги, а не его.
- В таком случае, как вы закрыли эту сделку?
- Путем выгодного обмена.
- Ты говоришь о Витиче? – спросил Гоннар. – Межамир расплатился за рабыню, сдав эту крепость?
- Таково было его предложение, - заметил Кумбал. – По мне, так он явно переплатил. Никакая женщина не стоит укрепленного города. Но я не стал спорить. Зачем отказываться от выигрышной сделки, если тебе ее, можно сказать, навязывают?
- Понятно, - бесстрастным голосом произнес Годамир и вновь повернулся к конунгу.
- Межамир, сын Осмломысла, - задал он вопрос, - крепость Витичь находилась в твоей частной собственности?
- Нет, - сухо произнес Межамир. – Я не приобретал ее за деньги и не получал по наследству, если ты это имеешь в виду.
- То есть, ты признаешь, что город на тот момент оставался владением Склавского государства?
- Глупо с этим спорить.
- Тогда почему ты воспользовался им для расчетов в своей частной сделке с ханом? - спросил Годамир.
- Потому что я конунг, - надменно произнес Межамир. - И я был наделен властью управлять всеми землями южнее Непры. Разве тебе это не известно?
- Во-первых, - чеканным голосом выговорил Годамир, - ты утратил свои полномочия в ту минуту, когда сложил оружие и признал себя пленником хана. Во-вторых, даже оставаясь на свободе, ты не мог решать судьбу города без согласования со старшей дружиной, без одобрения вече, без санкции хакана.
Лоб Межамира пересекла гневная морщина, но потом лицо его приняло упрямое, почти детское выражение.
- Но я сделал это! – возразил он. Как ты можешь отменить мое решение? Признаешь сделку незаконной? Потребуешь ее расторжения?
- Увы, вернуть город теперь не в моей власти, - посетовал Годамир. – Но я отказываюсь признавать твои права на рабыню. По всем законам Чернава, дочь Славяты должна была считаться не твоей частной собственностью, а государственной рабыней. А это означает, Межамир, сын Осломысла, что ты не имел власти над ее жизнью и смертью. Распоряжаться ими мог только человек, обличенный полномочиями от государства. Будучи пленником, ты подобной властью не обладал! И ты не мог принуждать государственную рабыню к плотским сношениям. Законы ворангов это запрещают.
- Признавай что хочешь! – не глядя на него проговорил конунг. – Будто бы у меня не было других законных оснований сделать то, что я сделал. И, если на то пошло, никто не принуждал эту женщину спать со мной. Она сама согласилась.
- Наглая ложь! – возмутился Гоннар. – Чернава никогда бы не пошла на это добровольно.
Годамир бросил в его сторону сердитый взгляд.
- Гоннар, сын Фруди, - предупредил он, - если ты еще раз подашь голос без моего позволения, я прикажу вывести тебя на улицу.
Гоннар прикусил губу.
- Одного твоего слова мало, Мажамир, сын Осломысла, - заметил Годамир. – Может кто-нибудь подтвердить его?
- Кто угодно, - неохотно произнес конунг. – Хотя бы моя служанка Акушан. Я знаю, что эта девица близко сошлась с моей наложницей. Не удивлюсь, если она помогала ей обманывать меня. Но тем весомее будет ее слово. Надеюсь, врать она не посмеет.
- Сначала я должен убедиться, что эта девушка имеет законное право давать показания в суде, - заметил Годамир.
- Позвольте я скажу, господин, - подал голос, молчавший до этого Чубадай. – Акушан, дочь Бонака, моя двоюродная внучка. Ее мать и отец – свободные, уважаемые люди. Ее возраст позволяет приносить присягу и выступать свидетелем. А я готов поручиться за каждое произнесенное ею слово.
- Этого достаточно! – объявил Годамир. – Пусть ее приведут.
Двое кунских воинов, подчиняясь кивку Кумбала вышли за дверь и громко объявили о требовании суда. Оказалось, что необходимости разыскивать Акушан нет, так как девушка стояла неподалеку в толпе народа, ожидая чем закончится суд. Как только она назвала свое имя, Акушан пропустили внутрь.
- Ты ведь прислуживала покойной Чернаве, дочери Славяты, - обратился к ней Годамир.
- Да, господин, - подтвердила кунка. – Меня отправил прислуживать ей пленный конунг.
- И много ты проводила с ней времени?
- Весь день, а порой и часть ночи.
— Значит, ты можешь нам рассказать, какие между ними были отношения?
- Да, господин. У них был плохие отношения.
- Откуда ты это знаешь?
- Со слов самой Чернавы. И кроме того, я иногда слышала, как они разговаривали друг с другом.
- Они говорили по-кунски?
- Нет, они обменивались речами на языке ворангов. Но даже не зная языка можно было понять, что они постоянно пререкались. Пленный конунг осыпал Чернаву упреками. Она старалась оправдаться, но без всякой почтительности.
- Получается, Чернава не любила его?
- Нет. Она была глубоко привязана к Гоннару, сыну Фруди. Только о нем были все ее речи. Чернава мечтала о его возвращении и в то же время мучилась стыдом из-за своей связи с конунгом. Она боялась, что любимый отречется от нее.
- Конунг Межамир утверждает, - заметил Гоннар, - что Чернава была его наложницей.
- Так и есть. Это правда, - подтвердила Акушан и бросила взгляд на Гоннара. – Почти все ночи она проводила в его опочивальне. Лишь изредка он позволял ей спать одной.
- Конунг принуждал ее к сожительству?
— Это как? – спросила девушка и посмотрела на деда.
- Он бил ее?
- Нет! – Акушан затрясла головой. – Я ни разу не видела, чтобы он поднял на нее руку. Хотя они постоянно ссорились.
- Может быть, он угрожал ей? Шантажировал ее? – допытывался Годамир.
- Нет, господин! – ответила Акушан. – Сама я не могла разобрать, но Чернава никогда мне ни о чем подобном не говорила.
- Выходит, что она приходила в опочивальню конунга по своей воле?
- Нет! – с негодованием произнесла кунка. – В этом не было ее желания. Но она не могла отказать, ведь она была рабыня. О ее чувствах никто не задумывался.
- А конунг знал, что Чернава на самом деле любит другого?
- Я не могу об этом судить, - призналась Акушан. – Но, думаю, что знал. На самом деле, это ведь не являлось тайной. Я сама знала о любви Чернавы еще прежде, чем она сама это подтвердила.
- Ты слышал ответы этой девушки, Межамир, сын Осломысла, - обратился Годамир к конунгу, - она все сказала правильно? Или ты считаешь ее слова лживыми? Скажи об этом сейчас, ибо ее утверждения могут быть использованы против тебя.
- Я не буду опровергать ее, - сказал Межамир. – Примерно так все и было. Акушан описала наши отношения с Чернавой довольно точно. В меру своего понимания, конечно.
- А есть такое, чего она не поняла? – спросил Годамир.
Он ждал некоторое время, однако Межамир хранил молчание.
- Достаточно об этом! – решил Годамир. – У суда нет оснований обвинять тебя в преступном насилии по отношению к покойной. Теперь нам следует прояснить обстоятельства гибели Чернавы, а также вывести заключение о том, насколько оправдана смертельная рана, которую ты нанес ей своею рукой.
95. Суд Кумбала - пикантный поворот http://proza.ru/2023/09/05/1387
«Заповедные рубежи» http://www.proza.ru/2013/07/08/294