Когда лучше помолчать
(из детских воспоминаний)
Неоднократно замечено, что стариков нередко тянет к воспоминаниям. Причем часто - именно из такого отдаленного времени, которого никто уже и не помнит. К примеру, из детства. То время – абсолютно, его никто уже не опровергнет. Вот и мне вспомнилась одна история из послевоенного времени, когда я уже учился в третьем, кажется, классе. Жили мы, как все тогда - в коммуналке, впятером в довольно приличной комнате. Правда, она была немного темновата, потому что из единственного окна открывался вид на стену дома напротив, сложенную из потемневшего от времени, когда-то красного, кирпича. Бывало, зимой уже с утра приходилось включать электричество.
Прошло три года, как кончилась война. На войне пропал мой отец, и мама в неполные тридцать лет осталась вдовой. Дед с бабушкой, на мой тогдашний взгляд уже старые люди (им было около шестидесяти), потеряв любимого зятя, наконец, дождались с войны сына, моего дядю Бориса. Я с удивлением разглядывал новоявленного родственника, еще не виданного мною в сознательном возрасте. Его призвали в армию еще до войны. Первый военный день он встретил с конским скребком в руках - дядя мой служил в кавалерии, хотя никогда в жизни до того на лошади верхом не сидел. Но - в армии начальству виднее, кому и где служить надо. Был он среднего роста, не атлет, но коренастый, смугловатый красивым лицом, резкий в движениях и очень уж нервный. Мама мне как-то про него сказала, что дядя всего хлебнул на войне с таким избытком, что и на двоих хватило бы. Я не понял, чего «хватило» и почему «на двоих», но дядю стал опасаться. Уж очень скор он оказался на расправу: если я ему что-то возражал или упрямился – по заду получал моментально. Не так больно, как обидно. А ведь до того меня никто дома и пальцем не трогал: дед строго следил, чтобы меня не наказывали. И если что-то со мною бывало не так, наставительно разговаривал со мною по вечерам. А вот дядя... И главное, чем больше он на меня старался «воздействовать», тем больше мне хотелось ему досадить. Не то, чтобы я был очень вредный, но какое-то внутреннее «против» во мне сидело.
Дядя вскоре устроился на работу техником в какую-то строительную контору. Домой нередко возвращался очень поздно. Бабушка с дедом не спали в ожидании Бориса и переставали громко шептаться, лишь услыхав звук открываемой двери. Я как-то рассказал приятелям во дворе про дядю, про его поздние приходы и получил единодушный ответ: с девками гуляет. Такое мне в голову не приходило. Непонятно, зачем дяде, здоровенному мужику, какие-то девки. Вроде по возрасту - ему бы лучше с тетками.
Так или иначе, дядины поздние возвращения постепенно вошли в обыкновение. Во всяком случае, мне показалось, что бабушка (она особенно) стала меньше беспокоиться за гулящего сына.
Как-то, вернувшись из школы, я был объят кухонным жаром и множеством дразнящих запахов. Бабушка, вся красная, орудовала на кухне сразу с несколькими кастрюлями и мисками, а услужливая соседка тетя Оля мыла посуду в тазике под краном. На мой вопросительный взгляд бабушка прогнала меня в комнату делать уроки и пообещала, что обедать будем, когда все вернутся с работы. Все - это мама с дедом.
Вообще-то готовила бабушка очень вкусно. Только не часто, когда гости бывали. Обыкновенно - какой-нибудь суп, кашу, картошку вареную или жареную рыбу. Конечно, бывали и котлеты, эти я съедал в момент. Такой от них соблазнительный запах шел, что я только от него слюной давился. А тут сразу видно - готовится много разного и, судя по духу в кухне, невероятно вкусного.
Вечером того же дня вся наша семья собралась за столом. Даже дядя присутствовал. Дед объявил, что завтра к нам придет в гости дядина знакомая, девушка по имени Лена. Тут же дядя сразу меня сурово предупредил, чтобы вел себя тихо, в разговоры взрослых не вмешивался и вообще, чтобы держал «рот на замке». До меня дошло, что на этот раз предстоит что-то очень серьезное, явно не то, что раньше бывало. До сих пор дядя тоже приглашал к нам девушек, но именно тогда, когда никого из наших дома не было. При этом сразу выгонял меня во двор гулять на час-полтора (не меньше! – и грозил пальцем) или, если дело было вечером, после общего знакомства с гостьей отсылал меня или с книжкой на кухню, пока не позовет обратно, или к моему приятелю в соседнем подъезде.
А здесь – все дома, дед надел пиджак, повязал галстук, как на работу, а меня нарядили в новую рубашку в клеточку. Дяди почему-то не было дома. Мама с бабушкой суетились, накрывая на стол. Поверх крахмальной белой скатерти в цветах расставили тарелки из парадного сервиза, которые я видел до того всего несколько раз. Меня, конечно, снова предупредили, чтобы вел себя тихо и спокойно, со своими речами в разговор взрослых не лез (была у меня такая привычка). И что мне показалось странным, еще днем бабушка, не глядя мне в глаза, сказала, что она сготовила жаркОе из кролика. Я его просто обожал. Но раньше меня не просили, чтобы я молчал, что оно именно из кролика, а если спросят, сказал бы, что из курицы. Бабушка, и вправду, так искусно умела сготовить - ни за что не отличишь, если не знать. И хотя курицу я не часто пробовал, но был уверен, что из кролика жаркое наверняка вкуснее.
Ну, что же, если предупредили, значит, буду молчать. Нет, но все же интересно, почему? Ведь из кролика – это так вкусно. Ну, ладно, буду молчать.
Наконец, когда стол был полностью уставлен разными вкусностями (кое-что я вообще ни разу не пробовал), раздался звонок в дверь. По суете и громкоголосью в коридоре я понял, что пришел дядя и, наверное, не один. В комнату вошла приятного вида девушка, одного роста с дядей. Она, смущенно улыбаясь, со всеми поздоровалась. Лицо ее заливал румянец (с мороза, наверное). Я особо не приглядывался, но показалось, что, вроде, ничего, симпатичная. Дед пригласил всех к столу, чего у нас тоже никогда не бывало - обычно мы сами садились, а команду всегда давала бабушка и довольно строгим голосом: не любила, когда еда подана, а собрались не все.
Мы расселись. Я норовил поближе к гостье, но мама оттащила меня и посадила рядом с собой и бабушкой. Общая беседа медленно разгоралась среди стука ножей и вилок, приглашений пробовать то или иное блюдо, редких тостов и бдительных дядиных взглядов, время от времени летевших в мою сторону. Я держался, как меня наставляли: если говорил, то обращаясь только к маме, на гостью не пялился, хотя очень хотелось попристальнее ее разглядеть. Дед и мама по очереди интересовались у нее, кто она, чем занимается, о ее семье. Лена, сначала робко, а потом, слегка освоившись, уже спокойнее отвечала на вопросы и даже сама их задавала. В том числе, и мне - насчет учебы. Я вообще-то учился ничего, прилично, хотя и не отличник. Как назло, в последнее время у меня шли сплошные тройки, а вчера и вовсе «пару» схватил (по русскому стих не выучил - думал не спросят). Дядя, по причине своих вечерних «прогулок», никогда не присутствовал на домашних обсуждениях моей учебы. И надо же, именно вчера он оказался за столом. Услыхав о двойке, сходу обозвал меня стервецом и замахнулся, чтобы привычно хлопнуть по заду. Но тут вспыхнула мама и закричала, чтобы он «руки не распускал» и не смел трогать ее сына: «- Своих заведешь, тогда и пороть будешь!» В общем, небольшой скандал из-за меня разгорелся.
А тут вопрос от гостьи: как учусь? Я замямлил, сказал, что «ничего». Но дядя не хотел скрывать недостатки в семье и объявил, что я - троечник и двоечник. Такая несправедливость возмутила меня, и я выложил все, как есть, и еще добавил, что если бы дядя вообще смотрел мой дневник, то знал бы, что с успеваемостью моей дело обстоит не так безнадежно. Дяде, конечно, мое едкое возражение не понравилось, и он, было, хотел снова высказаться, но тут бабушка объявила, что сейчас будет жаркое из курицы. При этом дядя снова успел метнуть на меня предупреждающий взгляд, отчего мне стало понятно, кто является источником вынужденного семейного вранья. Более того, когда я смотался из-за стола в туалет, на обратном пути он перехватил меня в коридоре и сказал, чтобы я не вздумал громко и вообще говорить, что жаркое из кролика, а не из курицы.
Меня, что называется, заело. Как двоечником обзывать, так он первый, а сам врать заставляет. Жаркое оказалось на редкость вкусным. Бабушка была мастерица по этой части. Она сама выбрала и подала гостье самые вкусные кусочки. Все наполнили свои тарелки и с аппетитом поглощали жаркое. Лена тоже несколько раз произносила всякие похвальные слова бабушкиному умению готовить. Она раскраснелась и, судя по всему, чувствовала себя свободно: о чем-то беседовала с дедом, улыбалась дяде, а уж на бабушку с мамой смотрела с явной симпатией. Я в счет не шел, потому что держался скромно, как велели. С большим удовольствием уплел свою порцию жаркого, даже хлебушком подобрал подливку с тарелки. И, разомлев, переваривал пищу. Тут мне в голову пришла мысль, которой решил поделиться вслух с мамой: - И вовсе не хуже курицы этот кролик. На мою беду эта негромкая фраза повисла в неожиданной паузе, случившейся в общем разговоре. Дядя мгновенно оценил опасность момента и во весь голос заорал: - А вот я вам новый анекдот расскажу! Не успел он произнести несколько слов, как их перечеркнул звук отодвинутого стула. Лена резко поднялась и быстро направилась к выходу из комнаты. Дядя выскочил следом, не забыв обернуться перед дверью, чтобы испепелить меня взглядом. Я понял, что приговорен.
Все сидевшие за столом молча смотрели на меня. От этого мне еще хуже стало. Понятное дело - такой вечер испорчен. И причина этого - я сам.
Спустя некоторое время сильно побледневшая гостя возвратилась за стол, смущенно поглядывая на всех. Хмурый, и тоже от чего-то бледный, дядя уселся рядом, решительно налил водки себе и деду и, не чокаясь, выпил. Потом налил себе снова, но Лена накрыла его рюмку ладошкой и внимательно на него посмотрела.
- Правильно! – подхватился дед. - Аня, давай свои пироги, будем чай пить!
Мама мне и раньше говорила, что бабушкины пироги нельзя сравнить ни с чьими и ни с чем вообще - такой неповторимый, особенный у них вкус. Бабушка позвала дядю помочь унести грязную посуду и захватить из кухни чайник с пирогами. Мама тем временем поставила на стол чашки с блюдцами, а дед завел с гостьей разговор о ее семье. Я сидел, не поднимая глаз, неприкаянный, всеми покинутый.
После чая с вкуснейшими пирогами прежняя неловкость вроде бы исчезла, все умеренно шумели в разговоре. Румяная от горячего чая Лена повернулась к дяде и тихо что-то проговорила. Он кивнул. Гостья, улыбаясь, обратилась к бабушке с дедом, что ей пора уходить, потому что ехать довольно далеко, и стала благодарить за прием. Так и сказала – «за прием» (я что-то не слыхал такого у нас за столом). Потом повернулась к нам с мамой - ей было очень приятно познакомиться с нами, а мне пожелала успехов в школе. Все наши очень были довольны, что гостья нашла для каждого такие приятные слова, и, улыбаясь ей и друг другу, наперебой приглашали еще приезжать и двинулись следом - провожать в коридор. Все еще насупленный дядя уехал вместе с Леной.
Когда суматоха проводов улеглась, воцарилась тишина. Все молча прибирали на столе и в комнате. Потом женщины ушли на кухню мыть посуду. Дед, стоя у окна, какое-то время, вроде бесцельно, смотрел в черноту двора и вдруг - вслух, будто сам с собою:
- Да-а, хорошая девушка, для Бори - такая нужна. - Я с недоумением уставился на него. Он обернулся ко мне и, через долгую паузу, с тихим упреком сказал:
- Ну, зачем ты про кролика? Конечно, Боря нас поздно предупредил, что у Лены на эту еду плохая реакция - тошнит ее, понимаешь? Она ему сама как-то сказала. А бабушка ведь не знала и все уже сготовила. Так старалась. Но тебе же все говорили, а ты...
И я понял, что после этого вечера останутся двое пострадавших - наша гостья и моя задница. Одна уехала с дядей, а вторая – кажется, ждет его возвращения.