92. Отчаяние http://proza.ru/2023/08/16/270
День знаменательного бракосочетания, к которому весь Старград самозабвенно и весело готовился две последние недели, наконец наступил. С утра казалось, что это будет обычный осенний день, такой же серый и невзрачный, как те, что без всякой помпы миновали до него. Небо, затянутое серыми облаками, выглядело тусклым и совсем непраздничным. В настроении природы ощущалась какая-то зыбкая неуверенность. Словно небесные девы пребывали в недоумении - чем им сегодня попотчевать убогих смертных: холодным дождичком или мокрым снегом? Однако тысячи горячих молитв, с которыми жители города и его гости обращались к небесам, в конце концов тронули сердца повелительниц облаков.
Ближе к завтраку небо стало ощутимо светлеть. Истончающиеся облака из серых сделались белыми. И вот наконец облачная завеса стала прорываться, открывая голубые лоскуты неба, в которые порой, словно случайно, заглядывало ненадолго робкое осеннее солнце.
Происшедшая перемена воодушевила горожан, истолковавших внезапную перемену погоды, как благосклонность небес. Многие и в самом деле надеялись, что свадебные торжества, на которых враждующие стороны сойдутся не на поле боя, а за обеденными столами, положит конец тяжелой войне. Местом их общения на сегодняшний день должен был стать дом, принадлежавший хересиру Сарычану, и именно к нему с самого утра стал постепенно стекаться народ.
Дом этот не случайно избрали местом для свадебного пира, хотя красотою и изяществом он далеко уступал терему. Собственно, Сарычан не имел к его постройке никакого отношения. Хересир купил дом по случаю несколько лет назад, чтобы иметь просторное и удобное жилье во время религиозных празднеств и воинских игр, которые устраивались дважды или трижды в год и привлекали на короткое время в Старград толпы народа со всей Склавии.
Говорили, что приобретение такого обширного здания не стоило Сарычану больших денег, так как прежний хозяин не жил в нем уже много лет и избавился от своей собственности за полцены. Другие добавляли, что и тот не сильно прогадал, поскольку сам приобрел дом за достаточно скромные деньги. Да и прежние хозяева, насколько могли припомнить старожилы, не держались особенно за свою собственность. Словно какое-то заклятие лежало на этом доме, так что, едва купив его, каждый хозяин тотчас начинал задумываться о продаже. Впрочем, и объяснение такой странной ситуации тоже имелось: дом, о котором шла речь, не всегда был домом. Когда-то здание принадлежало храму, вот только никто не мог припомнить, какому богу оно было посвящено. Может быть, это была легенда. Хотя версия с храмом многое объясняла. И не только историю с постоянными перепродажами (дескать, неведомый бог мстит хозяевам за непочтительность), но и его странную архитектуру. Внешне все выглядело так, будто к двухэтажному, достаточно просторному, но все-таки не самому большому дому был пристроен огромный пиршественный зал. Настолько огромный, что во всей стране одна только гридница в Старграде, возможно, имела равную с ним площадь. Правда, на этом все сходство и заканчивалось. Гридница при тереме хакана была созданием иноземных новомодных архитекторов, а пиршественная зала Старгарда была порождением седой старины. Это ощущал каждый, попадавший внутрь. С заурядной городской улицы он прямиком попадал в фантастический лес, состоящий из ровных рядов высоких (почти две сажени) дубовых столбов, поддерживающих перекрытия и кровлю. Всего таких столбов насчитывалось без малого двадцать дюжин, и каждый из них покрывала лаконичная, грубоватая резьба, изображающая колючие ветви терновника. Ради чего (или кого), а главное, когда и кем было возведено все это великолепие, оставалось, как уже было сказано выше, своего рода тайной. Да Сарычан и не сильно ломал над этим голову. Купив дом, он велел перекрыть крышу зала, которая кое-где начала протекать. Больше никаких трат от него не потребовалось. Старые стены, срубленные из толстых, пятидесятилетней выдержки дубовых бревен, так же, как и высокие дубовые колонны не требовали никаких подновлений.
Вот к этому дому с разными чувствами, настроениями и намерениями стал стекаться народ. Прежде других еще до рассвета явился бий с полусотней ханских гвардейцев. Внимательно обыскав и осмотрев вместе с Торокашкой, исполнявшим роль управляющего, все помещения от подвала до чердака, бий расставил вокруг дома и внутри стражников. После того, как весь дом перешел под их охрану, внутрь стали пускать поваров, разносчиков, водовозов, носильщиков, истопников и прочую прислугу, которая деятельно взялась за подготовку пира. Гостей на торжество должно было пожаловать много, поэтому заготовка различных припасов началась еще неделю назад. Теперь под наблюдением ханских управляющих и главных поваров сразу на нескольких кухнях, как в доме Сарычана, так и во всех окрестных домах приступили к приготовлению праздничных блюд. В то же время с десяток слуг принялись украшать пиршественный зал коврами, покрывать низкие столы скатертями и раскладывать вдоль них расшитые, набитые овечьей шерстью подушки. Другие разносили посуду и приборы, присланные накануне Тюпраком.
Приглашенные начали собираться около полудня, к началу шестой стражи. Но еще задолго до этого к дому Сарычана стала стекаться праздная толпа из простого народа – все те, кому не досталось места за праздничным столом, но кто был падок до всякого рода зрелищ и торжеств. Все эти зеваки толпились за воротами, с любопытством встречали каждого приезжающего.
Вновь прибывшие почетные гости (в основном это была кунская знать – ханы и бийи, представители самых видных семей, служивших Тюпраку и Бахмету), разряженные в пух и прах, собирались под навесом, тянувшимся вокруг дома, или прямо во дворе под открытым небом. Благо, солнечная погода это позволяла, да и места здесь было предостаточно (двор легко мог вместить до трех сотен человек). Все ожидали прибытия жениха и невесты, после чего жрецы должны были приступить к обряду бракосочетания. Назначенный час миновал, однако праздник все не начинался.
Пошли тихие разговоры и пересуды. Люди старались понять, вызвана задержка какими-нибудь пустяковыми обстоятельствами, или причина носит более серьезный характер. Потом внимание гостей и толпы было привлечено новой процессий. Это явилась Офимия. Ее сопровождали ярлы ворангов и знатные склавские хересиры, прибывшие в Старград вместе с хаканесой. Однако рядом с ней не было ни Годамира, ни ее сына. В то же время распахнулись ворота и появилась другая торжественная процессия. Впереди шел хан Бахмет с невестой. На Камосе были роскошные одежды, густая вуаль закрывала ее лицо. Хан подвел сестру к двум жрецам – куну и склаву – которые должны были осветить брак. Камоса подняла вуаль, и все увидели ее бледное, печальное лицо.
- А где же конунг, госпожа? – спросил Бахмет у подошедшей Офимии. – Мы были уверены, что он ждет нас здесь.
Хаканеса окинула внимательным взглядом толпу, словно ее сын мог затеряться среди гостей, и с недоумением пожала плечами.
- Он обещал явиться ко мне между пятой и шестой стражей, - сообщила она. – Потом мы вместе должны были отправиться на свадьбу. Так мы вчера договорились. Однако он не пришел. Я надеялась застать его здесь.
- Быть может, он передумал? – спросила Камоса.
- Передумал? – удивилась Офимоия. – Но почему?
- Не знаю. Такое иногда случается с мужчинами.
Бахмет подозрительно посмотрел на сестру.
- Мне сообщили, - сказал он, - что ночью в тереме случился переполох.
- Совершенно верно, - бесстрастным тоном подтвердила Камоса. – Исчезла одна из рабынь Межамира. Это так расстроило конунга, что он поднял на ноги всех слуг и стражу. Битый час ее искали по всему терему, даже ко мне нагрянули с обыском, но я никого не пустила. В конце концов беглянку обнаружили на крыше живую и здоровую. Кажется, после этого он успокоился.
Бахмет нахмурился.
- Я не могу поверить в то, что ты говоришь! – сердито произнес он.
Камоса ничего не ответила. По ее виду нельзя было заключить, что она сильно расстроена происшедшим.
- В моей голове это тоже не укладывается, - призналась Офимия. – Мой сын человек… увлекающийся. Но он никогда не забывает о приличиях.
Она замолчала на минуту, а потом воскликнула:
- Посмотрите, кажется, кто-то идет к нам из терема. Сейчас все объяснится.
Действительно, стража отворила калитку и во двор вошел Годамир. Следом за ним шагал Межамир. Далее следовал отряд вооруженных ворангов. Отстав на несколько шагов, сильно прихрамывая шагал человек в окровавленной одежде. Левая рука его, закрепленная в лотке, висела на перевязи. С немалым удивлением Камоса и узнала в нем Гоннара. Замыкали шествия с десяток кунских воинов, составлявших то ли его почетный экскорт, то ли его конвой.
Увидев сына, хаканеса поспешно двинулась ему навстречу.
- Слава Дийосмену! – воскликнула она. – а то я уже начала волноваться. Что произошло?
- Спроси у конунга, матушка, - не останавливаясь, произнес Межамир. – Он все объяснит.
И не прибавив более ни слова, скрылся в доме.
- Ступай с нами, госпожа! – сказал Годамир. – Предстоит судебное разбирательство, и ты должна на нем присутствовать. Совершенно убийство. Теперь нам следует решить, как поступить с убийцей.
- А кто убийца? – спросила хаканеса.
Годамир ничего не ответил. Он тоже скрылся в доме.
- Убийца конунг! – громко провозгласил Гоннар, ни к кому конкретно не обращаясь.
Новость эта тотчас была подхвачена толпой и ее принялись обсуждать на разные лады. Конечно, всех хотели узнать, кого убили. Однако Гоннар ничего не прибавил к сказанному. Остановившись, он ждал, когда к нему подойдут Бахмет с сестрой. На хана воранг не обратил внимания. Устремив горящий пристальный взгляд на Камосу, он тихо, вполголоса сообщил:
- Чернавы больше нет!
Дочка Кульдюрея не смогла сдержать горестного восклицания. Новость глубоко ее поразила. Гоннар повернулся и двинулся вслед за своим конунгом.
- Пойдем! – обратилась Камоса к брату. – Надо узнать, что все это значит. Какой ужас!
- Да, конечно. Мы во всем разберемся, - сказал Бахмет. Хан выглядел встревоженным. И, разумеется, его взволновала не судьба Чернавы. В глубине души он даже испытал некоторое облегчение от того, что вопрос отношений его будущего зятя с наложницей разрешился сам с собой, и ему не придется заводить на эту тему болезненные и неприятные разговоры. Гораздо больше беспокоили его в эту минуту совсем другие мысли. В ближайшие час-два хан ожидал появления брата с верными ему войсками. Решался вопрос первостепенной для него важности: сможет ли он, Бахмет, добиться равного с Тюпраком положения и вновь утвердить влияние своей семьи. Неожиданно разразившийся скандал, а более всего то обстоятельство, что участником его оказался Гоннар, владевший всеми его секретами, сильно смущало хана.
Проклиная в душе воранга, он быстрыми шагами устремился вслед за Годамиром и Гоннаром. Обе хаканесы некоторое время оставались неподвижны. Каждая по-своему переживала полученное известие. Неожиданно Офимия подошла к Камосе, взяла ее за руку и сказала:
- Не думаю, что это происшествие заставит нас отложить свадьбу. Ведь эта Чернава…, она была всего лишь рабыней, наложницей.
- Нет, госпожа, это не так! – возразила Камоса. – Она была гораздо большим, чем просто наложницей. Это ужасное происшествие! И я знаю, что твой сын потрясен им, быть может, гораздо сильнее, чем мы все.
- Эта женщина, - не согласилась Офимия, - доставляла ему столько страданий, что ее смерть, какой бы ужасной трагедией она сейчас ни казалась, все равно будет для Межамира облегчением. Он разорвал удавку, душившую его все последние месяцы.
Камоса промолчала. Удавкой, не дававшей этому избалованному юноше, свободно вздохнуть, было его чудовищное себялюбие. Но какой смысл спорить об этом с матерью? Тем более, когда Чернава умерла. Умерла такой молодой и любимой. Происшедшее казалось дочери Кульдюрея страшной несправедливостью. «А разве то, что произошло со мной или с моим отцом, справедливо? – спросила она себя. – Зачем искать в этом жестоком и безжалостном мире того, чего в нем, очевидно, нет?»
Она вошла в дом. Миновала длинный коридор и оказалась в пиршественной зале, освещенной множеством свечей и смоляных факелов. Три дюжины слуг поспешно накрывали столы под наблюдением самого Сарычана. По приказу хозяина они поспешно ретировались.
Войдя в зал, Годамир дождался Бахмета и обратился к нему:
- Я должен расследовать обстоятельства убийства и вынести свой приговор. Для этого нужны показания свидетелей. Однако слуги и солдаты – подданные великого хана. Кроме того, убийство произошло на его территории (так, по крайней мере, обстоят дела на настоящий момент, уточнил он).
- Да, конечно, - согласился Бахмет. – Мы должны немедленно известить его о происшедшем. А еще убитые есть?
- Насколько я понимаю, их больше полудюжины, - сказал Годамир, - и это не считая раненых. Из этих последних некоторые уже никогда не смогут взять в руки меч. Боюсь, Тюпрак будет в бешенстве.
- Как это не вовремя! – тихо произнес Бахмет и посмотрел на Гоннара.
Тот замер в углу неподвижный, окровавленный и безмолвный. Он ни с кем не заговаривал, погруженный в глубокие размышления. Его бледное, отрешенное лицо не выражало горечи или отчаяния. На нем застыло выражение глубочайшей внутренней сосредоточенности, словно Гоннар старался мучительно что-то понять, но не мог совладать с трудной, неразрешимой задачей.
Следующие десять минут прошли в тишине. Один за другим в зал проскальзывали видные бийи и хересиры, собиравшиеся возле своих предводителей. Кунская знать из окружения Тюпрака держалась вблизи Кумбала. Явившийся с небольшим опозданием Чубадай занял место рядом с Бахметом. Не повышая голоса, люди тихо переговаривались между собой, обмениваясь сведениями, которые были им известны. Но вот стражники, стоявшие возле главного входа, распахнули двери, и все разговоры смолкли.
В пиршественную залу вошел Тюпрак. В его внешнем облике невозможно было отметить никаких особенностей, связанных с праздником. Одет он был просто, как всегда. Лицо его было спокойно, но властный взгляд холодных умных глаз вызывал обычный трепет и волнения в каждом, кто с ним встречался. Тихим голосом Кумбал что-то сообщил отцу. По всей видимости, его рассказ был краток и исчерпывающе ясен, потому что уже через минуту великий хан отвернулся от сына и посмотрел на Гоннара. Юноша встретил его взгляд спокойно. Несколько долгих секунд они смотрели в глаза друг другу. Потом воранг, словно в задумчивости, поднял здоровую руку к лицу и потер себе лоб.
- Я прошу твоего позволения, великий хан, - заговорил Годамир, - на вынесения приговора. Два эти человека попросили меня рассудить их дело. И они готовы принять мое решение, каким бы оно ни оказалось. Никто не оспаривает при этом твоего права на вынесение окончательного решения.
- А кто здесь обвинитель? – спросил хан.
- Я! – громко произнес Гоннар.
— Вот как! – усмехнулся Тюпрак. Глаза его при этом остались такими же холодными и бесстрастными. – И кого ты обвиняешь?
– Я обвиняю Межамира, сына хакана Осломысла в том, что он… - тут Гоннар на мгновение осекся, но потом сделал над собой усилие и продолжал, - в том, что он умышленно умертвил дочь доблестного и уважаемого человека ярла Славяты, хотя она не угрожала ему ни словом, ни делом. Я требую справедливости, великий хан!
- Что ж, - заметил Тюпрак, - обвинитель твой слуга, конунг. Межамир, сын Осломысла не мой подданный. Женщина, о которой идет речь, мне не принадлежала. Я не вижу причин вмешиваться в это дело. Пусть оно решается так, как это принято в среде ворангов. Можешь судить этого человека своим судом.
94. Суд Годамира - многообещающее начало http://proza.ru/2023/09/05/213
«Заповедные рубежи» http://www.proza.ru/2013/07/08/294