Глава одиннадцатая: http://proza.ru/2023/08/29/50
Глава двенадцатая. Родные, близкие, чужие...
«Истинный отец не тот, который родил,
но тот, который хорошо воспитал
и научил жить по-христиански.»
(Тихон Задонский)
Не на шутку растревожили сердце Романа воспоминания, всколыхнули из недр души самое сокровенное и глубоко личное. Пережив заново драматические моменты прошлого, накрыла его, словно снежная лавина, тоскливая безысходность.
Строили планы, воздушные замки… Всё, о чём мечтали, не сбылось, не свершилось…
Вылетела верная троица из дружбы и молодости с треском, как пробка из бутылки игристого вина. Заигрались они, получается. Севка – насмерть, а Ромке и Лёльке слишком рано пришлось окунуться в круговерть самостоятельной жизни, не испытав радостей короткой, но ярко цветущей поры беззаботной юности.
Мелькнула шальная мысль, а если повернуть всё назад и начать сначала? Улыбнулся, вспомнив Бориса Андреевича: «В жизни нет сослагательного наклонения» …
Подивился, как только помянул добром хорошего человека, так тотчас изменилось настроение. Значит, не всё так безнадёжно складывалось у него. Подумал: «В какой бы мрачный туннель жизненного пути не завела судьба, как бы жестоко она тебя ни ломала и ни крутила, если ты до сих пор жив, значит, кто-то, спасая, маячком освещает тебе путь».
Дядя Боря – вот уж поистине неиссякаемый источник света, тепла и доброты. Роман давно понял, что не выжил бы он тогда без участия тренера. Поддержки его и мудрых советов. Он даже не помнил, когда этот удивительно надёжный человек появился в его жизни. Казалось, он всегда был рядом.
Хоть и не ходил Борис в церковь, про Бога мало знал, а душу имел щедрую, христианскую. Себя никогда не выпячивал – скромный, незаметный. Умел пожалеть без лишних слов: по голове погладит, по плечу похлопает. Обнимет, сочувственно покряхтит. И всегда вовремя, и всегда кстати. Помощь оказывал, скрывая. Не догадывался тогда Ромка, что после смерти матери, это не тётка, а дядя Боря купил ему домашнюю боксёрскую грушу, новые перчатки. Что отпускала она его на тренировки и соревнования, только после долгих убеждений и заверений тренера, вернуть мальчишку живым и здоровым. «И чтобы ни одного синяка!» – кричала Александра в телефонную трубку.
Всё это Роман узнает позже. К счастью, успел он, в дни последней их встречи, сказать Борису слова благодарности, любовь свою высказать…
Случилось такое вот неслыханное чудо в судьбе двух одиноких сердец, что мальчишка сирота и ничей отец стали истинно родными друг другу.
Прощались, словно чувствовали, что навсегда… а после, хоть и рыдала Ромкина душа безутешно, когда сообщили, что убили его дядю Борю, но не разрывалось на куски сердце от чувства вины…
Вспомнил Роман: как-то спросил Бориса, почему он один, без семьи.
– А я из однолюбов, – улыбнулся, как-то виновато. – Девушка меня из армии не дождалась, а я всю жизнь ждал, когда она разведётся.
– Не развелась?
– Не-а, – покачал головой. – Но это хорошо, что не развелась, выходит, всё у неё сложилось.
– Ну и женились бы ей назло!
– Какой ты скорый на расправу! Разве можно любимым делать что-то «назло»? С любовью в такие игры не играю, и тебе не советую. Связываться со злом себе дороже – не осилишь его, огребёшь ещё больше. Бабка моя, помню, говорила: «Сеешь добро – благодать собираешь; зло рассыпаешь – в беде захлебнёшься» Вот так-то. Запомни.
Улыбку вызвали воспоминания и о сытном обеде с горячим кагором. И ведь помогло – вот, что удивительно!
Уже вечером того же дня, расслабленный до полуживого состояния, Роман едва добрался до постели и мгновенно провалился в целительный сон. Спал крепко, без сновидений, с трудом проснулся под самое утро по нужде. Едва добежал, спал бы и дальше – сладок сон на рассвете, но, вспомнив об отце, взбодрился. Не терпелось ему найти в старых бумагах матери хоть какие-либо упоминания о Вячеславе Петрашевском. Что-то подсказывало – найдёт, обязательно найдёт, ведь не бывает так, чтобы человек жил, были отношения, а после совсем ничегошеньки не осталось.
Сразу после завтрака Ромка решительно направился к себе домой. Маленькая двушка под крышей, где он был предельно счастлив, практически ничем уже не напоминала ни о матери, ни о прошлой жизни. Чужие запахи, чужие вещи, кругом следы посторонних людей.
Тётка умудрилась сделать из уютной квартирки убогий многоместный гостиничный номер. В большой комнате поставила два раскладных дивана, в маленькой – две кровати. Возле окон письменные столы и сложенные промятые раскладушки. Чем больше спальных мест, тем больше квартирантов – так она считала. Жили в ней рабочие, студенты.
Исчезли неизвестно куда коврики, небольшой полированный сервантик, трюмо, швейная машинка со столом, красивые, сшитые матерью, портьеры с оборками. Хорошо, что личные вещи тётка не выбросила. Сложила их в чемоданы и спрятала в кладовке.
Вот изучением содержимого этих чемоданов и занялся Роман. Он внимательно разглядывал альбомы для рисования с моделями одежды, выкройки. Перелистывал конспекты, обращая внимание даже на любые ремарки, рисунки; читал письма и поздравительные открытки; пытался расшифровать и понять неразборчивые записи в блокнотах. Ничего не нашёл достойного внимания, а вот с фотографиями не справился – никого не узнавал, кроме родственников. Попросил помощи у Бориса Андреевича.
И вечером следующего дня Роман принёс к нему два фотоальбома и несколько пачек снимков в чёрных бумажных пакетах. Сразу после ужина уселись они рядышком на мягком диване, Ромка забрался на него с ногами и укутался в шерстяной плед – его вечерами ещё немного знобило, включили всё освещение в комнате, чтобы лучше было видно.
Открыли первую страницу: бабушка, дед. Лица немного напряжённые, взгляд строго в камеру… Ещё какие-то старики… Борис многих знал. Некоторые фотографии, вспоминая, с явным интересом разглядывал подолгу, а после увлечённо рассказывал кто на ней изображён.
Роман подивился, какая яркая жизнь была до него у матери, её родителей… и дальше вниз. Подумал, до чего же важна связь с предками. Он глядел на незнакомые ему лица, что давно ушли из жизни и которых он никогда не знал, но странным образом чувствовал с ними родственную связь и уже не так остро испытывал своё сиротство. Как же много он не успел узнать! И почему и мама, и тётка никогда ничего не рассказывали о прошлой жизни их семьи? Как-то обидно стало – не дружно они жили, не по-доброму строили отношения. И уйдя в мир иной, получается, обокрали потомков, унеся с собой в могилу всю семейную историю…
Пока дети маленькие, они смотрят на родителей и их жизнь снизу-вверх – мать и отец кажутся им всесильными богами, но по мере взросления этот образ рассеивается и сверхъестественного в нём остаётся всё меньше и меньше. Подросток уже смотрит на родителей сверху-вниз, снисходительно называя их «предками», «стариками», и жизнь этих «престарелых родственников» ему кажется скучной и неправильной. Ему трудно представить, что мамы и папы тоже шалили, прогуливали уроки, влюблялись...
Ромка не успел этого испытать, для него мать на всю жизнь осталась святой, однако, разглядывая фотографии, он открывал её образ по-иному, он больше очеловечивал его, и удивлялся: иногда с карточки на него смотрел совсем незнакомый человек…
Озорная девчонка-школьница кому-то грозит маленьким кулачком, и Роману кажется, что он слышит, как эта очаровательная девочка заливисто смеётся. А на другой – она серьёзна, взволновано глядит куда-то вдаль и здесь, он чувствует, маме неспокойно – это в её взгляде.
А вот, она заботливо и бережно держит на руках ребёнка, а сама тоже ещё, как ребёнок. Руки тонкие, девичьи – тоньше, чем у Лёльки… Незамысловатый короткий халатик из цветастого ситца. Малыш – это он – Ромка. Бровки насуплены. Пустышка на пол лица. И эта чёрно-белая, плохо выдержанная в закрепителе фотография, всё равно передаёт силу неземной всеобъемлющей любви, что излучает взгляд молодой матери. Взгляд полный смирения, покорности, материнской силы и нежности.
Ромка, очарованный, долго рассматривал фотографию и отложил в сторону – он сегодня возьмёт её с собой в постель и положит рядом на подушку. После отнесёт карточку в ателье и закажет портрет…
Один, очень нечёткий снимок, заинтересовал Бориса Андреевича. Он даже надел вторые очки и долго вглядывался в лица. Потом протянул Роману: «Вот он – Вячеслав. А рядом, по-моему, Олеся, мать твоя. Это пруд, что у дома Петрашевских».
Ромке показалось, что сердце его оборвётся, когда он брал в руки эту фотографию. Отдышался, внимательно посмотрел…
«Неужели, мама? – подумал с восхищением. – До чего же изящна! Как статуэтка!»
Лиц не разглядеть – фотографировали издалека и в сумерках, но в стройном подтянутом мужчине он увидел… себя… Та же врождённая стать…
Нашли след и почему-то стало ещё тревожней. Вот уж поистине верно сказано, кто умножает познания, умножает и скорбь.
До ночи беспокойно крутились в голове Ромки какие-то неясные обрывки историй из рассказов матери, связанных с этой фотографией: «Лето, пруд… плавание… лето… пруд…» … и когда уже засыпал, они вдруг сложились в чёткую картинку.
– Дядя Боря! – резво вскочил с постели и побежал босиком в другую комнату. – Дядя Боря, я вспомнил!
«Жаркий летний день. Большое полотенце на песке, сумка с провизией. Мама учит его осторожности на воде.
«А я ведь тонула!» – рассказывает.
Маленький мальчик съёживается от страха: «А кто тебя спас?»
Мать грустно улыбается: «Рыцарь на белом коне!»
Ромка сомневается: «Белых коней не бывает».
«Бывает, – отвечает мама, откидывается по полотенце и, подставляя лицо солнцу, закрывает глаза… – Бывает, сынок».
Отчего-то становится грустно…» – это он вспомнил и рассказал.
– Рыцарь… – невесело усмехнулся Ромка. – Заделал ребёнка и ускакал… а может, и не было никакого коня?
– Конечно, не было, а вот мерседес был, белый. W116. Вот тебе и конь…
– Ага, – презрительно фыркнул Ромка, – знаешь, как таких в народе называют? … Не конь он, а мерин.*
И Ромке почему-то захотелось плакать. Не за себя, за мать. Душа не принимала, ни рыцаря, ни его атрибутов. Напротив, всё в ней противилось этому мутному образу мифического отца.
– Дядя Боря, а ведь эта фотография ничего не доказывает, – задумался, в очередной раз разглядывая снимок, Ромка. Поморщился. – Предполагаемый папаша на белом мерседесе, прям, как в мелодраме. Не нужен он мне. Совсем не нужен.
Борис вздохнул: «Не зарекайся, сынок. Будет день, и будет пища. Главное для тебя сейчас – это набраться сил, так, что постарайся уснуть, и ни о чём не думай: утро вечера мудренее».
Но уснуть не получалось долго. Роман слышал, как несколько раз заглядывал ему в комнату Борис Андреевич. Его забота и беспокойство были приятны, и Ромка ловил себя на мысли, что никто, кроме дяди Бори, ему больше не нужен. Тем более, какой-то сомнительный рыцарь на белом мерине-мерседесе...
* Автомобиль марки «Mercedes-Benz» в народе частенько называли «Мерс» или «Мерин».
Продолжение: http://proza.ru/2023/09/06/1564