Пигмалион*
Саня Гавриков сидел за компьютером и печатал стихи, которые сочинил для своего беспутного друга Лёшки Сукачёва. Лёшка был весёлым, общительным и очень влюбчивым человеком. Влюблялся он часто, при этом у него не было агрессивного напора Дон Жуана, и влюблялся он каждый раз серьёзно и по-настоящему, а не ради спортивного интереса или для счёта. Он всегда был в постоянном призрачном поиске идеальной жены. Если избранница оказывалась не тем, кто нужен по жизни, он особо не унывал, а без лишних переживаний легко находил ей замену.
Гавриков хорошо знал всех женщин своего друга, но вёл себя с ними сдержанно, без доверительных отношений, потому что по какой-то непонятной причине они всегда делали из него козла отпущения, когда Лёшка в очередной раз разочаровывался в них. Своим стихотворением он хотел убить двух зайцев: оно будет своего рода визитной карточкой Лёшки, которую он будет раздавать покинутым женщинам, а текст стихотворения сделает его, Саньку, белым и пушистым.
А вообще-то стихи Гавриков написал с дальним прицелом, на всякий случай, поскольку в последнее время его любвеобильный друг остепенился. Уже продолжительное время у него был роман с Ленкой Завьяловой, с которой дружил много лет. С его стороны это была дружба не на перспективу, а вот она приятельствовала с Лёшкой с прицелом на серьёзные отношения.
Ленка Гаврикову нравилась, и он даже покровительствовал этой скромной интеллигентной, девушке. А вечно занятый собой Сукачёв никогда не замечал чёртиков в ее глазах, пока однажды нечаянно (нечаянно ли?) не утонул в омуте этих глаз. А чем тише омут, тем профессиональнее в нём черти, и многоопытный Лёшка даже не догадался, что его просто-напросто окрутили.
- Надолго ли? - размышлял Гавриков, прикидывая Ленкнны шансы сделать из Лёшки примерного семьянина. Жалко ее будет, конечно, если не срастётся, но она баба с принципами и скандалов устраивать не будет, если что.
И это «если что» тут же материализовалось, ворвавшимся к нему Генкой.
- Саня, я влюбился!
- Сочувствую.
- Смеёшься?
- Нет, Ленке сочувствую.
- Подсказал бы лучше, как объяснить ей…
- Начни с того, что ты — скотина! - перебил его Гавриков, - А потом отдай ей это. Он распечатал написанное и передал листок Лёшке.
- Она баба умная, без твоих соплей всё поймёт.
Через какое-то время Гавриков получил от Ленки письмо.
«Привет! Расстались мы с Сукачёвым, ты ведь в курсе? Дружба, перешедшая в любовь, не закончилась «хеппи эндом», хотя поначалу мне верилось в это. Да, крышесносящей любви меж нами не было, зато у нас получалось и дружить, и любить. Это была не страсть, а обволакивающая нежность, не только при объятиях и поцелуях — это само собой, а та, что с закатывающимися от радости глазами, и мы утопали в этой нежности.
Но тихая и надёжная любовь была не для него, ему хотелось идеальной: с огнём и безумством, от которой сносит крышу. Но ведь это он уже проходил, и не один раз! Страсть, безумие - и пустота. И всё же ушёл, жалко оправдываясь, что таким уродился. Урод недоделанный!
Но как же нам было хорошо вместе без цветов, клятв, без постоянных признаний в любви! Потому как сам воздух в доме был пропитан любовью, и мы дышали этим воздухом. И даже на улице, на людях мы были окутаны этой необыкновенной аурой любви, которая одновременно служила и надёжной защитой от завидующих глаз.
Подруги мне жутко завидовали: такого мужика отхватила! А я цветочница-замарашка да? И Лёшка из меня сделал леди? Да я и до него была леди! Но в его представлении настоящая леди — это и цветочница тоже. Извращенец!
Извини, это я со зла. Он ведь добрый, хороший и мне хотел только добра. Ты ведь знаешь, я немного зажатая была в общении: воспитание и тому подобное... Вот он и хотел, чтобы я была свойским парнем в любой компании, ну и леди, естественно, в приличном обществе.
Весёлый, остроумный Лёшка, великолепный рассказчик с врождённым чувством юмора, шутил, когда я его ругала за мат:
- Милая, мат — это как «Рафаэлло». Вместо тысячи слов. Анекдот без матного словца и то теряет всю изюминку. Хочешь, я тебе этими словцами в любви объяснюсь.
И объяснился. Я так хохотала!
Неладное я заметила, образно говоря, задолго до холодов. Внешне отношения оставались тёплыми, но воздух в доме постепенно становился как бы кондиционированным, Саня, у нас нет кондиционера, это Лёшкины чувства ко мне остывали. Он честно старался делать вид, что всё ещё любит меня, но прежней влюблённости, нежности уже не было, была просто привычка, привязанность, я же чувствовала, Мы ещё жили вместе, он был рядом, внимательный, нежный, но он всё больше отдалялся от меня, Он уходил, Саня!
Если бы я не знала Лёшку, то, возможно, постаралась бы как-то удержать его от точки невозврата, но это же Лёшка!
Обратный отсчёт начался до смешного просто. Я смотрела какое-то кино по телеку, а он, ворча, копался в гардеробе. Я так увлеклась «мылом», что на его вопрос:
- Ленк, а это куда девать?, - машинально ответила:
- Да выкинь на х…
Услышав короткий грудной смешок, я оторвалась от экрана и глянула на Лёшку. Держа в руке ненужную вещь, он как-то странно смотрел на меня. Лёшка - человек открытый, и его можно читать, как книгу. Сначала он радостно хрюкнул, увидев наконец-то во мне цветочницу, потом широко улыбнулся от гордости за эту метаморфозу и уверенности, что уж теперь-то я, точно, не пропаду. А потом… А что потом? Мавр сделал своё дело, мавр может уйти. И в скором времени мы расстались. Не врагами, конечно, но чужими: ни любви, ни дружбы.
Стихи, вот, оставил на прощание, тоже чужие: содрал у кого-то, сукин сын.
Любовь моя! До гроба ли, не знаю?
Не знаю даже, с кем туда сойду?
И легкомысленно у мрака на виду
Красотку новую глазами пожираю.
И новая любовь с ее миражным раем
Прервёт ли кратких связей череду?
И наконец уют семейный обрету,
Любимой женщиной оберегаем.
Безумных лет всё тяжелее бремя.
Жалею ль я потерянное время,
Которое беспутно погубил?
Нет! У меня одно есть оправданье:
Не мог без вас я, милые созданья.
Я вас безумно, искренне любил.
* «Пигмалион» — пьеса Бернарда Шоу и фильм по этой пьесе «Моя прекрасная леди»
Август 2023г.