Гос-с-поди! Господи! Никогда не думала, что ты такая дура! Как вы могли? - Татка потрясала передо мной ладонями. – Вот как вы могли? Сколько дней?
- Шесть.
- Господи, вы о чем-нибудь думали? Ну, ладно, он, молодой мужик, у него ветер в голове, а ты-то? Ты-то что? Вы что, вообще не предохранялись?
Я тяжело вздохнула. Татка охнула.
- Но почему? Как так можно, я не понимаю? Вам что, пятнадцать лет? Вот почему? Ты можешь объяснить?!
- Мне не нравится, - помолчав, сказала я.
- А вот это нравится? – с выражением сказала Татка.
Я молчала. После минутного шока у меня были какие-то смутные чувства, какие-то странные незнакомые чувства, словно я заглянула в темный пугающий омут, а там – золотой город. Я пока не могла понять, что происходит во мне, и не могла собраться с мыслями. Татка, побушевав, уселась, наконец, рядом и долго встревоженно молчала.
- Тебе кислого не хочется? – спросила она наконец.
- Нет.
- А солёного?
- Солёного мне хочется всегда.
- А раньше были задержки?
- Слушай, не изображай из себя профессора, - сердито сказала я. - Мне достаточно Милки. Бывали, конечно. После юга, после высокой температуры. Однажды после гриппа целый месяц был пропущен.
- Ну вот! – обрадовалась Татка. - У тебя ж температура была как раз перед этим! Когда папку потеряла и потом искала в метро и промокла, помнишь? Когда мы тебя тут все лечили? Это же может повлиять?
- Может, - сказала я.
- А тебя не тошнит?
- Нет.
- И не тошнило ни разу?
- Нет.
- Ну, может, пронесёт? - сказала Татка, вздыхая и украдкой глядя на меня. - Что ты собираешься делать?
- Ничего, - сказала я. Минутный шок мой прошёл, я представила себя с ребёнком на руках – и всё улыбнулось во мне. Качнувшаяся под ногами земля решительно встала на место. Я спокойно повернулась к Татке. – А что ты предлагаешь? К врачу идти?
- Так рано, наверное, - сказала Татка. – Ничего еще не определят.
- Вот именно, - сказала я. – Да и вообще, ничего ещё не произошло. Просто задержка. У тебя что, задержек не было?
- Да, я тебя умоляю, - Татка закатила глаза. - С нашей жизнью, да с нашим питанием, да с нашим весом – странно что мы ещё вообще дышим. Так моя мама говорит, когда я приезжаю.
- Ну и всё, - сказала я спокойно. – Не буду я сейчас думать и хватит об этом. Если что-то произойдёт, ты первая узнаешь. А сейчас у нас куча других дел. Так что переходим ко второму вопросу собрания.
Я спрятала календарик в сумочку, сумочку положила на место и вернулась к Татке совсем другим человеком. А, может быть, даже третьим.
- Представь себе, Астахов подробно осведомлён о моих исследованиях, начала я. - Более того, у него был такой вид, словно он знает о моей теме больше, чем я. Много больше.
- Вот скотина, - немедленно отозвалась Татка. – Дразнил тебя?
- Да нет. Но я была поражена. Было странно и неприятно.
- Может, блефовал? – предположила Татка.
- Не знаю. Давай подумаем, что это может быть. И нет ли реальной утечки. И если она есть, то через кого. И самое главное – зачем? Зачем? Что такого ценного в перспективе может дать мой доклад? Что от него пошли круги аж по всему институту? Ты знаешь коллектив и не только наш. Что думаешь?
Как я и предполагала, Татка взяла лист бумаги и набросала схему из кружочков и квадратиков.
- Вот смотри, - она быстро накидала стрелочек на рисунок. – Это мы, документоведение. Вот наши пересечения по кафедрам. Поганка Мирослава – из делопроизводства. Гроховская с ней дружит. Астахов - с истории госучреждений, а после реорганизации, между прочим, - она значительно посмотрела на меня, - его прочат в руководители новой кафедры электронных архивов. А может, факультета. Пока непонятно. Дело это долгое, но он уж сейчас целится на перспективу. Тот ещё карьерист.
- Странно вообще, - сказала я. – Гроховская порядочная, Мирослава стерва.
- Гроховская королева, а королеве нужна свита, - сказала Татка. - И потом, у них что-то родственное. Какие-то свояченицы на седьмом киселе. Ну, неважно. Важно, что твой доклад мог между ними обсуждаться. Гроховская могла поделиться. Впрочем, с Мирославой и делиться не надо, она проныра и все первая узнаёт. И даже смысла нет узнавать, откуда. Из воздуха.
- Но зачем Мирославе моя тема?
- А ей все темы нужны. Она так живёт. Не урвать кусок, так хоть в курсе быть. А вот прекрасный Астахов реально урывает. Куда он тебя отвёз?
- В МГУ, к археологам.
- По старым связям, значит. То есть, все твои движения ему будут известны. Чем интересовалась, какие именно документы были важными, что именно отксерила – он будет в курсе всех подробностей.
- Но зачем ему?
- Чёрт его знает, - сказала Татка мрачно. – Он, скорее всего, автоматически продолжает себя считать твоим научным руководителем и твоим наставником. Он же всегда им был, пока ты училась. А тут ты опять рядом.
- Но я же выбрала другого руководителя.
- А он не смотрит на это всерьёз. Главный всегда он. И все букеты должны быть ему. Допустим, он ведёт какого-то аспиранта или студента, и под его неусыпным руководством вдруг товарищ делает открытие. Кому все лавры?
- Ты хочешь сказать, что он способен позаимствовать идею?
- Ещё как способен. А ты – перспективный исследователь. Способный что-то накопать и раскопать своими руками и мозгами. Как ты не понимаешь, он же для этой цели тебя и держал возле себя и прикармливал.
Во мне всё передёрнулось, я даже зубы стиснула и закрыла глаза.
- Хорошо. Зачем ты тогда меня посылала к нему все это время?
- А что делать-то, выхода другого нет. Надо ж его как-то использовать. А он даст тебе именно то, что ты просишь и в полном объёме. Именно потому, что сам заинтересован. Просто с ним надо аккуратнее.
- Я ничего не сказала ему про кольцо.
- Вот и умница. Но учти, если ему что-то будет нужно, он будет это выцарапывать всеми силами. Поэтому старайся, чтобы текст твоего доклада не попал к нему в руки.
- Отксерит и продаст за границу? – усмехнулась я.
- Именно! – воскликнула Татка. - И отксерит, и продаст. Ты думаешь, почему он здесь, в нашем институте? Сидел бы со своими археологами. Но он у нас. Потому что это близость к архивам, к наиценнейшей документации. А тем более, документации государственных структур – это же безграничная власть над этими структурами. У него вся Москва может быть вот тут.
Татка сжала кулак, а я тяжело вздохнула. Картина была вполне правдоподобной.
- Ты понимаешь, он уже привык к ощущению тотального контроля над всем. И вдруг ты что-то раскапываешь перспективное. И всё мимо его носа. Понимаешь?
- Понимаю. Мне-то что делать?
- Не давать ему рукопись в руки. Не допускать его близко, водить за нос, давать ложную информацию. Пусть довольствуется не фактами, а догадками. Пускай помучается. Где сейчас рукопись?
- Здесь, у нас.
- Вот правильно, держи при себе. А лучше под замок.
- Ты правда думаешь, что он способен похитить чужую идею?
- Ну, здрасте! Ты всё ещё хочешь его реабилитировать? Ты вспомни историю с его жёнушкой! И вообще всё.
Я тяжело вздохнула, какое-то время мы молчали и думали, скорее всего, о разном.
Наконец Татка покосилась на меня.
- А тебя точно не тошнит?
И я, совсем как князь, закатила глаза.
КНЯЗЬ
Вот кой черт меня понёс к ней на работу? Дурак трижды. Четырежды идиот. Хотел сделать сюрприз – и заодно проверить, как выучил маршрут. Думал: сейчас приду, звякну из автомата и что-нибудь смешное придумаю, чтобы вызвать на улицу. Что-нибудь такое таинственное. Попросить какого-нибудь прохожего, чтобы позвал незнакомым голосом. Конечно, она не догадается. Ей в голову не может прийти, что я вдруг заявлюсь среди бела дня. А у нас просто отобрали помещение для какого-то мероприятия – с двух часов до шести вечера. Вероника осталась в кабинете, а меня отпустили на все четыре стороны. И, конечно же я помчался к пани. Я уже скучал по ней.
Я заранее улыбался во весь рот и предвкушал бурю чувств.
И ничего не вышло.
Я ещё не успел приблизиться, только выискивал глазами поблизости телефон-автомат, когда увидел её. Она вышла из дверей вместе с каким-то хлыщом, они мирно беседовали. Хлыщ проворно усадил её в машину, и они укатили – я не успел глазом моргнуть.
Она уехала.
Какое-то время я растерянно смотрел машине вслед. Мне показалось, она обернулась в мою сторону. Увидела меня или не увидела? Заметила? Не узнала?
Она уехала. И куда теперь? Со своими дурацкими мыслями, дурацкими догадками и дурацкими воспоминаниями о том дне, что мы были вместе. О той ночи, что мы были вместе…
Она уехала.
Получил по носу, мечтатель? Позвонил бы заранее без всяких розыгрышей – были бы вместе. Хотя… может, и не были, может, это режиссёр её умыкнул на съёмки, конечно, она теперь звезда, а ты, парень, никто…
Сжираемый скверными чувствами – пустотой, ревностью и самоуничижением, я всё-таки подошёл к уличному автомату – вспомнил, что Нора просила отзванивать её. Набрал домашний номер без всякой надежды, но трубка вдруг отозвалась.
- Когда приедешь? - в своей манере без вступлений, спросила Нора.
- Могу сейчас, - откликнулся я, радуясь, что можно хоть чем-то забить свободное время.
- Тогда приезжай, я кое-что нарыла за ваше кольцо.
- Что? - Я чуть не подскочил на месте. – Как? Откуда?
- Я тебе говорила, у меня свои люди в алмазном фонде. Мотай домой, встречаемся в булочной, кто первый придёт, занимает очередь. Дома жрать нечего, корки хлеба нет. Всё, чао.
Я подрулил в булочную, когда Нора была почти у цели. Она за руку втянула меня через плотную толпу к себе и безапелляционно перекрыла начинающийся ропот кодовой фразой: это муж!
Очередь частично заткнулась, частично продолжала гомозить до тех пор, пока мы с Норой не вышли из булочной счастливыми обладателями двух буханок черного и двух батонов. Я немедленно принялся общипывать горбушки.
- Значит, так, - быстро рассказывала Нора, торопясь к подъезду. – Бежим домой, там у меня суп из топора доходит на плите. Быстро хаваем, я делаю звонки, и мы с тобой отправляемся к человечку. По наводке моих знакомых. Сам ты ничего не сделаешь, это я со своим документом нужна. Дяденька может быть в курсе. Старейший работник Гохрана. Клару помнишь? Из галереи Шон? Вот, из её тусовки. Ювелир, реставратор, консультант. Живёт по нашей ветке. Я по дороге придумаю что-то правдоподобное, но ничего не обещаю, может и выгонят нас.
Нас не выгнали. Более того, хорошенькая девушка с косой пригласила нас в прихожую, всю обвешанную и обставленную какими-то деревянными колёсами и вообще деревяшками, на одну из которых я немедленно налетел в полутьме и чуть не упал. Девушка засмеялась.
- Ой, осторожнее, это бабушкины прялки.
- Прялки? – ошалело переспросил я, озираясь в тесноте. – Бабушка прядёт?
- Нет, бабушка пишет монографию об особенностях русской резьбы по дереву. Вы к бабушке?
- Нет, мы скорее к дедушке, - любезно сказала Нора. – Я звонила Густаву Ивановичу.
- Я сейчас скажу, - сказала девушка и не двинулась с места. – Меня зовут Маша, - сказала она, глядя на меня.
Пришлось представиться. Воцарилось молчание, мне стало неловко.
- Густав Иванович нас примет? – учтиво поинтересовалась Нора.
- Сейчас, - повторила Маша, оторвала от меня взгляд и побежала по коридору.
- И юные девушки падали к его ногам, как спелые сливы, - эпически произнесла Нора, глядя в потолок.
Я сердито зыркнул в её сторону, но промолчал. Да уж, день явно был не мой.
- Ничего личного, мон шер, - усмехнулась Нора, - меня просто радует твой успех. Только под ноги смотри.
- Заходите! – крикнули нам из дальней двери.
Мы прошли по коридору мимо просторной комнаты, где можно было разглядеть за большим столом пожилую седую леди, сидящую над книжками. Видимо, бабушка работала над монографией. Она подняла голову, увидела нас и спокойно, без удивления кивнула. Я смутился ещё больше.
Мы очутились ещё в одной просторной комнате. Казалось, она вся состояла из стола в виде буквы «г», заваленного и заставленного всякими разными крупными и мелкими предметами и приборами, среди которых мне были знакомы только камни.
Не сразу я обратил внимание на зелёный диван в дальнем углу, с которого поднялся вполне симпатичный дедушка с седой бородкой, похожий на писателя Пришвина.
- Чем могу служить таким прекрасным молодым людям? – спросил он.