Вдвоём брели они по тихой аллее Гатчинского парка. Он любил этот городок, где прошли его детство и юность.
Когда-то здесь никем не любимый, непонятый и невезучий император Павел I построил на прусский манер своё военное царство. Царь вырос в атмосфере интриг и всеобщей нелюбви, не ощущая ни в ком и ни в чём опоры, словно жил на вершине песочного замка. Тяжко ему было переживать равнодушие матери, презрение и колкости её льстивых сановников и фаворитов. И никого не было рядом, кроме любящей жены и двух самых преданных друзей.
Один из них, добрый друг его, соратник, и честнейший министр финансов граф Алексей Иванович Васильев всегда был рядом, выслушивал, советовал. А потом снаушничали злыдни, оговорили графа, и в гневе Павел удалил его от двора - с годами он стал страшно недоверчив. Оставил бы верного человека, может, и спас бы себе жизнь, кто знает...
Ах, какие он строил грандиозные планы, как был наивен в своих стремлениях к добру! Задумал освободить несчастных крепостных крестьян, и не в пику своей матери, а потому что с детства не мог выносить боль и злобу. Созданная Екатериной II империя казалась ему воплощением варварства и насилия над людьми.
Он любил своего предка и жалел его, расспрашивал о нём своих учителей, разглядывал те немногие реликвии, что от него остались - очевидцев тех дней в живых уже не было.
А сейчас он идёт рядом с матерью не как повелитель огромной страны, а как смущённый мальчишка-гимназист. Он всегда любил мать, и всю жизнь ощущал её холод: при одном только взгляде на него из её тёмных глаз будто сыплются ледяные иголки. Но в свете она неизменно мила, так очаровательна, и всюду появляется подтянутой и нарядно одетой, с высокой причёской, на каблуках и в лёгкой дымке горьковато-сладких духов.
С детства его поражало различие - maman* в своих комнатах ходит с грустным лицом, в простом платье, браня детей за любую шалость, когда как papan* всегда такой добрый со всеми детьми - родными и чужими: они хохотали, прыгали, висли на нём, забирались на спину этому "русскому медведю", от чьего слова порой зависел весь мир.
- Дети, быстро слезайте с русского царя! - кричал их датский дядюшка.
- Ничего, дела Европы подождут, пока царь играет с детьми, - смеялся отец.
В детстве всё было светлым и радостным, вот только слёз maman он боялся, и сам не знал почему - тогда и у него внутри всё начинало ныть и дрожать.
Тогда он убегал из дворца сюда, в парк.
И всё же он счастливчик, хотя порой ощущает хрупкость жизни, словно это не его, а чья-то другая жизнь, и не его, а чужая ему семья.
Если со страшим братом Георгием ( Жоржиком) он дружил и любил его шутки (мальчик с детства шалил и дурачился, придумывая розыгрыши, и передразнивал министров, фрейлин и прислугу), то младший братец Миша порой докучал: этот худенький, как тростинка, беленький мальчик был любимцем отца. Послушный и старательный в учении, он являлся примером для детей, и потому раздражало в Мише всё, даже его манера говорить по-английски "зис" ("это") вместо мягкого "вис", как учил их англичанин-гувернёр. А Ники говорил на английском лучше брата.
Мария Фёдоровна продолжала отчитывать сына: опять он не так ответил тому министру - нужно было сказать по-другому. Вот и сюртук на нём помятый, кто там следит за его гардеробом? Может, Ей не колоть зря пальцы, отпарывая и перешивая алмазные пуговицы с одежды детей, а уж лучше отутюжить мужу костюм? ( о своей невестке Аликс maman всегда говорила только "Она", что жутко его злило).
Оправдываться не было смысла, лишь сердце заныло больнее, но жить с немой болью внутри он уже привык.
Maman лихо попадает в его больные места, укалывая Аликс, девочек и даже маленького Алёшу. И не знает он, как успокоить штурм её упрёков: никогда он не мог найти нужных слов, чтобы она поняла его, потому что с детства в её власти, боится и любит её, а maman, отлично это понимая, ещё больше играет на его чувствах, будто он старая расстроенная гитара с тонкими, слабыми струнами.
Он придумал такую уловку - задавать ей вопросы о её жизни: когда ты выезжала в театр? Как здоровье госпожи Н.? Какую новую книгу ты прочла? И тогда она уходила в свою жизнь, а с его сердца срывался камень.
- Что ж, изволь, Ники, - переведя дух, и, воткнув в песок аллеи кружевной зонтик, как копьё, maman остановилась. У её ног вертелась и тявкала японская собачка. - Читаю Карла Маркса.
- Маркс? Тот самый? - он расплылся в изумлении, - немецкий учёный, социалист? А зачем?
- Один друг посоветовал, - многозначительно глянув на сына, ответила maman, - но ничего особенного я в ней не нахожу. Твой отец излагал всё это более доступным языком. Все подобные учения созданы для того, чтоб нанести вред России.
- А я бы не прочь ознакомиться, - быстро ответил он. Надо было что-то ей сказать. Сейчас он рад - заговорив о другом, maman оставила его семью в покое, и, значит, сегодня ему больше не испортят настроение.
- Не загружай себя ересью, Ники, - опять надавила Мария Фёдоровна, - вернись к делам насущным, чаще ходи гулять и будь в обществе.
Он опять ощутил, что вскипает гневом, но по привычке сдержался.
- Надеюсь остаться у тебя на чай, - он поцеловал руку матери. Она молча пожала плечами.
Они подходили к Приоратскому дворцу. Навстречу им бежал его адъютант со срочными телеграммами, maman кивала головой, приветствуя встречных дам.
Поздно было говорить о личном.
* Maman ( франц. яз.) - мать. Papan (франц. яз.) - отец.