Поздно
1.
***
Наверняка, у каждого есть тайна, с которой не очень-то хочется делиться. Есть воспоминания, которые лучше спрятать в глубине подсознания и никогда не вспоминать даже самому. Они, как слизни – мерзко-склизкие, противные. С ними не хочется соприкасаться. Иногда память милосердна, и со временем воспоминания тускнеют, меркнут. А иногда нет, и кажется, что всё это произошло совсем недавно, на днях, или даже вчера.
Ещё меньше года назад я часто со стыдливо-гадливым чувством возвращался мыслями к давнему событию. Мне тогда было десять. Я мчался на велосипеде, торопился, а куда я не помню. И случилось так, что я сбил птицу – голубя, глупого сизого голубя, что стаями кружат в каждом городе. Пернатый вздремнул на лесной тропинке и не успел взлететь, как его товарищи, да и я нёсся со слишком большой скоростью. Шмяк, и окровавленная тушка влажным комком шлёпнулась о землю, чуть поодаль от тропы. Я притормозил, соскочил с велика и подошёл. Голубь был ещё жив. Трепыхался в предсмертной агонии. Его жёлтый глаз, второй же утонул в крови, таращился на меня. Я даже видел в чёрном зрачке самого себя. Жуткое зрелище видеть себя в глазе полудохлой птицы. Но в тот момент, я даже не сожалел, что переехал беднягу. Я испытывал восхищение, трепет, глядя, как голубь отходит в мир иной. Я любовался смертью. И… мне стыдно вспоминать об этом. Я никому никогда не рассказывал о голубе, не рассказывал, что сидел на корточках, пока трупик не остыл (я время от времени проверял, тыкая пальцем в тельце). Это моя тайна, маленькая и постыдная…
Но сейчас это событие кажется ерундовым. Другая тайна куда страшнее. Когда вспоминаю, по коже бегут мурашки, а сердце противно щемит, как у старика, а не как у совсем ещё юного парня. Вот только уже слишком поздно – я не в силах что-либо изменить. Поздно – чертовски горькое слово. Я повторяю это слово, когда просыпаюсь по ночам в холодном поту. Повторяю это слово снова и снова, пытаясь утихомирить совесть и страх, что терзают мой рассудок. Поздно – вот всё что я могу сказать. Но этого недостаточно…
***
Я жил в городе, где большую часть года правят ветра. Осенью, зимой, весной и даже летом – почти всегда в городе задували ветра. Колючие, ледяные, пробирающие до костей, реже тёплые и ласковые.
Я жил на отшибе, в своеобразном гетто, неблагополучном микрорайоне северного города. Добирался на дряхлом ПАЗИКЕ до центра в техникум. Учился на экономиста, прекрасно понимая, что в дальнейшем вряд ли смогу быстро найти хорошую работу и придётся, скорей всего, устраиваться не по профессии. Но родители настояли, чтобы я выбрал именно эту специальность (не хотели, чтобы единственный сына копался в мазуте). А зря… лучше бы я пошёл на автослесаря, как отец… Такие мысли обычно посещали меня по утрам, когда глаза слипались от недосыпа, а в салоне транспорта, переполненного людьми, было душно и дурно пахло…. Но я учился в техникуме почти целый год, и бросать учёбу было глупо и … поздно.
Весь день я скучал на лекциях, а около четырёх возвращался домой. По вечерам шлялся с Артёмом – лучшим другом. Мы бродили по улицам нашего гетто (несмотря на вонь от целлюлозного завода, обшарпанные здания и унылость, в сравнении, с центром, мы любили свой район). Мы мечтали. Обсуждали девчонок, фильмы и футбольные матчи – что ещё могло волновать подростков, что вступали в пору взросления? Мы дули пиво в парке и на веранде детского садика, грызли семечки, сплёвывая шелуху на полусгнивший пол. Курили сигареты, тайком стащенные у отцов. Жевали потом «Дирол» или «Орбит», чтобы перебить табачный запах. И трепались обо всём и ни о чём сразу…
***
Я жил с отцом и матерью в тесной двушке в пятиэтажном блочном домишке – и это было вполне себе ничего. В доме была канализация и горячая вода, а ведь большинство моих приятелей жили в деревяшках, и у них не было сих благов цивилизации. Можно сказать, мне повезло. Я мог мыться, не выходя из дома и комфортно ходить в туалет.
Во дворике моего дома стояли обшарпанные гаражи, а в одном из них наша старенькая девятка – вишнёвая, садясь за руль которой я испытывал трепет (отец научил меня водить, когда мне не было ещё и двенадцати, но прав у меня, конечно же, ещё не было). Такого трепета, как за рулём девятки, я не испытывал даже когда впервые целовался с девушкой. Кстати, девушка потом меня отшила и сказала, что мерзко целуюсь. Я не расстроился – от неё несло приторно-ванильными духами, и от этого у меня постоянно свербело в носу. То ли дело в девятке – пахло хвойным ароматизатором и чуток бензином…
В то лето родители поехали к бабуле в деревню на пару неделек. Деревня находилась в трёх сотнях километров от города. Почему они не поехали на машине? Сотни раз я задавал себе этот вопрос, стесняясь задать отцу. Меня оставили за хозяина.
— Главное не спали хату, Гоша, — сказал отец. Он всё же догадывался, что я покуриваю, хоть ни разу и не упрекнул меня.
Я хмыкнул.
— И не трогай машину…— добавил он на прощание.
Я кивнул и пообещал, что ни в коем случае. Но, заранее, знал, что обещание так и не сдержу.
Едва дверь за родителями захлопнулась, я ощутил прилив сил и безбашенное веселье. Хотелось тут же прыгнуть за руль и погонять, т.е. покататься по району. Но я сдержался. Тем вечером я просто позвал друга в гости, и мы весь вечер и пол ночи дули пиво сначала под футбольный матч, потом под ужастики. Смеялись, травили байки, строили планы на ближайшие две недели. Это был август – тёплый, почти безветренный, с тёмными, как смоль ночами. Беззаботный август, когда казалось, что впереди ещё целая жизнь.
Друг остался у меня, его отец не парился, где сын шляется ночами – ему было всё равно, в свободное время он просто бухал. Мать Артёма умерла два года назад от рака. Сгорела за пару месяцев. Артём по ней скучал, но всё же смирился с утратой, в отличии от отца. Его отец – дядя Витя, работяга и трудоголик, прежде оптимист и весельчак стал тенью самого себя. Сник, глаза его потускнели и вечерами он стал выпивать (хотя прежде позволял себе такое только по праздникам), пытаясь таким образом заглушить своё горе. Друг жалел отца, но все попытки вытащить родителя из алкогольного болота были тщетны.
***
—Ну, что прокатимся? — спросил я через пару дней.
Друг допивал пиво и задумчиво глядел в окно. За окном раскинула чёрные крылья августовская ночь, через открытую форточку летели комары. Был слышен только их писк, глубокой ночью наш микрорайон крепко спал. Тишина шептала, манила покинуть душную квартиру, вдохнуть полной грудью ночной свежий воздух. Это был аномально жаркий август, весь день стояла одуряющая жара и только ночью становилось чуть прохладнее.
Артём молчал. Казалось, что его сознание витает где-то далёко, за пределами нашего города, а, быть может, даже и реальности.
— Хреновая идея. Ты ж выпил… — наконец подал он голос…
— Ой, да брось… всего-то две банки пива…
— Четыре…
— Ладно…четыре…
Артём ухмыльнулся. На самом деле, мне стоило его послушать и остаться дома, досмотреть тупой ужастик и завалиться спать. Но что сейчас думать об этом? Поздно…уже поздно сожалеть о том, что сделано. Ведь, что сделано, то сделано, и при всём желании время не отмотать назад. Остаётся только жить с этим.
***
Я не помню сколько точно было времени, когда сел за руль, и девятка, фыркая, довольно-таки резво покатила по потрескавшемуся от времени асфальту. Может, два ночи, а, может, и почти три. Но мой мозг был опьянён не сколько пивом, а сколько тёмной августовской ночью. Быстро мы выехали из своего района, и блочные домишки остались позади. Я врубил музыку.
Девятка неслась по дороге, тускло освещаемой редкими фонарями. Наш гетто от центра города отделялся пролеском в пяток километров, что начинался почти сразу же после завода. И сейчас на дороге было пустынно и темно. Из магнитолы гремел «Киш». От рыка Горшка трещали динамики. Артём подпевал. В салоне гулял ветер. Машина гремела подвеской, поскрипывала. Но это не имело никакого значения для нас – двух парней, что хотели просто насладиться ночной свободой…
— Тормози!!! — заорал вдруг Артём.
Я вздрогнул. В свете фар мелькнула чья-то тень.
— Тормози!!! — друг вцепился в руль и крутанул, пытаясь увести машину от столкновения.
Моя нога изо всех сил надавила на педаль тормоза. Удар о капот… Сильный, оглушающий.
Прошло несколько секунд, прежде чем до моего мозга дошло – что мы всё же какого-то сбили.
— Что это было? — прошептал Артём, когда девятка заглохла у обочины.
Я всё ещё крепко сжимал обеими руками руль, чувствуя, как по телу начинает ползти дрожь. Я онемел на мгновение и просто тупо разевал рот, не в силах ответить своему другу…
Артём уже рылся в бардачке в поиске фонарика…
***
Мы брели по пустынной дороге, освещая путь фонариком. Мы искали. Искали того, кого сбили. Я молил, чтобы это было животное. Пошатываясь от подступающей дурноты, шагал по асфальту и молил. Это было единственное желание на тот момент. Но, увы, оно не сбылось…
Мы нашли её в нескольких метрах от «девятки». Она лежала на спине в луже крови и умирала. Её голубые глаза глядели на небо. Сотни звёзд отражались в её зрачках, и я не мог отвести взгляд от её глаз. Изо рта текла кровь, кончики пальцев подрагивали в предсмертных судорогах. Она часто дышала, пытаясь вдохнуть в себя как можно больше кислорода. Может, она пыталась таким образом вернуть уходящую из неё жизнь? Я не знал…
Я присел на корточки, держа в руке фонарик, и заворожённо глядел на то, как она умирает. Впервые я видел, как человек отходит в мир иной и не испытывал ни шока, ни страха, а только восхищение. В тот момент до меня дошло – я вовсе не хороший парень, каким считал всегда себя, и никогда им не был. Я любовался смертью и думал, как она жестока и беспощадна, и в тоже время красива. И вот глаза несчастной девушки остекленели, она сделала судорожный вдох и больше уже не выдохнула.
— Вот и всё… — прошептал Артём, и его рука потянулась, чтобы закрыть её глаза.
Но я перехватил, крепко сжал его кисть:
—Нет… не надо.
Друг поморщился от боли и уставился на меня непонимающими глазами.
— Она так красива… — сказал я чужим надтреснутым голосом, поглядел на Артёма и добавил, — была...
Он осторожно кивнул, с опаской поглядывая на меня. Девушка, которую мы сбили и, правда, была очень красива. Даже печать смерти не попортила её красоту. Длинные светлые волосы, наверняка шелковистые наощупь, большие голубые глаза, в которых отпечатались все звезды сегодняшней ночи. Я бы влюбился, если бы встретил её. Но, увы, теперь она принадлежала только костлявой. Девушка с голубыми глазами…интересно как её звали? Я бы хотел знать её имя…
— Гоша…— осторожно позвал меня друг.
Я вздрогнул, очнувшись от дурмана, что завладел моим мозгом. Теперь потихоньку до меня стало доходить, что произошло…
— Мы убили человека… — растерянно пробормотал я, — только что убили человека…
Повисло молчание на несколько секунд или, быть может, даже минут, прежде чем мой друг тихо спросил:
— Что будем делать?
— Делать? — пробормотал я.
— Да, что мы будем делать?
— Я не знаю…
Я пожал плечами.
Артём встал на ноги и поглядел на меня сверху вниз…
***
«Такая лёгкая…» - думал я, неся на руках девушку с голубыми глазами. Удивительно лёгкая, как пушинка. Нести её на руках было приятно. Я, наверно, даже улыбался, представляя, что несу её в свою постель, а не хоронить. Да и вообще, всё происходящее казалось мне странным безумным сном, нелепым спектаклем. Я ждал, что вот-вот девушка очнётся и заколотит кулачками по моей груди и скажет – какого хрена мы делаем. Но этого не происходило – она была мертва.
Мы завернули её окровавленное тело в старое одеяло, которое нашли в багажнике. Отец потом даже не спросил куда оно делось, и мне не пришлось ничего придумывать. Ещё в багажнике нашлась лопата. Старая, проржавевшая лопата, валяющаяся, наверно, с времён покупки «девятки».
Артём шёл по узкой лесной тропинке впереди – уверенный и спокойный, держа в одной руке фонарь, а в другой – лопату. Я тащился сзади, отставая на несколько шагов. Ветви деревьев цеплялись за одежду, со всех сторон мерещились тени. Я вглядывался в темноту – вдруг, и правда, кто-то следит за нами. Но никого не было. Были только мы – два парня и мёртвая девушка.
Артём резко остановился и тихо сказал:
— Здесь…
Большая сосна раскинула лохматые ветви.
— Мы закопаем тело здесь…
Я аккуратно опустил девушку на землю. Присел на корточки.
Артём копал яму, яростно орудуя лопатой, а я смотрел, как летят комья чёрной земли, летят в разные стороны. Потом мы поменялись. Я копал, а он – глядел. Казалось, что время остановилось, замерло, и ночь никогда не кончится, а мы так и будем махать лопатой. Когда яма сравнялась с моим ростом, Артём велел прекратить.
Я выбрался из ямы грязный и потный. Устало прислонился к сосне, не сводя взгляда с тела, обёрнутого в одеяло.
— Ещё немного и всё будет позади, — сказал Артём, — ещё немного и всё позади, Гош…
Закапывали вместе. Я лопатой, Артём же закидывал яму землёй голыми руками.
— Завтра взойдёт солнце, и никто и никогда не узнает, что здесь кто-то лежит…
И тут до меня дошло, что мы натворили. Я рухнул на колени и заревел. Кинулся раскапывать могилу, но друг оттащил меня зашкварник и встряхнул:
— Какого хрена, Гоша?
— Она жива…жива…
Я отбивался руками. Артём влепил мне пощёчину:
— Не неси, чушь! Она умерла.
— Мы убили её… — еле слышно прошептал я.
— Нет, это… это был несчастный случай. Мы не виноваты.
Я вытер слёзы рукой, размазав грязь по лицу.
— Всё… пошли. Уже поздно… — Артём подал мне руку.
Небо уже заалело, наступал новый день.
«Мне всего семнадцать, а я уже убил человека…» - отстранённо думал я, бредя за Артёмом. Но было поздно что-либо менять. Поздно – чертовски горькое слово…
2.
***
Первые полгода мне снились кошмары. Снились её голубые глаза, что смотрели на меня с укоризной. Снились её светлые волнистые волосы, к которым я так хотел прикоснуться, но не мог. Снилась она – девушка, которую я сбил, а потом зарыл на пустыре, как бездомную собаку. Во сне она улыбалась и, как казалось, говорила своё имя. Вот только расслышать я никак не мог. А потом резко темнело, и я просыпался…
— Поздно…— шептал я, просыпаясь посреди ночи. Подскакивал в постели с бешено колотящимся сердцем и подходил к окну. Обливался холодным потом, вглядываясь в темень и ждал, что вот-вот из неё вынырнет девушка с голубыми глазами. Но… никто не выходил из темноты. Я выдыхал и измождённый возвращался обратно в постель…
Но время лечит. Может, не до конца, но всё же – становится гораздо легче…
Кошмары снились всё реже и реже, а к весне и вовсе перестали. Теперь у меня не было снов, стоило только коснуться головой подушки, и я падал в черноту – вязкую, непроглядную темноту, как земля под сосной. События той августовской ночи с каждым прожитым днём меркли в памяти, и теперь мне казалось, что всё это было просто дурным сном, порождением моего разума.
Её никто не искал. Нигде не было объявлений, что пропал человек, как и не было сообщений о том, что найден труп. И это всё больше укрепляло мою уверенность – быть может, её и в самом деле не было? Но всё равно каждое утро, отправляясь на учёбу в центр, я не мог ничего с собой поделать, стоило только глянуть в окно на пролесок, как мною овладевал страх и по телу пробегали мураши.
С Артёмом мы не обсуждали события той ночи. Ведь тогда мы поклялись, что не будем вспоминать то, что произошло, что постараемся забыть.
— Ей уже всё равно… А вот нам надо жить дальше… — сказал тогда друг, и я был согласен с его словами. Я не хотел в тюрьму, не хотел ломать себе жизнь… А девушке с голубыми глазами уже всё равно…
И я жил дальше… Ездил на учёбу, готовился к экзаменам, по вечерам бродил вместе с Артёмом по улицам нашего гетто. Я даже вновь начал мечтать… Пока октябрьским холодным вечером не встретил её… девушку с голубыми глазами…
***
Это был промозглый осенний вечер. Под ногами хрустела опавшая листва. В воздухе кружили белые мушки. Я брёл по парку, пряча нос в вороте куртки. Возвращался домой.
Уже наползали сумерки, когда она проходила мимо. Серые голодные сумерки, готовые вот-вот поглотить уставший октябрьский вечер. Я лениво скользнул взглядом по её лицу и резко остановился. По спине ножом полоснул ужас, сердце зашлось в груди, перед глазами потемнело, а где-то в горле застрял горький комок. Я захрипел, пытаясь откашляться. Согнулся, сломленный дурнотой.
— С вами всё в порядке? — услышал я тихий обеспокоенный голос. Поднял глаза и едва не вскрикнул.
Её голубые глаза смотрели в мои. В чёрных, как августовская ночь зрачках отражались кружащие в воздухе снежинки. Она стояла передо мной – красивая и живая. Я же, напротив, почувствовал будто вся жизнь ушла из меня. Почувствовал себя мертвецом – ходячим трупом, которого сначала убили, а потом случайно пробудили от вечного сна.
— Ага… — с трудом выдавил из себя и выпрямился.
Наверно, вид у меня был не очень, и она переспросила:
— Вы уверены?
Я кивнул. Сердце бухало в груди всё сильнее, в висках токала боль. Она же улыбнулась – широко, и как показалось мне – приветливо:
— Такое ощущение, что вы увидели призрака…
Как же она была права. Именно призрака видел я перед собой. И хоть рассудок кричал, что это всего лишь обман зрения и передо мной совсем другая девушка, потусторонний животный страх охватил всё моё существо. Но я всё же взял себя в руки и пробормотал:
— Вовсе нет, просто вы…вы похожи на одну мою знакомую…
Она рассмеялась. Её звонкий смех заглушил голос ветра и стук моего сердца:
— Меня часто за какого-то принимают… Алиса.
— Игорь, — я тихонько пожал протянутую руку – тёплую, мягкую.
— Проводишь? Я недавно сюда переехала, и ещё никого не знаю…
Переехала откуда? С того света? – вертелось на языке, готовое вот-вот сорваться с губ. Но я только сказал, тут же пожалев об этом:
— Д-да, конечно…
Зачем тебе это, Гоша? Но идти в отказ было уже поздно.
***
К Артёму я ввалился сразу же, как проводил Алису. Потный, взволнованный (я бежал до самого дома друга, едва моя новая знакомая скрылась за подъездной дверью пустовавшем до этого деревянном домишке). Первые секунды не мог и слова сказать. Пыхтел, как паровоз в прихожей.
— Что стряслось, Гоша? Ты что такой бледный?
Артём непонимающе, с усмешкой смотрел на меня.
— Тёмыч, я…я видел её…
— Кого?
— Я видел ЕЁ!
— Кого?!
— Девушку, которую мы сбили!
— Тише…— зашипел Артём, косясь на приоткрытую дверь в комнату своего отца. Оттуда доносился пьяный храп. Но навряд ли родитель друга мог что-то понять в таком состоянии.
Он схватил меня за рукав куртки и потянул в свою комнату. Захлопнул дверь и приказал:
— Рассказывай!
Я плюхнулся на диван и всё рассказал…
***
Когда я закончил, Артём недоверчиво уставился на меня. Судя по его ухмылке, он не поверил ни единому моему слову.
— Гоша, тебе показалось. Это… совсем другая девушка. Ты чувствуешь вину и поэтому тебе показалось, что это она. Но на самом деле, она просто похожа…
— Ты просто не видел её!!! Это ОНА! — перебил я.
Но друг тут же осёк меня:
— Гоша, ты понимаешь – она не может быть жива. Я проверял пульс, она умерла!
— Мы ошиблись! Мы закопали живого человека! Надо было вызвать ментов!
— Не пори чушь! ОНА! УМЕРЛА! Ошибки быть не может. А эта девушка…как её? Алиса? Просто похожа. Так что успокойся и выдохни…
— Надо было вызвать ментов… но уже поздно…поздно…
— Да, Гоша! Поздно сожалеть!
— Мы ещё можем всё рассказать…
— Сдурел?! — Артём аж покраснел от гнева, — на нары захотел?!
— Нет…
— Вот и молчи…всё в прошлом, дружище! Выдохни…
Легко сказать – он-то не видел её, не видел её глаза… Но я кивнул, соглашаясь – всё в прошлом.
— Это не она… — повторил Артём, устало опустился рядом со мной на диван и продолжил, — мы не можем ничего рассказать. Нас посадят и все наши мечты и планы полетят к чертям… Я не хочу ломать себе жизнь, не хочу, чтобы и ты ломал себе жизнь…, забудь, Гоша. Эта девушка умерла…
— Ты просто не видел её глаза…
— Забудь…
— Да… Но, Тёмыч, ты говорил бы по-другому, если бы увидел её глаза.
— Хватит… Давай лучше пива выпьем, у бати в холодильнике завалялись пара полторашек.
С той августовской ночи, Артём стал выпивать чаще. Если раньше его максимум были три-четыре банки пива, то теперь этот максимум подрос вдвое. Иногда он, выпив лишнего, начинал говорить мне, что никогда не станет таким как его отец – слабаком, которого сломала жизнь.
— Я сильнее его, я никогда не сдамся…
Я кивал, но видел, что именно сейчас жизнь надломила его самого, надломила моего друга. Так же, как надломила и меня…
***
В следующий раз я встретил Алису в автобусе, спустя несколько дней. Это было холодное утро. Я, продрогший до костей, ввалился в подъехавшую развалюху и плюхнулся на единственное свободное местечко. Выдохнул и расслабился. Печь топили на полную мощь, и по ногам сразу же ударила волна горячего воздуха. Наверно, я даже улыбнулся, чувствуя, как оттаивают закоченевшие конечности.
— Привет…
Услышал я знакомый голос – грудной, певучий, над самым ухом, так что от тёплого дыхания затрепетали волосы.
Вздрогнул. Повернул голову и встретился взглядом с голубыми глазами Алисы:
— П-привет…
— На учёбу?
— Д-да…
Алиса хмыкнула:
— Ты всегда такой пугливый с девушками?
— Вовсе нет.
— Только со мной?
— Нет! — вскрикнул я. Так, что сидящие впереди пассажиры обернулись, укоризненно поглядывая на меня.
Хотя, на самом деле, Алиса была права. Я испугался, вновь увидев её. И теперь просто хорохорился.
— Ок, будем верить, что я искренне поверила тебе.
Алиса отвернулась к окну, потеряв ко мне интерес. Заткнула уши наушниками и разглядывала мелькающие осенние пейзажи, унылые и серые, подёрнутые туманными утренними сумерками. Я же, напротив, исподтишка разглядывал её. Длинные светлые волосы, кончики влажные, ещё непросохшие от сырого снега. Чуть вздёрнутый тонкий нос. Чувственные губы, тронутые розовым блеском. И глаза – голубые, ясные глаза. Глаза, в которых отражались крупные хлопья снега, что только-только повалил с утроенной силой на улице. Куртка её была небрежно расстёгнута, и мой взгляд нагло пробежался по тонкой шее, задержался на груди, обтянутой свитером. Я почувствовал, как на лбу выступила испарина.
— Всё нормально?
Её голос вернул меня в реальность.
— Угу…— пробормотал я.
Она рассмеялась. Звонко, по-детски.
Я смутился и, как мне показалось, даже покраснел. Благо в салоне старого пазика был полумрак.
— Забей… ты где выходишь?
Она резко прекратила смеяться и серьёзно поглядела на меня
— У цветочного, — ответил я.
— Здорово, я тоже!
— Угу…
Эх, надо было сказать, что через пару остановок или выйти чуть раньше. Но было уже поздно…
***
Снег валил крупными хлопьями. Соприкасаясь с землёй, тут же таял. Алиса натянула капюшон и по-свойски взяла меня под руку:
— Ты торопишься?
— Нет, — солгал я. На самом деле, в моём распоряжении оставалось чуть больше пятнадцати минут, которых в аккурат хватило бы добежать до техникума, раздеться и плюхнуться на своё место в аудитории. Но сейчас меня не волновало, что я могу опоздать. Меня больше тревожила близость Алисы. Я даже чувствовал тепло её руки сквозь рукав своей куртки. Горячее тепло, от чего меня даже кинуло в жар, не смотря на промозглую дрянную погоду и слякоть под ногами.
— Мне нужно навести порядок в квартире бабушки, она скоро должна вернуться, — остановилась Алиса, показывая на двенадцатиэтажный новый дом.
— Угу…— кивнул я, про себя ухмыляясь – от чего это внучка живёт в развалюхе на окраине, а не в центре в благоустроенной квартире бабули. Хотя, у каждой семьи свои тараканы…
— Может зайдёшь? На чай?
— Э…я…мне…
Я замялся, отводя глаза в сторону, и не смея взглянуть на неё.
— Боишься? — подначивала Алиса.
— Вовсе нет.
— Не хочешь прогуливать?
— В общем-то, да…
На самом деле, это было абсолютно не так. Я не боялся прогуливать учёбу, я боялся Алису. Хотя, сейчас я почти верил, что между девушкой с голубыми глазами и Алисой нет ничего общего, и они, как и говорил Артём, просто очень похожи внешне…
— Ясно… — Алиса отпрянула от меня и пошагала к зебре.
Она почти перешла дорогу, как вдруг я сорвался с места и в три прыжка догнал её.
— Я передумал. Чай сейчас – это самое то.
Алиса улыбнулась и вновь взяла меня под руку…
***
Мы поднялись на грохочущем грузовом лифте на двенадцатый этаж. Алиса немного повозилась с ключами. Но всё же через пару минут новенькая дверь распахнулась, приглашая нас пройти внутрь.
— Бабуля купила эту квартиру недавно. Ещё не обжилась. Здесь немного пустынно, но скоро мы это исправим, — сказала Алиса, стягивая мокрую куртку, — извини, тапок нет.
— А почему ты не живёшь здесь?
Я озирался по сторонам. Прихожая – просторная, светлая, с большим шкафом-купе, с картинами, казалась мне едва ли не больше комнаты моих родителей.
— Бабуля тяжёлый человек, я не хочу с ней жить. Да, и вообще, я люблю одиночество…
— Правда?
— Ну, от части… Иногда мне всё же кто-то нужен…
Алиса скинула ботинки, и не оглядываясь на меня, прошагала в кухню. Я кинулся следом.
— Я поставлю чайник. А пока он не закипит, покажу тебе квартиру.
Алиса схватила меня за руку и потянула в комнату:
— Вот здесь большая комната, телик, дивидюха. Хочешь, поглядим какой-нибудь фильм.
Я пожал плечам, разглядывая шикарное убранство квартиры. Диван, кресла, бесконечные картины на стенах, в стенке книги, диски.
— Да, у бабули есть деньги, — усмехнулась Алиса, заметив мой шокированный взгляд. Выросший в бедности, граничащей с нищетой, всё это казалось мне вызывающее роскошным.
Я ничего не ответил. Алиса потянула меня дальше.
— А вот здесь спальня.
Она толкнула меня в небольшую комнату, где почти всё место занимала широкая кровать. Из-за опущенных жалюзи в комнате царил полумрак. От чего лица на картинах казались мне зловещими. Повсюду картины – в этой квартире везде были картины. Картины с людьми, от этого создавалось впечатление, что за мной следят.
— Всё хорошо? — спросила Алиса.
— Да…
— Ты какой-то напряжённый…
— Вовсе нет.
Алиса подошла ко мне совсем близко, так, что её дыхание обожгло мне шею:
— Ты всё ещё боишься меня?
Она встала на цыпочки и прошептала мне на ухо:
— Только скажи правду… Боишься?
— Немного…— наконец выдавил из себя я, чувствуя, как в голове расползается сладкий дурман, в ушах шумит, а в брюках становится тесно.
Её пальцы скользнули мне под футболку, замерли на ремне брюк.
— Я люблю, когда меня побаиваются… — сказала Алиса, прикасаясь губами к моим губам.
В глазах потемнело, я крепко прижал её к себе и ответил на поцелуй. Подхватил на руки. Какая лёгкая, почти невесомая…
***
Мы занимались любовью до одури, до изнеможения. Пока за окном не поползли первые вечерние сумерки. Пока Алиса не заказала пиццу и пиво, чтобы мы не померли от обезвоживания и голодухи. Наскоро перекусили и вновь занялись сексом. И так до глубокой ночи. Пока она не уснула у меня на груди. Уставшая, разомлевшая, тёплая и живая – Алиса. Девушка, с которой я совсем недавно познакомился и которая была похожа, как две капли воды на ту, другую. Меня передёрнуло. Алиса шевельнулась во сне, что-то простонала, но не проснулась.
Просто похожа, просто похожа – твердил я себе снова и снова, но так и не мог уснуть. Два часа ночи, три, половина четвёртого. А я лежал и глядел в темноту. Наконец встал с постели, натянул джинсы, нащупал в кармане пачку сигарет, юркнул на балкон.
Пускал дым и глядел на ночной город. На проезжую часть с мигающим светофором. Никто не ездил, никто не шёл – все спали. Все, кроме меня. Чувака, который вновь вспоминал, начавшую было забываться августовскую ночь.
— Не спится?
От неожиданности я вздрогнул и резко обернулся. Алиса бесшумно подкралась сзади и смущённо улыбалась.
— Прости, я не хотела тебя напугать…
— Ты же любишь, когда тебя немного побаиваются.
Она стояла обнажённая в дверях балкона. Сонная, со спутанными светлым волосами, с осоловевшими голубыми глазами, в которых я безнадёжно тонул. Хрупкая, беззащитная Алиса. Сердце защемило от незнакомого мне чувства нежности.
— Пойдём спать, уже поздно, — я подхватил её на руки…
3.
***
Мы встречались с Алисой почти каждый день. То в шикарной квартире в центре, то в деревянном домишке на окраине моего гетто. Её бабулю я так ни разу и не увидел. Однажды, спросил чисто из любопытства, на что Алиса мне неохотно ответила:
— Она была в квартире только один раз. Вот, кстати, она – моя бабуля, — Алиса указала рукой на одну из картин, на которой была изображена седовласая дама с надменным взглядом.
Б-ррр… от такого взгляда по моей коже поползли мурашки. Взгляд бабули буравил, и казалось, что она видит все мои мысли, и знает кто я и что сделал.
— Тебе интересно, где она пропадает?
Интересно? Да, не очень-то. Какой интерес разглядывать высокомерную бабулю Алисы и думать, почему она не появляется в квартире? Больше меня волновало, что сама Алиса почти ничего не рассказывала о себе: ни где учится, ни где работает, есть ли у неё семья, кроме бабули, и почему она оказалась здесь, в этом холодном городе, где правят ветра. Я же рассказал ей всё о себе. Почти всё… О тёмных тайнах всё же умолчал. Вряд ли кто-нибудь стал бы рассказывать своей девушке о дохлом голубе и тем более о том, что сбил человека.
А я считал Алису своей девушкой. Всю до кончиков пальцев на ногах. И тревожился, когда не виделся с ней более суток. Боялся, что вот-вот она ускользнёт из моей жизни, так же быстро, как и появилась. Боялся, что приду на свидание, а она нет. Боялся, что больше никогда не увижу её – девушку с голубыми глазами, мою Алису, ту, с которой, несмотря ни на что мне было хорошо.
— Иногда мне кажется, что мне не место в этом мире…
Иной раз Алиса говорила странные вещи, взгляд её глаз туманился и казалось, что она и в самом деле где-то далеко, не здесь, не в этом мире. Так было и накануне понедельника, и даты, когда нашим отношениям стукнет месяц. Ровно месяц.
— Почему? — спросил я.
Мы валялись на диванчике в домишке на окраине гетто. Её маленьком уютном домике, где стены тоже были увешаны картинами. Десятки лиц глядели с этих картин на меня. Но сейчас мне больше не было не по себе, я привык, ведь человек удивительное существо ко многому привыкает и со многим смиряется.
Алиса молчала, будто бы собиралась с мыслями. Смотрела на потолок и грустно улыбалась.
— Я не знаю, Гоша. Просто мне иногда так кажется, — наконец-то ответила она и повернулась набок, лицом ко мне, — а тебе?
— Что мне?
— Тебе не кажется, что ты не отсюда?
— Н-нет… почему мне должно так казаться?
Алиса пожала плечами, провела пальцем по моей нижней губе. Её голубые глаза потемнели, в них полыхнул знакомый уже мне лукавый огонёк, означающий, что она хочет заняться любовью.
— Забей… лучше поцелуй, — прошептала она, прижимаясь ко мне бёдрами.
***
Была глубокая ночь, когда я уходил от Алисы. Тёмная, почти непроглядная ночь, в которой горел только один-единственный тусклый фонарь около магазина. Я хоть и не боялся темноты, но всё же поёжился.
— Проводить? — подмигнула Алиса, стоя в коридоре босиком, в небрежно накинутом на голое тело халатике.
И ничего-то от неё не скрыть. Даже в полутьме коридора углядела мои эмоции.
— Да уж сам доберусь как-нибудь… Лучше бы предложила остаться…
— Сейчас я хочу побыть одна.
Я глупо заулыбался – несмотря ни на что, я обожал непосредственность Алисы.
Она вытолкала меня на улицу. Дверь захлопнулась перед самым носом. Мне ничего не оставалось, как вдохнув полную грудь морозного воздуха, брести домой. Дорогу себе пришлось освещать тусклым фонариком на зажигалке. Под ногами хрустел снег, руки зябли без перчаток, столь опрометчиво забытых у Алисы.
В небе горели звёзды и тонкий-тонкий серп луны. Красиво. Невольно я залюбовался этой тихой, черной, как смоль ночью, где единственный свет – это тусклый фонарь вдалеке, да мой собственный фонарик на зажигалке, да разве ещё звёзды над головой. Я остановился и, задрав голову, глядел на ночное небо, такое далёкое и в тоже время близкое.
И едва не вскрикнул, когда услышал шаги позади себя. Резко обернулся – чернота. Посветил фонариком – никого. Только снег и спящие дома. Но всё равно не покидало ощущение, что кто-то наблюдает, следит за мной.
— Кто здесь?
В ответ – тишина. Разве что ветер лизнул морозцем щёку. Шершавым, как у кошки языком. Я вздрогнул и вновь пошагал вперёд, боясь оглянуться и столкнуться с тем, что чувствовал интуитивно.
Я минул тусклый фонарь около небольшого магазинчика. Прошёл несколько домов. Замёрз, как собака. С тоской глянул на деревянную развалюху, которая была домом Артёма. В темноте, на крыльце, алел крошечный огонёк от сигареты. Я вздохнул. Хотелось окрикнуть, вдруг это Артём. Но я не стал. Мы почти не общались этот месяц, и мне было стыдно перед другом.
— Эй!
Я едва не подпрыгнул, услышав голос Артёма. Хотел позорно сбежать, но было поздно – он уже подошёл к калитке.
***
Артём в замешательстве глядел на меня:
— Гоша? Какого хрена ты здесь делаешь? Время три ночи…
Я замялся, не зная, что ответить, но всё же ляпнул:
— Гуляю…
— Гуляешь? — переспросил Артём.
— Ага…
Говорить, что иду от девушки, мне не хотелось – ни к чему Артёму знать о наших с Алисой отношениях. Да, и вообще, не хотелось, чтобы они встретились – мой друг и моя девушка.
— И где пропадаешь теперь? — Усмехнулся Артём.
— Ну… я … э-э-э… учёба… ну … и…
— Тёлка что ли появилась?
— Девушка…— машинально поправил я.
— Красивая?
— Очень…
Артём криво улыбнулся, смерив меня насмешливым взглядом.
— Значит ты, Гоша, теперь весь в любви. А про друга-то и забыл… Да, ладно, не парься, — он похлопал меня по плечу, — заходи если что… Можешь и с девчонкой… Как её зовут?
— Ира… Я пойду, Тёмыч…
— Ну давай, пока, кореш.
— Поздно уже…
— Да, ты прав – уже поздно.
Артём махнул рукой на прощание и побрёл на крыльцо. В моей душе неприятно шевельнулся червячок сомнения. А правильно ли я сделал? Ведь мог сказать ему, что встречаюсь с Алисой – той самой, которая как две капли воды похожа на сбитую нами девушку. Но… я солгал.
Я остановился на мгновение. Хотел крикнуть другу, что девушку зовут вовсе не Ира, а Алиса. Но было уже поздно, его коренастая фигура скрылась за дверью. Миг. Фонарь на крыльце погас, и Артёма сожрала мгла.
***
Но, как бы я не молил, они всё же пересеклись. По иронии судьбы даже не в нашем гетто, что на первый взгляд, казалось бы, более возможным. Но ведь нет, Алиса и Артём пересеклись в центре.
Я не знаю, что принесло его в тот день на улицу, где стоял дом бабули Алисы. Артём учился в ПТУ и в будни в центре бывал крайне редко. А ведь была среда. Сначала я его не заметил. Был занят любованием своей Алисы. Зато она обратила внимание сразу на странного парня, глазеющего на нас, и ткнула меня локтем:
— Погляди. Что это с ним?
Артём стоял в нескольких метрах от нас около киоска, маленького с обшарпанными стенами магазинчика, где продавалась мелочовка – шоколадные батончики, сигареты, жвачки, газеты. Артём замер с сигаретой в руке и глядел на нас, губы его дрожали, а лицо бледнело и почти сливалось со снегом.
— Тёмыч… — прошептал я.
— Ты его знаешь?
— Да, это Артём, я тебе рассказывал.
— Тот самый? Он всегда так рад тебя видеть? — усмехнулась Алиса, с любопытством разглядывая Артёма.
— Я на минутку.
Я подбежал к другу, схватил его за рукав куртки и отволок в сторонку, чтобы Алиса не могла нас услышать.
— Что ты здесь делаешь? — прошипел я.
— Это… это она. Какого хрена, Гоша? Ты встречаешься с этой девчонкой? Как ты вообще можешь… Она же…она же…
Артём разволновался, сунул в рот сигарету и никак не мог подкурить. Он заикался, что было вовсе на него не похоже. Обычно мой друг всегда был собран. Но сейчас не мог закончить мысль – видно, внешность Алисы слишком шокировала его.
— Она просто похожа, — холодно закончил я за него, — ты ведь сам тогда говорил, что та девушка умерла, что ты проверял пульс. А Алиса? Алиса просто похожа. Ведь так?
— Да, но… Она ведь… Её глаза… Эти глаза…Ты что не видишь? Как ты вообще можешь?
— Могу что?
— Смотреть на неё? Прикасаться к ней? Трахать её…
— Заткнись! — рявкнул я. Ярость закипала во мне, и хотелось ударить друга, я даже схватил Артёма за воротник куртки и занёс кулак.
Алиса вздрогнула и обернулась, вопросительно глядя на меня. Я вскинул руку – мол, всё хорошо. Алиса пожала плечами и отошла подальше. Артём же помотал головой:
— Ты просто псих, Гоша…
— Это не твоё дело. Мне хорошо с ней. Понял? Мне с ней хорошо, и мне плевать, что ты думаешь обо мне.
Я говорил эти слова с яростью, и был в шоке от самого себя. Никогда, никогда я так не разговаривал с Артёмом. Напротив, обычно он мог прикрикнуть на меня. Но теперь всё было иначе. Мне было наплевать.
Я отошёл от него, давая этим самым понять, что разговор окончен. Взял Алису за руку, и мы двинулись в сторону дома её бабушки. Обернулся лишь, когда мы уже перешли дорогу. Артём так и стоял возле киоска, смотрел на нас. Бледный, испуганный, растерянный парень, которого я считал своим лучшим другом. Я не знал, что вижу его в последний раз… живым…
***
Ко мне подошёл батя Артёма спустя несколько дней. Бухой, с невероятным амбре из алкогольных паров, лука и мятной жвачки, с заплетающимся языком. Дядя Витя спросил, не видел ли я Артёма. Я ответил, что нет, и невинно поинтересовался – а что случилось? На что батя Артёма только махнул рукой и сказал, что его сын где-то шляется уже пять суток, и пошагал прочь.
Мне резко поплохело. К горлу подкатила тошнота, а руки затряслись. В голову полезли мрачные мысли – что-то случилось, с Артёмом что-то случилось. Он почти всегда приходил ночевать домой. Пять суток, пять грёбанных суток. Где он? Внутренний голос успокаивал – Тёмыч уже большой парень и вполне может о себе позаботиться, это не твои проблемы, Гоша. Но совесть или, быть может, предчувствие не давало покоя – что-то случилось, и я в этом виноват.
В тот вечер я так и не дошёл до домика Алисы, где мы договаривались с ней встретиться. Вместо этого я бродил по улицам гетто и искал Артёма. Его нигде не было. Он словно испарился.
Я не помню сколько было времени. Уже стемнело, похолодало и вновь рассвело. Ноги сами привели меня в лес, к тропе, которая вела к той самой сосне. Сосне, под которой покоилось тело несчастной девушки.
***
Я шёл по следам, чуть припорошенным снегом. И чем больше приближался к месту захоронения, тем больше щемило сердце. Изо рта вырывались клубы пара, и я почти не чувствовал ног. Но я всё шёл и шёл вперёд. Где-то над головой каркала ворона, с трассы доносился шорох шин проезжающих авто. Звуки реального мира, реальной жизни. Но мои мысли были далеки от этого, я вновь брёл по тропе, бродить по которой зарекался. Воспоминания туманили разум, блокировали инстинкты.
Я брёл бесконечно долго, устал и замёрз. А когда наконец-то вышел к огромной сосне, то упал на колени, зажав рот ладонью. Слёзы покатились по щекам.
— Тёма… Тёмыч…
Перед глазами пронеслись воспоминания. Вот мы с Артёмом (ещё совсем мелкие) гоняем мяч в поле возле старого ДК, катаемся на велосипедах в парке, удираем от обозлившейся бабули с полными карманами стручков гороха.
— Тёмыч…
Я пытался убедить себя, что всё это только сон и стоит закрыть глаза – всё исчезнет. Зажмуривался, открывал глаза – ничего не менялось.
— Вставай, Тёмыч! Ты чего? — я прикоснулся к холодной руке.
Но было поздно… Артём не слышал. Теперь он больше ничего не слышал, ничего не видел и не о чём не волновался. Он был мёртв.
Его серые, прежде живые и блестящие глаза, потухли. Губы исказились в предсмертном крике, на волосах намёрз лёд. Лицо посерело. Из грудины торчал сук, разворотивший рёбра. Кровь намёрзла бурыми пятнами на руках – Артём перед смертью пытался выдернуть из себя сук.
Под сосной, на месте, где лежало тело девушки, в замёрзшую землю была воткнута лопата. Артём хотел раскопать могилу, хотел удостовериться, что девушка, которую мы сбили и Алиса разные люди. Но не успел. Смерть пришла за ним. Сук на сосне обломился и пробил ему грудину. Или же кто-то убил его? Я отшатнулся от тела, отполз в сторону, озираясь по сторонам. А вдруг этот кто-то всё ещё здесь? Вдруг кто-то видел нас в ту августовскую ночь и знает, что мы сделали, и теперь вернулся, чтобы отомстить?
Тишина. Смолкла ворона до этого не закрывающая клюва, стих ветер, с шоссе не доносились никакие звуки. Здесь больше никого не было, я остался совсем один.
На виске больно пульсировала вена, желудок скрутился в тугой узел. Страх, как вирус распространился по моему телу, круша остатки самообладания и вселяя панику. Беги! Беги, Гоша! – закричал внутренний голос, - беги, пока не поздно, беги, если не хочешь, чтобы и этот кто-то добрался до тебя.
И я побежал…
***
Я ввалился в домик Алисы на окраине гетто. Дверь была открыта, и я просто ворвался без стука, без звонка. Алиса спала на диванчике, на котором мы бессчётное количество раз занимались любовью. Своим появлением я разбудил её.
— Гоша…
Она медленно села. Голубые глаза, в которых я постоянно тонул, непонимающе уставились на меня.
— Прости… прости меня…
Я порывисто обнял её. Гладил по волосам, по спине, плечам.
— Что с тобой, Гоша? Где ты пропадал…
— Прости, прости меня… — продолжал шептать я, покрывая её лицо и шею поцелуями.
Повалил её на диван, стягивая одежду с неё и с себя…
Через прорезь в занавесках в дом проникал яркий солнечный свет морозного дня. С картин на нас глядели сотни глаз. Но мне было всё равно – я растворялся в ней, в своей Алисе. И всё отходило на второй, третий или даже бессрочный, далёкий план. Лицо мёртвого друга тускнело в моей голове, а события августовской ночи и вовсе казались сном.
А потом я уснул…
***
Я очнулся глубокой ночью. Один. В холодной постели.
— Алиса…
Тихонько позвал, вглядываясь в полуночный мрак. Громко тикали настенные часы, мерцали лики на бесчисленных картинах.
— Алиса…
Глаза потихоньку попривыкли к темноте. Я различал очертания мебели.
— Алиса…
Она неожиданно появилась в проёме дверей. Обнажённая, казалось, что она сама мерцает в полуночной тьме. Или, быть может, это были лишь причуды ночи или моих собственных глаз. А, может, она всегда светилась. Она – моя Алиса.
— Слава Богу, — пробормотал я и выдохнул.
Алиса медленно приблизилась к дивану, легла рядом. Глаза её, голубые бездонные глаза, уставились в потолок, где играли бликами тени.
— Ты когда-нибудь осознавал, что бывает поздно что-то исправить?
Тысячу раз – хотелось крикнуть мне, но я промолчал. Ночная тишина обволакивала, расслабляла. В ней было только тиканье часов, моё сердцебиение и тихое дыхание Алисы.
— Я должен кое-что рассказать тебе… — наконец пробормотал я.
— Зачем?
— Потому что я больше не могу держать это в себе.
— Это тайна?
— Да, это моя тайна…
— Некоторые тайны должны навсегда остаться тайнами.
Алиса всё так же глядела на потолок, и будто бы была не здесь, а где-то очень далеко отсюда, там, где мне нет места.
— Я убил человека, — выпалил я на одном дыхании и замер, ожидая её реакции.
Но она никак не отреагировала, будто бы и не слышала меня. И тогда я всё рассказал. Рассказал о событиях той августовской ночи. Рассказал о том, как пьяный сел за руль. Рассказал о том, как любовался красотой мёртвой девушки. Рассказал о том, что побоялся ответить за свой поступок и закопал тело в лесу.
— Она так похожа на тебя. Ты просто не представляешь, как вы похожи.
— Похожи?
— Да…
— Ты думаешь, что мы похожи?
— Я… я знаю это…
— Знаешь…
Алиса встала с постели и подошла к окну. Отодвинула штору.
— Алиса…
Она промолчала, всё так же созерцая улицу.
Я подбежал к ней, обнял, зарылся носом в светлых волосах. Вдыхал её аромат и не знал, что сказать. А сказать хотелось многое – о том, что я люблю её больше всего на всего на свете. Но я просто молчал, наслаждался её близостью.
— Иногда тайны должны оставаться тайнами, — горько прошептала она. Теперь её тело замерцало ещё ярче…
Я закрыл глаза, ещё крепче обнял её. Стало холодно, в ночной тиши зашептали голоса. Много голосов. И все они шептали только одно-единственное слово – ПОЗДНО…
Поздно – чертовски горькое слово…
Конец.