Первое сентября

Анатолий Марасов
Теперь уже ясно – немного остаётся у нас возвышенных дней, праздников, когда чувствуем мы прилив каких-то сил, когда осознаём национальную или даже человеческую особенность, и среди тех дней – первое сентября.
Под прохладной и чистой синью неба замирает в солнечных красках земля, пронизывается тонкий воздух запахом сухой земли и спелых плодов, а дома окружаются вдруг расцветшими тонконогими школьными  цветами…
И щемит сердце.
Небо разным бывает, но учебный год начинается именно под огромным небом, и в нашей памяти символ этот проступает вопреки всем «пасмурным» началам учебного времени.
Щемит сердце, потому что начинается (продолжается!) таинство развития разума, таинство рождения сознания, потому что открывается возможность шагнуть к человеку, и шаг этот есть возвышенный шаг, шаг этот есть пробуждение собственной совести…
Отчего переживаем – за других? отчего у всех (!) что-то похожее за переживание, пусть мгновенное (!) всё же является, и остаёмся мы в недоумении: что было?
Настигает нас какое-то напоминание…об утраченных собственных возможностях (?), когда мы словно были один на один с какими-то идеалами, когда мы любили, когда мы были счастливыми, когда осознавали собственную необходимость, когда виделся (не виделся – чувствовался!) смысл кругом…
И вот всё это – позади, и всё это уже недосягаемо.
Что же было? Словно сновидением видится нам наше детство и школьное время, и додумываем мы уже несуществующие подробности.
Что мы есть сейчас? ведь только разумное – эгоистично! Кому на откуп отдали мы школу? учителей? (!), детей своих? Ведь школа – это подготовка сознательного человека, не просто разумного: иного человека быть не может! (и иной человек восстанавливается в буквальном смысле уже далеко не в детском возрасте!). Это не подготовка сильных и… (подготовленных) людей, изобретающих (незаметно для себя) собственный жаргон и следующих (сугубо) собственным материальным целям…
Бессильна школа, бессильны учителя, бессильны мы все: молодое поколение утрачивает всё, не связанное с  материальным и (хуже того) низкопробным удовлетворением.
Какое же божественное зарождает совесть в человеке? (а оно зарождается, и божественное никогда и никуда в Человеке не пропадало и пропасть не может… Что  в наше советское время не так было, и как надо было сохранить все возвышенные идеалы и мечты?)
Щемит сердце: начинается Учение, великое, уже не нас; начинается (профессиональная) передача человеческой Культуры…
И переживаем мы это. Щемит сердце: может быть, и сами мы не утратили возвышенные начала?

(Из книги «И звук, и свет», 1997)