Малкольм Фолли. Сенна против Проста

Malcolm Folley. Senna Versus Prost
©  Malcolm Folley, 2009
©  Александр Андреев, 2023—2024, перевод



Пролог
JE NE REGRETTE RIEN

*«Я ни о чём не жалею» — песня Эдит Пиаф [прим. перев.].



Париж, лето 2008



Скоро полдень, улицы процветающего 16-го округа вот-вот наполнятся людьми, желающими пообедать и ищущими ресторан. Но пока народу мало, а в пятидесяти метрах от адреса, который я ищу, на тихой улочке недалеко от площади Соединённых Штатов, и вовсе ни души. Гигантские толстые деревянные двойные двери, охраняющие здание, кажется, могут задержать продвижение вторгшейся армии, но, к счастью, подойдя ближе, я замечаю, что одна створка приоткрыта.

Внутри мощёный двор, ведущий к гаражам. Слева квартира консьержа, за ней двойные двери, открываемые висящим на стене домофоном. Указания на нужную мне квартиру нет, и готовящая обед жена консьержа, не слышавшая, как я стучал, вздрагивает, обнаружив в своей квартире незнакомца. Я объясняю на сбивчивом французском, что меня ждут. Она коротко принимает мои извинения, подходит к домофону и нажимает кнопку квартиры на верхнем этаже.

Тишина.

Приходит неприятная мысль: не ошибся ли адресом... Или того хуже — пришёл на день позже назначенного? Женщина неохотно звонит ещё раз. На этот раз отвечают: другой женский голос. К счастью, я слышу щелчок, двери открываются, пропуская к лифту. На четвёртом этаже экономка машет мне рукой, приглашая в единственную квартиру. В прихожей с высоким потолком стоит стол, на нём миниатюрная золотая гоночная машина с надписью. Единственная памятная вещица из мира автоспорта, выставленная в доме Алена Проста, четырёхкратного чемпиона мира.

«Я никогда не коллекционировал трофеи, — говорит Прост, провожая меня в гостиную. — У меня есть четыре кубка от FIA за победы в чемпионате мира, четыре шлема, которые я носил в чемпионские годы, и всё. Остальное я отдал».

Прост словно вышел из машины времени. Выглядит старше, да; но главные черты с фотографий двадцатилетней с лишним давности остаются прежними. Волосы — та же копна кудрей, разве что подстрижены короче и седеют на висках. Кривой нос по-прежнему создаёт характерный профиль, лёгкую добычу карикатуристов, а улыбка тёплая и любезная. Ногти обкусаны до мяса, точно так же, как когда он сидел в кокпите, и он достаточно мал, чтобы не выглядеть неуместным в комнате для взвешивания на Лоншане, парижском ипподроме, куда ежегодно стекаются тысячи англичан понаблюдать розыгрыш приза Триумфальной арки. «Точно, в весе я не прибавил, — говорит он, посмеиваясь. — Во мне пятьдесят семь с половиной килограммов, так что я даже чуть легче, чем во времена Формулы-1». И это в пятьдесят три года: обзавидуешься.

Тони Джардайн, первый менеджер Проста в «Макларене» в 1980-м, за год до того, как прибытие Рона Денниса и Джона Барнарда изменило историю команды, назвал его «Маленьким Наполеоном». Команды тогда были небольшими и дружными, и Прост, новичок с горящими глазами, с изумлением наблюдал, как Джардайн, выпускник художественной школы, изобразил его императором Наполеоном Бонапартом, сидящим на переднем колесе «Макларена». Пожалуй, более образного эпитета никто не придумал, поскольку превосходство Проста за рулём гоночного автомобиля было безоговорочным, что позволило ему беспрепятственно завоевать мир; по крайней мере, пока не появился Айртон Сенна. Но Проста запомнили не «Маленьким Наполеоном», а по другому прозвищу, данному ему Пьером Дюпаскье из «Мишлена», которое вызвало общее одобрение, ибо точно характеризовало напор и интеллект его не слишком зрелищного стиля вождения. Проста стали звать просто: Профессор.

Как один из немногих спортивных обозревателей, колесивших по миру с цирком Формулы-1 и писавших для английских газет, я был знаком с ним на протяжении большей части его карьеры гонщика Гран-при. Прост с самого начала умел выстраивать отношения со средствами массовой информации, но по его собственным словам, за границей Сенна дал бы ему сто очков вперёд. Действительно, у Сенны был штатный пресс-атташе – Бетиз Ассунсао, говорившая на нескольких языках и путешествовавшая вместе с ним энергичная и умная бразильянка с отличной реакцией и острым языком, которая позже вышла замуж за технического директора «Уильямса» Патрика Хэда и родила ему двоих детей. С 1990 года Бетиз единолично обеспечивала все бразильские СМИ, печать и телерадиовещание ежедневными бюллетенями о деятельности Сенны, поскольку экономическое положение позволяло лишь горстке южноамериканских журналистов следовать за ним лично. Она была бесценным союзником Сенны, который держал к тому же в Сан-Паулу большой офис со значительным штатом сотрудников.

Прост по большей части действовал в одиночку, полагаясь на рекламную машину команды и группу доверенных французских журналистов, излагавших его мнения. У него были приятельские и открытые отношения с представителями британских СМИ. Он всегда чувствовал себя недооценённым во Франции, и то, что все четыре титула он выиграл в британских командах, три за «Макларен» и последний за «Уильямс», не способствовало его популярности. «Поскольку отношения между французами и англичанами довольно сложные, возможно, быть французским гонщиком в английской команде непросто, — рассуждает он, опираясь на многовековую бурную англо-французскую историю. — Но поскольку у меня никогда не было французского менталитета, мои отношения с англичанами и английскими командами, за которые я выступал, всегда складывались хорошо. Я всегда говорил, что кое-что во французском отношении к жизни мне не нравится. Если честно, я никогда не чувствовал себя стопроцентным французом! — Прост стал первым и остаётся единственным французом, ставшим чемпионом мира Формулы-1, но патриотизм к его победам отношения не имеет. — Я никогда не стремился стать чемпионом мира ради Франции», — говорит он.

Его готовность пригласить меня к себе домой в Париж, поговорить, ответить на вопросы об отношениях с Айртоном Сенной для этой книги — пример щедрости духа. Но возможна и другая, негласная мотивация. Приглашение может быть отражением его желания убедиться, что его голос будет услышан среди шума свидетельских показаний, которые, как он справедливо полагает, прозвучат на этих страницах восхвалением страсти Сенны к вождению на пределе, а иногда и за пределом. Неважно.

Воспоминания и мнения Проста вносят неоспоримую подлинность в мою скромную попытку воссоздать бурную, яркую и совершенно непредсказуемую главу Формулы-1. Он не просил у меня стенограмму интервью, не требовал показать приписываемые ему слова. Надеюсь, его доверие будет вознаграждено честностью и уравновешенностью рассказа о двух великих чемпионах, столкновение которых привело к неизбежным, страшным последствиям столкновения двух грузовиков на автобане.

«Айртон был другим, никто на самом деле этого не понимает, — говорит Прост, одетый в джинсы и коричневый свитер Lacoste с длинными рукавами. — О нём можно сказать много хорошего, и у него было много прекрасных качеств, но его нельзя сравнивать с обычными гонщиками. В принципе. Айртон был совершенно особенный. Сразу этого не поймёшь. На это уходит время. Не скажу, когда точно до меня дошло, но постепенно я понял, что его мотивация заключалась не только в том, чтобы победить меня, но и в том, чтобы меня уничтожить. Я же не был готов умереть в гоночной машине. Честно, я никогда не чувствовал, что какой-то другой гонщик хочет причинить мне вред».

По иронии судьбы, Прост сам настоял на том, чтобы именно Сенна стал его новым партнёром по команде вместо другого бразильца, очень опытного и политкорректного Нельсона Пике, трёхкратного чемпиона мира, на пару лет старше француза. «Я ничего не имел против Нельсона, абсолютно ничего, но подумал, что команде будет лучше, если придёт более молодой гонщик», — говорит Прост. Прирождённый боец, Сенна уже понял, что путь к вершине Формулы-1 лежит через человека с флагом, водружённым на самой вершине. Имея на своём счету два титула чемпиона мира и ещё два близких подхода, Прост был признанным царём горы, когда бразилец присоединился к нему в «Макларене» перед сезоном-1988.

В первый сезон вместе они были практически непобедимы. «Макларен» выиграл пятнадцать из шестнадцати этапов чемпионата мира, Сенна одержал восемь побед против семи у Проста, и никаких командных приказов. Была пара напряжённых моментов, особенно в Португалии, где Сенна чуть не вдавил Проста в стену пит-лейн, давя на газ до отказа, но мир между гонщиками сохранялся. Почти. И всё же письмена, если не машина Проста, на стене уже виднелись. Политическое чутьё Сенны, помимо чисто гонщицких качеств, сделало его самым грозным гонщиком Формулы-1, с каким когда-либо сталкивался мир. На второй год между партнёрами по команде вспыхнула совсем не гражданская война. «1989 год стал настоящим кошмаром, — признаётся Прост. К началу лета он счёл своим долгом сообщить шефу «Макларена» Рону Деннису, что покидает команду. — По сути, меня вытеснил Сенна… немного «Хонда»… и Рон», — утверждает он.

«В 1989 году и позже, когда я выступал за «Феррари», а затем за «Уильямс», я осознал, что мотивация Айртона намного сильнее, чем я думал. Это трудно понять, этого не ожидаешь. Если хочешь преуспеть в жизни, тебе нужны вызовы. Это прекрасный опыт. Но если я чему и научился, так это главному: иметь врагов запрещается. Жизнь коротка, и в отношениях с людьми нужно быть очень осторожным».

Уроки жизни оказались тяжёлыми. Старший брат Проста, Даниэль, умер от рака в 1986 году; сам он пришёл из того времени, когда люди, к сожалению, всё ещё гибли в автогонках слишком часто. «Могут быть люди, бросающие тебе вызов, могут быть соперники, но у тебя не должно быть врагов, — говорит Прост. — С 1989 года я чувствовал, как Айртон делает из меня врага. Это было неправильно. Как я уже говорил, я не был готов расстаться с жизнью из-за другого гонщика».

Наливая минералку в два стакана, он признаёт, что его карьеру и его жизнь сформировали катастрофические события безумного лета 1982 года в Формуле-1. Он лишился невинности — и манеры решать всё с наскока — за несколько месяцев, в течение которых Жиль Вильнёв и Риккардо Палетти погибли, а Дидье Пирони так сильно покалечился, что больше никогда не водил формулическую машину. Вильнёв и Пирони, оба близкие друзья Проста, оба гонщики «Феррари» и когда-то не разлей вода, к моменту смерти Жиля не разговаривали. Вильнёв справедливо обвинил Пирони в нарушении их джентльменского соглашения на Гран-при Сан-Марино в Имоле — аналогичное обвинение Прост столь же справедливо бросит Сенне на той же трассе семь лет спустя. «После Имолы Жиль звонил мне каждый день, — говорит Прост. — Он был зол на Пирони и «Феррари», совершенно взбешён. Позже я полностью понял его чувства, потому что испытал такое с Айртоном. На следующей гонке в Бельгии Жиль переборщил в свободных заездах. Он убился из-за той размолвки с Дидье».

Карьера Пирони в Формуле-1 продлилась всего на три месяца дольше. Во время тренировки перед Гран-при Германии в Хоккенхайме Пирони въехал на своей «Феррари» в заднюю часть «Рено» Проста, которого не мог видеть из-за вылетавших из-под машины ослепляющих брызг. Пирони оказался под проливным дождем раньше, чем большинство других гонщиков. Круг за кругом он вёл свой «Феррари» на пределе. «Дидье был крут, машина была хороша, — вспоминает Прост. — У него были хорошие шансы стать чемпионом, и у него появилась новая девушка. Он был силён — выше всех». А потом — катастрофа. Ударившись о заднюю часть машины Проста, Пирони взлетел на воздух. Его «Феррари» с грохотом рухнула на землю и разбилась, словно модель из бальсы, зажав внутри себя гонщика. Прост, торопясь к разбитой «Феррари», слышал, как медики обсуждают необходимость ампутации одной или обеих ног Пирони, смятых кокпитом его болида. Прост вспоминает, как громко умолял врачей: «НЕТ... НЕТ... НЕТ». Пирони был в агонии, но, независимо от протестов Проста, его ноги пощадили.

Пытаясь смириться с новой катастрофой, опечаленный и разочарованный Прост укрылся в тихом моторхоуме «Рено». На его глазах несчастные случаи украли две жизни, и теперь медики лечили третьего гонщика, испытывающего ужасную боль и стоящего перед неопределённым будущим. Он задавался вопросом, стоит ли рисковать дальше, несмотря на то, что для него вождение гоночного автомобиля было самым естественным инстинктом. Он поделился своими опасениями с ключевыми фигурами команды «Рено», и ему дали возможность принять решение самостоятельно. «Я действительно подумывал о том, чтобы не возвращаться за руль», — признаётся он.

Прошёл час, может, даже меньше, и в голове у Проста прояснилось. Он объявил, что продолжит гоняться, но с рядом условий. «Я сказал им, что отныне буду делать всё по-своему, — вспоминает он. — С того момента я изменил стиль вождения. В тот день я понял, что должен быть более осторожным. — Позже он назовёт свою автобиографию, написанную всего три года спустя вместе со своим другом Жаном-Луи Монсе, Maitre de Mon Destin: «Хозяин собственной судьбы». — 1982-й стал для меня определяющим. Когда Дидье лежал в парижской больнице, я много раз навещал его. Он любил показывать мне свои ноги. Мне было тошно».

В последующие годы Прост терпел насмешки, отказываясь участвовать в гонках под проливным дождём сначала в Сильверстоуне, затем в Аделаиде, вместо того, чтобы рисковать ещё одной ужасной аварией вроде той, что разрушила карьеру Пирони и изменила его жизнь. «Все думают, что я не люблю ездить в дождь, но до той аварии Дидье я этим наслаждался, — объясняет Прост. Через четыре года после катастрофы в Хоккенхайме Пирони погиб за рулём моторной лодки. — Он продолжал жить точно так же, понимаете, через край».

Теперь Прост вёл себя осмотрительно, насколько может быть осмотрительным человек, ведущий гоночный автомобиль на скорости под 200 миль в час. Свой изменившийся менталитет он объясняет так: «Когда у тебя ребёнок, а к тому ужасному лету у меня уже был сын, думаешь, ладно, автогонки — твоя страсть, твоя работа, но в конце дня хочется вернуться домой. — Он сохранил эту философию на протяжении всей своей карьеры, и на этих страницах вы услышите мнение многих гонщиков и персонала команд, что Прост старался выигрывать гонки как можно медленнее. — Однажды я сказал Фрэнку Уильямсу: «Я хочу ехать всё время, если получится, на девяносто пять процентов. Может быть, один круг я проеду на девяносто девять, но вы должны принять это». — Прост тихо посмеивается: — Фрэнку это наверняка не понравилось». Но насколько же силён хитрюга Прост за рулём: можно ли назвать медлительным человека, выигравшего пятьдесят один Гран-при?

Однако Сенна никого не пытался обмануть. Его стиль заключался в том, чтобы проезжать каждый круг жёстко и бескомпромиссно, словно последний. Прост говорит сейчас, как говорил и всё то время, пока чувствовал жаркое дыхание бразильца: «Айртон, возможно, зашёл слишком далеко во всём — в мышлении, в стиле вождения, в манере соревноваться», — вздыхает он, и в голосе его звучит мрачная нотка.

Я пригласил Проста на обед, но он великодушно попросил экономку приготовить еду, чтобы нас не отвлекали. Столовая в противоположном от гостиной конце прихожей заставлена оригинальными произведениями искусства, тонко и со вкусом, как и следовало ожидать. В Просте как не было, так и нет ничего показного. Мы разговаривали, пробуя моцареллу и помидоры, потом фасоль, тонко нарезанную свинину, клубничный десерт, а затем кофе, и всё это приносила на стол его экономка, молча работавшая рядом на кухне. Человек с безупречными манерами, Прост — идеальный хозяин.

После всех прошедших лет он по-прежнему не понимает неуважения Сенны ни к собственной безопасности, ни к безопасности других. «Знаете, Айртон был готов попасть в аварию, пожалуй, даже убить себя или причинить себе вред, — предполагает он. — Он всегда играл по таким правилам. А если это твои правила, значит, ты считаешь их правильными».

Умерев молодым, Сенна придал своей жизни романтический лоск, защитивший его от старения, от ответственности за своё прошлое или будущее. Эту уловку использовали и другие: разве Джеймс Дин снялся хоть в одном плохом фильме? Увидят ли принцессу Диану седой или морщинистой?

Прост знает, что не может конкурировать с призраком Сенны. Он понимает и принимает это как неизбежное следствие выживания в смертельной дуэли, которую они когда-то вели. В глазах большинства смелость, целеустремлённость и загадочность Сенны всегда заставят ценить его выше Проста. Яркий пример: Льюис Хэмилтон, ныне [2009 — прим. перев.] премьер команды «Макларен-Мерседес» и самый молодой чемпион в истории Формулы-1, перед которым открыты бесконечные возможности, рос в Хартфордшире, боготворя Сенну, а не Проста. «Я признаю это и считаю нормальным, — говорит Прост. — Не хочу с этим спорить. А вот что мне не казалось нормальным, так это то, что на каком-то этапе люди вокруг нас были не очень объективны. Мне часто было очень больно. Айртон за свою карьеру не пострадал ни разу, ни одного. Я имею в виду психологически. Он разбился лишь однажды — и это, конечно, ужасно. Но у меня было много, много тяжёлых моментов. Вот чему я научился в той части жизни, которая осталась позади».

Однако после ухода Проста из королевских гонок в конце 1993 года Сенна начал ему названивать. «Ясно, что Айртон попросил номер у кого-то из общих знакомых, потому что я ему его не давал! — смеётся Прост. — Он говорил мне, что ему не хватает мотивации гоняться против других, и умолял меня вернуться. Я сказал ему, что он невероятен».

Но в разговорах они касались и более важных тем, дающих представление о настроениях и мыслях Айртона в последние недели жизни. Сенна говорил Просту, что его очень беспокоят проблемы безопасности из-за новых правил, беспокоит переход в незнакомую команду «Уильямс» и неудобная машина, на которой только в прошлом сезоне француз выиграл титул чемпиона мира, прежде чем на неё сделал ставку Сенна. «Да, мы с Айртоном были с одной страницы, — мрачно говорит Прост. — Конечно, у меня были трудные моменты, но это было частью нашей истории. Если он хотел новую страницу, я мог это понять. Ведь я стал отставником. И я больше не буду представлять угрозу на гоночной трассе. Я действительно сочувствовал Айртону, потому что ему было плохо. Казалось, его беспокоило многое и в профессиональном, и в личном плане. Важно помнить, что он был совершенно особенным человеком — и совершенно особенным гонщиком».

Ни Прост, ни мир никогда не узнают, до какой степени Сенна изменился, не поймут, что стояло за его мрачным настроением. 1 мая 1994 года Сенна разбился насмерть, лидируя в Гран-при Сан-Марино, а Прост описывал происходящее для французского телеканала TF1 из комментаторской будки у трассы. «Я не мог рассуждать, находился просто в невменяемом состоянии, — вспоминает он. — Невероятная судьба».

Три года спустя Прост вернулся в Формулу-1, но на этот раз его ждала неудача, пожалуй, даже унижение. Его злополучная попытка возглавить собственную команду Ф1 стала, по его словам, не более чем французским фарсом. «Ужасная была идея, — признаёт он. — За день до подписания контракта с «Пежо» на поставку двигателей я уже хотел всё бросить. Мы спланировали стратегию на пять лет, но каждый день они меняли условия. — Только звонок от Жака Ширака, президента Республики, убедил Проста не останавливаться и объявить о сделке. — Президент сказал: «Пожалуйста, Ален, сделайте это ради Франции. Будьте уверены, мы рядом, мы сделаем всё, что сможем». Но нет. В «Пежо» сменился управляющий — и компания решила уйти в ралли. Затем от нас отвернулось Национальное собрание. — Он рассказывает, что после окончания договора с «Пежо» ему приходилось платить «Феррари» за двигатели 30 миллионов долларов за сезон. — Больше нам никто не помогал, — говорит он. — Я приобрёл неоценимый опыт работы во Франции. — Сколько потерял Прост? — Потерял кое-что, конечно; но дело не в деньгах». Смелое заявление, поскольку источники во Франции предполагают, что убытки Проста исчисляются миллионами долларов. Но Прост огорчён не нанесённым ему финансовым ударом, а политикой, которая ускорила падение его команды. Возвращение «Рено» в Формулу-1 в 2001 году ознаменовало конец его карьеры как владельца команды; их влияние во французском обществе означало, что его взгляды больше никого не интересовали.

В настоящее время он заядлый велосипедист, зимой гоняет на машинах по ледяным овалам, рассматривает предложения, которые могли бы вернуть Гран-при Франции, исключенный из календаря чемпионата мира 2009 года, на улицы Парижа. Он всегда открыт для трёх своих детей: Николя, двадцати шести лет, Саши, восемнадцати лет, и двенадцатилетней Виктории. «Находясь внутри Формулы-1, становишься мономаньяком, — говорит он, и у него железные аргументы. — Когда ты там, вокруг тебя крутятся большие деньги, и в паддоке возникает ощущение, что это центр вселенной. Я бы посоветовал всем в Ф1 сделать шаг назад, посмотреть наружу».

«Я никогда не считал себя звездой. У меня никогда не было постоянного менеджера. Я всегда сам заботился о своих контрактах. Сегодня я сам слежу за своими делами. Полагаю, что мог бы заработать за карьеру гораздо больше, но я не жалуюсь. Был ли Айртон звездой? Он жил в стране, где решение на этот счёт приняли за него другие. Он был звездой; и у него была свита. Во Франции Мишель Платини, Янник Ноа и Бернар Ино не были звёздами. Мы живём в стране, где нет звёзд… ну хорошо, вот Джонни Холлидей — звезда!» — Его вывод таков: французскую публику легче соблазнить выступлениями стареющей рок-звезды в кожаных штанах, чем спортивными подвигами самых успешных сыновей нации.

Годы спустя Прост считает Рона Денниса своим другом, их разногласия давно улажены. «Я защищал Рона во время прошлогоднего шпионского скандала с «Феррари», потому что считал, что FIA относилась к нему и его команде несправедливо, — говорит Прост. — Но, как мы видели на примере Фернандо Алонсо и Льюиса Хэмилтона в 2007-м, Рон всё ещё думает, что может справиться с двумя сильными личностями. Нет, не может. Он всегда принимает чью-то сторону. Во всём остальном он фантастический».

Прост теперь свободен от публичных споров и противоречий, он едет неузнанным на мотоцикле посреди парижского трафика, не вспоминая, что в прошлой жизни был одним из самых быстрых людей за рулём. Полдень позади, заново пережиты старые споры и нарушения обещаний между ним и Сенной. Две весьма спорные аварии между ними в японской Сузуке проанализированы, виновные назначены; и, как вы заметите, окончательно разрешить эти дебаты непросто. За время нашей встречи мы выпили больше двух литров воды. Тем не менее, даже после того, как всё уже сказано, было бы нарушением репортёрского долга не спросить Проста напоследок: «Хотелось ли вам хоть раз поменять своё решение о поддержке подписания Сенны в «Макларен»?»

Он смотрит мне в глаза, молчит, словно пытается получше рассмотреть те времена. Те далёкие битвы, разорвавшие его эмоции, но позволившие подняться к устойчивому совершенству. Те быстрые и опасные моменты, которые доводили его до высших степеней экстаза и агонии. И, просеяв воспоминания через сито времени, Ален Прост произносит слова, которые мы должны считать правдой. «Может, я странный, — говорит он. — Но я никогда не говорил себе: «Чёрт, я допустил ошибку». Никогда-никогда. Даже сегодня. Я ни о чём не жалею».

«Если спросить, кто лучше, Айртон или я, уверен, большинство назовёт Айртона. В своё время Жиль Вильнёв так же феноменально относился к гонкам; смотреть его работу было наслаждением. У Кеке Росберга и Жана Алези иногда был такой настрой, который все помнят в Айртоне. Но Айртон больше напоминал меня, чем принято думать. Он вёл машину куда аккуратнее, чем думают люди. Его харизма привлекала людей, я был более обычным. На трассе он порой мог сотворить что-то невероятное, и людям это нравилось. Это понятно. Но это тоже часть процесса принятия решений, часть образа жизни и стиля вождения».

«Я здесь, и это всё, что я могу сказать».

«Много раз, закончив гонку, я считал себя счастливчиком, потому что было очень опасно. За историей всегда стоит история. И знаете, то, что Айртона считают лучшим гонщиком, чем я, меня, честно, не волнует. Это не меняет в моей жизни ничего».

Возможно, это невыносимый реализм; но от этого он не перестаёт быть реальностью. Распрощавшись с тепло улыбнувшимся Простом, я вышел на улицу через огромные двери и вызвал такси, чтобы добраться до Северного вокзала и сесть на поезд «Евростар» в Лондон. В моей голове постскриптумом звучали его слова. «При всём том, что тогда случилось, это всё же была фантастическая история, не так ли?»

Была — и есть.



1
СМЕРТЬ ПОСЛЕ ПОЛУДНЯ



Когда Роланд Ратценбергер нажал педаль газа на своём «Симтек-Форде» и выехал на пит-лейн Имолы, часы на стене гаража команды показывали 13:18. Кто мог подумать, что до полуночи Формулы-1 остаются считанные минуты?

Тридцатитрёхлетний Ратценбергер поздно пришёл в гонки Гран-при, но вся его жизнь с подросткового возраста была подготовкой к этому моменту. Вероятно, из-за того, что большинство по достоинству оценило пройденный им трудный путь, его охотно приняли на пит-лейн, когда он получил драгоценное место в молодой британской команде «Симтек». Лёгкий характер и неприхотливость Ратценбергера также способствовали его популярности. Команда «Симтек» выросла из компании Simtek Research, основанной в 1989 году Ником Виртом и Максом Мосли — тем самым, что позже стал президентом FIA и одним из князей автоспорта, уступавшим влиянием лишь властелину колец Формулы-1 Берни Экклстоуну. Simtek Research ставила своей целью экономически эффективное проектирование, исследования и техническую поддержку, их клиентами были FIA, команда Ф1 «Лижье», а также несколько команд Формулы-3000 и IndyCar. В августе 1993 года Вирт принял решение выступить с собственной командой в Формуле-1. Акционером стал трёхкратный чемпион мира австралиец сэр Джек Брэбхэм, а его сына Дэвида наняли призовым гонщиком. Вирт получил двигатели Ford HB V8 от компании «Форд» и привлёк MTV Europe в качестве спонсоров. Ратценбергер стал завершающей частью мозаики дебютного сезона-1994.

Тем не менее, когда австриец выезжал из боксов в субботу 30 апреля 1994 года, он знал, что его успех будет оцениваться по другой шкале, чем для большинства гонщиков, борющихся за места на стартовой решётке в квалификации к предстоящему на следующий день Гран-при Сан-Марино, третьему этапу чемпионата мира. Для Ратценбергера триумфом стало бы простое попадание на стартовое поле из двадцати шести машин, поскольку два самых медленных гонщика по итогам квалификации к гонке не допускались. Таким образом, ставки для него были столь же высоки, как и для лидера чемпионата Михаэля Шумахера и для Айртона Сенны, фаворита в борьбе за титул, который всё ещё не набрал ни одного очка для своей новой команды «Уильямс».

Приход Ратценбергера впридачу к Герхарду Бергеру, вторично пришедшему в «Феррари», и Карлу Вендлингеру, выступавшему за «Заубер-Мерседес», означал, что Австрия может похвастаться тремя гонщиками в чемпионате мира. Эта история тянула на весомую новость для Герхарда Кунчика, весьма уважаемого заместителя спортивного редактора газеты Salzburger Nachrichten и ветерана паддока Формулы-1, который посетил первые тесты Ратценбергера в Имоле, Италия, за три недели до гонки открытия сезона в Бразилии. Кунчик приехал из Зальцбурга к итальянской границе, встретился там с двумя австрийскими фотографами и одним писателем, и квартет прибыл в Имолу, в тридцати минутах езды к югу от Болоньи, к самому началу предсезонных тестов в 9 часов утра 8 марта.

Кунчик вспоминает, что на пит-лейн сразу столкнулся с Сенной. «Первый гараж принадлежал «Уильямсу», так как годом ранее Ален Прост выиграл для команды чемпионат мира. Тренировки ещё не начались, и Сенна просто смотрел на солнце со скучающим видом. Он увидел меня (мы были знакомы — несколько раз я брал у него интервью) и подошёл пожать руку. Мы поболтали минут пять ни о чём, ну, знаете: привет, как дела, как жизнь? Я спросил его, как машина, но это была просто светская беседа. Больше всего в тот момент я хотел сфотографировать Роланда с Герхардом и Карлом. Гаражи «Феррари» и «Заубера» находились неподалёку, но до гаража «Симтека» нужно было идти далеко, он был в самом конце. Практически в другом государстве».

«В то время Вендлингер с Бергером не ладили, поэтому мне пришлось заняться дипломатией. Герхард сказал: «Нет проблем, пусть все приходят в мой гараж». Вендлингер заявил: «Скажи им, чтобы приходили ко мне». Ратценбергер ответил просто: «Скажите, куда идти, я пойду куда угодно, чтобы сняться вместе». В итоге я убил полтора часа на то, чтобы собрать вместе трёх австрийских гонщиков для совместного снимка».

Австрия гордится своими достижениями в Формуле-1: Йохен Риндт стал в 1970 году первым и, к счастью, единственным посмертным чемпионом мира — он погиб в своём «Лотусе» во время тренировки перед Гран-при Италии в Монце за четыре гонки до окончания сезона; а Ники Лауда трижды выиграл титул несмотря на то, что на Нюрбургринге в 1976 году его чудом вытащили из пылающей «Феррари».

Кунчик — человек, легко завоёвывающий друзей и уважение в паддоке — с патриотическим пылом вспоминает свою поездку в Монцу в 1984 году. «Лауда выиграл, он стремился к своему третьему титулу, единственному с «Маклареном», Йо Гартнер финишировал пятым, а Бергер шестым — лучший результат Австрии в Ф1, — говорит он. — Так что вы понимаете, как непросто было Роланду приходить в Формулу. В Австрии всегда завышенные ожидания».

Он с самого начала был тесно связан с карьерой Ратценбергера. «Я узнал его двадцатиоднолетним, но позже он попытался омолодить себя на два года, утверждая, что родился в июле 1962-го, — объяснил Кунчик. — Он считал, что так будет лучше для его карьеры, учитывая, что он поздно пришёл в спорт, но на самом деле Роланд родился в Зальцбурге в 1960 году, он ровесник Дэймона Хилла. Я познакомился с Роландом в 1981 году, когда он вместе с другом смотрел местный автопробег на горнолыжном курорте. Мы столкнулись в сервисном пункте, он представился и спросил, не из газеты ли я. Они вдвоём начали выспрашивать, как стать гонщиками». Кунчик посоветовал Ратценбергеру с другом поступить в гоночную школу Вальтера Лехнера, руководителя авторитетной академии на старом Остеррайхринге в Австрии, который в своё время гонялся с Простом в Формуле-3. Ратценбергер явно прислушался, поскольку за год до выпуска бросил техническую школу, чтобы посвятить себя гонкам.

«У него не было ни спонсоров, ни семейных денег, — рассказывает Кунчик. Его отец, Рудольф, работал менеджером федеральной системы медицинского страхования в Зальцбурге и не интересовался автоспортом. — Роланду удавалось гоняться, подрабатывая механиком у Вальтера Лехнера. Его прорыв произошёл в 1986 году, когда он выиграл всемирно известный фестиваль Формулы-Форд в английском Брэндс-Хэтче. Это позволило Роланду заключить контракт с БМВ на чемпионат мира по кузовным гонкам 1987 года. Но единственной целью Роланда была Формула-1».

Кунчик поддерживал тесные контакты с Ратценбергером, который к тому времени стал его другом. После завершения чемпионата по кузовным гонкам Ратценбергер два сезона выступал в британской серии Формулы-3 и снимал жильё рядом с Сильверстоуном. Он всегда приезжал на Гран-при Великобритании, где паддок располагался на лужайке за боксами, а запах курицы и жареных сосисок разносился по всему старому аэродрому времён войны — повара-гурманы ещё не захватили кухни Формулы-1. Кунчик вспоминает слова друга в том самом паддоке: «Когда-нибудь я доберусь сюда». Забавно, что у Ратценбергера к тому времени сложился круг поклонников в Британии, знавших его как телевизионного персонажа. Марионетка по имени Роланд Рэт регулярно фигурировала в утреннем шоу GMTV, и добродушный Ратценбергер был готов служить фоном для грызуна с нелепым смехом; и вообще, говорят, плохой рекламы не бывает.

Но чтобы войти в круг профессиональных гонщиков и обеспечить себе достойную жизнь, Ратценбергеру пришлось переехать в Японию: он гонялся там на самых разных автомобилях с 1989 по 1993 год. В этот период он участвовал в гонке «24 часа Ле-Мана» со своим наставником Лехнером. Всё это время Кунчик писал о его карьере в газете его родного Зальцбурга. «Это было ещё до появления мобильных телефонов, и Роланд обычно звонил мне рассказать о своих результатах и о том, как прошёл гоночный уикенд, — говорит Кунчик. — Я зарезервировал для него номера в Англии, Японии, а позже и в Монте-Карло. Однажды я позвонил ему домой, потому что никак не мог дозвониться до самого Роланда. Трубку взяла одна из сестёр, и на мой вопрос, знает ли она, где он, ответила: «Послушайте, если вы не знаете, где он, нам-то откуда знать? Мы о нём узнаём только из газеты».

В Японии Ратценбергер собрал своего рода клуб эмигрантов: Джонни Херберт, Эдди Ирвайн, Хайнц-Харальд Френтцен, Мика Сало — все они в разное время пришли в Формулу-1. По словам Кунчика, Роланд был близок к тому, чтобы занять место в одной из машин Эдди Джордана, когда ирландский предприниматель пришёл в Формулу-1 в 1991 году, но финансы не позволили. Он остался в Японии и продолжал получать хорошую зарплату. Настолько хорошую, что в какой-то момент почувствовал потребность завести жильё в налоговом раю.

«На свои заработки Роланд купил квартиру в Монте-Карло и переехал туда где-то зимой 1991–1992 годов, — рассказывает Кунчик. — Кроме того, он купил роскошную квартиру в Зальцбурге, на пятом и шестом этажах здания с великолепными видами, которая в то время стоила пять-шесть миллионов австрийских шиллингов, точно не помню, но примерно 400 000 евро. К сожалению, Ратценбергеру не довелось поспать в квартире ни одной ночи».

Заметное место в его жизни, как и в жизни всех гонщиков, занимали женщины. Можно сказать, что романтические отношения Ратценбергера складывались с переменным успехом. В 1991 году он женился на разведённой, в замке Мирабель в Зальцбурге устроили сказочную церемонию, но вскоре молодожёны поняли, что совершили ошибку, и через несколько недель развелись. Его следующей пассией стала модель из Сомали, известная как Кадишья. «Она была очень красивой, но оказалось, что ей нужны были только деньги Роланда», — вспоминает Кунчик. Ратценбергер расстался с ней в начале 1994 года, как раз перед тем, как стать гонщиком Формулы-1.

Новой ступенькой своего развития он был во многом обязан женщине по имени Барбара Белау. «Она была разведена, лет на двадцать старше Роланда, и мы даже не знаем, был ли у них роман, — вздыхает Кунчик. — Но она была богата, родом из Германии, а жила, как и Роланд, в Монте-Карло. Она руководила успешным агентством, раскручивавшим артистов, организовывавшим концерты и всё такое, а её дочь, занимавшаяся конным спортом, была почти ровесницей Роланда. Барбара заплатила «Симтеку» 500 000 долларов, и этого хватило, чтобы усадить Роланда в машину на первую половину сезона». В наши дни в Формуле-1 талант сам по себе не всегда обеспечивает гонщику доступ к стартовой решётке Гран-при; и бедные команды с дальнего конца пит-лейна всегда хотят, чтобы гонщики приходили с мешком золота.

Ратценбергер отправился на первую гонку в Бразилии в конце марта с гордостью, но и с чётким пониманием, что в «Симтеке» его ждёт сложная работа. Австрийский гонщик знал, что его швырнули в бассейн с глубокой стороны. Неудивительно, что Ратценбергер не сумел квалифицироваться для старта в Интерлагосе, пригороде обширного и густонаселённого Сан-Паулу. Удивительно, что Сенна из-за аварии также покинул Бразилию без очков: победа досталась Шумахеру на «Бенеттоне». Две недели спустя, вернувшись в Японию, Ратценбергер прошёл квалификацию и вышел на старт первой в своей жизни гонки Формулы-1 — Гран-при Тихого океана в Аиде. В день гонки уикенд для Ратценбергера стал ещё приятнее. Он приехал одиннадцатым, пусть и последним из финишировавших. Ещё одно небольшое, но существенное достижение для него и его небогатой команды.

Для Сенны гоночный уикенд стал ещё одной бессмысленной тратой времени. Его гонка закончилась в первом же повороте, когда его «Уильямсу» сначала досталось от «Макларена» Мики Хаккинена, а затем его добил дебютировавший за «Феррари» итальянец Никола Ларини. Сенна выбрался из покорёженного «Уильямса», снял шлем и, разгневанный, вернулся в боксы. По пути он зашёл к стюардам выразить возмущение тем, что его работа и работа команды «Уильямс» пошли прахом за несколько секунд после старта Гран-при из-за небрежности других. Сенна знал, что средний возраст гонщиков на стартовом поле оказался самым маленьким за всю историю чемпионатов мира, и это его сильно беспокоило.

Конечно, Ратценбергер был одним из старейших гонщиков, однако опыта Ф1 у него было крайне мало. Но он хотя бы прибыл в Имолу, воодушевлённый событиями в Японии; Сенна, если верить его близким друзьям, вышел на итальянскую трассу, взвалив на свои плечи все тяготы мира. Он пока не освоился в болиде «Уильямс», и в зимних телефонных звонках Алену Просту ясно давал понять, что беспокоится о безопасности гонок. Его настроение ухудшилось ещё больше, когда на первой пятничной тренировке Рубенс Баррикелло, 21-летний бразилец, проводивший второй сезон в «Джордане», потерял контроль над машиной на четвёртой передаче и скорости 140 миль в час в повороте Варианте Басса.

Болид Баррикелло вылетел за бордюр, перелетел барьер из покрышек высотой в метр и врезался в ограждение. От сильного удара Баррикелло потерял сознание. Главный инженер «Джордана» Гэри Андерсон высказался категорично: «Бордюр в этом месте действует как трамплин, а Рубенс не сумел сберечь шины, которые должны поглощать удар. Он влетел в ограждение, не затормозив, и ему крупно повезло не задеть ни одну из металлических стоек».

Баррикелло в медицинском центре лечил сломанный нос и синяки — и обнаружил у своей постели Сенну. Сначала Сенна не мог пройти туда, где ухаживали за молодым бразильским гонщиком, поскольку сотрудникам службы безопасности приказано было никого не пускать. Сенну это не остановило, он перелез через забор. «Первое, что я увидел, было лицо Айртона со слезами на глазах, — рассказывает Баррикелло. — Я никогда раньше не видел Айртона таким. У меня сложилось впечатление, что он ощутил мою аварию как свою собственную». И действительно, страшное крушение Баррикелло потрясло Сенну в его тогдашнем душевном состоянии. «Я думал, что он погиб, — признавался Мюррей Уокер, голос автоспорта для миллионов болельщиков в Великобритании и Австралии. — Это была страшная авария». Варианте Басса — двойной, сначала правый, а затем левый поворот, и он потерял машину на выходе. Болид пролетел поверх защитного барьера и в какой-то момент перевернулся вверх ногами. Это напоминало аварию Роберта Кубицы в Монреале в 2007 году, но не так драматично, поскольку машина Рубенса не развалилась на части, как у Кубицы. В субботу утром я брал интервью у Рубенса для Би-би-си, когда он вышел из больницы, проведя ночь под наблюдением. Однако в те выходные ему не разрешили больше садиться за руль».

Ещё до аварии Баррикелло Сенна случайно столкнулся с Ратценбергером, выходя из штаба гонки. Поскольку Роланд был новичком, бразилец с ним поговорил, хоть и недолго, как принято у гонщиков на Гран-при. Гоночные выходные – не время для основательного общения. «Роланд был очень скромным, буквально благоговел перед Айртоном и был счастлив познакомиться с ним, — вспоминает Джо Рамирес, координатор команды «Макларен», человек, крепко сдружившийся с Сенной за шесть лет бразильца в команде. — Мы все встречались на командных мостиках на трассе. В Имоле гонщикам всегда вручали приятные сувениры; знаете, разные мелочи — сумки для шлемов, кожаные кошельки, швейцарский нож, всё с нанесёнными именами. Ален Прост дал мне свой нож — он у меня до сих пор».

Сенна хотел познакомиться с Ратценбергером ещё по одной причине. Йозеф Леберер, его фитнес-тренер, массажист, диетолог и самый надёжный друг в Формуле-1, был австрийцем. «Айртон сказал Йозефу, что считает Роланда интересным и приятным парнем и хочет познакомиться с ним поближе», — объяснял Кунчик, чья дружба с Леберером укрепляла его хорошие отношения с Сенной.



Сенна прибыл в Италию в четверг утром, чтобы представить в Падуе модель — эксклюзивную, естественно — собственного фирменного горного велосипеда. После обеда он отправился на трассу в Имоле на вертолёте вместе с президентом Ducati, компании-производителя мотоциклов марки Senna, и исполнительным директором TAG Heuer, компании, продающей часы серии Senna. Он становился всё более крупной корпорацией. Самолёт Сенны, восьмиместный British Aerospace HS125, его личный пилот Оуэн О'Махони перегнал в Форли, ближайший к трассе городок с аэродромом, чтобы быстрее улететь после Гран-при.

Примерно в 17:00 Сенна зарегистрировался в «Кастелло», уютном отеле под управлением Валентино Тозони в Кастель-Сан-Пьетро, курортном городке километрах в десяти к западу от Имолы. «Макларен» многие годы устраивал в отеле свою базу, и Сенна всегда брал один и тот же полулюкс, номер 200, по 150 фунтов стерлингов за ночь. Он не видел причин менять привычки только потому, что сменил команду. Его новый босс Фрэнк Уильямс разместился этажом ниже. В небольшой группе друзей Сенны в Имоле, конечно же, был Леберер. Кроме него, приехали брат Айртона Леонардо, его бизнес-менеджер Джулиан Джакоби, старый друг из Бразилии Антонио Брага, менеджер Senna Licensing в Бразилии Селсо Лемос и самый знаменитый бразильский телеведущий Гальван Буэно из TV Globo. Сенна в тот день ужинал в отеле и вернулся в номер около десяти вечера, в то самое время, когда любил ложиться спать во время гоночных уикендов.

В пятницу Сенна в обычное время встретился с Мюрреем Уокером просмотреть материалы для показа во время обратного отсчёта перед Гран-при. Уокер вспоминает то интервью, словно оно было вчера. «Зимой я достал несколько записей дуэли Сенны и Мартина Брандла в Формуле-3 в 1983 году, просто поразвлечься, — говорит он. — И за просмотром вдруг понял, что тогда правильно называл его Ай-эр-тон Сенна. И осознал, что теперь как-то расслабился и зову его во время Гран-при Айртоном. Так что с Гран-при Бразилии 1994 года я снова начал называть его Ай-эр-тон. Ну, и посыпались претензии английской публики, мол, а это кто такой, этот Ай-эр-тон? Почему бы тебе не звать его просто Айртоном, как все? На Гран-при Тихого океана я вернулся к произношению «Айртон» и больше об этом не думал».

«В Имоле я встретился с ним в моторхоуме «Уильямса» взять обычное интервью перед гонкой. «Итак, Айртон, — говорю. — Ты проиграл Шумахеру в Бразилии, сошёл с трассы. Ты проиграл Шумахеру в Аиде, тебя выбил Ларини. Ты отстаёшь на двадцать очков, и что ты чувствуешь?»

Сенна ответил: «Куда делся Ай-эр-тон?»

«Как ты мог узнать, ты же был в машине?» — недоверчиво спросил Уокер.

«Я всегда на связи, Мюррей».

Уокер говорит: «Я подумал: невероятно. В его жизни столько всего, а он беспокоится о такой мелочи. Но, с другой стороны, для него не было мелочей».



В субботу днём Кунчик пришёл в моторхоум «Симтека». «Статью дня я написал, а по воскресеньям моя газета не выходит, — говорит он. — Я общался с Роландом в четверг, он был внешне расслаблен — но очень амбициозен. Он ставил перед собой такие высокие цели, что постоянно ощущал давление. Но машина у Дэвида Брэбхэма точно была лучше, чем у Роланда. Если команда получала новые детали, их сначала ставили на машину Дэвида. Роланд никогда публично не жаловался, но я понимал по его отдельным высказываниям, что он недоволен. Так или иначе, в субботу я как раз слышал, как у Роланда брал интервью коллега из Австрии. Квалификация тогда проходила от часа дня до двух. Без двадцати час Роланд встал и сказал: «Давай договорим вечером, у меня больше нет времени». Кунчик не может забыть эти слова: у меня больше нет времени.

Ратценбергер отправился в гараж «Симтека» готовиться к квалификации. Его первый быстрый круг прошёл без происшествий. Слово Кунчику: «Я смотрел квалификацию в пресс-центре, телевизор стоял прямо перед моим столом. Мой знакомый, находившийся в боксах, щёлкнул Роланда, когда он надевал балаклаву перед второй квалификационной попыткой. Если вы посмотрите на фотографию, вы увидите, что он уже был в другом мире. Его глаза сфокусировались на чём-то далёком. Он смотрел в никуда. Прямо за ним висели часы. Это его последняя фотография. У него совершенно остекленевшее выражение лица. Если бы вы увидели это сейчас, вы бы сказали, что это судьба. Было восемнадцать минут второго».

Ратценбергер покинул пит-лейн и выехал на трассу. На первом круге его машина сильно атаковала бордюр, но именно так гоняются в Имоле. Однако у этого поколения машин Формулы-1 не было ни вспомогательной электроники, ни активной подвески, ни антипробуксовочной системы: всё это должно было сделать болиды более зависимыми от навыков водителей. Они определённо стали более непредсказуемыми в управлении — но это никак не повлияло на то, что случилось с Ратценбергером, когда он начал вторую попытку обеспечить себе место на стартовой решётке.

На самом быстром участке трассы, направляясь к правому повороту, названному в честь покойного Жиля Вильнёва, пережившего аварию в этом повороте, машина Ратценбергера необъяснимым образом повернула под прямым углом влево и врезалась в бетонную стену. Он ехал со скоростью почти 200 миль в час. Жан Алези из «Феррари», пропускавший этап из-за травмы шеи, полученной в результате недавней аварии на тестах, находился среди зрителей на этом участке трассы и позже сказал, что, как ему показалось, переднее крыло «Симтека» Ратценбергера оторвалось. Это лишило «Симтек» прижимной силы — и сделало Ратценбергера пассажиром собственной машины.

Левую сторону «Симтека» оторвало, колесо отлетело назад по трассе, и болид Ратценбергера сделал яростный пируэт у отбойников. В его кабине зияла дыра, но в конце концов «Симтек» вернулся на трассу в шпильке Тоса. И пока машина медленно крутилась, голова Ратценбергера в последний раз опустилась на левый борт кабины. Потом он замер. На трассе воцарилась тревожная тишина, как всегда бывает, когда сессию останавливают красным флагом. Всё, что тут можно сделать — это ждать и, если есть желание, молиться за человека за рулём. В конце концов, Баррикелло только вчера избежал серьезной травмы, а сколько других гонщиков выжили после серьёзных аварий за последние годы?

Дэймон Хилл в таком же «Уильямсе-Рено», как и Сенна, уже пересёк стартовую линию, когда маршалы вокруг трассы начали размахивать красными флагами, возвращая машины в боксы. «Я проехал мимо машины Роланда, было видно, что авария страшная, — вспоминал он, когда мы встретились за чашкой кофе за столиком уличного кафе в Годалминге весной 2008 года. — Обычно Тамбурелло проезжают со скоростью 180 миль в час, а в Тосе тормозят с 200 миль в час. Значит, Роланд вылетел примерно на такой скорости. Я сразу подумал, что авария Ратценбергера серьёзная, но не мог предположить, насколько серьёзная. В конце концов, Герхард Бергер раньше вылетал в Тамбурелло; Нельсон Пике в Тамбурелло взлетел в воздух и врезался в стену. Гонщикам долгое время удавалось избегать крупных аварий. Углепластик [материал, из которого изготовлен монокок] стал по-настоящему удивительным изобретением, спас много жизней. Но, думаю, благодаря ему люди утратили чувство опасности. Видимо, у гонщиков появилась самоуспокоенность; многие за всю карьеру не сталкивались со смертельными случаями».

В Зальцбурге Рудольф Ратценбергер и его жена Маргит как раз этим утром вернулись домой после отпуска в Мексике. И только Ратценбергер включил телевизор, настроенный на «Евроспорт» ради квалификации Формулы-1, как сразу же позвал Маргит: «В Имоле большая авария». Она вошла в комнату посмотреть повтор. И тут они поняли, что ужасно изуродованный болид — машина их сына, и им больше не увидеть его живым.

«У меня до сих пор перед глазами эта картина, — говорит Кунчик. — Его машина крутанулась раз десять, двадцать, не знаю. Когда камера показала его опущенную и неподвижную голову, Роланд выглядел безжизненным, как манекен». Профессор Сид Уоткинс, главный врач Формулы-1, выдающийся нейрохирург, поборник безопасности и гениальный, мудрый человек, прибыл на место крушения почти мгновенно. «Было ясно, что дело дрянь, — говорит он. — На том повороте находилась очень хорошая команда, и к моему появлению с Роландом уже работали». Пока медицинский персонал занимался своими мрачными делами, вокруг поставили непрозрачные экраны — но гонщики, ожидавшие выезда на трассу, успели увидеть ужас. Бергер был одним из них. «Когда произошла авария, я сидел в машине и смотрел телевизор, — вспоминает он. — Я понял, что дела плохи, когда увидел, как профессор Уоткинс делает Роланду массаж сердца. Впервые в жизни меня затрясло после аварии. На той самой неделе мы с ним были на моей яхте в Монако. Да, знаю, нельзя по-разному относиться к знакомым гонщикам и к незнакомым, но сердцу не прикажешь. Я пошёл в моторхоум. Меня мутило».

В гараже «Уильямса» явно расстроенный Сенна снял свой знаменитый жёлтый шлем и ждал новостей. Ратценбергера доставили на машине скорой помощи в медицинский центр недалеко от паддока, но Уоткинс признаёт: «Было ясно, что он не жилец».

Кунчик с толпой журналистов у ворот ждал бюллетеня. «Я сразу же испугался, что Роланд мёртв, — говорит он. — Но никто этого не подтвердил, и Роланда отправили в больницу в Болонью на машине скорой помощи. Использовать вертолёт не имело смысла». Ратценбергера привезли в бокс реанимации и интенсивной терапии госпиталя Маджоре в 14:07. Смерть наступила через восемь минут.

Впервые за двенадцать лет Формуле-1 пришлось справляться со смертью во время гоночного уикенда. Некоторые переживали больше других; и Сенна, казалось, страдал сильнее всех. После десятилетия в Формуле-1, когда он намеренно не уступал ни дюйма дороги; после развязанных им войн с Аленом Простом; после десятилетия вождения на головокружительной скорости, не допускавшего признания собственной слабости, Сенна столкнулся с событием, выходящим за рамки его опыта.

Смерть.

Он не был готов к такому моменту. Человек, с которым он разговаривал каких-то двадцать четыре часа назад, теперь безжизненно сидит в гоночной машине. Все эти годы он пытался убедить нас — себя? — что все риски своей работы он учёл, просчитал и способен компенсировать, оставаясь таким же целеустремлённым. Разве не Сенна однажды заявил: «Автогонки сопряжены с определённой опасностью, поэтому каждый раз, участвуя в гонках или тестах, ты рискуешь. Есть просчитанные риски — и есть то, что нельзя просчитать, но может произойти. Ты можешь погибнуть за долю секунды. Ты понимаешь, что ты никто. И твоя жизнь конечна. И либо ты смотришь на это профессионально и хладнокровно, либо просто бросаешь всё и уходишь. Мне слишком нравится то, что я делаю, чтобы просто бросить всё. Я это бросить не могу».

Но эти слова были сказаны до того, как Ратценбергер расстался с жизнью, врезавшись в бетонную стену на глазах у Сенны. Впервые в своей взрослой жизни Сенна инстинктивно искал, где бы спрятаться. Он вышел из гаража «Уильямса», игнорируя всех, кто хотел услышать от него хоть пару слов, и исчез со своей печалью внутри моторхоума команды. В тридцать четыре года он встретил ровню на гоночной трассе.

Бетиз Ассунсао, бразильская пресс-атташе министерства Формулы-1 Сенны, прекрасно помнит его эмоциональный срыв. «Увидев аварию, Айртон сунул мне свой шлем со словами: «Всё, я ухожу». Он отправился в моторхоум «Уильямса». Я до сих пор помню, как кто-то из команды «Уильямс» сказал, глядя, как исчезает Айртон: «Почему он так расстроен? Этот парень — его друг?» Я даже не ответила. Разве грустить можно только о друзьях?» Возможно, варившиеся в этом виде спорта слишком долго находились под наркозом, чтобы осознать, что такое гибель людей.

Последним человеком, погибшим во время гоночного уикенда, был Риккардо Палетти в Канаде в 1982 году. Стартовав одним из последних, он на полной скорости въехал в заглохший на поул-позиции «Феррари» Дидье Пирони. Последним человеком, погибшим в болиде Формулы-1, был Элио Де Анджелис, разбившийся во время тестов в Ле-Кастелле на юге Франции в 1986 году.

Мартин Брандл, ныне знаменитый телеведущий, был на трассе в тот майский день, когда преждевременно оборвалась жизнь Де Анджелиса; и сидел за рулём «Макларена» в Имоле, когда автогонки потрясла смерть Ратценбергера. «На тестах во Франции не было ни вертолётов, ни серьёзного медицинского оборудования, — говорит он. — Глупо, конечно, но тогда мы этого никак не ожидали. Хоть бы скорая помощь была, но об этом никто не думал». Де Анджелис происходил из богатой римской семьи, был компанейским, обаятельным и хорошо образованным человеком. Когда гонщики решились на мятеж перед Гран-при Южной Африки 1982 года, они заперлись в большом актовом зале «Саннисайд Парк отеля» в респектабельном пригороде Йоханнесбурга, чтобы обсудить, нужны ли им суперлицензии. Помню, как Де Анджелис, пианист с классическим образованием, играл для других гонщиков, пока они почти двадцать четыре часа искали выход из тупика.

Визитной карточкой Ратценбергера была только его харизма. Брандл улыбается, вспоминая те годы. «Он подскочил ко мне на Гран-при Бразилии и воскликнул: «Привет, я Роланд!» Он казался классным парнем. Нас всех потрясло происшедшее с ним, не в последнюю очередь из-за того, как это случилось. Это была не ошибка водителя — это было сломанное крыло. Все мы под Богом ходим. Крупные аварии были и до Роланда, но все ухитрялись остаться живыми в этом ужасе. Только, когда смотрите на машины, не спрашивайте меня, как. Бок «Тиррелла», в котором я попал в мощную аварию, остановился на полпути к моей руке. Я видел свои плечи и предплечья за краями машины, что необычно, учитывая, что из современных болидов торчит только верхняя часть шлема гонщика».

У моторхоума «Уильямса» в карауле стояла Бетиз Ассунсао. «Я не знала, попаду ли к Айртону, — вспоминает она. — Когда кто-то вышел, я попросила передать Айртону: если он захочет поговорить, я здесь. — К тому времени стало очевидно, что он не собирается снова садиться за руль, когда квалификация возобновится. А что возобновится, это было ясно. — Мне сообщили, что Айртон не хочет ни с кем говорить, и я его понимала. Но люди из его бразильского офиса кричали на меня, требуя комментариев от Айртона. По телефону кто-то твердил: «Он должен что-то сказать, парень умер, а он отказывается ехать квалификацию... он должен высказаться!» Я ответила в трубку: «Хочешь, поговори с ним сам, потому что я к нему не пойду. Что ты хочешь, чтобы я написала? Тут три миллиона человек хотят с ним поговорить. Человек безумно расстроен. Я не могу просто написать нелепый, фальшивый пресс-релиз. Пиши сам — ты знаешь столько же, сколько я. Мне добавить нечего». Мы сильно поругались. Сами понимаете, я была не в лучшем состоянии».

Когда объявили о возобновлении квалификации, «Уильямс», «Бенеттон» и «Заубер» отозвали свои машины, не опасаясь репрессий и не отказываясь от проведения Гран-при на следующий день. Флавио Бриаторе из «Бенеттона» заявил: «Наши действия основаны на уважении к жизни. Если на старте у нас окажется на одну машину меньше, меня это не волнует». Ратценбергер привёз Джей-Джея Лехто, второго гонщика команды «Бенеттон» после Шумахера, в Имолу на своём «порше».

Тем временем день сеньорины Ассунсао становился всё тяжелее. «Я получила пресс-релиз от парня из Бразилии, где он утверждал, что доставленный в больницу Ратценбергер ещё дышит, и пульс прощупывается, — вспоминает она. — Когда я пересказала это Айртону, он слетел с катушек. Помчался в гаражи, явно собираясь бежать на место аварии. Но когда стало ясно, что это невозможно, Айртон увидел припаркованную возле боксов машину. Он попросил водителя отвезти его на место крушения — и добился своего. Кто бы смог сказать «нет» Сенне?»

Он всегда стремился увидеть всё своими глазами и всё понять. В предыдущие недели он говорил о вопросах безопасности с Аленом Простом по телефону, с Бергером лично. Сенна хотел своими глазами увидеть трассу и место, где разбился Ратценбергер. Ему сделали выговор за то, что он самовольно воспользовался служебным автомобилем, но это не имело никакого значения. Сенна никогда раньше не видел разбившегося насмерть человека. У него не было опыта смерти, и он сильно тревожился. Что теперь делать?

После того, как Сенна увидел место крушения, у него была ещё одна важная встреча: с профессором Уоткинсом. Он опять-таки требовал информации. «Я объяснил Айртону, что произошло, — говорит Уоткинс. — Он положил голову мне на плечо, и я обнял его». Они сдружились за долгие годы, а началась дружба с момента, когда Сенна впервые попал на кушетку к Уоткинсу после того, как привёл свой «Тоулмен» к шестому месту на Гран-при Южной Африки 1984 года в своей второй гонке Ф1. «Айртон никак не мог понять, откуда у него судороги в шее, — вспоминает Уоткинс. — Как только я объяснил, что это мышечное напряжение от вождения чудовищной машины, он понял, что мгновенная смерть ему не грозит! Так я узнал, что он хочет знать и понимать всё о себе и о том, что такое человек».

И теперь, десятилетие спустя, в тот субботний день в Имоле Уоткинс сделал Сенне серьёзное предложение. «Я сказал ему: «Ты расстроен, тебе завтра нельзя садиться за руль». Он долго думал, прежде чем что-то сказать (он всегда так делал, когда слышал серьёзный вопрос), а затем ответил: «Я никак не могу остановиться».

Но Уоткинс настаивал. «Айртон, — продолжал он. — Ты самый быстрый человек в мире, ты трижды выигрывал чемпионат, тебе больше не к чему стремиться, ты можешь только повторяться. Тебе гораздо лучше уйти. И я уйду, и у нас с тобой будет больше времени для рыбалки».

Сенна, уже спокойный и собранный, ответил: «Сид, есть вещи, над которыми мы не властны. Я не могу уйти, я должен продолжать». Уоткинс, живущий сейчас большую часть времени во Флориде, но всё ещё активно участвующий в продолжающейся кампании Формулы-1 по повышению безопасности, смотрел, как Сенна молча уходит.

Следующей задачей Сенны было найти Джо Рамиреса, старого друга из «Макларена», чтобы попросить об одолжении. «Айртон просил меня организовать вертолёт, который доставил бы его к самолету в Форли после гонки, — сказал Рамирес. — Он хотел как можно скорее вернуться домой в Португалию. Айртон сказал, что у Уильямса нет никого, на кого он мог бы рассчитывать. Для меня это был знак доверия. Пусть мы теперь выступаем в гонках под разными флагами, но мы остаёмся друзьями. Я ответил: «Я сделаю это сейчас, и в любое другое время, когда ты попросишь». Я добавил, что не теряю надежды на то, что однажды он вернётся в «Макларен». Мы по-прежнему регулярно виделись. После первых двух гонок за «Уильямс» он приходил к нам в гараж, разговаривал с ребятами и с Роном Деннисом. Он знал в команде всех. Это важно. Фернандо Алонсо в «Макларене» никогда этого не понимал. Он сидел в своём углу, а Льюис Хэмилтон общался со всеми». Рамирес организовал вертолёт, как его просили.

Хилл, проводивший всего второй сезон в Формуле-1 и потративший первый год на изучение методов Проста, возможно, не имел богатого опыта Сенны-гонщика. Но как человек он пережил в жизни гораздо больше и выглядел лучше подготовленным, чтобы справиться со смертельной аварией Ратценбергера. «В тот момент я не понимал, что Айртон никогда не сталкивался со смертью, — говорит Хилл, вдумчивый, порядочный человек, который впоследствии станет чемпионом мира, как ранее его отец. — Друзья моего отца постоянно погибали, — объясняет он. — У меня есть фотографии, на которых я играю с Джимми Кларком в саду. Затем однажды я вижу сводку новостей, в которой сообщается, что он мёртв. Так что смерть где-то рядом всю мою жизнь. Такие люди, как Джеки Стюарт, приходили в автоспорт, зная, что есть большая вероятность отдать ему свою жизнь».

«Но мне приходилось соревноваться с гонщиками, абсолютно не понимающими, во что они ввязались, какими могут быть последствия того, что они вытворяют [на трассе]. Они видели в этом просто соревнование, а не схватку между человеком и смертью».

«Я не могу вспомнить, как узнал, что Роланд мёртв; узнал, и всё. Помню, погиб мой товарищ по команде, Бертран Фаби. Я никогда с ним не гонялся, но мы проводили тесты в Гудвуде в 1985 году, и он там попал в аварию. Франко-канадец, симпатичный парень. В тот момент мне пришлось поразмыслить о жизни. Я должен был спросить себя: зачем тебе это? И пришёл к выводу, что это именно то, чем я хочу заниматься в жизни. Этого же хотел и Бертран Фаби. Пока ты знаешь, какую цену может понадобиться заплатить, ты не обманываешь себя. Ты делаешь обдуманный выбор. Так что жизненная философия, если можно это так назвать, появилась у меня ещё до гибели Роланда Ратценбергера».

«Однако я не свыкся со смертью. Да, я видел, как умирали люди, которых я знал, отец тоже погиб в авиакатастрофе. Мой подход прост: я понимал, что Формула-1 означает риск. Но я видел и то, как некоторых соблазняет возможность покрасоваться, поиграть со смертью, являющейся, увы, неотъемлемым и печальным элементом нашего вида спорта. — Его жена Джорджи была с ним в те выходные. — Она была в гараже и видела то, чего не видел я, — говорит он, мысленно перелистывая  архив воспоминаний. Джорджи ни разу не пыталась уговорить его бросить Ф1. — Мы прошли через это. И полностью отдавали себе отчёт в возможных последствиях».

Больше того, Хилл замечал неуверенность в Сенне. «Весь тот уикенд — отдельная история. Айртон обдумывал свое место в бизнесе, в спорте. Он ещё не освоился в команде «Уильямс». И перед ним возник этот новенький, внезапно появившийся почти из ниоткуда Михаэль Шумахер. Дело в том, что после ухода Алена Проста у Айртона больше не было мишени. Он сам стал мишенью, а этот новый парень, Шумахер, никого не уважал, для него не было авторитетов».

Сенна ни слова не сказал Хиллу в тот день в Имоле, не обмолвился, что побывал на месте крушения. «Но я не был Айртоном Сенной, — говорит Хилл. — У него было собственное положение в мире. Думаю, он просто чувствовал, что имеет право участвовать во всём. Звучит так себе, но на самом деле мне кажется, Айртон остро переживал за людей и их права. По-своему он был борцом за права человека. Он перерос Формулу-1. Точно так же, как Мухаммед Али перерос бокс».

Но разум Сенны в Имоле был в смятении. Не только потому, что он увидел, как человек, с которым он гонялся, погиб в гоночной машине. Его собственная жизнь была на распутье. Его новая подруга Адриана Галистеу, двадцатиоднолетняя бразильская модель, не получила полного одобрения всей его семьи. Несмотря на это, Сенна пригласил её присоединиться к нему в его доме в Алгарве, и она только что, в те самые выходные, прибыла в Португалию, чтобы жить с ним вместе.

Согласно историям, позже опубликованным в Бразилии, Леонардо Сенну послали в Имолу сообщить брату, что у семьи есть аудиокассета, доказывающая, что Адриана ему не подходит. Так что, покидая трассу, Сенна думал сразу обо всём: о смерти Ратценбергера, о двадцатиочковом отрыве Шумахера на машине «Бенеттон», которая, по его мнению, не соответствовала новым правилам, и о сомнениях семьи в отношении Адрианы. Сенна всегда ставил мнение семьи превыше всего. Родные всегда желали ему добра, и для него их искренние и честные советы значили много. И услышать от кого-то из близких нелестный отзыв о женщине, с которой он хотел быть вместе, ему было нелегко.

Двадцатипятилетний Шумахер возник в гонках Гран-при в результате замены в «Джордане» на Гран-при Бельгии 1991 года и произвёл такое впечатление, что властелин колец Формулы-1 Берни Экклстоун организовал сделку, которая привела его в гораздо более конкурентоспособную команду «Бенеттон». Взамен Эдди Джордан получил примерно 3 миллиона в качестве компенсации за отказ от контракта с немцем. Все улыбаются. В следующие два сезона Шумахер никогда не уклонялся от конфронтации; порой случались и стычки с Сенной. Таким образом, бразилец знал, что он представляет собой реальную опасность, особенно с двумя гонками форы.

В тот субботний вечер в Имоле Сенна ужинал с Йозефом Леберером и несколькими близкими друзьями, отмечая день рождения своего самого доверенного лица. Вечеринка была мрачной. «Вечер получился очень грустный, Айртон явно думал о многом после тяжёлого дня», — вспоминает Леберер. Разошлись довольно рано, и Леберер спросил Сенну, не нужно ли ему чего-нибудь. Тот ответил: «Нет, не сегодня, Йозеф. Ложись». Однако позже тем же вечером Сенна встретился с Фрэнком Уильямсом. Казалось, после этого он успокоился. Пять месяцев спустя Адриана рассказывала мне: «Я прилетела из Бразилии к нему домой в Алгарве, чтобы быть там, когда он вернётся домой в воскресенье вечером. Айртон позвонил в субботу, он был потрясён. Он буквально рыдал. Он сказал мне, что только что погиб Роланд Ратценбергер, и что он не хочет гоняться. Он никогда так не говорил, и я не знала, как реагировать».

Мы встретились в Рио-де-Жанейро, где огромные пляжи, окаймляющие Атлантический океан, врезаются почти в сердце города, создавая карнавал цвета и звука. Но голос её был невесёлым. Она рассказала, что через какое-то время после первого тревожного звонка Сенна позвонил снова. «К тому времени у Айртона состоялся долгий разговор с Фрэнком Уильямсом, и ему явно чуть полегчало. «Я собираюсь стартовать в гонке, — сказал он. — Но жду не дождусь, когда же это всё закончится. — Его последними словами в тот вечер были: — Приезжай и забери меня из аэропорта Фару завтра в 20:30. Не могу дождаться, когда же увижу тебя». Мы собирались состариться вместе, я была в этом уверена. — У нас за спиной в ресторане, где мы обедали, из телевизора доносился голос Фила Коллинза. — Айртон всегда его слушал», — улыбнулась она, закуривая очередную сигарету.

Адриана открыла Сенне глаза на другие стороны жизни, выходящие за рамки достижения оптимальных характеристик его гоночного автомобиля. У неё были длинные светлые волосы, тёмные глаза искрились жизнью. Такая простая девчонка. С ней он чувствовал себя расслабленным и беззаботным. Для неё он был Беко, она звала его детским прозвищем, и по его инициативе брала уроки английского.

Но была существенная проблема — очень скромное происхождение Адрианы, сильно беспокоившее многих членов семьи Сенны: они боялись, что в его глазах она видела только долларовые купюры.

Семья Сенны представляла противоположный конец социального спектра. В семейном бизнесе почти 1000 работников занимались изготовлением запчастей для автомобилей и продажей безалкогольных напитков. Родители Айртона обрабатывали около 90 000 акров земли, на которых выращивали 10 000 голов крупного рогатого скота, и содержали штат домашней прислуги. Его старшая на два года сестра Вивиана, психолог, иногда приезжала на гонки Гран-при; они были очень близки. Какое-то время он делил квартиру в Сан-Паулу с младшим братом Леонардо. К этим людям Сенна всегда спешил домой в Бразилию, чтобы быть с ними при каждой возможности, им не нужно было от него ничего, кроме его присутствия и его любви. В своей семье Сенна чувствовал себя в мире и покое.

Адриана Галистеу была не той женщиной, о которой Сенны мечтали для своего сына, привилегированного мужчины, невероятно богатого, иконы нации. Говорили, что только его мать Нейде находила время для Адрианы. Его отцу Милтону не нравился тот факт, что сын двигался в направлении, выводившем его из-под родительского влияния. До этого момента характер Сенны во многом формировался его отцом, человеком, чьё богатство позволяло ему ожидать, что его голос будет услышан и не встретит возражений. Например, Сенна позировал для фотографий с Адрианой в бикини. Его отец определённо не хотел, чтобы эти фотографии были опубликованы, так как считал, что они нанесут ущерб имиджу сына. Сенна выслушал аргументы отца, а затем всё равно разрешил их публикацию в Бразилии. Он всё больше брал на себя полную ответственность за то, чего хотел от жизни, в том числе за Адриану.

Тем не менее Сенна никогда не строил иллюзий о том, что побудило Адриану Галистеу влюбиться в него. Он защищал свою личную жизнь, поэтому никогда открыто не говорил о своей эмоциональной привязанности к ней; но его приглашение ей жить с ним в его доме в португальском Алгарве показывало, что он доволен отношениями с ней и строит планы на будущее.

«Романтизм Айртона заключался в том, что он получал удовольствие от простых вещей, — говорит Адриана. — Я часто сидела у него на коленях на пирсе у его пляжного домика и восхищалась красотой вокруг. Он говорил: «В такие времена всё ценно». Он купил мне «Фиат», потом назвал мою машину «банкой для сардин», я ему говорю, ты же сам мне эту «банку для сардин» и подарил… и мы оба смеялись».

Адриана провожала его из Сан-Паулу на гонку в Аиде 11 апреля словами: «О, я уже скучаю по тебе!» Через неделю ей исполнился двадцать один год, но звонок Сенны из Японии раздался только в шесть утра следующего дня. По её словам, он извинился. «Айртон сказал: «Мне очень жаль, но я подарю тебе все ласки и все подарки, когда ты приедешь в Португалию».

Рамирес был уверен, что она идеально подходит Сенне. «Адриана была любовью всей его жизни, сто процентов, — говорит он. — Но он осознавал, что семья её не приняла. Назревала битва». Леберер, который казался более близким другом, чем большинство других, был не столь уверен. «Не мне об этом говорить, — вспоминает Леберер, — но я чувствовал определённые сомнения по поводу Адрианы». Но не вызывает сомнений, что Сенна не мог дождаться воссоединения с Адрианой в Португалии.

Зимой Прост отвечал на звонки Сенны, когда бразилец умолял его вернуться и снова участвовать в гонках. Звонки, в которых он всё сильнее беспокоился вопросами безопасности, вопросами, которые раньше его не волновали. «Айртон стал другим», — говорит Прост. И он был там, в Имоле, работал на французское телевидение и на «Рено» и ждал новой встречи со своим вечным соперником.

В Австрии на следующий день сводки новостей открывала, естественно, смерть Роланда Ратценбергера, второго всемирно известного австрийского спортсмена, умершего за последние три месяца. В январе чемпионка мира по горным лыжам Ульрике Майер, тоже из Зальцбурга, погибла в результате несчастного случая в Гармиш-Партенкирхене. «В Австрии все были шокированы», — говорит Герхард Кунчик, человек, который до сих пор оплакивает друга и человека и все эти годы посещает прекрасно сохранившуюся могилу Ратценбергера по крайней мере дважды в год. Рудольф Ратценбергер приехал в Имолу в машине друга, чтобы отвезти «порше» своего сына обратно в Зальцбург. Более мучительную поездку невозможно себе представить.

Но в те выходные произошла ещё одна трагедия. В субботу вечером Мартин Брандл наткнулся на Сенну. «Я встретил его в лифте отеля, где мы оба остановились, — вспоминал он. — Было довольно поздно. Он был очень эмоционален».

С новым рассветом Формула-1 станет ещё ближе к полуночи.



2
МАЛЕНЬКИЙ НАПОЛЕОН



Эта история началась три десятилетия назад. В разгар чемпионата мира 1979 года титульный спонсор «Макларена», компания «Мальборо», начала терять терпение из-за отсутствия успехов. Эмерсон Фиттипальди в 1974 году и Джеймс Хант в 1976 году становились чемпионами мира, выступая за «Мальборо-Макларен»; а при поддержке второго гонщика Денни Хьюма в 1974 году команда выиграла также Кубок конструкторов. Но дни славы оставались всё дальше позади, и тех, кто распоряжался щедротами «Мальборо», стагнация уже не забавляла.

Джон Хоган управлял бюджетом «Мальборо» из офиса «Филип Моррис», американского табачного гиганта, с пятого этажа здания корпорации на окраине Лозанны, Швейцария. «В те дни спонсоры имели огромное влияние, — объясняет Хоган. — По сути, мы договаривались с командой, какие пилоты у нас будут. Мы вели переговоры и платили зарплату гонщикам. — «Мальборо» начала финансировать «Макларен» в 1974 году, сделку заключал Хоган, на тот момент координатор промоакций. Поначалу соглашение привело к ошеломительному успеху. — После победы в чемпионате мира Эмерсон ушел из команды в конце 1975 года, и Джеймс привнес в команду свежесть, жизненную силу и энтузиазм, которые, как ни странно, Эмерсон из неё выкачал, — вспоминает Хоган. — Эмерсон был надсмотрщиком. Из-за него команде было очень трудно набрать ход. Как ни странно, все были совершенно измотаны. И тут появляется Джеймс со своим мальчишеским энтузиазмом: его особо не заботило, ни как устроена машина, ни что-то подобное. — Хоган вспоминает один инцидент: — В Уоткинс-Глене в 1977 году Джеймс бросил машину на последнем круге квалификации, вернулся на пит-лейн с сигаретой в зубах и заявил: «Машина там, наверху, в барьере». Там она и была — по самое некуда».

Хант, выпускник Веллингтонского колледжа в Беркшире, начинал выступления в Формуле-1 в команде лорда Хескета, чья семья жила в Тоустере, недалеко от Сильверстоуна. Хант и Хескет были созданы друг для друга: не обременённые условностями, бесцеремонные, любители красивой жизни, но при этом привносящие в паддок соревновательный инстинкт. Хант — единственный чемпион мира Формулы-1, носивший футболку с надписью «Секс — завтрак чемпионов». Его ближайший друг и непримиримый соперник Ники Лауда, который сам выигрывал чемпионат мира за рулём «Макларена», очень тяжело воспринял известие о внезапной смерти Ханта от сердечного приступа летом 1993 года.

Однако Лауда смог принять уход Ханта в возрасте всего сорока пяти лет. «Джеймс видел в жизни больше, чем большинство мужчин, доживших до девяноста», — сказал он перед похоронами друга. В годы становления Лауда и Хант вместе снимали квартиру в Лондоне. На пике карьер они сражались за мировую корону. Лауда почти попрощался с жизнью летом 1976 года, когда его чудом вытащили из пылающего «Феррари» на Нюрбургринге, знаменитом немецком автодроме в тени нагорья Айфель. И всё же через несколько недель он вернулся в гонки, чтобы преследовать Ханта, прежде чем, наконец, признал поражение на залитой дождем трассе в Фудзи, и англичанина провозгласили чемпионом.

«У нас с Джеймсом была куча классных моментов, — вспоминает Лауда. Они были единомышленниками. Лауда, который внезапно бросил гонки во время предпоследнего Гран-при 1979 года в Канаде, а два года спустя вернулся в «Макларен», рассказывает об их дружбе: — Однажды мы пошли на вечеринку в Вене. На следующий день нам нужно было лететь на тесты на автодром Поль Рикар на юге Франции: я тогда гонялся за «Феррари», а Джеймс за «Макларен». Я подвозил Джеймса на своём самолете и сказал ему, что вылетаю ровно в 8 утра. Когда я ушёл, он остался на вечеринке – и было совсем не рано! Наутро Джеймс пришёл к самолёту всего за несколько минут до вылета, и мы в полёте почти не разговаривали, оба отдыхали. На трассе мне повезло: моя машина была дерьмовой, и я не мог её водить, так что отоспался в моторхоуме команды».

«Внезапно я проснулся, потому что снаружи началась бурная активность… Джеймс был единственным гонщиком на трассе, и его машина не доехала до боксов. Все опасались худшего. Я прыгнул в одну из машин, помчавшихся на трассу. В конце концов мы наткнулись на его «Макларен», припаркованный за пределами трассы. Внутри спал Джеймс. — В его голосе звучит привязанность к старому другу и сопернику. — В этом он весь», — говорит Лауда.

К 1979 году Хант уже не был гонщиком «Макларена». Руководитель команды, американский юрист Тедди Майер, не продлил его контракт. Гоночная карьеры яркого англичанина печально закончилась ещё до конца того же года, когда он ушёл из неконкурентоспособной команды «Вольф». Тем не менее, и его прежняя команда «Макларен», за которую теперь гонялись Джон Уотсон и Патрик Тамбе, оставалась в тупике. Хоган понимал, что необходимо принимать меры. Он сформулировал план, на реализацию которого уйдет несколько месяцев, но его далеко идущее намерение заключалась в радикальной реформе «Макларена», чтобы в конечном итоге сделать команду мощной силой в спорте.

Дело в том, что «Мальборо» одновременно поддерживал спорткары БМВ M1. Эту машину готовил и эксплуатировал Рон Деннис, владелец компании Project Four. Восемью годами ранее Деннис основал компанию Rondel Racing вместе со своим другом Нилом Трандлом, с которым некоторое время работал в команде Формулы-1 «Брэбхэм». Деннис дослужился до должности главного механика «Брэбхэма», после чего начал работать самостоятельно и завоёвывать репутацию на своих машинах Rondel в Формуле-2. Примечательно, что Лауда управлял этим автомобилем в серии Procar, которая проводилась в качестве гонки поддержки на ключевых европейских Гран-при 1979 года. В том же 1979 году Хоган начал склонять Майера к слиянию с организацией Денниса Project Four. Хоган знал, что Деннис стремится войти со своей компанией в Формулу-1, а тогдашнее руководство «Макларена», по его оценкам, устарело.

Но на таком политическом минном поле для переговоров Хогану приходилось продвигаться медленно. «Я работал с Роном, когда он был в Rondel, и знал, на что он способен, но риски всё равно были неизбежны, — признался он. — Как компания, мы были нацелены на Формулу-1, но когда смотришь на пит-лейн, всегда думаешь: «Куда ещё можно пойти?» «Лотус» казался сомнительным предприятием, учитывая их финансовую структуру, «Уильямс» тоже. У «Брэбхэма» был «Пармалат». Так или иначе, мы пришли к пониманию того, что остаёмся, но с существенными изменениями».

В полном объёме изменения удастся осуществить только через год. Однако одну идею Хоган сумел пробить в «Макларене» сразу. В начале лета 1979 года на глазах Хогана француз по имени Ален Прост выиграл престижную гонку Формулы-3 в Монако, проходившую на беспощадных улицах княжества в качестве разогрева перед самым известным в мире Гран-при. За гонкой наблюдали менеджеры всех команд Формулы-1, но Хоган среагировал моментально и поручил Майеру организовать Просту тест-драйв на «Макларене» в конце сезона. Прост, которому уже исполнилось двадцать четыре, четыре года занимался картингом и выиграл сначала чемпионат Формулы-Рено во Франции, а затем и европейский чемпионат Формулы-Рено. В 1978 году он стал чемпионом Франции в Формуле-3, а в Монако в 1979 году находился на пути к безоговорочной победе в чемпионате Европы Формулы-3. «Победа в той гонке в Монако стала одной из важнейших в моей карьере пилота, — говорит Прост. — Я должен был выиграть, чтобы получить хоть какой-то шанс попасть в Формулу-1, и много позже я понял, что контакты, возникшие у меня в Формуле-1 ближе к концу сезона, появились исключительно благодаря достигнутому в Монако результату».

Прост заявил о себе в том сезоне как о человеке с редким даром, который приведёт его к богатству и успеху, о которых он и не мечтал в детстве. Подростком он предпочитал играть в футбол, а не фантазировать об автогонках. Зато его старший брат Даниэль, жизнь которого трагически оборвалась из-за рака, украшал стены своей спальни в скромном семейном доме в Сен-Шамоне, департамент Луара, плакатами с изображениями Джима Кларка и Джеки Стюарта. В подвале у их отца Андре была мастерская, где он изготовлял, среди прочего, кухонную мебель. Важно отметить, что именно отец познакомил Проста с картингом во время отпуска на юге Франции, когда Алену было пятнадцать. Он стал фанатом гонок, едва сев за руль.

Через девять лет после знакомства с картингом на картодроме под названием «Сиеста», что на прибрежной дороге между Антибом и Каннами, Прост получил приглашение управлять «Маклареном» на специально организованных тестах на автодроме Поль Рикар в Ле-Кастелле, недалеко от Марселя. Судя по всему, на сезон-1980 у «Макларена» оставалась вакансия. В ноябре 1979 года Майер организовал просмотр в команду для Проста и американца Кевина Когана. Легенда гласит, что, понаблюдав за Простом на протяжении десяти кругов, Майер побежал к своей машине за проектом контракта, чтобы подписать его прямо там. Как бы то ни было, вскоре Прост подписал однолетний контракт с «Маклареном» с возможностью продления ещё на год. Благодаря французам Жаку Лаффиту, Рене Арну и Дидье Пирони, уже завсегдатаям стартового поля, Формула-1 приобрела сильный галльский оттенок. И всё же команда, к которой присоединился Прост, совсем не напоминала ту, в которой позже вырос Льюис Хэмилтон. Тони Джардайн в то время был неотъемлемой частью «Макларена». «Наша фабрика находилась в промзоне близ Слау, недалеко от аэропорта Хитроу, — рассказывает Джардайн. — Шутили, что на крыше нашего здания можно видеть следы шин самолётов. Именно здесь начинал Брюс Макларен. Когда над моим офисом пролетал «Конкорд», стены офиса трясло».

Мы встретились с Джардайном во время Гран-при Монако в мае 2008 года в моторхоуме «Бриджстоун», разместившемся на берегу гавани. Хорошо известный в паддоке Джардайн переиграл в Формуле-1 множество ролей. Чертёжник в конструкторском бюро Брэбхэма; руководитель команды; аналитик шоу Формулы-1 на ITV; бизнесмен, владелец собственной компании по маркетингу и связям с общественностью, известной в настоящее время как Jardine International. «До того, как присоединиться к «Макларену», я получил работу в конструкторском бюро «Брэбхэма» у главного дизайнера Гордона Мюррея просто потому, что работал учителем рисования в Кувейте, — говорит он. — Когда проект был готов, я рисовал все компоненты в разобранном виде. Помню, в мой первый рабочий день в офис вошёл Берни Экклстоун [тогдашний владелец команды «Брэбхэм»] и, взглянув на меня, воскликнул: «Только этого нам и не хватало — ещё один хренов дизайнер». — Склонность Джардайна к мимикрии (в его репертуаре есть принц Чарльз и сэр Джеки Стюарт) в сочетании с сообразительностью приводила его к мысли, что он мог бы стать профессиональным комиком. — Во времена Брэбхэма я появлялся в клубе Comedy Store с Алексеем Сэйлом, — поясняет он. — Платили только нам с Алексеем. Мы получали по десятке за вечер, остальных просто освистывали, как, впрочем, и нас частенько. Где теперь Алексей Сэйл?»

Когда Прост подписал контракт с «Маклареном», общая численность персонала едва насчитывала тридцать человек, что было нормой для большинства команд, за исключением, пожалуй, «Феррари». Сегодня же [2008 — прим. перев.] почти 1000 человек работают в построенном из стали и стекла Технологическом центре «Макларен» стоимостью 250 миллионов фунтов стерлингов, спроектированном сэром Норманом Фостером и стоящем в блестящей изоляции на окраине Уокинга, графство Суррей, где разрабатывают и строят автомобили для Формулы-1 двадцать первого века. Джардайн, приветливый человек, но с тонким деловым чутьем, вспоминает: «Хотя я руководил командой, меня называли помощником руководителя. Раньше я занимался большинством вещей: спонсорством, организацией перелётов команды, грузоперевозками, а если двигатель требовал замены в 3 часа ночи, тоже приходилось помогать. Я обычно забирал Алена из Хитроу на «ситроене» 2CV моей жены Жанетты, и думаю, что ему это нравилось».

Майер предлагал Просту во время приездов в Англию жить у него, но тот предпочитал останавливаться у Джардайна. Ему нравилась непринуждённая обстановка в доме Джардайна. «Ален старался по возможности отлынивать от нудных командных дел, и в том числе поэтому охотнее жил у меня, чем у Тедди, — говорит Джардайн. Его глаз художника сразу подметил у Проста пару важных деталей. — У нас никогда не было такого миниатюрного гонщика, как Ален, — вспоминает он. — И у нас никогда не было никого с таким гигантским хоботом!» Джардайну нравилось встречать Алена возгласом «Подавайте кислород!» В первый раз это сильно озадачило Проста. «Ты о чём?» — спросил он. Джардайн ответил: «С таким носом, как у тебя, приятель, нас всем приходится сражаться за воздух».

Прост пришёл в слабеющую команду. В 1979 году «Макларен» финишировал в Кубке конструкторов седьмым со скудными пятнадцатью очками — почти на сто меньше, чем у чемпиона «Феррари», чей южноафриканский гонщик Джоди Шектер стал чемпионом мира, а его товарищ по команде Жиль Вильнёв занял второе место. Тогда никто бы не поверил, что «Феррари» придётся ждать двадцать один год, прежде чем Михаэль Шумахер в следующий раз выиграет на их машине титул чемпиона мира.

«После провального сезона-1979 в восьмидесятом мы вернулись к основам, — рассказывает Джардайн. — Самым впечатляющим в Просте с момента его прихода в Формулу-1 было то, что он никогда не казался особо быстрым. Он ехал словно по рельсам, без всякой суеты. Это было нереально. Тогда мы не располагали таким потрясающим научным аппаратом, какой сегодня принимаем как должное. Конструкторы работали на больших досках, как чертёжники. У одних всё получалось правильно, другие ошибались. В 1978 году Колин Чепмэн, которого считали гением, сделал в «Лотусе» всё абсолютно правильно и выиграл Кубок конструкторов со своими гонщиками Марио Андретти и Ронни Петерсоном, занявшими два первых места в чемпионате мира среди пилотов. Копирования, конечно, было чертовски много: то и дело ловили людей, пытавшихся сделать замеры, под машинами других команд».

«Моего коллегу из «Лотуса» в сезоне 1980 года нашли лежащим под машиной «Уильямса». Виднелись одни ноги — так когда его вытащили, в руках у него была рулетка! Фотографов просили заснять машины соперников, посмотреть на аэродинамику и на всё, что можно увидеть, чтобы иметь представление, что происходит». Возможно, тот способ шпионажа был в высшей степени наивен, с оттенком комедии или даже фарса. Но так ли сильно он отличался от шпионского скандала, который стоил «Макларену» штрафа в 100 миллионов долларов от руководящего органа автогонок, FIA, осенью 2007 года? «Макларен» наказали за обладание чертежами и данными, которые признали интеллектуальной собственностью «Феррари». Буря разразилась только потому, что разочарованный сотрудник «Феррари» по имени Найджел Степни нарушил общее молчание.

Но суровая реальность заключалась в том, что в 1980 году болиды «Макларен» никого не интересовали. Несмотря на это, Прост достойно отметил свой дебют в Формуле-1 на Гран-при Аргентины, финишировав шестым и набрав своё первое очко в чемпионате мира. Только семеро из двадцати четырёх стартовавших попали в итоговую классификацию. «Конечно, я был рад очку, но не гордился им», — комментировал Прост позже. Прост явно скромничал, поскольку ни один гонщик не набирал очков в своём первом Гран-при со времён американца Джорджа Фоллмера за рулём «Шэдоу-Форда» семью годами ранее в Южной Африке. И пройдёт ещё девять лет, прежде чем следующий гонщик забьёт в своем дебютном матче: в 1989 году это сделали Джонни Херберт за «Бенеттон» в Бразилии и Жан Алези за «Тиррелл» во Франции.

В следующей гонке в Бразилии, на печально известной ухабистой трассе Интерлагос, Прост пришёл пятым. Второй уикенд подряд его опытного товарища по команде Джона Уотсона не было видно днём с огнём. Джардайн, опытный карикатурист, начал работать над большой доской в гараже команды. Он нарисовал Проста, смотрящего на Уотти с теннисной ракеткой в руке и говорящего: «Теперь научу тебя играть в теннис, это тоже легко». На другом рисунке Джардайн изобразил Проста в образе Наполеона, засунувшим руку в тунику, одной ногой в машине. «В те времена мы называли его Маленьким Наполеоном, — говорит Джардайн. — Ален сказал мне, что хранит этот плакат до сих пор, он висит у него в туалете в одном из домов». Уотсон воспринимал шаржи как несправедливое издевательство, а Прост, по словам Джардайна, считал их «жестокими, но смешными».

«Сегодня в «Макларене» Рон Деннис в пару секунд сорвал бы со стены подобную карикатуру», — говорит Уотсон годы спустя. Руководитель команды Тедди Майер считал, что у Уотсона нет оснований для жалоб. «Сосредоточились ли мы на Просте, несмотря на то, что он был новичком? — переспрашивает он. — Да, так и было, и карикатуры это подтверждали». Майер поделился воспоминаниями с Кристофером Хилтоном, моим старым коллегой и другом из Daily Express, написавшим биографию Проста семнадцать лет назад. Среди прочего Майер, в частности, сказал: «Тут каждый за себя, да, безумие, но так оно и есть. К тому же мы уже давно ощущали давление «Мальборо»...».

Даже несмотря на свой неуверенный английский, Прост смог привлечь на свою сторону критически важных сотрудников команды «Макларен». Уотсон объясняет: «Ален не имел никакого опыта работы с автомобилями Формулы-1 или машинами с граунд-эффектом, он просто был чертовски хорош. Так или иначе, все быстро сосредоточились на Просте и оставили меня позади. Все смотрели только на Алена как на лекарство от проблем с машиной, а не на сами проблемы, связанные с машиной. По сути, команда не осознала важность некоторых аспектов граунд-эффекта при разработке днища, значимость аэродинамической стороны гоночных автомобилей. Оглядываясь назад, можно сказать, что аэродинамика стала важнее механики. Это определённо знали «Уильямс», «Брэбхэм» и «Лижье», и традиционный способ заставлять автомобиль слушаться, сводящийся к пружинам, полуосям, передним и задним крыльям, потихоньку сдавал позиции. Теперь днище тянуло машину вниз, и команда не до конца понимала, как это работает, как этим можно управлять и что нужно делать. Даже гонщик почти ничего не мог сделать, поскольку всю информацию брали из аэродинамической трубы. Всё делалось прямо в аэродинамической трубе. Всё, что мог пилот, это сказать: «В этом конкретном повороте машина ведёт себя так, в другом конкретном повороте машина ведёт себя этак», а в этом Ален очень хорош, пожалуй, в этом он просто гениален. По характеру Ален очень, очень своеобразен и амбициозен. Да, именно так. Иначе зачем тебе автоспорт? Это сила, а не слабость».

Прост, несомненно, легко влился в команду. Он говорил: «Мне важно было познакомиться с каждым, от босса до секретаря, от инженеров до механиков. Для меня это было естественно». С самого прихода в Формулу-1 он придерживался философии, заключающейся в привлечении команды на свою сторону. Без полного сотрудничества со стороны команды даже самый быстрый гонщик может оказаться в невыгодном положении. Но вот сама машина «Макларен» — другое дело: на следующей гонке в ЮАР он попал в две аварии. В первой, во время свободных заездов, что-то пошло не так в передней части новенького McLaren M29C, и Прост врезался в стену. На следующий день у запасной машины сломалась задняя подвеска, и он разбился ещё сильнее. Уикенд Проста внезапно закончился: он сломал кость левого запястья и не смог стартовать в Гран-при. Это было зловещее предзнаменование на оставшуюся часть сезона. Прост пропустил следующую гонку, Гран-при США Запад по улицам Лонг-Бич, Калифорния, а его возвращение на Гран-при Бельгии стало новым фиаско из-за неисправности трансмиссии. В Монако команда «Макларен» достигла дна. Уотсон, пытавшийся квалифицироваться на свой сотый Гран-при, стал одним из трёх гонщиков, которым не удалось попасть на стартовую решётку, ограниченную двадцатью местами. Прост стартовал с десятой позиции, а для Уотсона вечеринка закончилась, не начавшись. Его гордость жестоко пострадала перед самой крутой аудиторией автоспорта. Ведь это та самая гонка, привлекающая внимание всего мира, та самая гонка, куда знаменитости съезжаются поиграть и опьянеть от высокооктанового топлива и роскошных вечеринок с коктейлями. Джардайн вспомнил, как неприятно ему было сопровождать Уотсона из боксов. «Я не пойду с тобой обратно, неудачник!» — заявил Джардайн, чей юмор не уступал по остроте его произведениям искусства. «Утром перед гонкой Уотти приехал в боксы на мотоцикле, врезался в бордюр и упал. Я говорю: «Уотти, ты даже с чёртовым мопедом справиться не можешь!»

Через несколько дней после того, как Уотсон не смог попасть на стартовую решётку Монако, я отправился в его живописный коттедж недалеко от моря в Богноре, графство Суссекс, чтобы записать его историю для Daily Express. «Мне было стыдно за себя, — признался он. — Я словно сделал что-то грязное, как Подглядывающий Том, и меня поймали». Тридцатичетырёхлетний Уотсон с вида совершенно не соответствовал общепринятому представлению о гонщике Гран-при. Его легко можно было принять за бухгалтера. Педант, он содержал дом в безупречной чистоте. Стирал он обычно сам, и никто не мог вспомнить, когда последний раз видел его в ночном клубе. Сонный ритм жизни Богнора его вполне устраивал. Только наличие в гараже «порше» с небольшим пробегом — и, естественно, в первозданном состоянии — давало понять, что на жизнь он зарабатывает за рулём быстрых машин.

На счету Уотсона, чья карьера в Формуле-1 началась в 1973 году, уже была победа в Гран-при Австрии четырьмя годами ранее, когда он управлял единственной машиной команды «Пенске». Со временем он выиграет ещё четыре гонки за «Макларен», но в тот день на южном побережье он испытывал глубокое разочарование. «Пострадала моя гордость, — говорил он. — Всё было так плохо, что я даже боялся идти по пит-лейну». Всего две десятых секунды составили разницу между гонкой по улицам Монако и позорным отступлением. После ухода из гонок Джеймса Ханта Уотсон остался главным послом Великобритании на мировых автодромах. Для красноречивого ольстерца это был тяжёлый труд в одиночестве.

Работа для Уотсона была и источником средств к существованию, и страстью. «Мне до сих пор нравятся автогонки, соревновательный элемент и образ жизни, — объяснял он. — Это жестокий вид спорта, не только из-за опасности, но и из-за мощности задействованных механизмов. Я получаю удовлетворение от того, что укрощаю эту силу и делаю так, чтобы она выглядела не страшной. Для меня вождение — искусство. Художник создаёт красоту кистью, а моя кисть — моя машина. Мне нравится, когда удаётся водить изящно, чтобы было приятно смотреть. Я верю, что родился с дарованной Богом способностью водить машину. Это как родиться с серебряной ложкой. Другим гонщикам приходится приспосабливаться, работать гораздо больше, чем мне. Материальный достаток меня не мотивирует. Я хочу стать чемпионом мира не ради тех благ, которые это мне принесёт, я просто хочу, чтобы чемпионство удовлетворило мои внутренние потребности».

Но если Уотсон был безутешен, то и Просту в итоге пришлось покинуть Монако почти в таком же унынии. Француз доехал лишь до первого поворота Сент-Девот, поскольку стал жертвой массовой аварии, начавшейся с того, что «Тиррелл» ирландца Дерека Дэйли сделал сальто в два с половиной оборота. Дэйли пролетел над головой своего товарища по команде Жана-Пьера Жарье, гонка которого тут же закончилась, и Бруно Джакомелли с Простом также выбыли из игры. К счастью, все четверо остались невредимыми. Позже, когда его спросили об аварии, Дэйли ответил: «Я чётко помню свой план полёта!» Иногда смеяться легче, чем плакать.

Затем Прост набрал очки на Гран-при Великобритании, а также в голландском Зандворте, доведя свой общий счёт очков на чемпионате мира до пяти. К тому времени в «Макларене» усилилось влияние дизайнера Project Four Джона Барнарда, который со временем вместе с Деннисом сыграет огромную роль в изменении судьбы команды. Но Просту не суждено было набрать больше очков в своем дебютном сезоне, зато Уотсон финишировал мощно, как только восстановил уверенность в своей машине после того, как в конце лета в Голландии устранили конструктивные недостатки. В преддверии этого Гран-при старый добрый Уотти, как его ласково называли, решил проехаться по британским СМИ в интервью Motoring News. Уотсон утверждал, что авторы материалов для четвёртой власти его частенько игнорируют, а когда не игнорируют, неправильно понимают. Он обвинил журналистов в том, что они «слишком много времени наслаждаются бесплатной едой и выпивкой спонсоров, а не делают то, за что им платят». Возможно, это был не лучший способ завоевать симпатию в бульварных листках, но вообще Уотсон всегда охотно общался с прессой. Он добился всеобщего внимания журналистов, когда сильно разбился из-за отказа тормозов в Тарзанбохте, шпильке сразу после боксов в Зандворте, во время тренировки перед Гран-при Голландии. К счастью, он отделался лишь мышечными болями, и на следующий день, правильно настроив днище болида, квалифицировался на пятый ряд стартовой решётки, что стало его лучшим результатом более чем за год.

Морис Хэмилтон, в наши дни весьма уважаемый аналитик гоночной команды Формулы-1 BBC Radio Five Live, написал в ежегодном журнале Autocourse, который в то время редактировал: «В течение семнадцати кругов Уотсон на равных соперничал с Арну, Ройтеманом и Андретти, управляя болидом с мастерством и опытом, каким-то странным образом исчезавшими во время нескольких предыдущих гонок. Тот факт, что у него практически не было торможений, достойных упоминания, не помешал ему продолжить работу, за которую ему платят, и представители перекормленной прессы поспешили поздравить Джона с отличным выступлением, которое, к сожалению, прервалось из-за неисправности двигателя». По шкале от одного до десяти среди известных нам ссор между спортсменом и средствами массовой информации эта по шкале отягчающих обстоятельств находилась ниже единицы. Присущее Уотсону добродушие никогда не допустило бы иного.

У Проста и Уотсона никогда не было проблем друг с другом. И Прост чрезвычайно благодарен за душевную щедрость, которую всегда проявлял к нему североирландец. «Джон был для меня старшим братом», — говорит он. Даже когда Прост демонстрировал быструю скорость и столь же быстрый ум, Уотсон никогда не дулся и не отказывался сотрудничать. В Формуле-1 такое бывает редко.

Но знакомство Уотсона с Простом длилось недолго. Француз разочаровался в своей машине, и когда в последних двух гонках его сезон пошёл под откос, оказался восприимчив к авансам со стороны руководства «Рено». Представители государственной автомобильной компании хотели вернуть его талант на французскую сторону Ла-Манша. Вероятно, это был самый слабо охраняемый секрет в паддоке.

Угасающие надежды «Макларена» сохранить Проста – хотя Ален сразу понял, что приход Рона Денниса приведёт к лучшим временам – испарились на закате сезона. В двух последних гонках в Северной Америке Прост попал в аварии, которые потрясли его до глубины души. На Гран-при Канады, где Алан Джонс стал чемпионом мира на «Уильямсе», «Макларен» Проста резко свернул налево и врезался в барьер. Это стало следствием неисправности подвески, повреждённой в предыдущей стычке с «Эрроузом» Риккардо Патрезе, когда француз снова продемонстрировал свои природные способности за рулём. «Было обидно, потому что эту гонку, честно говоря, я мог выиграть, — говорит Прост, вспоминая инцидент двадцать восемь лет спустя. — Столкновение с Риккардо в шпильке, очевидно, повредило машине».

Прост, по крайней мере, не пострадал, в отличие от его соотечественника Жан-Пьера Жабуя, который сломал ногу, когда разбился его «Рено». Жабуй выиграл Гран-при Австрии и покидал команду, приняв на 1981 год предложение «Тальбо-Лижье», от которого трудно было отказаться. Его товарищ по команде Рене Арну одержал две победы в начале года в Бразилии и Южной Африке, но, по мнению большинства, «Рено» казались лучше, чем были на самом деле. В конце концов, команда финансировалась из госбюджета. На имеющуюся вакансию они хотели заполучить только одного человека — Проста. Одним из тех, кто посетил Жабуя в монреальской больнице, был Джонс, первый австралиец, завоевавший титул после сэра Джека Брэбхэма, который выиграл корону в третий и последний раз в 1966 году. Я завтракал с Джонсом в его отеле в Монреале — после полудня. Он пил чёрный кофе с минералкой «виши». Вечеринка накануне явно удалась. «Когда Джек узнал о моей победе, он, кажется, сказал, что я выпью за месяц больше «Фостера», чем он выпил пива за всю свою карьеру!» — рассмеялся Джонс, настоящий мужик, которого так любили сэр Фрэнк Уильямс и его партнёр Патрик Хэд. Триумф Джонса стал наградой за стоицизм Уильямса. В какой-то момент, всего несколькими годами ранее, Фрэнк был настолько близок к банкротству, что вёл свой бизнес из таксофонной будки, когда ему отключили телефон.

Пока Уильямс праздновал победу, владелец команды-соперника Кен Тиррелл, на машинах которого в тучные годы гонялся и выигрывал чемпионаты Джеки Стюарт, переживал тяжёлые времена. Перед Рождеством Тиррелл сократил штат с тридцати восьми сотрудников до тридцати двух. Он знал, что это шаг назад, продиктованный простой экономикой. «На фабрике Фрэнка Уильямса работает от шестидесяти пяти до семидесяти человек; если вы хотите прогрессировать, такой штат необходим, — говорил Тиррелл, который умер в 2001 году после продажи своей любимой команды. «Тиррелл» превратился в «Бритиш-Американ Рэйсинг», затем в «БАР-Хонду», потом просто в «Хонду», а та в конце 2008 года вообще пропала из автоспорта: таков был ответ ответ японских производителей на экономический кризис, охвативший автомобильную промышленность. — Когда Фрэнк был на дне, на самом дне, и не мог руководить командой Формулы-1, он поднял свою задницу с кресла и нашёл нужные деньги. Он проделал невероятную работу, если вспомнить, на каких развалюхах они ездили. Теперь у него есть чемпион мира, Алан Джонс, и Кубок конструкторов тоже у него», — добавил Тиррелл.

Джонс, чья бескомпромиссная дуэль с бразильцем Нельсоном Пике привела чемпионат к зубодробительному апогею в Канаде, когда парочка столкнулись в первом повороте, из-за чего потребовался рестарт, стал достойным чемпионом. И пока Джонс с лёгким сердцем отправлялся на последнюю гонку в Уоткинс-Глен, на севере штата Нью-Йорк, Прост много думал. Хоган, распоряжавшийся ресурсами «Мальборо», вспоминал: «Спросите любого, кто имел дело с этим «Маклареном», и все скажут в один голос, что это было ужасно. Похвалить было просто нечего».

На тренировке в Уоткинс-Глене машина Проста в левом повороте, проходимом на четвёртой передаче, поехала прямо. «Неисправность подвески, — говорит он. Его юмор и терпение истощились. — Из всех аварий того года эта была самой впечатляющей. Мне было очень больно. Казалось, что на голову упал столб. Я пошёл в больницу; обошлось без переломов, но у меня были большие проблемы с шеей и головой».

Рон Деннис тогда находился в Соединенных Штатах и явно хотел оставить Проста на 1981 год, пока его компания Project Four готовилась объединить усилия с «Маклареном». Все понимали, что это значит на самом деле: Деннис и Барнард должны были взять бразды правления в сделке, которую Хоган заключил от имени «Мальборо». Деннис навестил Проста в больнице, как и Джардайн. Тони услышал от француза нежелательные новости. «Ален сказал мне: «Я никогда больше не буду водить «Макларен», — вспоминает Джардайн. На самом деле Прост участвовал в утренней тренировке перед гонкой, но чувствовал себя слишком плохо, чтобы проехать всю дистанцию Гран-при по трассе, известной тем, что физически очень тяжела.

В Париже, все эти годы спустя, Прост пытается объяснить сложности и последствия той конкретной катастрофы. «Трудно говорить о скорости аварии. Когда люди говорят, что они разбились на скорости 300 км/ч, это ничего не значит, потому что как только вы тормозите, скорость падает. Так что не могу сказать, насколько быстро ехал в момент аварии, только что ехал очень быстро. Это произошло в последнем левом повороте, очень скоростном. Я попытался затормозить, но проехал прямо. Скорость почти не упала. Это была действительно серьёзная авария. — Он испытал физическое и моральное потрясение. — Я почти не мог ходить, терял равновесие. Мне пришлось просидеть дома почти две недели. После этого спина навсегда стала моим слабым местом».

Авария окончательно развеяла любые сомнения, которые он мог испытывать перед переходом в «Рено». «Я встретил Рона [Денниса] и Джона [Барнарда] в Канаде и знал, что они приходят в «Макларен», — говорит Прост. — С появлением Рона и Джона у меня возникло искушение остаться. Но та самая авария в последней гонке оказалась слишком чувствительной. Я потерял всякую уверенность. Не факт, что без этой аварии перешёл бы в «Рено». Меня уже тогда не волновало, выступаю ли я за французскую команду или любую другую. Мне просто нужна была лучшая машина».

Хоган прилетел в Уоткинс-Глен, чтобы попытаться помешать руководству «Рено» переманить Проста, но знал, что почти наверняка это мартышкин труд. Прост принял решение – и «Рено» получило своего человека, хотя у «Макларена» был с ним контракт на следующий сезон. Хоган вспоминает общение на гоночной трассе с одним из руководителей «Рено»: «Он  заявил в очаровательно высокомерной французской манере: «Мы отправим письмо по почте». Я ответил, что он может засунуть письмо себе в задницу, Прост не продаётся. — Но Хоган, как и «Рено», понимал, что обращение в суд — не вариант. — Это была оборотная сторона ответственности спонсора, полной или частичной, за найм и увольнение гонщиков, — рассуждает он. — Собираетесь ли вы, «Филип Моррис», подать на Алена Проста в суд во Франции? Ответ: «Ни в коем случае». Как ни странно, мы увидели, что наш путь ошибочен. Мы попали в ситуацию, когда не могли обеспечить соблюдение действующего контракта. Мы поняли, что должен быть другой способ, что надо вернуть командам полномочия, власть, как это ни называй».

Деннис и Барнард благополучно объединили Project Four с McLaren Racing и создали McLaren International, альянс, который в предстоящие годы радикально изменит баланс сил в Формуле-1. Прост двинулся дальше и перешёл в «Рено». Он говорит, что шёл не за деньгами: «Они заплатили мне примерно половину того, что я мог бы получить, оставшись в «Макларене». Мотивация Проста была проста: он хотел оказаться за рулём автомобиля-победителя 1981 года.

Если это означало разрыв контракта, подписанного с «Маклареном», значит, так тому и быть. Не он первый, не он последний, таков стиль бизнеса в Формуле-1. Кроме того, в тот момент Прост был сравнительно незаметным игроком. Впереди ждали куда более крупные столкновения.



3
ПАРЕНЬ ИЗ БРАЗИЛИИ



Всего за две недели до того, как Прост дебютировал за «Рено» на Гран-при США-Запад в марте 1981 года, на стартовую решётку первого этапа сезона Формулы-Форд 1600 в Брэндс-Хэтче вышел молодой бразилец.

Айртон Сенна да Силва, которому ещё не исполнился двадцать один год, находился за тысячи миль от родного дома, оставшегося в Сан-Паулу, Бразилия. Да Силва — он сократит своё имя до Сенны только через пару лет — приехал в Англию учиться на автогонщика. Бразильский гонщик Чико Серра познакомил его с Ральфом Фирмином, англичанином, известным тем, что его автомобили, созданные на базе в Норфолке, ездили в юниорских формулах. Сенна участвовал во всех трёх чемпионатах Формулы-Форд 1600 (ФФ 1600), проходивших в том сезоне; по сути, он выставил себя на витрину автоспорта, поскольку Англия была общепризнанной тренировочной базой.

Готовясь к гонкам, он несколько недель жил в арендованном домике в Норфолке. Фирмин давал шансы многим южноамериканцам – Карлусу Пасе, Роберто Морено, Раулю Бойзелю, самому Сенне, – и все они дошли до Формулы-1. Прибывший из Сан-Паулу Сенна — мы будем называть его так сразу во избежание путаницы — носил тёмно-каштановые волосы до плеч и плохо говорил по-английски. Но его взгляд уже тогда постоянно был исключительно пристальным. Сенна, казалось, смотрел вдаль, впитывая всё, что попадало в поле зрения. Ни одна деталь не ускользала от его внимания.

Он водил карт с четырёх лет, когда его отец Милтон да Силва сделал для сына первую модель ручной сборки с двигателем мощностью в одну лошадиную силу. Его отец владел металлообрабатывающим заводом, который специализировался на производстве автозапчастей, а затем стал весьма успешным скотоводом. У Сенны была старшая сестра Вивиана, а позже родился брат Леонардо. Дом Милтона и его жены Нейде был полон тепла и любви; и в стране, где миллионы жили — и до сих пор живут — в бедности, детство Сенны было привилегированным. Дома его звали «Беко». Сенна делал большие успехи в домашнем картинге. Его путь был предопределён с раннего возраста; и в какой-то момент он чётко заявил семье, что хочет бросить колледж, где учился бизнесу, и попытаться стать профессиональным автогонщиком. Отец помог сыну и предоставил Фирмину финансовый стимул посадить Сенну в его машину.

Сенна приехал в Англию уже женатым. Лилиана Вашконселуш Соуза, блондинка чарующей красоты, из той же социальной прослойки в Сан-Паулу, что и семья Да Силва, вышла за него в девятнадцать лет. После нескольких недель подготовки к своей первой гонке в Англии Сенна на трассе Брэндс-Хэтч финишировал пятым. Два его товарища по команде, Энрике Мансилья из Аргентины и мексиканец Альфонсо Толедано, заняли соответственно первое и четвёртое места. Дебютировал Сенна весьма достойно.

Его следующая гонка состоялась в Тракстоне на юго-западе Англии. В тот день он обнаружил, что постоянно смотрит в один и тот же объектив одного и того же фотографа. Как и Сенна, Кит Саттон был новичком, пытавшимся сделать себе имя. Саттона, родившегося в комфортабельном семейном доме в Чешире, в раннем возрасте брал с собой на автогонки на местную трассу в Оултон-парке его отец Морис. Последние три года он увлёкся фотографированием автомобилей и водителей. Хобби настолько поглотило его, что он решил сделать из него карьеру. В Тракстоне он делал первые шаги путешествия, которое однажды превратит его в богатейшего человека, владельца агентства Sutton Motorsport Images. Но Саттон ни тогда, ни позже не утверждал, что ранней весной 1981 года у него открылся дар предвидения. Он не притворялся, что сразу распознал в молодом бразильце скрытую гениальность. Всё куда менее романтично: Саттон понял, что Сенна может снабжать его деньгами на фиш-энд-чипс в дешёвой придорожной забегаловке по дороге домой, если сам он сможет снять гонщика так, что фотография будет хорошо продаваться.

Саттон отважился заняться профессиональной фотографией как фрилансер, не имея серьёзных клиентов и финансов. С камерой у него всё было просто: он щёлкал всех иностранных гонщиков; но Саттону повезло оказаться в нужном месте в нужное время. Тогда он не мог знать, что вот-вот начнёт создавать фотоархив, который будет востребован вечно. Он поясняет: «В конце 1980 года кто-то спросил меня, видел ли я Жёлтую книгу FIA с правилами и положениями. На её задней обложке находился список всех автоспортивных журналов мира. Я просто написал им всем. Ответили мне, кажется, почти двадцать пять процентов — и я был счастлив. Обычно редакторы отвечали, что они уже освещают Формулу-1, но их интересуют фотографии гонщиков из их стран, которые участвуют в Формуле-2 или других юношеских соревнованиях».

Интерес к его работам проявили журналы из Японии, Италии, Франции, Швейцарии, Германии, США, Аргентины и Бразилии. Саттон составил расписание гонок с учётом мировой популярности, а также внёс в свой дневник несколько гонок Формулы-1. В Тракстоне он увидел инициалы «BR» (сокращение от Бразилии) рядом с именем Айртон Сенна да Силва. «Я так и не представился, потому что стеснялся, но следил за ним весь день, — говорит Саттон. Сенна финишировал третьим. — У меня много его фотографий. Я также заметил очень привлекательную бразильскую девушку, я не мог знать, что это его жена Лилиана. Пока она бродила по паддоку, механики откладывали свои инструменты только для того, чтобы поглазеть на неё. Они никогда не видели ничего подобного; женщина в очень узких брюках с такой бразильской задницей, какую все мы любим. Чистое наслаждение. Она была совершенно не в своей тарелке, но, конечно, я её тоже фотографировал!»

Из Тракстона гонщики вернулись в Брэндс-Хэтч. Саттону пришлось использовать всю свою изворотливость, чтобы добраться из дома в Чешире до трассы в Кенте. Он несколько недель собирал жетоны от коробок кукурузных хлопьев, чтобы получить бесплатный билет на поезд в любую точку страны. «Я был крайне ограничен в средствах, — вспоминал он. — Мой план на год заключался в том, чтобы ездить туда, куда получается, ездить автостопом или в грузовике гоночной команды, как я позже добирался с «Маклареном» до Гран-при в Монцу. Я путешествовал любыми способами, за которые не приходилось платить. А билет на поезд по акции «Кукурузные хлопья» стал бонусом. Я бродил по паддоку Брэндс-Хэтча, искал, кого пощёлкать, и тут ко мне подошёл Сенна. На ломаном английском он сказал, что заметил, как я фотографировал его в Тракстоне неделю назад, и хотел знать, зачем. Я ответил, что работаю для бразильского журнала».

Сенна сразу задал второй вопрос: «Вы профессионал?»

Саттон ответил утвердительно, но не стал уточнять, что покинул ряды любителей только что. Сенна объяснил, что ему нужен фотограф, который мог бы отправлять фотографии в Бразилию, чтобы его рекламировать. Он спросил Саттона, готов ли тот взяться за дело. «Не проблема, — ответил двадцатилетний Саттон, ровесник Сенны. — Если ты платишь». Двое юношей договорились. В тот день шёл дождь, но Сенна на новом Van Diemen RF81 выиграл свой заезд, а затем и финал. Талант Сенны за рулём выглядел ещё эффектнее на мокрой трассе, и тот ненастный день в Кенте стал предвестием будущего.

«Подиум в Брэндсе высокий, и фотограф обычно стоит напротив стены пит-лейна с большим длинным объективом, — рассказывает Саттон. — Но поскольку теперь я чувствовал себя фотографом Сенны, я поднялся вместе с ним на подиум. Лилиана тоже была там. Вечерело, солнце светило им прямо в лицо. У меня сохранились несколько прекрасных фотографий, где они вместе. Это стало началом наших отношений. Весь год я старался ездить на гонки как можно чаще. Если я не мог ехать, я просил отца, который в итоге гораздо больше фотографировал Лилиану, чем Айртона!» Дата взятия Сенной Брэндс-Хэтча под дождём — 15 марта 1981 года.



В тот самый день, в шести тысячах миль от Брэндс-Хэтча, Прост начал свою карьеру пилота «Рено» на Лонг-Бич, уличной трассе в пригороде Лос-Анджелеса, в двадцати милях от центра города. В новом сезоне уже вовсю разгорелись споры о законности нового «Лотуса» Колина Чепмэна.

Согласно новым правилам, аэродинамические юбки, украшавшие последнее поколение болидов Ф1 (обеспечивая им сдвижной кузов, который, опускаясь, создавал большую прижимную силу), были отправлены на свалку истории. В ответ Чепмэн спроектировал свой Т-88 с двумя шасси, чтобы обойти запрет скользящих юбок. Основное шасси несло гонщика, топливные баки и трансмиссию, причём все они имели относительно мягкую подвеску. Второе шасси несло кузов, боковые панели, крылья и радиаторы и передавало прижимную силу на неподрессоренную часть основного шасси. Критики Чепмэна, например, Фрэнк Уильямс, утверждали, что внешний корпус, который Чепмэн называл основным шасси, — просто подвижное аэродинамическое устройство. А они объявлены вне закона. Уильямс угрожал: «Если новый «Лотус» допустят к гонкам, я соберу манатки и поеду домой». Говорят, Рон Деннис, ныне совладелец «Мальборо-Макларена», был столь же разъярён.

Промоутеру гонки Крису Поуку это доставляло лишнюю головную боль. Поук организовал единственную, кроме Монако, уличную гонку для автомобилей Формулы-1. До тех пор, пока пятью годами ранее он не привёз в Лонг-Бич гонки Гран-при, кататься по кругу в городе не было принято. Согласно легенде, среднегодовая температура здесь превышала 20 градусов Цельсия, а средняя продолжительность жизни — девяносто лет. Тридцатидевятилетний Поук казался точной копией певца кантри Кенни Роджерса. Мы встретились в его офисе на девятом этаже здания на Оушен-бульваре с панорамным видом на город. На следующие девяносто шесть часов голос человека, получившего образование в элитной школе Дорсета, Сорбонне и Лондонском университете, стал главным голосом города.

«Вчера вечером город передал всё нам, — заявил он. — Улицы стали нашей собственностью; мы охраняем территорию и страхуем все работы на 4,5 миллиона фунтов стерлингов. — Четыре тысячи человек строили трибуны и барьеры безопасности длиной восемь километров из бетонных блоков. Каждый день для дежурств нанимали двести полицейских. По оценкам Поука, проведение Гран-при обошлось в 1,3 миллиона фунтов стерлингов. В качестве жеста доброй воли для 150 пенсионеров, чьи окна выходили на трассу, Поук организовал автобусы, которые в день соревнований отвозили их в более тихое место. — Мы даём им по пять баксов на обед, — говорил он, — и таблетки от расстройства желудка»! Его английское чувство юмора явно выдержало трансатлантический перелёт.

Он был готов к буре, развернувшейся вокруг «Лотуса» и их скандальной новой машины. «Всё дело в интерпретации новых правил, — сказал Поук. — На нас действительно оказывается давление с технической стороны. Прекратилось ли набрасывание навоза на вентилятор в прошлом году [1980-й запомнился политическими стычками], или всё вот-вот вспыхнет снова?» Чепмэн, предлагавший новаторские идеи всю свою жизнь в Формуле-1, на машинах которого чемпионат выигрывали Джим Кларк (дважды), Грэм Хилл, Йохен Риндт, Эмерсон Фиттипальди и совсем недавно, в 1978-м, Марио Андретти, признавал: «Я знал, что эта машина вызовет шум. Но я всегда считал её легальной и надеюсь, что именно эта машина вернёт нас на первые ряды стартового поля». В данном случае стюарды объявили машину не соответствующей правилам.

На этом фоне первая гонка Проста за «Рено» вызвала минимальный интерес за пределами Франции и, возможно, не намного больший внутри страны. Скорее всего, он решил, что в данных обстоятельствах это неплохо.

Андреа Де Чезарис, заменивший его в «Макларене», позаботился о том, чтобы дебют Алена в новой команде сложился ужасно. Де Чезарис, участвовавший всего в своём третьем Гран-при и заслуживший в первые бурные годы своей карьеры прозвище «Де Крашерис», на старте врезался в Проста и выбил его из гонки. «Уильямс» сделал дубль благодаря Джонсу и Карлосу Ройтеману, продемонстрировав, что за время зимних каникул команда ничуть не утратила конкурентоспособности. До финиша гонки добрались только восемь из двадцати четырёх стартовавших автомобилей.

Однако скорость Джонса в начале выходных доставила ему неприятности на калифорнийской автостраде. Он получил штраф за езду на скорости 85 миль в час в стране, где ограничение скорости составляет 55 миль в час. — «Меня узнала полиция? Да вы смеётесь, — насмешливым тоном сказал чемпион мира. — Тут они меня поздравляют с тем, что для австралийца я недурно говорю по-английски! А беда полиции в том, что они слишком много смотрят «Старски и Хатча».

Прост набрал свои первые очки за «Рено» в третьей гонке, Гран-при Аргентины в Буэнос-Айресе, заняв третье место на подиуме. Его товарищ по команде Рене Арну финишировал пятым. После возвращения в Европу следующие четыре гонки — в Имоле (Гран-при Сан-Марино), Бельгии, Монако и Испании — не принесли Просту ничего. Но затем он сорвал куш на домашнем Гран-при в Дижоне. Арну завоевал поул, вместе с ним с первого ряда стартовал Уотсон на автомобиле McLaren MP4-1 с монококом из углепластика, разработанном Джоном Барнардом, который стал неотъемлемым элементом созданной Деннисом структуры управления. Материалы для этого болида поставляла компания Hercules Aerospace из Солт-Лейк-Сити, США. По словам представителей команды, автомобиль оказался «жёстче, легче и безопаснее» обычного шасси из сотового алюминия. Барнард также подсчитал, что для шасси M29 требовалось около пятидесяти алюминиевых секций, тогда как его автомобиль имел всего пять панелей из углепластика в дополнение к внешнему корпусу.

Прост стартовал третьим. Арну сразу допустил ошибку, и стая проглотила его. Нельсон Пике создал солидное преимущество над Простом: в этом сезоне бразильцу было суждено выиграть чемпионат мира с минимальным отрывом после перестрелки в Лас-Вегасе. Но на пятьдесят восьмом из восьмидесяти запланированных кругов небеса разверзлись, и гонку остановили. По правилам, чтобы результат Гран-при был засчитан, лидер должен проехать 75 процентов дистанции. То есть заверши он ещё два круга, Пике оказался бы победителем. Пока не разразилась буря, у Проста не было шансов догнать бразильца, поскольку на его «Рено» выпала четвёртая передача. Но пятидесятипятиминутная задержка позволила его механикам починить коробку передач. Прост и Уотсон имели ещё одно преимущество перед рестартом. За двадцать два круга до конца гонки они смогли поставить промежуточные шины «Мишлен», обеспечивающие в сложившихся условиях лучшее сцепление с дорогой. Этот тип шин не выдерживал длинную дистанцию гонки (а в ту эпоху пит-стопы ещё не были частью гоночной стратегии, как в современных Гран-при), потому что слишком быстро изнашивался. Команда «Брэбхэм» [за которую выступал Пике — прим. перев.] по контракту использовала шины «Гудьир», а у них не было сопоставимой резины.

На первом круге после рестарта Уотсон обогнал Проста, но вышел широковато и зацепил поребрик. Прост воспользовался моментом, чтобы снова выйти в лидеры, и лидерства уже не упустил, одержав свою первую победу в Гран-при — на родной земле. Итоговое преимущество Проста составило 2,29 секунды. Что особенно важно, Прост совершил важный прорыв в самопознании. «После первой победы я понял, что смогу сделать это снова, — говорит он. — Мой менталитет изменился, и с того дня целью каждого моего старта была только победа». Прост не лукавил. Он лидировал в гонках в Великобритании, Германии и Австрии, затем выиграл подряд Гран-при Голландии и Италии. Теперь в его золотом будущем никто не сомневался.

Однако процветал не только он, но и покинутая им команда «Макларен». После поражения от Проста в Дижоне Уотсон сказал: «Я был третьим в Испании, вторым здесь, так что, похоже, через две недели в Сильверстоуне меня ждёт первое место на Гран-при Великобритании». И две недели спустя Уотсон должным образом порадовал восторженную британскую публику на трассе на старом военном аэродроме в Нортгемптоншире. «После стольких гонок и стольких разочарований мне уже было не до выбора, какой Гран-при выиграть, — говорил Уотсон для моей колонки в Daily Express. — С начала сезона я был не слишком хорош, и эта победа для меня — нечто особенное. Суббота стала чудесным днём для британских любителей гонок. Наконец-то британский гонщик выиграл Гран-при Великобритании на британской машине за британскую команду. Мне казалось, что 80 000 человек в Сильверстоуне были рядом со мной за рулём моей машины. Это было восхитительно. Спасибо всем».

Прогресс «Макларена» под новым руководством не ускользнул от внимания Проста. Мало что ускользало. Через десять дней после триумфа Уотсона в Сильверстоуне Рон Деннис представил новое помещение команды. Завод, расположенный на окраине Уокинга, графство Суррей, представлял собой целый лабиринт безупречных, тщательно спланированных мастерских, в которых разместились сложное машиностроительное оборудование стоимостью около 1,5 миллионов фунтов стерлингов. В офисах было ковровое покрытие от стены до стены, кондиционеры и кнопочные телефоны. Тедди Майер сказал с наигранной серьёзностью: «Всё это и шестьдесят пять человек, которые будут снабжать двух водителей игрушками на выходные».

Тридцатичетырёхлетнего Денниса поглощала идея расширения границ знаний, организации и презентации Формулы-1. «Макларен» уже становился брендом. Я помню, как он говорил мне: «Я могу представить себе что-то большее и лучшее, чем всё, что существовало в Формуле-1 ранее. Идеальной команды до сих пор не было. Людей тормозят не желание и не способности, а деньги. Мы в McLaren International пытаемся создать что-то новое без номинального руководителя. Мы хотим, чтобы у команды были характер и стиль. Самый близкий пример, который я могу привести — «Феррари». Все гонщики хотят за них гоняться, но все знают, что в случае провала сразу же уйдут в прошлое. Это своего рода мистика, то неуловимое, чего мы хотим достичь в «Макларене». Изложенный в этой короткой речи набросок плана однажды принесёт пользу не только «Макларену», но и Просту, и Сенне.

Пока «Макларен» становился сильнее, первый сезон Проста в «Рено» тоже был вполне успешен. Приехав вторым в финальной гонке сезона в Лас-Вегасе, проходившей, хотите верьте, хотите нет, на автостоянке отеля Caesars Palace, Прост занял четвёртое место в чемпионате мира. Выиграл гонку Джонс, заявивший, что она станет для него последней. Пике хватило пятого места, чтобы опередить Карлоса Ройтемана в борьбе за титул на одно-единственное очко. От долгой езды между бетонными столбами Пике сильно устал, его укачало. А человек, создавший чемпионский «Брэбхэм» для Пике, Гордон Мюррей, уже ожидал в аэропорту вылета, ещё до клетчатого флага. Лас-Вегас оскорблял его чувства. Однако для любителей быстро заработать явное безумие гонки Формулы-1 на парковке имело смысл. В городе, где люди готовы поставить целое состояние на поворот рулетки; в городе, где запрещены часы; где окна гостиничных номеров заделаны намертво, чтобы у проигравшихся игроков не было искушения покинуть помещение не через парадную дверь, не была ли гонка Формулы-1 просто ещё одним способом делать ставки? Для Проста его результат в Вегасе означал, что в последних восьми гонках он одержал три победы и дважды пришёл вторым. За сезон он набрал на тридцать два очка больше, чем Арну. Всем казалось очевидным, что следующий сезон они с «Рено» начнут с полной рукой козырей.



Вернувшийся в Великобританию Айртон Сенна добился огромных успехов, которые принесли ему победу в двух из трёх серий Формулы-Форд 1600: чемпионатах Королевского автомобильного клуба и серии Таунсенд Торесен. Дорога, естественно, была не без ухабов. В Сильверстоуне победная серия Сенны из четырёх гонок внезапно оборвалась, когда его соперник Рик Моррис срезал шикану Вудкот и украл победу на последних сотнях метров. «Айртон был в ярости, — вспоминал Саттон. — Просто слетел с катушек… Я никогда раньше не видел его таким. — Сначала Сенна хотел заявить протест, но передумал и вернулся осмотреть шикану вместе с Саттоном, своим главным механиком Малкольмом «Пудингом» Пуллином и Лилианой. Позже Моррис утверждал, что его манёвр был законным, что его «Ройялу» хватало места, чтобы протиснуться, и что на последнем круге Сенна выдавил его в траву на полной скорости, около 125 миль в час. Самое яркое воспоминание Саттона: — Я вдруг заметил, как сильно нервничает Лилиана. Ей было очень неуютно с Айртоном-автогонщиком. Она очень волновалась. И ненавидела английский холод». Результаты двадцати стартов Сенны в ФФ 1600: двенадцать побед, пять вторых мест, одно третье, одно четвёртое и одно пятое. И в один страшный миг на Брэндс-Хэтче в октябре показалось, что только этим он в Британии и запомнится. Когда Сенна стоял на подиуме, Брайан Джонс, голос Брэндс-Хэтча, невинно поинтересовался его планами на 1982 год.

Саттон в изумлении услышал ответ Сенны. «Айртон сказал Брайану: «Я заканчиваю с гонками», — вспоминает Саттон. — И добавил: «Ухожу и возвращаюсь в Бразилию». Я не верил своим ушам. Я понятия не имел, что такое может произойти. — Сенна был страшно разочарован тем, что в Бразилии на него не обращали внимания. Борьба Пике за титул чемпиона Формулы-1 стала, безусловно, главной новостью года; но, кроме того, в Формуле-3 побеждали бразильцы Роберто Морено и Рауль Бойзель. Саттон объясняет: — Айртон был разочарован тем, что на него, как гонщика Формулы-Форд, бразильская общественность не обращала внимания. Он сказал, что возвращается домой работать на отца, как и предполагалось, когда он поступил в колледж изучать бизнес. Я пожелал ему удачи».

«Айртон написал мне милое письмо, оно висит на стене моего офиса в Тоустере. В нём говорится: «Киту и всей его семье: благодарю за вашу помощь и поддержку в этом году. Надеюсь однажды увидеть вас снова». Вот и всё — и я больше об этом не вспоминал. Мне приходилось фотографировать множество гонщиков, он был лишь одним из них. Мне тогда не приходило в голову, насколько великим он станет...» Но, по правде говоря, никто не мог этого знать.



Вскоре после того, как Сенна улетел домой в Бразилию, на публике снова появился человек, чьё величие было общепризнано. В ноябре Ники Лауда положил конец давним спекуляциям в Формуле-1 и объявил о возвращении в гонки Гран-при с «Маклареном». Рон Деннис заполучил подпись человека, которого считал верным победителем. В принятии решения участвовал и Джон Хоган из «Мальборо».

Лауда внезапно бросил Формулу-1 во время свободной тренировки перед Гран-при Канады в конце сентября 1979 года, когда выступал за команду Берни Экклстоуна «Брэбхэм». По его словам, его достало ездить кругами. И он просто прекратил — в стиле Лауды. Он решил посвятить себя расширению своей авиакомпании Lauda Air. Конечно, в гонках ему больше нечего было доказывать. Он дважды становился чемпионом мира в составе «Феррари» — в 1975 и 1977 годах. К тому же он родился в рубашке.

Но Деннис установил хорошие отношения с загадочным австрийцем, ещё когда тот гонялся у него в серии Procar. Голос Денниса оказался довольно соблазнительным, чтобы Лауда задумался о возвращении, а Хоган добавил убедительности напоминанием о том, сколько можно заработать. Важную роль в вербовке Лауды сыграл и Джеймс Хант. Хоган объяснял: «Мы с Роном поговорили и решили пригласить Ники в команду. Затем я спросил Джеймса, как на Ники мог повлиять перерыв. Джеймс ответил, что самое главное — мотивация. По словам Джеймса, первоклассный теннисист или гольфист всегда сможет хорошо ударить ракеткой или клюшкой. То же самое и с гонщиками; Ники не станет плохим водителем просто потому, что какое-то время не сидел за рулём. Главная мысль Джеймса была такой: мы должны понять, хочет ли Ники по-прежнему бороться за победу в автомобиле Формулы-1». Совершенно очевидно, что сам Хант этого не хотел. Поздней осенью 1981 года в британских СМИ появилась информация, что ему предлагали 2 600 000 фунтов стерлингов за возвращение в «Брэбхэм». Он ответил категорическим отказом, заявив: «Нет смысла рисковать своей шеей ради денег, которые тебе не нужны. Мёртвый не может потратить своё состояние».

Хоган и Деннис обнаружили, что Лауда к их предложениям более благосклонен. «Итак, Рон посадил его в машину, кажется, в Донингтоне, — говорит Хоган. — Говорили, что кругов за двадцать Ники вымотался до предела. Но Рон увидел достаточно... он увидел, что Ники всё ещё полон желания». Да, полученные на Нюрбургринге шрамы изуродовали Лауду на всю жизнь, и его больше никогда не видели без бейсболки, но отпуск вернул ему аппетит к Формуле-1. «Единственная причина возвращения в такой опасный вид спорта, как автогонки — амбиции, — сказал Лауда на брифинге в Лондоне, где объявил о своём возвращении; по контракту он должен был получать 1,5 миллиона фунтов стерлингов в год плюс бонусы. И добавил: — Автоспорт всегда заставлял моё сердце биться. Оно стало биться всё сильнее и сильнее, и я решил попробовать. Ни одна жена гонщика не одобрит такое решение, но думаю, моя жена достаточно умна, чтобы понять: если я действительно хочу что-то сделать, меня не остановить. Страх — это то, с чем приходится жить».



4
БЕЗРАДОСТНОЕ ЛЕТО



Времени на подготовку к возвращению у Ники Лауды было в обрез. Уже в середине января гонщики и команды собрались в Южной Африке на первый Гран-при чемпионата мира 1982 года. По мнению многих, фаворитом сезона был Ален Прост.

Лауда, однако, готовился весьма усердно. Поговаривали, что он снова сел за руль, потому что и его авиакомпания, и его брак зашли в тупик. Он всё отрицал в свойственной ему резкой манере. «Я здесь, потому что гонки до сих пор в моём сердце, — заявил он. — Других причин нет». Лауда вернулся не просто для того, чтобы получать зарплату, какой бы большой она ни была. Главная причина возвращения: желание снова стать лучшим. Другие гонщики резвились у бассейна на ранчо Кьялами, поместье богатых людей, где хижины с соломенными крышами соседствовали с шале. Лауда после обеда закрывался в номере, где его активно массировал личный тренер Вилли Дунгль — наставник Йозефа Леберера, человека, который позже появится в жизни Сенны и Проста, особенно Сенны. Пока Дунгль изо всех сил мял спину Лауды, двукратный чемпион мира сказал своей небольшой аудитории: «Я нахожусь в лучшей форме за всю жизнь». Бег, езда на велосипеде, лыжи и энергичные упражнения смахнули паутину, образовавшуюся за годы отсутствия на трассе. Его скорость за рулём уже привлекла внимание Жиля Вильнёва из «Феррари». «На фоне Ники все остальные кажутся неумехами», — сказал он.

Что важно, Лауда очистил свой разум от ожиданий, от опасений причинить себе ещё больший вред, или того хуже. «Думая о возвращении, я задавался вопросом, как справиться со страхом, — признавался он. — Тогда я вспомнил аварию, в которой чуть не погиб. После неё я вернулся — и я сказал себе, что смогу сделать это ещё раз». Лауда стал главным событием первой гонки сезона, и не все считали, что он принял мудрое решение.

Гордон Мюррей, конструктор «Брэбхэма», из которого так внезапно ушел Лауда, говорил о своих опасениях. «Думаю, он совершает ошибку, — сказал Мюррей. — Мне кажется, его возвращение отчасти вызвано деньгами, а это не лучшая причина участвовать в гонках. — Тем не менее, Мюррей признавал, что теперь, когда Лауда снова решил выступать в Формуле-1, австриец не просто прикарманит круглую сумму. — Теперь он снова в машине и не будет отлынивать, — сказал Мюррей. — Спорту нужны такие персонажи, как он». Такие нужны всегда.

Товарищ австрийца по команде Джон Уотсон называл Проста «самым близким клоном Лауды, которого я видел». Уотсон в своё время выступал вместе с Лаудой в «Брэбхэме» и собирался снова соревноваться с ним, на этот раз на идентичных машинах «Макларен». «Ален целеустремлённый, решительный, уверенный в себе, — говорил Уотсон. — Он знает, чего хочет, и знает, как этого добиться». Глава «Рено» Жерар Лярусс также ощущал масштаб человека, к переманиванию которого из «Макларена» приложил руку. «Прост не из тех водителей, на которых плохо влияет давление, — утверждал Ларусс. — Всякий раз, когда на него оказывалось давление, он реагировал высочайшей скоростью. Прошлый сезон в «Рено» мы начали в тумане, но команда ни разу не впала в уныние, такая уверенность исходила от Алена. Он водит машину исключительно чисто и аккуратно, напоминая [Джеки] Стюарта».

В команде царило приятное предвкушение, поскольку находящаяся на возвышенности — 1800 метров над уровнем моря — трасса в пригороде Йоханнесбурга благоприятствовала их двигателю с турбонаддувом. Лярусс рассуждал: «Мы не думаем о чемпионате, но стремимся к тому, чтобы в каждой гонке хоть один наш гонщик заезжал на подиум. Самым опасным соперником, видимо, будет «Феррари», да и британские команды — «Брэбхэм», «Уильямс» и «Макларен» — снова конкурентоспособны». Однако, несмотря на восхищение Простом, Уотсон был крайне осторожен в прогнозах. «Прост явный фаворит, и это заставляет меня думать, что он не выиграет чемпионат, — сказал он. — Явные фавориты имеют привычку падать». Уотсон сказал всё: Прост быстр, сильно мотивирован, умён и, можно добавить, политически подкован; но он не станет чемпионом мира. По крайней мере, не в этом сезоне.

В самый разгар южноафриканского лета работа закипела. Потрясающую скорость автомобилей, мчащихся по трассе Кьялами на тренировке, ярче всех описал действующий чемпион мира Нельсон Пике, чей «Брэбхэм» был оснащён двигателем BMW с турбонаддувом. «В конце прямой нужно сажать снайпера, — заявил двадцатидевятилетний бразилец. — Если что-то пойдёт не так, лучше получить пулю в лоб, чем влететь в ограждения на таких скоростях». По оценке конструктора «Макларена» Джона Барнарда, автомобили без турбонаддува (то есть все, кроме «Рено», «Брэбхэма» и «Феррари») переживали трудные времена. «Мне не по душе борьба за седьмое место на стартовом поле, но нам больше не на что надеяться, поскольку мы проигрываем турбо-командам 150 лошадиных сил», — говорил Барнард.

Но это недовольство в паддоке вскоре уступило место недовольству куда более воинственному. Накануне первой свободной практики перед Гран-при Южной Африки гонщики во главе с Лаудой устроили фактически забастовку. Появившаяся информация о «суперлицензии», которой должен обзавестись каждый потенциальный участник гонок Формулы-1, ужаснула Лауду. Они вдвоём с президентом Ассоциации гонщиков Гран-при (GPDA) Дидье Пирони встречали прибывающих на трассу гонщиков и приглашали в припаркованный рядом автобус. Удивительно, но на борт поднялись все лучшие и самые высокооплачиваемые гонщики мира, за исключением Йохена Масса, выступавшего за бедную команду «Марч-Ротманс», и Пирони. Масс отказался присоединиться к забастовке, а Пирони поручили остаться на трассе для переговоров с Жаном-Мари Балестром, президентом FISA (в то время — автоспортивное подразделение FIA), и Берни Экклстоуном, президентом Ассоциации конструкторов Формулы-1 (FOCA). Балестр и Экклстоун впервые оказались по одну сторону баррикад.

Автобус отвёз гонщиков в отель «Саннисайд Парк» в пригороде Йоханнесбурга, и они забаррикадировались в банкетном зале. Лауда хотел, чтобы гонщики держались вместе, что сделало бы их менее уязвимыми для принуждения со стороны недовольных владельцев команд или руководства. Как только стало очевидно, что быстро все не договорятся, Лауда заказал оптовую доставку матрасов в номер. Такую воинственность наверняка одобрили бы профсоюзы старой школы, но она шокировала всех, кто крутит штурвал многомиллионного бизнеса Формулы-1.

Лауда держался твёрдо. Он видел, что «суперлицензия», которую его просили подписать, требовала от него — и всех его соперников — полной приверженности команде, которая в данный момент им платит. Лауда интерпретировал это как потенциально кабальный контракт, который ограничит переходы и ослабит позицию гонщика на переговорах. Лауда объяснил всё Пирони, и они тайно спланировали и провели забастовку так, что в паддоке никто ничего не заподозрил. Однако успех гонщиков зависел от того, сохранят ли они солидарность, а это непростая задача, поскольку основной инстинкт каждого гонщика — при первой возможности попытаться получить преимущество над соперником. Но Лауда, похоже, сумел найти правильный подход.

Атмосфера в отеле «Саннисайд Парк» была добродушной, как в общежитии старшеклассников школы для мальчиков. Пианино в номере использовали на все сто. Жиль Вильнёв сыграл несколько номеров Скотта Джоплина в стиле рэгтайм, затем итальянец Элио Де Анжелис, пианист с классическим образованием, заставил зал притихнуть прекрасным исполнением Моцарта. Пианино оказалось крайне ценным не только для развлечения. Когда владелец «Эрроуз» Джеки Оливер попытался с помощью местных властей проникнуть в помещение силой, инструментом забаррикадировали дверь, чтобы не допустить вторжения.

Забастовка, конечно, стала мировой новостью. Горняки всегда так отстаивали свои права — но избалованные звёзды Формулы-1?! Как и следовало ожидать, Балестр пытался угрозами заставить гонщиков подчиниться. Он заявил, что дисквалифицирует их всех. Он намекнул, что гонку отложат на неделю, а тем временем по всей Европе объявят массовый набор желающих сесть за руль Ф1, и через несколько дней замена отправится в Йоханнесбург. Балестр, который и в лучшие времена был упрямым человеком, прорычал: «Лауда бы лучше управлял своей авиакомпанией из дома, чем затевать смуту среди гонщиков». Однако новость о своём отстранении гонщики в отеле встретили аплодисментами. Пирони настаивал: «Мы полны решимости оставаться вместе и противостоять любому давлению, которое могут попытаться оказать менеджеры команд, чтобы заставить нас ехать. Голосование не нужно. Мы полностью едины. Мы не выйдем на старт, пока условия не изменятся».

Некоторые владельцы команд пытались связаться со своими гонщиками (помните, это была эпоха, когда мобильные телефоны ещё не стали обычным явлением), но их не пустили. Однако не все руководители согласились с идеей, что заменами можно спасти Гран-при Южной Африки — и тем более престиж Формулы-1. Деннис прямо сказал: «В наши машины не сядет никто, кроме Ники Лауды и Джона Уотсона». Один гонщик сломал строй — Тео Фаби из «Тоулмен-Харта». Найджел Робак, уважаемый обозреватель Autosport, рассказал, как Кеке Росберг из «Уильямса» с презрением отреагировал на уход итальянца. «Фаби сбежал как курица — и навсегда потерял наше уважение, — сказал Росберг. — Не потому, что решил уйти, а потому, что предал нас. Он пошёл прямо к Экклстоуну и Балестру и выболтал всё, что мы обсуждали».

После ночи на баррикадах Пирони утром позвонил Лауде сообщить, что гонщики победили, и что им всем надо вернуться в Кьялами для тренировок и самой гонки. Так они и сделали, но над Кьялами повисла атмосфера замешательства. Снова Робак: «После ночи плохого сна, не до конца понимая, что именно было согласовано, они подчинились. Короткая сессия свободных заездов плюс час квалификации — вот и вся подготовка к гонке. На следующий день Ален Прост провёл одну из своих величайших гонок: лидируя, он проколол заднее колесо, дополз до боксов, вернулся на трассу восьмым, а за девять кругов до клетчатого флага снова захватил лидерство. На подиуме никто не улыбался, ибо во время гонки — во время гонки! —стюарды выпустили заявление: «С целью проведения гонки при сохранении разногласий между гонщиками и официальными лицами было объявлено временное перемирие. Перемирие длилось до конца гонки. По окончании гонки перемирие прекращено. Это означает, что фактически восстанавливается положение, существовавшее до перемирия. Все указанные ранее гонщики дисквалифицированы на неопределённый срок».

«Возможно, это звучало двулично, но это была пустая болтовня. Когда они приехали в Рио на следующий Гран-при, за рулём «Макларена» по-прежнему сидел Лауда, за рулём «Уильямса» — Росберг, «Рено» — Прост, «Феррари» — Вильнёв, «Брэбхэма» — Пике. И хотя большинство владельцев команд FOCA пришло в ярость из-за поведения гонщиков, через несколько недель они объявили забастовку в Имоле». Последствия этого станут очевидными достаточно скоро.

Прост в Кьялами не скрывал ликования. «Я просто не могу в это поверить, — сказал он после гонки на праздновании в «Рено». — Когда я заехал в боксы на шестьдесят девятом круге с оторванным задним левым колесом, я думал, что всё кончено». Но в тот день в Южной Африке, после самого необычного обратного отсчёта перед Гран-при в истории Формулы-1, Прост продемонстрировал контроль над автомобилем, скорость и интеллект и одержал невероятную победу. И конечно, это не останется единичным случаем.

Лауда отметил возвращение четвёртым местом, и Деннис прокомментировал: «Ники просто фантастический, в великолепной форме. Всё прошло лучше, чем мы осмеливались надеяться. Мы знаем, что можем сделать машину ещё лучше». Единственным человеком, ни капли не удивлённым эффекту возвращения Лауды, — и в машине, и в команде — был Тони Джардайн. «Ники мы в «Брэбхэме» звали Крысом, — улыбается Джардайн. — Он и был им, во всех смыслах этого слова. — Это прозвище прилипло к Лауде и, несмотря ни на что, было проявлением симпатии. Но Джардайну довелось видеть Крыса за работой во всём его дьявольском великолепии во время его сотрудничества с Джоном Уотсоном в «Брэбхэме». — Мы привезли в Лонг-Бич две машины, и вот Ники заходит в боксы и требует новый комплект шин, указывая на те, которые были подготовлены для Уотти, — «Ну лана, хачу вон те», — Джардайн довольно похоже изображает неуклюжий английский Лауды. — Потом приходит Уотти, шин для него уже нет; а Лауда тем временем устанавливает поул. Затем приходит и возвращает истёртые шины. Вот вам Крыс в лучшем виде».

«В другой раз мы тестировали шины в Бразилии. В те дни у нас на выбор было пять-шесть комплектов шин для квалификации [изготовленных из сверхмягкой резины со сроком службы максимум два круга]. Огромное количество шин осталось на старой трассе Интерлагос, посередине которой было болото, и считалось, что оно полно змей. Ники выехал на новом комплекте шин, а ребята из «Гудьир» [американской шинной компании] шли к пит-лейн ждать его возвращения. Вместо этого Лауда вновь появился в боксах. Кто-то отважился спросить: «Эй, Ники, что думаешь?» Лауда внимательно посмотрел на него и ответил: «Шины негодные, несите следующие!»

Процедуру повторили ещё пару раз, пока парень из «Гудьир» не выложил, как ему казалось, свой козырь. «Эти шины особенные, Ники, очень мягкие», — настаивал он. Лауда снова сразу вернулся в боксы и строго сказал: «Это не шины, а чёрт-те что, дайте мне нормальные». На следующем выезде Лауда потерял контроль над машиной и въехал в окружавшую трассу изгородь. Джардайн вспоминает: «Где-то была одна машина скорой помощи, в которой, скорее всего, спала парочка бразильцев. Ники спустился к пересохшему озеру посреди трассы. А мы начали спорить, кто пойдёт его спасать — все боялись змей! В общем, когда мы до него добрались, его шлем был повреждён, руки ободраны, повсюду кровь. Не думаю, что его жизнь была в опасности, но он был очень белым. Однако он был в своём уме. «Не везите меня ни в какую проклятую бразильскую больницу, я поеду домой», — заявил он. И так и сделал. У нас оставалось ещё четыре дня тестов — и ни одного гонщика. Другая эпоха, сто процентов».

Позже Джардайн наблюдал аналогичное взросление Проста. «Я хочу сказать, что Прост развил в себе ту же хитрость и коварство, что и Ники, — объясняет Джардайн. — Профессор и Крыс, какое сочетание мыслителей».

На следующем Гран-при Бразилии Прост продолжил набирать обороты в чемпионате мира 1982 года, но только после дальнейших разногласий, спровоцировавших гражданскую войну в Формуле-1. Просту присудили победу только благодаря тому, что Нельсона Пике, первым проехавшего под клетчатым флагом, и Кеке Росберга, финишировавшего вторым, дисквалифицировали из-за того, что их машины оказались легче минимально разрешённых 580 кг. «Рено» успешно оспорила законность «Брэбхэма» Пике и «Уильямса» Росберга.

Кратко говоря, команды FOCA, в которые входили все, кроме «Феррари», «Рено» и «Альфа Ромео», крупнейших производителей, присоединившихся к FISA, спортивному подразделению руководящего органа, обнаружили лазейку в процедуре взвешивания. Они чувствовали себя в невыгодном положении из-за большей мощности двигателей с турбонаддувом, используемых ведущими производителями. В правилах говорилось, что автомобиль нужно взвешивать со всеми охлаждающими и смазочными жидкостями на борту, и ничего не говорилось о том, должны ли они оставаться в машине после окончания гонки. По утверждению команд FOCA, это означало, что все охлаждающие и смазочные жидкости можно «доливать» после гонки. В Бразилию команды FOCA привезли тормоза с водяным охлаждением. Они были также снабжены большими резервуарами, в которых, по их утверждению, хранилась вода для охлаждения тормозов. На самом деле воду сливали на первых кругах гонки, благодаря чему машины ехали большую часть дистанции Гран-при с существенным недовесом. В автоспорте меньший вес означает большую скорость. «Рено» подала протест только в отношении двух машин, финишировавших впереди Проста — Пике и Росберга. Но линия фронта определилась, и после Гран-при США-Запад в Лонг-Бич намечался бойкот Гран-при Сан-Марино.

Ожидалось, что все команды FOCA бойкотируют эту гонку в знак солидарности против нарушения правил соревнований и условий финансовой компенсации, а также в качестве громкого вотума недоверия к способности Балестра занимать свой пост. Но, ссылаясь на «спонсорские» обязательства, четыре команды вышли из строя: «Тиррелл», «Тоулмен», «Озелла» и АТС появились на трассе Имола, примерно в тридцати минутах к югу от Болоньи. Всего 25 апреля на стартовой решётке выстроилось четырнадцать автомобилей. Арну и Прост заняли для «Рено» первый ряд, но этот день имел ужасные последствия для пилотов «Феррари» Жиля Вильнёва и Дидье Пирони.

Прост знал обоих очень хорошо. Его яхта стояла в Сен-Тропе, недалеко от места, где жил Вильнёв. «Мы проводили время весело, — рассказывал Прост. Троица придумала себе особое развлечение, когда им приходилось проводить тесты на трассе Поль Рикар в Ле-Кастелле. — Лучшие воспоминания о Жиле и Дидье у меня именно из Ле-Кастелле, — объяснил он. — У них была забавная игра, в которой я участвовал, но только вначале, потому что для меня это оказалось чересчур. В те дни мы вытворяли с дорожными машинами чёрт-те что, носились на безумной скорости; устраивали гонки, делали глупости. У поворота на Ле-Кастелле они соревновались, кто разобьётся на более высокой скорости. Машина должна была съехать с дороги в виноградник. Я однажды выиграл — свернул с дороги на арендованной машине так быстро, как только осмелился. Машина застряла посреди виноградника, полностью разбитая. В конце концов, мне это показалось не слишком весело; это было чересчур. Дидье постоянно выигрывал, потому что в этой игре был куда страшнее Жиля. Он был невероятный. Нам потом долго вообще запрещали арендовать машины в Марселе!»

Другая история того времени связана с гонками Вильнёва и Пирони на дорожных автомобилях «Феррари» от Монте-Карло до Маранелло в окрестностях Модены, где размещалась штаб-квартира гоночной команды Scuderia Ferrari Formula One. Гонки закономерно привлекли внимание итальянской полиции, которую поразила скорость машин на узких, извилистых дорогах общего пользования. В конце концов обе «Феррари» задержали, и полиция собиралась выписать штрафы. Но как только полицейские установили личности водителей, — а Вильнёв и Пирони считались в Италии не иначе как легендами, — отношение полицейских моментально изменилось. Вместо того, чтобы выписывать штраф, они вежливо поинтересовались, не будут ли Вильнёв и Пирони так любезны повторить свою гонку лично для них. Апокриф? Возможно. Правдоподобно? Безусловно.

Вильнёв и Пирони приехали на Гран-при Сан-Марино друзьями; когда они уедут, Вильнёв навсегда откажется разговаривать со своим французским товарищем по команде. Прост вспоминает настроения перед гонкой в паддоке, где отсутствовали многие команды — «Макларен», «Уильямс», «Лотус». «Знаете, поскольку машин было так мало, перед гонкой мы устроили специальную встречу, — приоткрывает Прост завесу тайны. — Единственная гонка в моей жизни, где мы договорились устроить что-то вроде шоу». Несмотря на бойкот, в Имоле собралась значительная и восторженная толпа: в конце концов, чем меньше машин, тем выше шансы «Феррари» закончить гонку триумфом.

Ставки на победу «Феррари» подскочили почти мгновенно. Гонка Проста продолжалась всего шесть кругов, после чего он сошёл из-за механической неисправности. Когда на сорок четвёртом из шестидесяти кругов «Рено» Арну тоже сломалась, Вильнёву и Пирони больше никто не угрожал, и они проезжали круг за кругом длиной 5040 метров друг за другом. Команда приказала обоим гонщикам сбавить скорость; дубль был обеспечен. За год до этого Вильнёв пережил тяжёлую аварию в повороте, который теперь носит его имя, так что этим моментом можно было наслаждаться: Имола и тифози, которые так обожали бесстрашный и яркий гоночный стиль франко-канадца. Именно этот человек однажды довёл свой «Феррари» до боксов на трёх колесах, потеряв четвёртое на полной скорости. Именно этот человек прошлым летом выиграл Гран-при Монако, а в следующей гонке удержал за собой поезд из четырёх машин и выиграл Гран-при Испании в Хараме. Именно этого человека посадил в болид сам Энцо Феррари, il Commendatore скудерии «Феррари», по предложению «Мальборо», когда «Макларен» решил не подписывать его после пробного заезда на Гран-при Великобритании 1977 года.

Как писал Брок Йейтс в книге «Энцо Феррари: Человек, автомобили, гонки», старик посмотрел на Вильнёва, а потом сказал коллегам: «Когда мне показали этого крошечного канадца, этот крохотный комок нервов, я сразу увидел в нём телосложение великого Нуволари и сказал себе: «Давай-ка попробуем».

Тридцатилетнего Пирони в тот день в Имоле, когда между ним и победой стояла всего одна машина, не интересовали ни история, ни командные порядки. Его единственный успех на Гран-при был достигнут на «Лижье-Форде», а теперь у него «Феррари», способная побеждать в Италии. Искушение оказалось сильнее дружбы и преданности, сильнее командных инструкций. Он просто обогнал Вильнёва. Но в тот момент Вильнёва это не беспокоило. Он думал, что Пирони устроил игру на публику, и знал, что друг не ударит исподтишка. И Вильнёв включился в игру. Он ответил атакой и вернул себе лидерство. Толпа наслаждалась каждой секундой. Но поскольку лидерство снова оказалось у него, Вильнёв решил, что теперь-то Пирони подчинится приказам команды и будет сохранять позицию. На последнем круге Вильнёв не озаботился обороной на входе в Тосу, шпильку, находящуюся примерно в середине трассы. К его ужасу, Пирони пронёсся мимо и, не дав Вильнёву ответить, нырнул под клетчатый флаг.

Вильнёв недолго поучаствовал в церемонии на подиуме, но сердце его было не на месте. Он чувствовал, что его предал человек, которого он считал другом. Ещё больше его бесило то, что руководство «Феррари» и не подумало ни осудить Пирони, ни обвинить его в игнорировании приказов. Вильнёва словно бросили на произвол судьбы. Не успев покинуть трассу, он поклялся: «Я в жизни больше Пирони ни слова ни скажу». И клятву он сдержал.

Прост был удивлён не меньше других. Он говорит: «После Имолы Жиль звонил мне каждый день. Каждый день он говорил мне, как зол на Пирони и на «Феррари». Он был страшно зол на Дидье и сильно разочарован ситуацией с «Феррари». Он был так близок к команде, – не знаю, знал ли об этом Старик, – но чувствовал, что и они его предали».

Рассказывая о горечи, которую испытывал Вильнёв, Прост не мог не видеть иронии судьбы. Семь лет спустя он почувствует такое же отвращение к Айртону Сенне на той же трассе по той же причине: предательство.

Но в 1982 году гнев клокотал в Вильнёве. По словам Проста, он съедал его изнутри. «Дидье сыграл нечестно, и Жиль всё ещё был в ярости, когда мы добрались до Золдера, — рассказывал Прост. — Если бы вы всю неделю разговаривали с Жилем, как я, вы бы поняли, что на эту гонку он приехал в совершенно другом состоянии. Он утратил контроль над собой». Пирони опережал Вильнёва в квалификации, когда канадец выехал на трассу, полный решимости показать лучшее время. Шли последние минуты его жизни.

На трассе Вильнёв на полной скорости налетел на «Марч-Ротманс» немецкого гонщика Йохена Масса. Левое переднее колесо «Феррари» задело правое заднее колесо «Марча», и машина Вильнёва взлетела в воздух. Приземление болида носом вниз вырвало из «Феррари» сиденье, в котором всё ещё был пристегнут Вильнёв. «Я оказался на месте аварии секунд через десять, — вспоминает Прост. — Жиль так и сидел на сиденье, рядом с ограждением. Дерек Уорвик [за рулём «Тоулмен-Харта»] уже был там, он подошёл ко мне и сказал: «Ален, ближе не надо». Я был метрах в десяти. — В больнице констатировали смерть Вильнёва. Для Проста причина смерти была очевидной. — Жиль погиб из-за размолвки с Дидье, он зашёл слишком далеко», — говорит он.

«Феррари» Пирони сняли с Гран-при из уважения к Вильнёву, но несмотря на скорбь в паддоке Золдера, шоу всё равно продолжалось. Гран-при Бельгии на следующий день выиграл Уотсон, но мне больше запомнился наш обед в Лондоне неделю спустя, чем его езда в тех сложных обстоятельствах. Он крутился в этом бизнесе достаточно долго и свыкся с некоторыми суровыми истинами. «Я уверен, что телефоны «Феррари» звонили не переставая с субботнего вечера, гонщики предлагали свои услуги, — сказал он. — Автогонки — жёсткий и холодный бизнес, и чтобы в нём выжить, люди сами должны быть такими. Когда дело доходит до подвернувшейся возможности, личный интерес стоит на первом месте. — Сам Уотсон не выглядит ни жёстким, ни холодным. Он чувствительный человек, которого некоторые назвали бы слишком мягким для игры, но он прожил в Формуле-1 девять лет. Вильнёв стал восьмым гонщиком, которого он видел погибшим на трассе. Кто назовёт их всех? — Я назвал бы, но воспоминания в автоспорте живут недолго», — соглашается он.

«У меня нет желания закончить свою жизнь в гоночной машине, но если это случится, страдать буду не я. Для меня просто всё. Конец. Страдать будут друзья и семья. — Некоторые картинки не стереть из памяти, какими бы отстранёнными вы себя ни считали. У Уотсона до сих пор перед глазами стоящий в стороне вертолёт с Вильнёвом. — Ты должен подавлять эмоции и чувства, ты тут только для того, чтобы делать свою работу, и ты обязан делать всё возможное здесь и сейчас, в каком бы душевном состоянии ты ни находился. Но некоторые вещи продолжают терзать, например, вертолёт с Жилем, стоящий в Золдере. Это личное, и с этим потом приходится жить, вот что тяжелее всего».

Некоторые гонщики были недовольны скоростью машин в поворотах и правилами, которые давали им только два комплекта квалификационных шин для борьбы за позицию на стартовой решётке. Срок службы шин – один быстрый круг. «Это означает, что за сессию у тебя есть два безумных круга, когда ты забываешь про осторожность, — говорит Дерек Дэйли, ирландец, выступавший за «Уильямс». — За сто ярдов до поворота ты полностью доверяешься машине и просто молишься, чтобы на выходе никого не оказалось». Политические распри внутри автоспорта не позволяли надеяться, что из расследования несчастного случая с Вильнёвом будут сделаны правильные выводы. Рон Деннис не соглашался с мыслью, будто неограниченное количество шин в квалификации ослабит давление. «Большинство гонщиков во время квалификации отключают мозги, — заявил он. — Дать им двенадцать комплектов шин вместо двух, значит дать лишних десять шансов попасть в аварию».

В паддоке явно хотели снизить скорость прохождения поворотов, но не в первый и не в последний раз в истории команды-соперники не смогли договориться о формуле. Возможно, ключ к пониманию происходящего следует искать в соревновательном инстинкте всех заинтересованных. «Я участвую в гонках не ради участия, а ради победы», — говорит Деннис. Именно по этому кодексу жил и умер Вильнёв.

Страданиям лета 1982 года, казалось, не будет конца. На июньском Гран-при Канады Пирони занял поул, но когда дали старт, его «Феррари» осталась неподвижной. Молодой итальянец Риккардо Палетти вырвался с задних рядов и врезался прямо в стоящую машину Пирони. За два дня до своего двадцать четвёртого дня рождения Палетти скончался от травм, полученных на недавно переименованной трассе в Монреале, автодроме имени Жиля Вильнёва.

Пирони оправился от этой трагедии и выиграл в Голландии, затем приехал вторым в Сильверстоуне. Прост в этих двух гонках заработал всего одно очко за шестое место на Гран-при Великобритании. Но скандал, аналогичный тому, что разделил Вильнёва и Пирони, ждал Проста неделю спустя дома, на Гран-при Франции; между ними с Арну пробежала чёрная кошка, а «Рено» словно топором пополам разрубили. Происшедшее в Ле-Кастелле 25 июля можно интерпретировать по-разному. Арну и Прост заняли первый ряд, но обоих быстро обогнали Риккардо Патрезе и Нельсон Пике на одинаковых машинах «Брэбхэм-БМВ». Когда у Патрезе взорвался двигатель, Пике отрывался от Арну по секунде за круг, пока его собственный движок не заглох на двадцать четвёртом круге из пятидесяти четырёх. После этого Арну оказался на десять секунд впереди Проста, чья машина была незначительно повреждена, что стоило ему некоторой прижимной силы.

Это не казалось проблемой, поскольку Прост был уверен, что Арну согласился пропустить его до конца гонки как занимающего более высокое место в чемпионате мира. Арну позже клялся и божился, что ни о чём таком они не договаривались. Он беспечно игнорировал приказы с командного мостика «Рено» пропустить Проста. По словам Жана Сажа из «Рено», он не менее пяти раз давал Арну сигнал разрешить Просту догнать и обогнать его. Однако Арну неустанно ехал дальше. Он был так далеко впереди, что мог даже не видеть Проста в зеркалах. Он первым проехал под клетчатым флагом под аплодисменты толпы, но затем бомба замедленного действия, тикавшая в «Рено», взорвалась. Пусть Прост и Арну оба были французами, но общего у них было мало. Возможно, тот факт, что они были соотечественниками, даже усиливал разногласия. В одной стране есть место только для одного монарха. И так во всех видах спорта. У Джимми Коннорса были огромные проблемы с Джоном Макинроем не только потому, что тот демонстрировал столь же явное неуважение к авторитетам и готовность превратить теннис в уличную драку, но и по более фундаментальной причине: по мнению Коннорса, Макинрой был его конкурентом в борьбе за один и тот же американский доллар, угрозой его процветанию и успеху. Эти люди презирали друг друга, пока не достигли просветления, называемого средним возрастом.

Арну, почти тридцати четырех лет, из французского региона Гренобль, по его собственному признанию, был человеком неискушенным. Он не выигрывал гонок более двух лет и к тому времени уже испытывал сильную неприязнь к Просту. Однако на недостаток популярности во Франции Арну жаловаться не приходилось.

Навыки Проста на политической арене глубоко политизированного спорта обеспечили ему поддержку руководства «Рено». Агрессивное неподчинении Арну приказам команды, а затем отказ от собственного предложения пропустить Проста были похожи на предсмертную записку. Однако именно Прост покинул Ле-Кастелле с пятном на репутации. Его обвинили в том, что он вёл себя как избалованный ребёнок, которому не дали поступить по-своему.

Прост по сей день утверждает, что он был жертвой обстоятельств, а не автором сюжета. Летним парижским днём в 2008 году он объяснил, что произошло с его точки зрения. «Да, мы с Рене никогда не были близки, — вспоминал он. — Но настоящая проблема у нас возникла лишь однажды, на том Гран-при Франции. Я был очень зол на руководство «Рено» за то, что произошло. Утром перед гонкой мы с Рене были в моторхоуме команды вместе со спортивным директором Жераром Ларруссом и некоторыми другими. У нас была стратегия борьбы с БМВ [«Брэбхэм»]. Рене попросили использовать турбонаддув чуть больше обычного. Как правило, БМВ были побыстрее нас, но более хрупкими. Затем разговор перешёл к гонщикам. Рене предложили пропустить меня, если мы окажемся в гонке первым и вторым, потому что я был выше в чемпионате. Мне сказать было нечего, сами понимаете. Рене ответил: «Хорошо».

«Всё работало как надо. Мы шли первым и вторым. Команда выставила информационную доску, чтобы напомнить ему подвинуться. Я в то время ехал прямо за ним. Кажется, на доске было написано: «P1 Alain». — Это принятое в автоспорте сокращение, которое невозможно понять неправильно. Руководство хотело, чтобы в следующий раз, когда машины «Рено» проедут мимо боксов, Прост оказался на первой позиции. Прост продолжал: — Арну меня не пропустил. Я начал злиться, потому что думал, что у него преимущество в более мощном турбонаддуве. На такой длинной трассе, как Кастелле, это очень помогает. Честно говоря, в какой-то момент я перестал прессинговать его, поскольку знал, о чём договорились. Но за пару кругов до конца я подумал: чёрт, он же меня не пропускает. Тогда я ускорился, но, конечно, было уже поздно».

Проста до сих пор бесят воспоминания о том дне. «Моя худшая гонка, — говорит он. В предстоящие годы будет ещё хуже, много-много худшего, но та рана слишком глубока. — Я соревновался с БМВ, а не с Арну, — описывает он свои мысли за рулём в тот день. — Если бы я знал, я бы с самого начала гонялся против Арну. Возможно, я бы всё равно проиграл, но, по крайней мере, я бы поборолся. Всё было совсем неправильно. — Разочарование Проста в первую очередь было вызвано поведением шефов «Рено», а не самого Арну. — Когда руководство спросили, что произошло, они не сказали правду. Они бросили меня одного, назвали неудачником. Мне сделали антирекламу. Арну почти ничего не говорил; но и это для меня было плохо. Как видите, та гонка стала моей первой большой проблемой».

«То, что произошло, было совершенно неправильным. Именно тогда я понял, что когда имеешь дело с высшим руководством крупного предприятия, они в первую очередь думают о своих планах и заботятся о себе. Это лишает тебя уверенности. Из-за этого меняется гоночный дух и правила игры. — Президент «Рено» Бернар Анон пытался успокоить Проста в личной беседе, но ущерб уже был нанесён. Прост объясняет: — Ты гордишься тем, что являешься частью крупного производителя, маленькой частичкой Франции, но правила-то другие. Не твои правила. Но я всегда считал себя наёмным работником».

Для соперников команда «Рено» оставалась загадкой. Бывший сотрудник команды, пожелавший остаться неизвестным, рассказал мне: «Рено» пришла в Формулу-1 с турбомотором, а поскольку поначалу он был ненадёжным, их называли «жёлтыми чайниками». Ещё у нас поначалу были шины «Мишлен» и повар, над которым все смеялись. Типичный французы, говорили они. Все обходились бутербродами и чаем, но начали приходить и смотреть, как делаем мы. Ну, дальше вы знаете, все завели себе поваров. Да, правда, Ален и Рене не ладили с самого начала. Они были совершенно разными. Рене не обладал таким техническим умом, как Жан-Пьер Жабуй или Ален, но всегда пытался учиться. Он был счастлив гоняться за «Рено». Ален — человек непростой. Его бывает очень трудно понять – но он всегда был очень дипломатичным. После Гран-при Франции 1982 года команда фактически разделилась надвое. Атмосфера была ужасной. Но должен сказать, Арну был вполне доволен случившимся. Никаких сожалений…!» Однако Арну прекрасно понимал, что его дни в «Рено» сочтены. И он нашёл утешение в объятиях «Феррари», подписав с ними контракт на 1983 год.

Формула-1 столкнулась с ещё одной трагедией. Тем же безрадостным летом, когда гоночная трасса забрала жизни Вильнёва и Палетти, карьера Дидье Пирони как гонщика Гран-при подошла к концу под сильным дождём на тренировке перед Гран-при Германии, всего через две недели после французского фарса в Ле-Кастелле. Не по своей вине Прост оказался в центре аварии. Этот инцидент сильно на него подействовал.

Пирони рано выехал на трассу во время свободной тренировки субботним утром перед Гран-при в Хоккенхайме. Дождь был безжалостным, но гонщикам необходимо найти баланс машин и в сырую погоду на случай, если Гран-при придётся проводить в таких условиях. Прост рассказывает, что произошло тем утром: «Пирони оказался на трассе первым. Было очень влажно. Дидье был очень крут, машина была хороша. У него были большие шансы стать чемпионом мира. У него появилась новая подруга. Он был действительно силён, находился в зените. Но никто не понял, почему он с самого начала ехал как сумасшедший, я точно не понял. Минут через пятнадцать я выехал на трассу. Дерек Дэйли [«Уильямс»] обогнал меня на прямой, идущей к стадионному участку, не слишком быстро, думаю, он ехал всего второй или третий круг. Пирони сзади увидел, как Дэйли сместился». Пилот «Феррари» решил, что Дэйли отъехал в сторону, чтобы пропустить его. Конечно, ничего подобного он не делал. Внезапно, слишком внезапно, даже для человека с молниеносной реакцией, «Феррари» Пирони оказалась на прямом пути к столкновению с Простом.

«Дидье меня не видел, потому что шёл сильный дождь, — рассказывал Прост. Последующие оценки показали, что Пирони ехал на скорости 165 миль в час, когда его левое переднее колесо ударилось о правое заднее колесо Проста. — Машина Пирони взлетела как самолёт, — Прост направил ладонь к потолку своей гостиной. Пролетая над Простом, «Феррари» завалилась на правый бок и зацепила его шлем. — Машина Дидье упала на коробку передач; затем ещё раз подскочила и приземлилась на носовой обтекатель. Именно из-за этого болид сломался посередине».

Без тормозов «Рено» Проста продолжал въезжать на стадион — подковообразную арену из бетонных трибун, построенную для гитлеровских митингов. «Я поспешил обратно, Дидье всё ещё был в машине. Один из маршалов уже был на месте происшествия, вскоре подоспел профессор Сид Уоткинс [главный врач]... Дидье был в сознании и страшно страдал. Вокруг головы было много крови. Но хуже всего были ноги, и едва взглянув, я понял, что ничего не могу сделать». Прост услышал голоса, обсуждавшие возможную ампутацию ног Пирони. Он не знал, кто говорил, но помнил свою реакцию. «Нет, НЕТ, НЕТ», — кричал он. Но, несмотря на общее замешательство, профессор Уоткинс сохранял спокойствие, Пирони вытащили из машины и отправили в больницу. Вернувшийся в моторхоум команды Прост ощущал полное эмоциональное опустошение. Жерар Ларрусс из «Рено» зашёл его навестить. «Когда это прекратится? — спросил Прост. — Что мне делать?» В голове Проста всё шло кругом. «На нас навалились все возможные проблемы: политические, спортивные, несчастные случаи. Я задавал массу вопросов, в основном себе. Все думают, что я не люблю ездить в дождь — но до того дня я почти любил это».

Прост вступил в глубокую философскую дискуссию с Ларруссом. В основном он рассуждал вслух, стоит ли вообще продолжать гоняться. Прост действительно предложил Ларруссу: «Может быть, мне надо остановиться». Вместо этого он поклялся себе, что с этого момента начнёт ездить на гоночных машинах по собственным правилам. «Жерар сказал, что если я не вернусь в машину, потом будет сложно, — говорит Прост. — Но он не давил на меня. Я решил продолжать. Но только по-своему, понимаете? В тот день я понял, что должен быть осторожнее, потому что раньше я никогда по-настоящему не осознавал опасности. Я никогда не думал, что может быть так».

«С того момента я изменил манеру вождения. Я помню 1982 год как решающий момент».

Прост, завершивший неудачный сезон Формулы-1 1982 года двумя победами и итоговым четвёртым местом в чемпионате мира, ни разу не спросил Пирони, как повлияла на него смерть Вильнёва. «Я много раз приезжал навестить Дидье в парижском госпитале, — говорит он. — Но мы никогда не говорили о Жиле, потому что это было тяжело. Он никогда не позволял мне уйти, не показав свою ногу. Каждый раз мне было плохо». Через шесть месяцев после аварии, холодным февральским утром 1983 года, Пирони пригласил меня в свой дом в Париже. Ясноглазый, улыбающийся, по-юношески красивый... идеальный образ гонщика Гран-при. И только глядя вниз, можно было увидеть его полностью забинтованную правую ногу, напоминание о том, как закончилась его карьера. Он ждал пятнадцатой или шестнадцатой операции – точное число предыдущих он уже не помнил. На сей раз ему предстояла костная трансплантация на правой ноге. Его левую ногу скрепляли тридцать девять винтов. После выписки из больницы в ноябре прошлого года ему приходилось дважды в неделю приходить на осмотр и перевязку. Он ходил на костылях, его глаза была полны боли. И всё же его не отпускала потребность снова участвовать в гонках.

В тридцать лет он был вполне финансово обеспечен. Так почему же он стремился снова рискнуть всем за рулём гоночного автомобиля? «Единственное объяснение, которое у меня есть: автоспорт — моя страсть, и я готов отдать за него жизнь, — говорил он. — Я бы предпочёл два или три года отдаваться этой страсти, чем сто лет ничего не делать». Джеки Стюарт сравнил аварию в Хоккенхайме с авиакатастрофой, и собственные воспоминания Пирони усиливали эту аналогию.

С поразительной чёткостью Пирони рассказывал мне, что произошло: «Шёл дождь, но мне нужно было протестировать новые шины на случай, если придётся гоняться под дождём. Машина была хороша, я был самым быстрым на трассе. Я был доволен шинами, и на своём четвёртом круге начал замедляться. Я ехал за Дереком Дэйли. Он переместился, чтобы обогнать Алена Проста, но «Рено» Проста я из-за дождя не видел. Две большие шины и чёрное заднее крыло я увидел слишком поздно. Столкновение было не очень сильным. Я задел его заднее правое колесо, и моя «Феррари» взлетела. Моя машина летела очень высоко. Я видел верхушки деревьев... словно фильм медленно прокручивался у меня в голове. Увидев верхние ветки, я подумал: «На этот раз всё совсем плохо». Я был уверен, что мне конец, потому что находился на высоте метров восьми, а скорость машины была очень высока. Боли я не чувствовал. Я был расстроен тем, что повредил машину, и разочарован, что придётся использовать запасную. Я и представить себе не мог, что сломался».

А затем началось самое страшное: «Я понял, что что-то не так, когда увидел кости. Сначала я подумал, что они принадлежат убитому мной животному. Потом увидел, что они мои. Я потерял много крови, и через двадцать пять минут, проведённых зажатым в машине, услышал, как врачи говорят, что надо отрезать мне ноги, чтобы вытащить меня из машины. Я сказал: «Нет, нет, не надо». Не думаю, что это повлияло на врачей, но возможно, они решили, что я могу подождать освобождения ещё пять минут». Травмы были тяжёлые: два перелома правой голени, почти оторвавшие ступню от ноги; левая нога сломана в бедре и голени; сломаны левая рука и нос; голова в порезах и синяках.

В то время Пирони занимался оформлением нового страхового полиса для Ассоциации гонщиков Гран-при, президентом которой он оставался, а также делами своих строительной компании и компании-импортёра лодок. Но больше всего он ждал того дня, когда сможет принять приглашение Энцо Феррари снова сесть за руль «Феррари». «Я хотел бы стать чемпионом мира, а затем окончательно прекратить гоняться».

Три года спустя Пирони умер. Он больше никогда не смог управлять болидом Формулы-1, но получил некоторое утешение в острых ощущениях от гонок на моторных лодках. Когда он потерпел крушение в море летом 1986 года, ему не повезло так, как в Хоккенхайме. Прост вздыхает: «Дидье увлёкся гонками на моторных лодках. Он гонял на лодках, как гонял бы на машинах. В день своей смерти он лидировал в гонке, но из-за того, что над головой находился вертолёт с видеооператором, он направил свою лодку на волну, и лодка перевернулась. Ему не стоило этого делать».



Англия, 1982 год: Киту Саттону, молодому фотографу из пригорода Манчестера, в начале года позвонили. В трубке Саттон услышал голос Айртона Сенны: «Я вернулся». Проведя зиму в Бразилии, поразмыслив о будущем в бизнесе своего отца, он решил посвятить себя тому, чтобы стать не просто автогонщиком, но лучшим гонщиком, которого когда-либо видел мир. Вернулся он без жены.

Позже Сенна рассуждал в своей холодной и расчётливой манере: «Если я собирался попасть в Формулу-1, я должен был посвятить этому всё своё время и внимание. Пока я был женат, я не мог этого сделать, поэтому мы расстались. Я считаю, что это был очень ценный опыт. Детей у нас не было, так что больше никто не пострадал. Просто она не создана для меня, а я для неё».

Он принял предложение поработать гонщиком у Денниса Рашена, босса успешной команды Формулы-Форд 2000 в чемпионатах Великобритании и Европы. Рашен затребовал с Сенны 10 000 фунтов в бюджет, сделав ему скидку. Сенна обратился с просьбой о спонсорстве в бразильский банк Banerj и в компанию Pool, бразильского производителя джинсов. Саттон попросил Сенну о встрече, поскольку хотел сделать ему предложение. Договорились встретиться, когда у Сенны будет день тестов в Оултон-парке.

Саттон до сих пор посмеивается над своими ранними разговорами с Сенной. Он рассказывает: «Я спросил Айртона в Оултон-парке: «На что ты рассчитываешь?» Представляете себе! — Сенна ответил, что хочет стать успешным гонщиком Формулы-1. Саттон предложил: — «Возможно, я смогу помочь. Я был на гонках Гран-при и видел, как это работает. Я заметил, что все рассылают пресс-релизы. Почему бы нам не делать для тебя пресс-релиз после каждой гонки и не рассылать его во все средства массовой информации, во все журналы, для которых я работаю, по всему миру? И мы могли бы отправлять фотографии – хороший способ привлечь внимание общественности». — Сенна согласился. Саттону был важен ещё один момент. — «Очевидно, я хочу, чтобы мне платили», — сказал он.

Когда Сенна признал необходимость поставить их отношения на профессиональную основу, Саттон приступил к работе. «Мой доход удвоился, — рассказывает он. — Поначалу я строчил пресс-релизы от руки и отдавал их знакомой в Чидле, которая исправляла грамматику и пунктуацию, а затем печатала. Мы с манчестерскими приятелями разработали специальный бланк для пресс-релизов. Решили в одном углу изобразить шлем Айртона, а затем размывать цвета по всей странице. В конце пресс-релиза мы предлагали за дополнительной информацией обращаться ко мне и давали мой домашний адрес».

К концу сезона Сенна выиграл двадцать одну гонку из двадцати семи и победил как в британском, так и в европейском чемпионате. Чемпионат Европы Сенна выиграл на выходных в Дании, которые Саттон до сих пор вспоминает с теплом. «Айртон сказал, что хочет пригласить меня в Данию за его счет, — рассказывает Саттон. Он позвонил Бобу Уоррену, чья компания Travel Places успешно перевозит персонал Формулы-1 по всему миру, и убедил выслать счёт за два авиабилета туда-обратно на адрес Сенны в Норфолке. — Во время полёта мы по душам обсуждали распад его брака, — вспоминает Саттон. — Он был расстроен, но к тому времени у него появилась новая девушка. А ещё он сказал, что через пару лет станет гонщиком Формулы-1, и хочет, чтобы тогда я сопровождал его как личный фотограф. Я ответил: «Да-да, конечно», и больше мы об этом не говорили».

Ближайшим соперником Сенны на протяжении всего года был англичанин Кэлвин Фиш. Возможно, Фиш стал первым гонщиком, который полностью осознал природу одержимости Сенны. Фиш рассказывал Кристоферу Хилтону, автору ряда книг о Сенне: «В 1982 году, когда ты бросал ему вызов, — а когда я говорю «бросить вызов», я имею в виду ехать колесо в колесо, обгонять его или лидировать, — создавалось ощущение, что его просто нельзя ставить в такое положение. Он считал себя на голову выше всех остальных и просто не мог оказываться в такой ситуации. Ему казалось, что он находится в другой лиге. Когда доходило до ситуации «Сегодня меня могут побить», он не знал, как с этим справляться. Он либо выбивал тебя с трассы, либо готов был разбиться, пытаясь тебя обогнать. Это выглядело очень странно. Всякий раз, когда доходило до этого, им овладевала паника, и он готов был на что угодно, лишь бы снова оказаться впереди».

В Дании Саттон и Сенна жили в одном номере, чтобы снизить расходы. После того, как Сенна выиграл чемпионат, они вдвоём пошли в ночной клуб. «Кэлвин там тоже был, — сказал Саттон. — Одна девушка понравилась им обоим. Было довольно забавно наблюдать, как они сражаются за её внимание... Во всяком случае, ночь получилась фантастическая. Я впервые видел Айртона пьяным, хотя для этого много не потребовалось. Он гонял по городу на мопедах. А ещё он ушёл с вечеринки с датской девушкой — уже другой — и попросил меня освободить номер!»

В тот год, когда Прост повидал столько горя и узнал много нового о политическом ландшафте Формулы-1, Сенна сделал ещё один огромный шаг вперёд. Прост доказал, что может выигрывать гонки Гран-при, что является важнейшим достижением в карьере любого гонщика: история полна имён быстрых людей, которые никогда не выигрывали гонки Формулы-1. Он переместился в первые ряды стартового поля, в прямом и переносном смысле.

В тот момент Сенна, возможно, жил в параллельной вселенной автоспорта — говоря по-футбольному, играл за команду любительской лиги, тогда как Прост был игроком Премьер-лиги, — но он по-своему дал всем понять, что его так просто не задвинуть. За тысячи миль от дома он находился в самом сердце европейского автоспорта. Он набирался опыта и впитывал информацию, читая, наблюдая и тренируя свой любознательный ум. Для него это стало своего рода стажировкой. И потихоньку он начал привлекать к себе внимание.



5
СРАЖЕНИЕ С СЕННОЙ — РАССКАЗ АНГЛИЧАНИНА



Позднее утро на трассе Каталунья в северном пригороде Барселоны весной 2008 года.

Мартин Брандл прибыл, как и договаривались, в Энергетический центр Red Bull в паддоке. У него всегда плотный график, но поскольку до появления машин Формулы-1 на трассе ещё девяносто минут, Брандл делает свой обычный заказ у одной из девушек у стойки, возвышающейся перед входом: «Чашку крепкого чая, пожалуйста».

Штаб-квартира Red Bull трёхэтажная, наверху солнечная терраса. Говорят, Энергетический центр возводят двадцать пять человек за два дня, а для его перевозки по Европе от гонки к гонке требуется девять грузовиков. На первом этаже размещаются три бара и группа поваров, постоянно готовящих для стойки: отрада для внутреннего гурмана в каждом из нас. На этом уровне есть терраса, и именно здесь можно встретить эскадрилью молодых моделей Red Bull, когда их не выставляют напоказ в паддоке. На каждой гонке девушки разные. На первом этаже — длинная стойка, где подают кофе и чай, а справа и слева стоят несколько столов и стульев. Справа находится место для обслуживания рабочей силы команды.

Здесь мы ждали наши напитки. Говорят, этот объект стоит 12 миллионов евро, и он затмевает другие моторхоумы в паддоке, как Эмпайр-стейт-билдинг доминирует над горизонтом Манхэттена. Владелец австрийской команды Дитрих Матешиц — Мистер Red Bull — не пожалел денег.

Брандл провёл меня мимо того места, где обедает команда, в комнату, для входа в которую потребовался ключ. Это было личное убежище Дэвида Култхарда на Гран-при, и Брандл, как менеджер ДК, имел право на вход. Брандл стал настолько опытным телеведущим, — его имя стояло первым в списке, когда в ВВС ответственные за выкуп прав на трансляцию Формулы-1 у ITV (200-миллионная сделка на пять лет) проводили кампанию по набору персонала в конце 2008 года, — что легко забыть, что он был весьма конкурентоспособным гонщиком. Его быстрая реакция, глубокие знания и содержательные комментарии обо всём, что касается Формулы-1, принесли ему ряд наград в области телерадиовещания. Прогулка Брандла по стартовому полю за несколько минут до Гран-при быстро превратилась в лучшую телевизионную трансляцию. Будь ты чемпион мира или правящий монарх, на стартовой решётке ты — отличная добыча для Брандла. Но при том, что он даёт нам доступ к мышлению гонщика перед гонкой, — так ли Хэмилтон спокоен, как кажется? действительно ли Райкконен настолько безразличен, как выглядит? — лучшая часть его работы связана с анализом и пониманием происходящего во время гонки. Его секрет в том, чтобы рассказать нам то, что незаметно неискушённому глазу в картинках, которые мы видим.

Он не выиграл за карьеру ни одного Гран-при — вторые места в Монце и Монако остались его лучшими достижениями, — но за дюжину лет, с 1984 по 1996, Брандл участвовал в 158 гонках Формулы-1, так и не получив в руки по-настоящему конкурентоспособной машины. Он стал чемпионом мира 1988 года в гонках на спорткарах, а в 1990 выиграл «24 часа Ле-Мана». Талант Брандла проявился в раннем возрасте. Подростком он выступал за «Ауди» в одной команде со Стирлингом Моссом в чемпионате по кузовным гонкам, но ему всегда хотелось участвовать в гонках на одноместных автомобилях — и именно там Брандл, молодой человек из Кингс-Линн в Норфолке, впервые познакомится с молодым бразильцем по имени Айртон Сенна. Его карьера будет идти параллельно карьере Сенны, но в конечном счёте он не сможет соревноваться с бразильцем на одном уровне.

В 1983 году ситуация была иной, и не было никаких поводов опасаться будущего. В отсеке Култхарда в Red Bull Брандл мысленно переносится на четверть века назад. «Я опережал Сенну на год, поскольку уже провёл сезон в Формуле-3 в 1982 году, — рассказывает он. — Я впервые увидел его, когда он доминировал в Формуле Форд, так что я про него знал. Что меня немного удивило, так это то, что когда Сенна пришёл в Формулу-3, автоматически предполагалось, что он выиграет чемпионат. Меня это несколько покоробило».

По словам Кита Саттона, «Макларен» предлагал оплатить сезон бразильца в Формуле-3. Сенна отказался — Саттон подозревал, потому, что предложенный «Маклареном» контракт требовал от него посвятить себя команде на несколько лет. Ничего необычного в таком предложении многообещающему молодому водителю не было. Спустя годы Льюис Хэмилтон связал себя с «Маклареном» именно таким контрактом, поскольку бремя финансирования его прогресса в автоспорте было не по карману его семье. Но Сенна со своими бразильскими спонсорами и поддержкой семьи мог позволить себе сохранять независимость. Он достиг соглашения с «Вест Суррей Рэйсинг», командой Формулы-3, базирующейся в небольшой промышленной зоне недалеко от Санбери-на-Темзе. Руководитель команды Дик Беннеттс заработал завидную репутацию в этой категории, на его машинах Стефан Юханссон выиграл чемпионат Ф3 1980 года, а Джонатан Палмер — 1981 года. Беннеттс подготовил для Сенны машину Ralt-Toyota. У Брандла была похожая Ralt-Toyota, но он ездил за Эдди Джордана, общительного ирландца, который в последующие годы ещё скажет своё слово. «Я перешёл в команду Эдди, относительно молодую в то время, поскольку потерял спонсорскую поддержку BP, что помешало мне остаться в команде Дэвида Прайса», — объясняет Брандл. Джордан, изо всех сил пытавшийся найти источники финансирования, предыдущим летом пригласил нескольких водителей пройти для него тесты. «Сенна был одним из немногих, [ради кого] я сделал это бесплатно, — говорит Джордан, человек, не считающийся в паддоке филантропом. — Сенна был особенным, но я понимал, что он не будет выступать за меня. Честно говоря, у меня просто не было той родословной, которую он искал. Я был в восторге от того, что он делал в моей машине, но чувствовал, что ему тогда чего-то не хватало как личности».

Вместо этого Джордан посвятил себя тому, чтобы помочь Брандлу победить бразильца. Брандл, пьющий чай в паддоке, столько лет спустя всё ещё озадачен тем, с какой устрашающей скоростью росла репутация Сенны. «Я не мог понять, почему его считали явным фаворитом в чемпионате Формулы-3, — говорит он. — Не то чтобы я обиделся, но это привлекало внимание. Это было своего рода предупреждение, не так ли? Я о нём немного читал. Разве он не бросил гоночную карьеру и не вернулся домой? Так или иначе, он появился в Формуле-3 и выиграл первые девять гонок! — Брандл словно нехотя улыбнулся и добавил: — Что подтвердило: он может быть весьма хорош». К тому времени Кит Саттон рассылал свои пресс-релизы мириадам руководителей команд Формулы-1: Рону Деннису в «Макларен», Берни Экклстоуну в «Брэбхэм», Питеру Уорру в «Лотус», где мужественно стремился произвести впечатление англичанин по имени Найджел Мэнселл. «Но на самом деле Айртон хотел знать только одно: отправляю ли я релизы в «Феррари», — вспоминает Саттон.

Время от времени Брандл и Сенна вели светские беседы на подиуме, поскольку англичанин неизменно был вторым. «Он сильно надломил меня своим безупречным началом сезона, — признаёт Брандл. Однако если Сенна думал, что англичанина можно сбросить со счетов, он ошибался. Снова Брандл: — В том году произошло несколько случае, которые я позже наблюдал у него и в гонках Гран-при. Скажем, гонка в Сильверстоуне: Сенна настолько опережал всех в британском чемпионате Формулы-3, что решил в тот день гоняться в чемпионате Европы, поскольку гонка была совместная для пилотов обоих чемпионатов. Я хотел набрать несколько очков в британском чемпионате, чтобы подобраться к нему поближе. Примерно в середине заключительной части квалификации я легко опережал всех участников чемпионата Великобритании. Но на общей стартовой решётке я был только двенадцатым, ну, может, десятым, поскольку шины британского чемпионата были жёстче и медленнее европейских. Я не видел особого смысла в том, чтобы быть самым быстрым британцем и при этом сидеть так глубоко на стартовом поле. И спонтанно решил сменить резину. Ближе к концу второй квалификации я говорю Эдди: «Давайте перейдём на европейские». И, чёрт возьми, я взял поул. Я впервые победил Сенну; и он впервые показался взволнованным. В гонке я оторвался и лидировал. А Сенна просто не мог поддерживать мой темп — до такой степени, что в итоге разбился в шикане Вудкот».

Психологическое преимущество перешло к Брандлу. Неделю спустя дуэль возобновилась в Кэдвелл-парке, в четырёх милях от Лаута на востоке Линкольншира. «На протяжении всей квалификации мы перехватывали поул друг у друга, — рассказывает Брандл. — Пока Сенна не потерял машину на участке под названием «Гора» и не врезался в пост маршала. Я пошёл взглянуть — и это был кошмар, потому что машины делали в основном из алюминия и заклёпок. Как ему удалось выбраться, не сломав ногу, ума не приложу. Как бы то ни было, Сенна выбыл из гонки. Я выиграл и начал отыгрывать очки». Две недели спустя битва между ними ещё больше обострилась Снеттертоне, Норфолк. Попытка Сенны прорваться с четвёртого места на стартовом поле означала, что ему нужно было сначала догнать Брандла, а затем найти способ обогнать его. С первой частью миссии он справился к середине дистанции. С этого момента Сенна понял, что для обгона Брандла ему придётся сильно рисковать. Со своей стороны, англичанин уступать не собирался.

Случилось неизбежное: Сенна атаковал, Брандл не пропустил, машины столкнулись. Сенна врезался в барьер. Каждый винил другого. После этого Сенна несколько оптимистично потребовал разбирательства, и зрителей, ставших свидетелями инцидента, попросили описать увиденное. Поскольку в этой части света Брандл был практически местным героем, Сенна искал справедливости у явно предвзятых судей. «Меня не оштрафовали и не отозвали мою лицензию, — вспоминает Брандл, усмехаясь. — Айртон был весьма эмоционален, не так ли? Он считал, что раз он гоняется в Британии против местного фаворита, значит, истеблишмент настроен против него». Конечно, в полной мере характерное для Сенны чувство несправедливости развернётся позже — на мировой арене, а не в захолустном театре английского чемпионата Ф3. Но как Сенна ещё неоднократно докажет на протяжении всей своей карьеры, у него был завидный талант оставлять прошлое прошлому; откладывать в сторону, но не забывать. Помимо всего прочего, перед следующим этапом чемпионата у него была ещё одна встреча. В Донингтоне по приглашению Фрэнка Уильямса он впервые сел за руль автомобиля Формулы-1.



В офисе сэра Фрэнка Уильямса в Гроуве, Оксфордшир, висят три портрета, два из них — автогонщиков. Не вписывается в гоночную тематику Маргарет Тэтчер, премьер-министр, которую Уильямс, ярый патриот, всегда безмерно уважал. Один из гонщиков — Пирс Каридж, участвовавший всего в двадцати восьми Гран-при. Каридж, представитель династии пивоваров, выпускник Старого Итона, разделял страсть Уильямса к гоночным автомобилям. В молодости они подружились и какое-то время вместе снимали квартиру в Харроу. В шестидесятые годы Каридж колесил по Европе, выступая в различных категориях. Часто ночевал в своем автовозе. В элиту автоспорта его привело даже не богатство семьи, а решимость и, говорят, ослепительное обаяние. В 1969 году Уильямс впервые пришёл в Формулу-1 с личным автомобилем Brabham BT26, пилотировал который Каридж. Они заняли почётные вторые места в Монако, где победил Грэм Хилл на «Лотусе», и на Гран-при США в Уоткинс-Глене вслед за «Лотусом» Йохена Риндта. В 1970 году Каридж отклонил предложение выступать за «Феррари», чтобы остаться с Уильямсом, который заключил сделку с итальянской компанией De Tomaso на поставку бесплатного шасси. К несчастью, Каридж стал ещё одной жертвой эпохи, когда в погоне за мечтой автогонщики часто гибли. На двадцать третьем круге Гран-при Нидерландов в Зандворте на дальней стороне трассы появился столб черного дыма, и Каридж не смог доехать до боксов. На быстром участке его машина вылетела за пределы трассы и ударилась о поросший травой песчаный холм. Болид перевернулся и вспыхнул — в момент смерти Кариджу было всего двадцать восемь. «Отлично помню общую скорбь после его смерти», — говорит Уильямс. Через двадцать четыре года погиб второй гонщик, выступавший за него. На третьем портрете именно он: Айртон Сенна.

Каждый день, не занятый на Гран-при, Уильямс приходит в офис, чтобы лично контролировать всё, что происходит в его команде и во всём автоспорте. С 1986 года он прикован к инвалидной коляске, потому что собственная неутолимая жажда скорости застала его в арендованном автомобиле, когда он спешил вылететь из Марселя после тестовой сессии своей команды на трассе Поль Рикар в Ле-Кастелле. Его машину вынесло за пределы дороги, Уильямс получил ужасные травмы, которые привели к параличу. Он никогда не винил в своей инвалидности никого, кроме себя, и никогда не терял страсти к автоспорту и к особенным людям, которые рвутся водить быстрые машины. Самым ярким воплощением такого человека для Уильямса стал Сенна.

Уильямс наблюдал и отмечал колоссальное влияние бразильца в каждой категории, в которой тот выступал. Явно впечатлившись, Уильямс пригласил Сенну проехаться на одной из своих машин, хотя у него в команде не было вакансий. Умные люди в этом бизнесе стараются быть на шаг впереди. Если в будущем Сенна станет успешным и востребованным, Уильямс может получить преимущество, поскольку гонщики обычно помнят тех, кто предлагал им помощь, когда они находились на нижних ступеньках лестницы.

В 1983 году Уильямс организовал для Сенны первые тесты на машине Формулы-1, но опоздал на встречу в Донингтон при довольно неприятных для владельца гоночной команды обстоятельствах. «Моя машина сломалась на трассе М1 на перекрёстке (пусть он останется безымянным) за пару поворотов до съезда на Донингтон, — рассказал Уильямс, когда мы встретились в его штаб-квартире летом 2008 года. — Меня починили примерно через час, но я чуть припозднился; не самое хорошее начало. К счастью, молодой человек не счёл нужным меня ругать». Сенна пригласил не только Саттона, но и бразильскую телекомпанию TV Globo. Как обычно, просчитывая наперёд, он хотел, чтобы видеозапись его теста показали дома, в Бразилии. У Саттона есть фотография Сенны в расстёгнутом комбинезоне, обвязанном вокруг талии, на которой он описывает поведение машины Уильямсу, внимательно слушающему с планшетом и ручкой. Уже тогда Сенна обладал аурой.

Сенна проехал по Донингтону, вспоминает Уильямс, кругов тридцать пять — сорок. «Он вёл машину очень уверенно, полностью контролируя себя, — говорит он. — Нашим тест-пилотом тогда был Джонатан Палмер, и Айртон показывал время круга быстрее, чем Джонатан. Не мы решали, когда ему остановиться — Айртон решил сам. Кажется, к обеду мы закончили». Это само по себе необычно, поскольку большинство гонщиков, впервые участвующих в тестах болидов Формулы-1, склонны проводить на гоночной трассе каждую свободную минуту светового дня. Но не Сенна. Он узнал всё, что хотел, поблагодарил команду и ушёл.

У Уильямса отсутствовала вакансия пилота на 1984 год, поскольку на контрактах были Кеке Росберг и француз Жак Лаффит, но он продолжал общаться с Сенной потому, что ему понравилось увиденное, и потому, что нашёл в бразильце молодого человека, разделяющего его собственную глубокую страсть к автоспорту. Уильямс вспоминает: «Айртон жил совсем недалеко, кажется, рядом с Редингом, поэтому несколько раз мы ужинали вместе. У Айртона была Alfa Romeo 1300 с пятиступенчатой коробкой передач, маленький четырёхдверный хэтчбек. И вот едет он на этой штуке по средней полосе со скоростью 25 миль в час на пятой передаче, и при этом болтает без умолку. Помню, как трясло двигатель. Не знаю, специально ли он пытался стряхнуть меня с края сиденья, но, скорее всего, просто был настолько поглощён тем, что говорил, что забыл переключить передачу».

«Я говорю ему: «Ты всегда водишь как придурок?»

«Айртон отвечает: «В смысле?»

«Ну, когда моя жена только училась водить, она уже водила лучше, чем ты».



После тест-драйва в «Уильямсе» Сенна вернулся и победил Брандла в следующей гонке Формулы-3 в Сильверстоуне. Но в Донингтоне англичанин изменил ситуацию. А затем последовал фейерверк в Оултон-Парке: эта чеширская трасса отличается быстро меняющимися уклонами и слепыми поворотами. Теперь Брандл одержал четыре победы в пяти гонках, и Сенна уже не мог воспринимать чемпионство как само собой разумеющееся. В конце концов, Брандл и сам лелеял мечту подняться в Формулу-1. Сражение между англичанином и загадочным бразильцем стало столь заметным, что спортивный редактор газеты Mail on Sunday согласился на мою просьбу осветить схватку в Оултон-парке. Когда я пожал руку Сенне, он поморщился. Я не знал, что всего сорок восемь часов назад, во время специальных тестовых заездов, его машина вылетела с этой трассы после того, как задняя подвеска его Ralt-Toyota вышла из строя на скорости 110 миль в час. Обломки машины были свалены в кучу позади него, искорёженный металл накрыт листом жести, словно труп. Его особенно волновало, чтобы фотографии повреждённой машины не появились в Бразилии. «Конечно, моя семья волнуется, и я бы не хотел, чтобы они видели фотографии», — объяснил он.

Сам Сенна отделался легче. Ушиб правой руки казался приемлемой платой за аварию на высокой скорости. «Счастливчик», — только и сказал Дик Беннеттс, новозеландец с тихим голосом, которому пришлось срочно искать запасную машину за солидную сумму 2000 фунтов стерлингов. Но и новый автомобиль будет возвращён после гонки в далеко не первозданном состоянии в результате очередной стычки с Брандлом. На двадцать девятом из тридцати пяти кругов пятнадцатого этапа чемпионата Marlboro Ф3 Сенна припарковал арендованную машину на крыше Ralt-Toyota Брандла. Бразилец предпринял отчаянную попытку обогнать Брандла — лидера гонки — по внутренней стороне, но врезался в него и подлетел в воздух, что закончилось обоюдным сходом. Вернувшись в боксы, недовольный Брандл сказал мне: «Это должна была быть моя гонка, а вместо этого я могу только показать следы шин от машины Сенны на моём шлеме».

Двадцать пять лет спустя Брандл посмотрел на ту аварию через призму истории. «В той гонке я сделал Айртона на старте — я всегда умел стартовать лучше него, — рассказывал он. — Но ближе к концу гонки он атаковал меня там, где не было места. Его машину пришлось снимать с моего плеча, чтобы я смог вылезти. Сенна всегда был готов к столкновению, чтобы создать прецедент и завоевать авторитет. Очевидно, это было признаком одной из чёрточек, которые мы увидим у него позже в Формуле-1. Помнится, в тот момент меня это слегка озадачило. Я считал, что он вышел за рамки. В итоге нам пришлось дважды, а то и трижды объясняться со стюардами. Сенна очень расстроился. Ему сказали, что он позволил себе слишком многое, и возложили вину на него. Как мы увидим позже в Формуле-1, Сенна считал, что весь истеблишмент против него. В Формуле-3 он чувствовал именно это; безусловно, ничего такого не было, но такого отношения, как у него, в гонках раньше не видели». Следует подчеркнуть, что Брандл вполне мог постоять за себя в столкновениях. В свои двадцать четыре года он двигался только в одном направлении: Формула-1.

Его восхищение Сенной как гонщиком идёт из того сезона в Формуле-3, когда он раньше других понял, каким даром обладает бразилец. «Конечно, для меня философия этого человека была уникальной, — говорит он. — Сенна заставлял тебя понять, что он готов скорее устроить аварию, чем уступить. Но управлял машиной, особенно в дождь, он просто потрясающе. Шестым чувством понимал, где лучше держак. Один пример просто феноменальный. Сильверстоун, условия ужасные, на старте я его обгоняю. И вот я направляюсь в Стоув [быстрый правый поворот в конце прямой Хангар], а там везде вода. Я очень аккуратно торможу, входя в поворот по внутренней стороне, и тут Айртон пролетает мимо меня по внешней. Я думаю в машине: «Пока, увидимся… не хотел бы я быть на твоём месте!» И когда я на цыпочках прохожу апекс, он оказывается передо мной, проехав тропой смерти по ошмёткам старых шин, где, как он предвидел, сцепление с дорогой было лучше. Вскоре после этого гонку останавливают красным флагом из-за чьей-то серьёзной аварии. Мы снова в боксах, и я думаю: надо попробовать. На прогревочном круге проезжаю по внешней стороне Стоув, попадаю в лужу и чудом удерживаю машину на волосок от барьеров. И это при том, что всего-навсего направляюсь на стартовую решётку для рестарта. Хорошо, говорю я себе, в гонке пытаться не буду. На повторном старте Айртон меня обгоняет, мы финишируем первым и вторым. На подиуме я его спрашиваю: «Во второй части гонки на твоей траектории в Стоув было уже не так хорошо?» Сенна отвечает: «Понятия не имею. Было слишком много воды, чтобы делать это снова». Как он мог это знать? Когда трасса покрыта водой, ты не знаешь, насколько где глубоко. Но он так или иначе знал, что больше пытаться не стоит. Эта история — всё, что вам нужно знать, чтобы оценить выдающиеся способности Айртона Сенны».

* * *

Команда «Мальборо-Макларен» взяла на себя миссию обкатывать многообещающих молодых пилотов чемпионата Формулы-3 на одной из своих машин Формулы-1: Сенна и Брандл считались главными звёздочками. Ещё одним кандидатом был немец Штефан Беллоф, гонщик Формулы-2 с огромным потенциалом. Чтобы установить время-ориентир в тот холодный британский летний день, пригласили Джона Уотсона из «Макларена». «Мы все превзошли время Уотти кругов за пять, хотя ему не нужно было нас впечатлять», — вспоминает Брандл. Рядом с трассой стоял человек, не имевший никакого отношения к «Макларену». Херби Блэш из команды Формулы-1 «Брэбхэм» специально приехал посмотреть на Сенну. Увиденное его не разочаровало, хотя первый же заезд Сенны на болиде внезапно оборвался, когда у машины взорвался двигатель.

«Мы все показали примерно одинаковое время, и мне это было приятно, поскольку Сенна уже раньше водил машину Формулы-1, — говорит Брандл. Его отец сопровождал его в Сильверстоун, и они вдвоём ходили и глазели вокруг, как дети, допущенные в пещеру Санты. Тем временем Сенна договорился о втором заезде, разжалобив Рона Денниса, мол, первую попытку ему испортил отказ двигателя, в котором он не виноват. — И Сенна проехал примерно на три четверти секунды быстрее нас, — вспоминает Брандл. — А у нас второй попытки не было. Не знаю, как Сенне это удалось, но на том этапе у него уже был мировой класс, которого не хватало нам с Беллофом. Мы просто были счастливы водить «Макларен» — автомобиль мощностью около 550 лошадиных сил по сравнению со 160 л.с. у Ф3, — но мозг Айртона работал над ним вовсю. Он не допустил ни одной ошибки».

Вскоре после этого Саттон однажды пришёл домой и услышал от матери новости. «Она сказала, что мне звонил какой-то Берни Экклстоун — я вообще такого знаю? Я ответил, что да, и когда перезвонил ему, он спросил, как связаться с Айртоном. Конечно, я дал адрес и номер телефона».



Берни Экклстоун был самым влиятельным человеком в Формуле-1 на протяжении более трёх десятилетий. Он является [2008. — прим. перев.] президентом и исполнительным директором управляющей компании Формулы-1 (FOM), что, проще говоря, делает его кассиром гонок Гран-при. По последним оценкам, его личное состояние превысило 2 миллиарда фунтов стерлингов. Его видение привело Формулу-1 от мелкого развлечения для нефтяных бонз к миллиардной аудитории по всему миру, поскольку он понял силу телевидения. Он взял на себя финансовый риск в начале телеэкспансии, поэтому получил — и до сих пор получает — большую часть дохода от коммерческих прав Формулы-1. Он Рокфеллер пит-лейна. Всё, к чему прикасался Экклстоун, принесло блестящие сборы. Однако ему не удалось избежать скандалов. Его пожертвование в размере 1 миллиона фунтов стерлингов новым лейбористам перед тем, как Тони Блэр въехал на Даунинг-стрит, 10, совпало с опасениями Формулы-1, что запрет на рекламу табачных изделий сильно ударит по бюджетам команд. Пожертвование вернули Экклстоуну — но только после того, как Формулу-1 освободили от запрета на рекламу табака. В частном порядке Экклстоун признаёт этот эпизод одним из немногих достойных сожаления поступков в своей жизни.

Для Экклстоуна каждый день является непростым вызовом во имя новых сделок, даже несмотря на то, что он приближается к восьмидесятилетию. Операция по шунтированию сердца в 1999 году не остановила его ни на мгновение. «Я лучше сделаю операцию на сердце, чем пойду к дантисту», — сказал Экклстоун тоном, ясно дающим понять, что он не шутит. Ни в одном виде спорта ещё не было у руля ни такого автократа, ни человека с такой харизмой. Я знал его — и всё же не знал его вообще — почти тридцать лет. Ни один мой звонок в его офис не остался без ответа. Насколько мне известно, он никогда не говорил мне неправды. Если вопрос ему не нравится, он отмахивается от него. Он согласился пообедать со мной ради этой книги.

Я прибыл в его офис, обозначенный только номером и расположенный напротив Гайд-парка, на шикарной террасе в Найтсбридже, на пять минут раньше назначенного.

Меня провели в зал ожидания за столом администратора, где стоит овальный стол и достаточно стульев, чтобы с комфортом провести заседание совета директоров из восьми человек. На буфете — бронзовые изображения двух скрещённых рук и поднос с высокими стопками стодолларовых купюр. И не случайно: эти две вещи символизируют бизнес-философию Экклстоуна. Его рукопожатие — гарантия, а поднос с деньгами не нуждается в объяснениях, правда? Ещё одно произведение искусства, если его можно так назвать, представляет собой трёхмерную карикатуру в рамке, выпущенную ограниченным тиражом и изображающую современного руководителя. Он сидит, положив ноги на стол, прижав к уху телефон, и газета перед ним развёрнута на спортивных страницах. У ног лежит нетронутый  Wall Street Journal, а сумка с клюшками для гольфа соседствует с переполненным лотком для входящих писем. На стене диплом Высшей Школы Бычар, из которого явствует, что его обладатель — бакалавр бычества. Здесь видна язвительная ирония Экклстоуна: именно такой тип современных руководителей он всей душой ненавидит.

Едва заглянув в дверь, он повёл меня через лабиринт симпатичных улиц мимо мяукающих котов к пабу, где у него постоянно зарезервирован столик. Не успел он сесть, как на столе появился стакан минеральной воды. Завтрак Экклстоуна — курица («без капусты, пожалуйста»), подогретые персики и эспрессо. Он ответил на один телефонный звонок: кто-то торговался от имени его и его партнера в Ньюмаркете. Было бы нескромно раскрыть, в какой момент он вылетел с аукциона; скажем так, он поздно затормозил.

Экклстоун хорошо помнит, как Сенна впервые привлёк его внимание, когда другой бразилец, Нельсон Пике, выигрывал свой второй чемпионат мира за его команду «Брэбхэм», штаб-квартира которой располагалась в небольшом, ничем не примечательном местечке Чессингтон, графство Суррей. «Брэбхэм» пригласил Сенну на тесты на трассе Поль Рикар. Инженеры и руководство команды намеренно настроили машину таким образом, чтобы трудно было ехать с оптимальной скоростью. Они хотели знать, заметит ли Сенна. «Проехав два круга, Сенна пришёл и рассказал нам то, что мы уже знали», — вспоминает Экклстоун, руководивший «Брэбхэмом» пятнадцать лет, начиная с 1972 года. Бразилец сдал свой первый экзамен — вторым было быстрое вождение машины, а это у него в крови. Но одно препятствие оказалось непреодолимым.

«Айртон поехал бы за нас, если бы не Нельсон, — говорит Экклстоун. — Нельсону он был не нужен по той же причине, по которой нужен нам — Сенна был хорош. Спонсоры Нельсона нам все уши прожужжали, что два бразильца в команде не имеют коммерческого смысла. Мы были в хороших отношениях с Нельсоном и знали, насколько он хорош. Мы предполагали, что хорош и Сенна, но зачем ругаться с Нельсоном, если есть шанс, каким бы малым он ни был, что Айртон не так хорош?» Британский гонщик Дерек Уорвик, гонявшийся против Пике в Формуле-3 (их соперничество было столь же жёстким и бескомпромиссным, как у Брандла и Сенны), говорил мне: «Пике был мастером дестабилизации людей. Он пытался и мне залезть в голову, но не смог. А с Аленом Простом у него бы получилось. Берни уделял Пике много времени; они были не просто начальником и гонщиком, они были товарищами».

Сенна запомнит полученные уроки и однажды использует силу, находящуюся под его контролем, в своих целях. А примерно десять лет спустя Михаэль Шумахер возведёт ограничение возможностей другого гонщика в искусство. Этот человек предпочитал, чтобы его товарищи по команде «Феррари» были его эскортом уже по официальному контракту.



Невероятно, но на последний этап чемпионата Формулы-3 1983 года в Тракстоне Брандл вышел с одним очком преимущества после того, как в какой-то момент отставал на двадцать два. «Эдди Джордан был великолепен, он меня мотивировал предельно просто, — объясняет Брандл. — На старте Сенна рядом со мной, а ЭД просто смотрит на меня и говорит: «Ты побьёшь этого парня». И вот ты уже услышал всё, что тебе нужно». У Джордана были свои причины желать победы над Сенной. Получив от Джордана бесплатный тест-драйв в 1982 году, Сенна почти не разговаривал с ним во время бурного сражения с Брандлом. Ирландцу это не нравилось. Однако Брандл понимал, что в решающий момент захватывающего сезона шансы Сенны намного выше. — Я только что выиграл этап чемпионата Европы в Донингтоне, но, по сути, убил двигатель, — вспоминает он. — Его ресурс был отработан. Денег у нас не оставалось. В середине года я выиграл гонку поддержки Формулы-3 на Гран-при Австрии, домашней гонке Герхарда Бергера, но по дороге домой с командой случилась ужасная трагедия. Наш грузовик перевернулся, упал со скалы, и мой механик Роб погиб. Три наших машины вместе с грузовиком оказались на дне оврага. Нам пришлось отстраивать команду заново. А Сенна просто засовывал двигатель в свой багажник и отвозил на ремонт на итальянский завод Novamotor».

Судя по всему, Беннеттс из «Вест Суррей Рэйсинг», внимательно изучив машину Брандла несколькими гонками ранее, обнаружил, что Эдди Джордан использует другой двигатель, не такой, как у него. Инженеры Novamotor согласились восстановить движок ВСР, и Сенна взялся его отвезти. Рон Торанак, создатель шасси Ralt, к сезону 1984 года подготовил несколько новых деталей. Брандл вспоминает: «Я получил новую подвеску с толкателем, а Сенна — новые боковые понтоны, увеличивавшие прижимную силу на пять процентов. В Тракстоне боковые понтоны оказались ключом к успеху».

Сенна взял поул, а после отличного старта бразильца Брандл обнаружил впереди себя ещё и американца по имени Дэви Джонс. Англичанин не мог знать, что Сенна заклеил выходное отверстие масляного радиатора, чтобы быстрее прогреть двигатель. Преимущество Сенны заключалось в том, что температура достигала оптимального уровня примерно за один круг вместо обычных шести-семи. Всё, что ему нужно было сделать потом, это снять ленту, прежде чем вода перегреется. Это оказалось не так уж легко. В конечном итоге, чтобы дотянуться до ленты, ему пришлось отстегнуть ремни безопасности. Его разум никогда не спал. Победа досталась бразильцу, а Брандл так и остался третьим после Джонса. «Я видел, как Сенна замешкался, когда снимал изоленту, — говорит Брандл. — Но если честно, он был достоин чемпионства. Позже он был весьма великодушен. Помню, он сказал, что я лучший британский гонщик со времён Джима Кларка. Его родители приехали из Бразилии, чтобы посмотреть гонку, и думаю, мы с их сыном здорово друг другу помогли».

«В течение года мы регулярно болтали, но в Сенне чувствовалась какая-то напряжённость, которая мешала подойти слишком близко. Я продавал машины «Тойота», чтобы зарабатывать на жизнь семейным бизнесом, и к тому же был женат. Мы оба искали свой путь. Он был далеко от дома, а я впервые начал понимать, что могу стать профессиональным автогонщиком. До этого момента я был гонщиком-любителем, но понимал, что всё к этому идёт. После нашего эпического года мы оба перепрыгнули в Формулу-1. Но давайте будем честными, Айртону так или иначе на роду было написано оказаться в Ф1. В каком-то смысле я цеплялся за фалды его рубашки. Его так высоко ценили, что на его фоне и я смотрелся хорошо».

Тесты Брандла с командой Ф1 «Тиррелл» в Сильверстоуне убедили владельца команды Кена Тиррелла предложить ему контракт на 1984 год. «Поскольку я уже водил «Макларен», на «Тиррелле» я просто летал, и Кена это очень воодушевило», — говорит он. В тот же яркий и холодный день Сенна сел за руль болида «Тоулмен-Харт», на котором Уорвик тем летом гонялся на Гран-при Великобритании. Дизайнер команды Рори Бирн, который позже построит чемпионские машины для «Бенеттона» и «Феррари», уговаривал «Тоулмен» незамедлительно подписать с ним контракт. Но Сенне спешить было некуда.



6
КАК ПРОСТУ ПОВЕЗЛО С УВОЛЬНЕНИЕМ



В 1983 году мысли Алена Проста были сосредоточены на победе в чемпионате мира, но он не забывал следить за Формулой-3. «Конечно, когда ты сам приходишь из картинга и Формулы-3, всегда смотришь, кто будет следующим, — говорит он. — В то время люди со стороны говорили о Мартине Брандле так же хорошо, как об Айртоне Сенне. Спроси у них, кто выстрелит в следующем поколении, и пожалуй, за Мартина высказалось бы даже побольше, чем за Айртона. Но тем, кто знал Айртона по картингу, был известен его настрой, возможно, немного странный для такого молодого человека, но он уже был сосредоточен и одержим. И это в нём нравилось».

Мюррей Уокер, который был голосом британского автоспорта до выхода на пенсию, также проявлял живой интерес к драме, разыгравшейся за пределами арен Формулы-1. «Я заметил Айртона Сенну, — и нужно было быть слепым, чтобы не заметить его, — когда он впервые приехал в Великобританию выступать в Формуле-Форд в 1981 году. И причина, по которой я почти безошибочно предвидел его блестящее будущее, заключалась в том, что он выигрывал практически все гонки, в которых участвовал. Я одержим автоспортом, это страсть всей моей жизни. — По его словам, он комментировал всё, что двигалось. — Я всегда за чем-то следил, отчасти потому, что мне было интересно, а отчасти потому, что я был достаточно умён и понимал, что это может мне пригодиться в будущем. Я всегда старался найти гонщиков более низких категорий и познакомиться с ними. Помню, в конце 1981 года в Брэндс-Хэтче Сенна спросил меня: «Как мне получить видео этой гонки?» Я ответил, что сам пришлю ему, если он выиграет. Как ни странно, тогда он не выиграл, но я всё равно отправил ему запись».

Уокер мотался по всей стране, от Тракстона на юго-западе до Оултон-Парка на северо-западе, вёл для телезрителей BBC хронику противостояния между Сенной и Брандлом и продолжал вести трансляции гонок Формулы-1 по всему миру. «Впоследствии мне стало жаль Мартина, потому что Сенна, как и Прост, был не только чертовски хорошим гонщиком, но и гениальным политиком. С самого начала я видел, что Сенна был одержим: победа любой ценой. Не думаю, что он развил в себе безжалостность только в Формуле-1. Думаю, она была у него всё время. Есть очень тонкая грань между амбициями и решимостью победить — и ролью злодея из комикса».

Прост таких загадок Уокеру не задавал. К 1983 году француз стал грозной силой в «Рено» и в чемпионате мира. «Ален был искусным тактиком, — рассказывает Уокер. — Он всё просчитывал и ехал ровно так, как ему нужно. — Разве не это обещал Прост после столкновения с Пирони, закончившегося так ужасно для гонщика «Феррари»? — Ален был очень тихим человеком, никогда не кричал, — вспоминает Уокер. — Во время наших интервью мне вечно приходилось повторять: «Ты будешь говорить, Ален?» Он постоянно шептал».

Партнёром Проста после ухода Арну в «Феррари» стал Эдди Чивер, американец итальянского происхождения. Чивер, исключительно милый человек, американец итальянского происхождения, вполне вписывался в планы «Рено» по освоению этих рынков. Но на трассе он не мог сравниться с Простом. Зачастую он проигрывал секунду на круге. Разумеется, как любой гонщик, Чивер пытался найти причины недостатка скорости где угодно, только не в себе. Он жаловался на привилегии Проста, утверждал, что его машина хуже. В «Рено» претензии Чивера слушать не стали. Его внимание обратили на то, что у Чивера больше механических поломок, потому что он более жёстко обращается с коробкой передач и двигателем, чем Прост.

Хотя на первом этапе чемпионата мира 1983 года в Бразилии Прост в «Рено» стартовал с первого ряда, финишировал он седьмым. Выиграл гонку Нельсон Пике. Гонщики смотрели на предстоящий сезон оптимистично. Новые правила запрещали использование аэродинамических юбок, снижали скорость прохождения поворотов и увеличивали тормозной путь. Джон Уотсон говорил: «Роль гонщика стала более важной, чем последние четыре года». Дерека Уорвика, второй сезон выступавшего за «Тоулмен», где он с трудом сохранил своё едкое чувство юмора, пройдя крещение огнём на неконкурентоспособной машине, также воодушевляла приятная перспектива соревноваться в более равных условиях. «В этом году проще будет судить гонщиков, — заявил он. — В прошлом году весь вопрос был в том, у кого лучше сцепление с дорогой и крепче нервы».

На следующей гонке в Лонг-Бич, штат Калифорния, австралиец Алан Джонс вернулся в гонки, стартовав за бедную команду «Эрроуз» через семнадцать месяцев после того, как покинул «Уильямс» и Формулу-1. Приход почти девяностокилограммового Джонса отбрасывал большую зловещую тень во многих отношениях. Среди тех, у кого были основания остерегаться возвращения бывшего чемпиона мира, которому уже исполнилось тридцать шесть, был Уотсон, не имевший нормального контракта с «Маклареном». Его тогдашний менеджер Ник Бриттан признавал: «Осложнения в контракте Джона возникают исключительно из финансовых соображений, но, по-моему, он не более уязвим, чем любой из полудюжины гонщиков. Джонс — самый желанный из доступных на рынке товаров, и я уверен, многие гонщики уже полезли читать мелкий шрифт в своих контрактах».

Важно другое: Уотсон окажется более уязвимым, чем признал Бриттан, но причиной станет не Джонс. В Лонг-Бич Уотсон квалифицировался двадцать вторым, напарник по команде Лауда опередил его на одно место. Поразительно, но Уотти выиграл Гран-при на этой уличной трассе, где почти негде обгонять, а Лауда финишировал вторым. Я видел всю гонку и до сих пор не верю результату! Уотсон вёл машину великолепно, и на этот раз торможения сыграли за него. Прост финишировал одиннадцатым, но он начал зажигать, как только чемпионат переехал в Европу. В апреле он во второй раз в карьере выиграл Гран-при Франции; приехал вторым на Гран-при Сан-Марино в Имоле, третьим в Монако, а затем одержал вторую победу в сезоне в Спа-Франкоршам в Бельгии, где стартовал с поула. Теперь он лидировал в чемпионате с двадцатью восемью очками, опережая Пике на четыре. Однако Прост был далёк от самоуспокоенности. «Я сказал команде, что нам нужно быть осторожными, потому что видно, как «Брэбхэм» становится лучше». Авторитет Проста во Франции заметно вырос. Хотя во время нашей парижской встречи в 2008 году он и настаивал на том, что французская публика никогда его до конца не принимала, и нет оснований сомневаться в искренности этого суждения, в тот момент Прост чувствовал, что находится под необоснованно пристальным вниманием. В своей автобиографии «Хозяин собственной судьбы» он писал: «Моя позиция в «Рено», усердная реклама, которую мне делала фирма, и тот факт, что я выигрывал гонки, в совокупности сделали меня центром внимания французского автоспорта. Я стал, хоть и против своей воли, звездой. У статуса звезды есть определённые медийные преимущества, но и множество недостатков. Дома, в Сен-Шамоне, меня завалили всевозможными просьбами, не говоря уже об анонимных телефонных звонках и даже угрозах. Жизнь Анн-Мари и моего сына Николя становилась всё труднее. У меня появилась мысль уехать за границу. Тогда я связался с швейцарскими властями и в мае переехал, разорвав связи с Францией». На Гран-при Великобритании Прост снова победил и заявил в победном азарте: «Думаю, я могу стать первым французом — чемпионом мира». Ещё одна победа на следующей гонке в Австрии укрепила это мнение. Но на Гран-при Голландии мы стали свидетелями крайне редкого для Формулы-1 явления: ошибки Проста.

На сорок втором из семидесяти двух кругов Гран-при Прост попытался обогнать Пике по внутренней стороне на подъезде к шпильке Тарзанбохт, расположенной в конце прямой вдоль пит-лейн. Это было обычное место для обгона и одно из немногих мест, где Прост мог надеяться обойти Пике, чей двигатель БМВ имел преимущество в мощности. Но когда Прост нажал на тормоз, у него заблокировало задние колеса, и он столкнулся с Пике. Болид бразильца врезался в стену из шин, да и машина Проста проехала немногим дальше, прежде чем сошла с трассы. Прост согласился, что был неправ. «Моя вина, — признал он. — Но не понимаю, как такое могло случиться. Он дал мне достаточно места, и я тормозил не слишком резко».

В то время как для Проста Гран-при Нидерландов завершился разочарованием, команда «Макларен» в Зандворте сделала значительный шаг вперёд, в будущее, в котором будет участвовать Прост. Международный аэропорт Амстердама уже закрывался, когда частный самолет совершил заход на посадку глубокой ночью четверга 25 августа, за день до начала свободных заездов перед Гран-при. На борту самолёта авиакомпании Lauda Air находились Рон Деннис и Джон Барнард, высшее руководство McLaren International, и несколько механиков. Примерно в это же время новый болид команды с турбодвигателем Porsche TAG приближался к концу путешествия из Дувра в Зебрюгге. Паромная переправа стала заключительным этапом пути, который начался двумя годами ранее, когда у руководства «Макларена» появилась мысль оснастить автомобили Формулы-1 турбонаддувом от Porsche. Привезти в Зандворт две новые машины никак не успевали, поэтому управление первым болидом «Макларен» с турбодвигателем доверили Лауде как очевидному лидеру команды. Лауда, в свою очередь, предоставил один из своих самолетов (за 1300 фунтов стерлингов), чтобы обеспечить команде возможность успеть на трассу, пусть и в последний момент, после круглосуточной работы на заводе в Уокинге. Его щедрость обеспечила команде дополнительный день подготовки.

Деннис и Барнард давно поняли, что без турбонаддува в гонках делать нечего. Команда «Рено-Эльф» под усмешки окружающих стала первой, двинувшейся в этом направлении, в 1977 году, когда их машине явно не хватало надёжности, и с тех пор взявшие на вооружение новые двигатели команды «Феррари», БМВ, «Альфа Ромео» и «Тоулмен-Харт» отодвинули в тень основной движок прошлого, Ford Cosworth. «Макларен» принял решение приобрести турбодвигатель двумя годами ранее, в 1981 году. Деннис говорил: «Хотя некоторые двигатели обеспечивали краткосрочную выгоду, мы чувствовали, что у них есть непреодолимые ограничения. Нам был нужен двигатель, специально созданный для Формулы-1, и мы постучались в Porsche. Там проявили интерес, но недостаточный, чтобы вложить в это свои деньги». Деннис обратился к Мансуру Ойеху, чья семейная компания Techniques d'Avante Garde (TAG) появилась в Формуле-1 как спонсор «Уильямса». После непростых переговоров Деннис и Ойех создали альянс, существующий и по сей день; и в Голландии перед публикой предстал McLaren-TAG Porsche, двигатель объёмом 1499 куб.см и мощностью около 600 лошадиных сил. Барнард, судя по всему, хотел придержать движок до 1984 года, когда он закончит конструировать машину, специально заточенную под требования турбодвигателя. Лауда возражал, считая, что время слишком дорого. Он поделился своим мнением с финансовыми воротилами «Мальборо». Алан Генри, один из старейших, наиболее информированных и наиболее трезвых людей в журналистике Формулы-1, писал: «Никто никогда не мог остановить Ники, он сразу
отправился к тузам «Филип Моррис» и рассказал им, что происходит. Ники рассказывал: «Они жёстко прессанули «Макларен», заявили им, что если те хотят получить свои деньги, им лучше взяться за дело и начать использовать турбонаддув. Рон всё понял, потому что я рассказал ему, что собираюсь сделать. Но Барнард был в ярости. Они меня за это возненавидели!» Вот вам Крыс в деле, в своей неповторимой манере. В субботу утром в Зандворте Лауда разгонял машину до 182 миль в час, быстрее всех на трассе, но в квалификации турбина сломалась, и на стартовой решётке он занял всего лишь девятнадцатую позицию. «Мы немного пережали», — признался Деннис. Но в «Макларене» понимал, какие захватывающие перспективы лежат впереди.

Победа Арну в Голландии вывела его на второе место в чемпионате: сорок три очка, на восемь меньше, чем у Проста. Перед тремя оставшимися гонками — в Монце, Брэндс-Хэтче (Гран-при Европы) и Кьялами — Пике отставал на четырнадцать очков. Казалось, бразильцу нужно провести три безупречные гонки. Или надеяться на крах внутри «Рено» — вполне возможный, учитывая, насколько ухудшилась атмосфера в команде. Прост опасался повторения 1982 года. «В большой команде то и дело начинали принимать какие-то странные решения, — говорит он. — В 1982 году в восьми гонках я лидировал и останавливался по одной и той же причине. Проблема была вызвана небольшой деталью, контролирующей электронику. Она стоила гроши — но производили её вне группы «Рено», и менять её на другую, более надёжную начальство не хотело. Для гонщика терять шанс на победу в чемпионате из-за такой мелочи крайне неприятно. Кеке Росберг выиграл всего одну гонку и стал чемпионом. Я выиграл две, но восемь раз сходил. Никогда не забуду Гран-при Австрии того года. Я опережал всех на полкруга и думал: пожалуйста, только не сегодня. Но ближе к концу... упс! Очень тяжело. В 1983 году снова начались проблемы. Мы не могли использовать больше мощности, поскольку испытывали проблемы с турбинами. В то же время мы были убеждены, что «Брэбхэм» использует запрещённое топливо... ракетное топливо. Так всё и было, но всем казалось, что я вечно ною».

Была ещё одна деликатная проблема, вызвавшая волнения внутри «Рено». Где-то летом Прост якобы завёл интрижку с кем-то, близким к команде. Во Франции закон о неприкосновенности частной жизни исторически использовался для шельмования тех, кто его нарушает, поэтому предполагаемая неосмотрительность Проста так и не стала достоянием общественности. За исключением тех, кто знал... и в этом заключаются трудности такого рода, не имеющие ничего общего с надёжностью двигателей и прочей механикой. По мнению критиков Проста в «Рено», он серьёзно переступил черту. После прибытии в Италию его дискомфорт ещё больше усилился.

Его предупредили о возможной враждебной встрече, поскольку несколькими неделями ранее на тестах в Монце поступили сообщения о том, что в его машину бросали бутылки. Присутствие Арну в «Феррари» сделало Проста естественным врагом тифози. А перед поездкой в Монцу на Гран-при Просту угрожали похищением. В «Рено» отнеслись к этим звонкам со всей серьёзностью, и сопровождать Проста в Италию было поручено троим охранникам из подразделения, охранявшего президента Франции Франсуа Миттерана. На самом же деле единственной неприятностью, с которой пришлось столкнуться Просту, оказался взрыв его двигателя. Пике выиграл, Арну приехал вторым; гонка за титул разгорелась с новой силой.

Цирк Формулы-1 переехал из Италии в Великобританию. Брэндс-Хэтч находится недалеко от Лондона, но огням большого города там не место. Действующий чемпион мира Росберг оценивал со стороны настроение сражавшихся за его место. «У Пике правильный настрой, он делает всё, что может, и ведёт себя нормально, — говорил он накануне Гран-при Европы. — Арну тоже ведёт себя почти нормально. Но Прост... он выглядит так, будто вот-вот сломается. Небрит, ходит с толпой телохранителей — безумие». Прост квалифицировался только в четвертом ряду, проиграв товарищу по команде Эдди Чиверу. Найджел Мэнселл, которому пришлось ждать первой победы в Формуле-1 в Брэндс-Хэтче ещё два года, также считал, что ситуация изменилась в пользу Пике. «В Брэндс-Хэтче нужна машина, которая хорошо слушается, и «Брэбхэм» именно такой, — сказал Мэнселл. — Победить всё ещё может каждый из трёх, но Нельсон умеет справляться с давлением». Пике, стартовавший со второго ряда, не отрицал, что нервничает. «Но, — ухмылялся он, — если я всего лишь немного напуган, у Проста и Арну, видимо, серьезные проблемы». Прост и Арну в классической галльской манере сражались за честь стать первым французом, завоевавшим титул. Арну, одержавший в последних четырёх гонках две победы и дважды приехавший вторым, заявлял: «Я счастлив. У меня есть шанс. И я за него поборюсь». Прост несколько неискренне подтверждал: «Это будет хороший бой». Нервы Пике справились с нагрузкой. Бразилец вышел победителем, опередив Проста, тогда как Арну с трудом финишировал девятым. От преимущества Проста перед решающей гонкой в Южной Африке осталось всего два очка.

Оба соперника решили на время исчезнуть. Пике уединился в ирландском санатории. Прост сбежал в недавно приобретённый собственный дом в Швейцарии. После четырнадцати гонок на трёх континентах судьба чемпионата зависела от того, кто из них сможет сделать решающее усилие и какая команда сможет предоставить более быструю и надёжную машину. В последующие годы Прост станет ветераном подобных мероприятий, но пока он был новичком. Пике уже проходил этот путь раньше, два сезона назад в Лас-Вегасе. И журналистов за бразильцем следило меньше. За Простом следовала целая армия, сообщавшая о каждом его движении: французских журналистов в Кьялами собралось больше, чем обычно. Франция наконец-то созрела для того, чтобы чествовать первого французского чемпиона мира по автогонкам. Но был ещё один фактор: Прост нёс на себе тяжкое бремя необходимости оправдать в глазах Республики миллионы и миллионы франков, вложенных «Рено» в победу в чемпионате. Это куда тяжелее ручной клади.

Возможно, только Прост чувствовал, что «Рено» и Франции придётся подождать. У него были серьёзные опасения по поводу формы, в которой находится команда, поскольку он не выигрывал со времени Гран-при Австрии три гонки назад. Его пессимизм оказался оправданным. С самого начала на Гран-при Южной Африки доминировал Пике. Его команда сделала ставку на то, чтобы залить бразильцу небольшое количество топлива, надеясь, что он сможет обеспечить себе достаточное преимущество. Пике постарался, и стратегия сработала. К концу первого круга он оторвался от соперников на две секунды... а затем увеличивал отрыв. Худшие опасения Проста оправдались: не проехав и половины дистанции гонки, состоявшей из семидесяти семи кругов, он въехал в боксы «Рено», отстегнул ремни безопасности и превратился в зрителя. Его турбодвигатель умер. Все труды пошли насмарку.

Почти незамеченный в пылу чемпионской битвы, McLaren-TAG Porsche Лауды какое-то время шёл в гонке вторым. В конце концов ему пришлось сойти, когда вышла из строя электроника, но контуры предстоящего сезона уже проявились. Лауда, Деннис и Барнард после этого не делали никаких заявлений, но знали, что у них есть машина и команда, которые будет трудно сдержать.

После схода Проста Пике доехал на третьем месте и стал чемпионом мира во второй раз за три года. «Мне намного приятнее, чем тогда, когда выиграл впервые, эта победа кажется более важной», — сказал он.

Сотрудники «Рено» спешно звонили в газеты по всей Франции и отменяли рекламные объявления, заказанные в расчёте на то, что Прост станет чемпионом мира в их машине. «Газеты и журналы просто ждали сигнала, чтобы нажать кнопку печати, — признал Прост. Он отгонял от себя мысли, что чемпионство предрешено. — Каждый готов стать чемпионом мира, — говорил он. — Но у нас слишком часто ломался двигатель, даже в последней гонке. «Брэбхэм» был намного быстрее, а потом, их топливо… Все знали, что происходит, и «Эльф» хотел заявить «Брэбхэму» протест по этому поводу. Но «Рено» не хотело протестовать; хотя, пожалуй, заяви мы протест, через несколько дней нас объявили бы чемпионами».

Однако правда заключалась в том, что внутри «Рено» не было никакого желания протестовать, во-первых, потому, что протест плохо отразился бы на их корпоративном имидже; а во-вторых, потому, что в «Рено» были такие, кто не хотел выступать в защиту Проста. «После гонки я почувствовал, что атмосфера очень непростая», — вспоминал Прост. Пока безутешные механики в последний раз паковали машины, готовя их к долгому путешествию домой грузовым авиатранспортом, Прост направился к вертолётной площадке на автодроме. Ожидая вертолёта до аэропорта имени Яна Смэтса в Йоханнесбурге, он случайно встретил Джона Уотсона и человека по имени Пэдди Макнелли, работавшего с Джоном Хоганом в «Филип Моррис». «Так что, «Рено» продало своё шампанское БМВ?» — съязвил МакНелли. Француз изобразил кривую улыбку, а затем ответил: «Может быть, в следующем сезоне я буду выступать за английскую команду. — И добавил, глядя на Уотсона: — Вот, скажем, займу твоё место!» Все восприняли это как невинное подшучивание над старым товарищем по команде: у них были отличные отношения. В аэропорту Йоханнесбурга пути гонщиков разошлись: Прост — в Париж, Уотсон — в Лондон. Однако прошло всего несколько дней, и мир каждого перевернулся с ног на голову.

В Париже Проста ожидала встреча с высшим руководством «Рено» на собрании по итогам сезона, которое внесли в расписание ещё до южноафриканского фиаско. В Лондоне Ник Бриттан ждал возможности заключить новый контракт для своего клиента Уотсона. К тому времени Лауда выжал из «Мальборо» 4 миллиона долларов за 1983 год и еще четыре миллиона за предстоящий 1984 год. По мнению Бриттана, его позицию на переговорах усиливал тот факт, что Уотсон финишировал выше Лауды в чемпионате. Он рассчитывал добиться серьёзного повышения зарплаты Уотсона.

Дома, во Франции, перед встречей с высшим руководством «Рено» Прост сделал один важный телефонный звонок. Он позвонил Джону Хогану, представителю «Мальборо» в Швейцарии. «Я хотел узнать у Джона, будет ли у меня возможность перейти в другую команду, если с «Рено» что-то пойдёт не так. Джон ответил: более или менее, вероятность есть. Вот и всё». Несмотря на предупредительный звонок, Прост никак не был готов к случившемуся в офисе «Рено». Он предполагал, что будет проведено расследование провала команды. Он представлял себе напряжённую встречу, на которой высокопоставленные лица будут пытаться докопаться до причин ошибок, преследовавших команду. Вместо этого оказалось, что руководство уже завершило собственное расследование. Они решили, что в крахе «Рено» виноват один человек: Прост.

«На встрече заявили, что лучше бы мне прекратить выступать за «Рено», — вспоминает Прост. Очень французское решение: публичная казнь, в ходе которой репутацию одного человека суют под гильотину. Внезапно «Рено» объявило себя ни в чём не повинным. — Я никак не мог такого представить, хотя и чувствовал что-то странное, — признаётся Прост. — У меня всё ещё действовал контракт с «Рено», но я вообще не сопротивлялся». Он ушёл с собрания человеком, распрощавшимся с иллюзиями.

Естественно, он сообщил Хогану о своей судьбе, но Прост утверждает: даже когда он звонил в Швейцарию, у него не было никаких гарантий найти другое место. «После той встречи в «Рено» у меня не было никакой уверенности, что я смогу заключить сделку с «Маклареном», — говорит он. — Возможно, пришлось бы пропустить год. Я ничего не знал». Произошедшее изменило карьеру Алена Проста: день, когда ему указали на дверь в «Рено», окажется одним из лучших дней его жизни.

Что было дальше, рассказывает Хоган. Позвонив Рону Деннису и сообщив, что Прост доступен, он пригласил француза в свой офис в Лозанне. «По сути, после прибытия Алена мы держали его в плену, — рассказывает Хоган. — Я сказал ему коротко: «Ты никуда не уйдёшь, пока не подпишешь контракт». — Нужно было уладить один момент. Не нарушил ли Прост последнее подписанное с «Маклареном» соглашение? В офисе Хогана Прост вспомнил прошлое. — Ален сказал мне: «Я такого больше не сделаю». Кроме того, контракт, который разорвал Прост, принадлежал «Макларену» другой эпохи. Деннис вернул «Макларену» веру и желание вернуться в круг победителей.

Сейчас, четверть века спустя, Хоган признаёт, что «Феррари» тоже хотела Проста. «Я попросил своего секретаря сообщить Марко Пиччинини из «Феррари», что меня нет в офисе, — вспоминает Хоган. — Полагаю, это было немного некрасиво. Менеджер Проста, Джулиан Джакоби из всемирно известной International Management Group (IMG) Марка Маккормака, прилетел в Швейцарию, чтобы завершить переговоры с Хоганом. Разумеется, позиция безработного Проста на переговорах была не такой сильной, как могла бы быть. — Мы подписали основные условия, и Пэдди [Макнелли] на следующий день полетел с ним в Лондон, чтобы завершить сделку с юристами, — объясняет Хоган. Затем Нику Бриттану позвонили и сообщили, что «Макларен» не будет переподписывать контракт с Уотсоном. — Джон Уотсон был идеальным джентльменом, — вспоминает Хоган. — Думаю, он предвидел это».

А вот Ники Лауда, видимо, не предвидел. «Ники обосрался, когда услышал, — усмехается Хоган. Ничего личного, просто бизнес. Лауда знал, что Прост — куда более молодой и быстрый соперник, чем Уотсон, и потому станет гораздо большей угрозой для его амбиций снова выиграть титул чемпиона мира. — Воскресенье, я в Лозанне собираюсь на обед, и тут звонит Крыс. — Вспоминая разговор, Хоган начинает подражать выговору Лауды. — «Послушай, ты подписал этого придурка Проста, надо поговорить». Так что Ники решил прилететь из Австрии в Женеву, и я рассказал ему, где он сможет меня найти. Он пришёл в ресторан, где мы с семьёй обедали. Ники выглядел расстроенным: «Слушай, этот засранец Прост...» Я остановил его, чтобы напомнить ему один неоспоримый факт. «У тебя действующий контракт, что ты собираешься делать?» Он знал, что машина с турбодвигателем TAG Porsche адски хороша. На этом, собственно, разговор закончился. Он не собирался уходить от машины, которая давала ему реальные возможности выигрывать гонки».

Прост впервые услышал о поездке Лауды на встречу с Хоганом, когда я рассказал ему об этом в Париже. «Я этого не знал, но вы понимаете, что за каждой историей всегда стоит другая история, — сказал он в своей флегматичной манере. — У меня был контракт №2, у Ники — №1. У него было много преимуществ. Он мог первым тестировать машину. Он первым получал новые разработки, и он мог решать, тестирую я их или нет. Я проводил испытания после Ники и всегда мог подтвердить его выводы, поскольку Ники очень хорошо тестировал машину и анализировал её характеристики. Я видел, что тут проблем нет. В любом случае, позиция для переговоров у меня была слабая. Единственное, о чём я говорил с Джоном [Хоганом], и я полагаю, он обсуждал это с Роном: даже если вы не хотите платить мне большую зарплату, давайте мне хорошие призовые. В конце концов они предложили неплохой контракт, даже несмотря на то, что базовая ставка была довольно низкой».

В то время поговаривали, что «Рено» обязано оплатить оставшуюся часть контракта Проста, а это означало, что «Мальборо» должно выплатить часть его зарплаты. Правду знают только Прост и Хоган, но Уотсон сделал важный вывод. «Мальборо» хвасталось, что они получили Проста по цене, от которой они не смогли отказаться, — сказал ольстерец во время нашего разговора через несколько дней после того, как француз заменил его. — Однако Прост не так дёшев, как батончики «Марс». В голосе Уотсона не было злобы. Однако он больше никогда не участвовал в Гран-при.

Для Хогана подписание Проста, а не Уотсона, являлось вопросом бизнеса, и ничем иным. «К сожалению, как гонщики они не были соперниками, — говорит он. — Благодаря упорной работе Рона и тщательному планированию это стало кульминацией возрождения «Макларена» из мёртвых».



7
БУРЯ В МОНАКО



На замену Просту в «Рено» взяли британского гонщика Дерека Уорвика. Отъездив два сезона за «Тоулмен-Харт турбо», завоевав два четвёртых, пятое и шестое места в 1983 году в команде с недостаточным финансированием, Уорвик заявил о своем таланте. Именно двадцатидевятилетний Уорвик, а не Найджел Мэнселл, считался самым вероятным следующим чемпионом мира из Великобритании.

Оказавшись в команде, чуть было не выигравшей чемпионат мира с Простом, Уорвик почувствовал, что сделал судьбоносный шаг, а также обеспечил себе статус миллионера. «Я был самым востребованным британским водителем, — Уорвик констатировал факт без малейшего намёка на высокомерие в голосе. — Я только что показал ряд приличных результатов, оказался единственным гонщиком, приехавшим в очках в последних четырёх гонках, с не самой лучшей машиной и слабым двигателем. На меня можно было рассчитывать. Когда я подписал контракт, Ален напутствовал меня словами: «Дам тебе один добрый совет, Дерек: не учи французский!» Он думал, что это поможет мне не ввязываться в политические проблемы, которые, по его мнению, в конечном счёте приведут «Рено» к краху. — Уорвик поверил ему на слово. — После первого технического совещания меня трясло, — улыбается он. — Оно проходило одновременно на французском и английском языках. Но уже второе было только на английском! — Поскольку Чивер тоже ушёл, в «Рено» появился второй новый гонщик, Патрик Тамбе, галантный француз с шестилетним опытом в Формуле-1, последние два из которых он гонялся за «Феррари». Уорвик вспоминает: — Патрик смеялся: «У нас в команде двести с лишним человек, все французы, а нам приходится говорить по-английски из-за единственного англичанина».

Уорвика британские СМИ ласково называли «Дель Бой» в честь телевизионного персонажа. Семья Уорвика владела компанией Warwick Trailers в Алсфорде, Хэмпшир, и он вырос, занимаясь торговлей, пусть и более серьёзной, чем Дель Бой Троттер в своих вымышленных похождениях в Пекхэме. «Мне в каком-то смысле повезло пройти трудный путь, поскольку меня хорошо воспитал отец — я жил среди рабочих, — рассказывает Уорвик. — Я начинал в кузовных гонках, и, к счастью, нашёл пару спонсоров, которые позволили мне преуспеть в Формуле-3 и подняться по карьерной лестнице. Это был довольно необычный путь в Формулу-1, не то что сейчас, когда молодые ребята приходят с полными бюджетами. Нам приходилось покупать шины по одной, а не комплектами!»

Подписав контракт с «Рено», Уорвик решил обзавестись домом на Джерси. Получение постоянного места жительства на острове — непростая задача, для этого необходимо подать заявление главному государственному советнику Джерси. Однажды, много позже, Уорвик рассказал некоторым из нас, как всё происходило. «Помню, мне нужно было пройти собеседование, чтобы доказать, что с финансовой точки зрения я подхожу для жизни в Джерси, — говорит Уорвик. — С большой гордостью я рассказал им о своих бизнес-активах, о стоимости моего дома в Хэмпшире и о том, как много мне заплатили в «Рено». Когда я закончил (я-то думал, что у меня в жизни всё в порядке), меня спросили: «Что-нибудь ещё, мистер Уорвик?» Возможно, мои дела шли не так хорошо, как мне представлялось». Уорвик никогда не относился к себе слишком серьёзно, в отличие от некоторых современников.

«Представляете себе маленький круг, который ты считал самым важным в мире, под названием «Формула-1»? Что ж, пока ты в этом круге, ты думаешь, что, сколько бы миллиардов ни находилось за его пределами, они все смотрят на вас, — рассуждает Уорвик. — Честно говоря, именно это сохраняет жизнь людям внутри круга. Думаю, Берни считает, что снаружи ничего нет. Но когда выходишь за пределы этого круга, видишь, что это даже не круг; это точка. Как-то, когда я жил на Джерси уже пару лет и ужинал в гостях у друга (помню, в то время я довольно часто появлялся на последних страницах национальных газет), его жена, уже слегка навеселе, посмотрела на меня через стол и сказала: «Ты слишком крупный для лошадей». Она считала меня жокеем. Не все увлекаются Формулой-1».

На нашу встречу весной 2008 года он приехал прямо из аэропорта Саутгемптона, куда прилетел из Джерси, где до сих пор живёт и, кроме того, владеет успешным автосалоном Derek Warwick Honda. На нём был темный костюм со значком Британского клуба автогонщиков на лацкане и рубашка с открытым воротом. Он человек вполне жизнерадостный, но цель данного визита была мрачная. Уорвик прилетел на материк на похороны пятидесятичетырёхлетнего Дэвида Лесли, друга, который успешно участвовал в гонках кузовных автомобилей после того, как всю свою жизнь занимался разными видами автоспорта. Лесли погиб в авиакатастрофе, унёсшей жизни пяти человек. Уорвику довелось оплакивать смерть других гонщиков: Вильнёва, Элио Де Анджелиса и Микеле Альборето, и он снова был опечален потерей ещё одного замечательного человека.

Возможно, мало кто лучше Дерека Уорвика мог оценить беспощадную способность его вида спорта изменить жизнь семьи в одно мгновение. В 1991 году погиб его младший брат Пол: подвеска его машины сломалась, когда он лидировал в гонке Ф3000 в Оултон-парке. Полу Уорвику было всего двадцать два года. «У меня до сих пор бывают кошмары, — говорит Уорвик. — Я чувствую себя обманутым. Злюсь на Пола, хотя это не его вина. Он был моим героем и умер ради меня. Я видел, насколько великолепен он был в гоночной машине. Намного лучше меня. Он выглядел сильнее, быстрее и профессиональнее, потому что смотрел, что делаю я, и делал лучше. Когда я услышал, что Пол мёртв, из меня словно сердце вырвали». Уорвик поделился этими мрачными, душераздирающими воспоминаниями на нашей последней встрече в конце 2005 года, когда он снова управлял болидом Формулы-1 в серии «Гран-при Мастерс» в Южной Африке, откуда я писал репортаж для Mail on Sunday. Ему был пятьдесят один, и семья побаивалась того, что он снова будет водить болид Формулы-1 со скоростью 180 миль в час в компании Мэнселла, старого товарища по команде «Рено» Тамбе, а также других мужчин с седеющими волосами и всё более широкой талией вроде Рене Арну и Эдди Чивера. Но все вернулись живыми. Как иронически высказался немецкий гонщик Ханс Штук, «В то время, когда мы выступали в Формуле-1, секс был безопасен, а автоспорт — опасен».

Уорвика не пришлось долго уговаривать снова сесть за руль болида Формулы-1. «Я хотел понять, сохранилось ли во мне желание проходить повороты на скорости 160 миль в час, как в молодости, — говорил он. Уорвик участвовал в 147 гонках Формулы-1, и есть мнение, что он лучший гонщик из тех, кто никогда не выигрывал Гран-при. Смерть брата — его лучшего друга, о котором он всегда заботился — до сих пор не дает ему покоя. — Иногда, когда я что-то делаю, я представляю рядом с собой Пола, но обычно я загоняю его в маленький чуланчик мозга под массивный замок с ключом, — объяснял он. — Я его не выпущу. Иногда я не могу его вспомнить; вот как далеко мне пришлось задвинуть его, чтобы выжить». Дорожка из цветов на похоронах Пола Уорвика растянулась почти на полкилометра. Один из букетов прислал Айртон Сенна.

Уорвик знал, что ему придётся снова пережить свою утрату на похоронах Дэвида Лесли, где так много гонщиков его поколения и других представителей автоспорта должны были выразить своё почтение. Но когда мы пили кофе в Саутгемптоне, он вернулся к тому моменту, когда сменил Проста в «Рено». По его словам, «когда занимаешь место такой величины, чувствуешь огромную ответственность. Ален не мог быть просто водителем. Но когда я оказался в «Рено», я ощутил волнение, которого раньше не чувствовал. Похоже, Прост им уже надоел. Подозреваю, француз и французская команда никогда не сработаются, если не вытащат волшебного кролика из шляпы и не выиграют чемпионат мира. С другой стороны, думаю, Ален чувствовал себя обиженным из-за того, что не выиграл чемпионат, ведь они должны были победить. Но Пике победил не команду, а его самого».

«Пике дестабилизировал каждого гонщика, с которым соперничал. Я гонялся с Нельсоном в 1978 году, он победил в чемпионате BP Ф3, а я взял титул Vandervell Ф3; он выиграл тринадцать гонок, я — двенадцать. Он пытался вывести меня из равновесия, но не сумел». Доводы Уорвика подтвердил сам Пике, когда  в июне 2008 года рассказывал F1 Racing о своих методах. Вот, например, Пике о Найджеле Мэнселле:

«Я впервые встретил Найджела Мэнселла в Формуле-3. Пока я выигрывал гонки, он был аутсайдером — вечно болтался позади. После этого мы пришли в Формулу-1. Я семь лет гонялся за Берни Экклстоуна в «Брэбхэме» без всякого контракта. Тут звонит Фрэнк Уильямс и спрашивает, хочу ли я присоединиться к «Уильямсу» и стать напарником Найджела. Я Фрэнку говорю: «Я приду и буду за вас ездить при одном условии. Я хочу быть номером 1. Я хочу быть бесспорно лучшим гонщиком. Я знаю, как развивать машину, я знаю, как выиграть чемпионат, и я хочу помочь вам это сделать». Он отвечает: «Нет проблем».

«Итак, мы всё уладили и подписали контракт из 19 пунктов. Затем, перед началом сезона-1986, с Фрэнком произошел несчастный случай. Я приехал на первую гонку, и у меня не было даже запасной машины. Но я не мог поговорить об этом с Фрэнком, поскольку его проблемы были в 100 000 раз хуже моих. Так что я держал рот на замке и делал свою работу. Потом я сцепился с Найджелом. У них английская команда с английским гонщиком, а я – двукратный чемпион. Он был никем. Как Хэмилтон и Алонсо в «Макларене» в прошлом году – то же самое. Найджел был хорошим парнем. Я пытался завязать с ним драку, потому что хотел разделить команду. Я сказал, что его жена уродина. Плохо, что в Англии не дерутся нормально, как в Бразилии. Я испробовал всё, что мог, чтобы заставить его ударить меня. Как только я не обзывал его жену [Розанну]. Но я ничего против него не имею, на самом деле он неплохой парень».

Несмотря на всё своё коварство, Пике с его постоянным блеском в глазах мог с лёгкостью обаять женщин любой национальности. «Нельсон умел обеспечить себе поддержку прессы, — вспоминает Уорвик. — Большой шутник, он был всегда готов залезть в трусы любой женщине, если у той хоть немного билось сердце! Он всегда был своим в доску для журналистов и механиков. Он был таким, какого они хотели видеть. Алена воспринимали по-другому — возможно, он не пользовался такой популярностью из-за ненависти Формулы-1 к «Рено» за внедрение турбомоторов».



Поиск замены Уорвику в «Тоулмен-Харт» на 1984 год свёлся к одному кандидату: Айртону Сенне. Его собственные возможности также оказались ограничены. «В то время «Тоулмен» был, кажется, единственной открытой для Айртона дверью», — говорит Берни Экклстоун. Тем не менее Сенна вёл переговоры с Алексом Хокриджем, руководителем команды «Тоулмен», так, словно у него был богатый выбор. К этому моменту фотограф Кит Саттон уже испытал на себе эту сторону Сенны — потребность заключать сделки только на его условиях, что было важнейшим элементом его личности и преобладающей чертой его жизни как пилота Формулы-1.

Сенна снова попросил Саттона стать его личным фотографом на 1984 год. Саттон вновь отказался. Но пока Сенна зимовал дома, в Бразилии, Саттон проявил свой предпринимательский талант. «У меня сложились хорошие отношения с главой компании Arai, европейского производителя шлемов, и я поговорил с ним о возможности предложить Айртону контракт с компанией, — поясняет он. — Он сделал предложение, которое обеспечивало Айртону сделку на 100 тысяч долларов, а мне — десять процентов, что стало бы для меня огромной суммой. Я передал предложение Айртону, у которого был свой менеджер в Бразилии. Мне ответили, что подумают. На самом деле, похоже, они решили пообщаться с другими производителями, видимо, чтобы посмотреть, нельзя ли заключить более выгодную сделку. Потом из Бразилии меня попросили связаться с Arai и отклонить предложение. Но более выгодного предложения у Айртона не было, и они его так и не получили. Потом мне снова позвонили из Бразилии и попросили всё же заключить сделку с Arai. Но руководителя европейского отделения компании в Голландии это уже не интересовало — он понял, что происходит. Айртону он отправил телекс: «Дорогой мистер Сенна, извините, но у нас нет шлема, достаточно большого для Вашей головы».

Возможно, человек, написавший это, до сих пор чувствует что-то общее с парнем, отказавшим «Битлз». Но задним числом легко быть умным. Сенна нуждался в услугах Саттона, несмотря на обидный отказ. «Айртон намеревался создать компанию, дать мне зарплату и оплачивать все мои расходы на поездки и пребывание на всех Гран-при, — вспоминает он. — Это дало бы мне шанс бесплатно попасть в Формулу-1. Но единственная проблема заключалась в том, что он хотел, чтобы я фотографировал только его. Я переехал в дом с тремя спальнями в Тоустере, недалеко от Сильверстоуна, и планировал вместе с братом Марком открыть небольшое агентство под названием Sutton Photographic. Предложение Айртона меня слишком ограничивало, поэтому я отказался. Он был очень расстроен, потому что не привык, чтобы люди говорили ему «нет». Я поблагодарил его и объяснил, почему не могу принять его предложение. Через некоторое время он подошёл и сказал, что всё-таки хочет, чтобы я приехал на его первую гонку в Формуле-1, проходившую как раз в Бразилии. Он оплатил мои перелёты — и поселил в отеле на пляже Копакабана в Рио-де-Жанейро. Сказал, что это в благодарность за мою трёхлетнюю работу с ним. Я продолжал его фотографировать, поскольку это была моя работа. Но наша близость закончилась. Он всегда спрашивал меня о семье — он был настоящим семьянином. Эта в нём оставалось неизменным всегда».

В офисе Алекса Хокриджа в Брентвуде, Эссекс, Сенна ощущал достаточную уверенность в себе, чтобы настаивать на своём. Позиция бразильца была однозначной: или Хокридж соглашается включить в контракт пункт о возможности выкупа, или контракта не будет. Проблема была не в деньгах, как позже подтвердил Хокридж. Но Сенна хотел иметь возможность покинуть команду в любой момент по своему выбору. Короче говоря, если Сенна получал предложение и хотел уйти, ему достаточно было сказать об этом Тоулмену, после чего подписать контракт и заплатить оговоренную сумму. Пока Сенна обсуждал условия сотрудничества с Хокриджем в его офисе, адвокаты бразильца висели на телефоне в Сан-Паулу. Встреча продолжалась до раннего утра, поскольку Сенна настаивал на такой формулировке контракта, которая отвечала его потребностям. Этот человек многим отличался от большинства гонщиков.

Завершив сделку на своих условиях, Сенна официально стал гонщиком Формулы-1. Он прилетел в Рио-де-Жанейро, чтобы дебютировать у себя на родине, пусть и не в родном городе, где Гран-при Бразилии проходит сейчас. Семья Сенны заполонила паддок, а он ждал старта гонки, к которой готовился с четырёхлетнего возраста. Он квалифицировался на восьмом ряду стартовой решётки, но гонка его продолжалась всего семь кругов, после чего у него пропало давление турбонаддува.

А выиграл этот Гран-при Бразилии Прост. После горького выдворения из «Рено» для француза наступил момент катарсиса, а у партнёрства McLaren-TAG Porsche появился повод для радости.

Разочарование Сенны выросло по возвращении в Англию. Он носил на своём комбинезоне спонсорские нашивки: командой это разрешалось, но он не известил их об этом, что обязан был сделать по контракту. Возможно, мелочь. И всё же Хокридж счёл необходимым напомнить Сенне об условиях его контракта — контракта, в котором мелкий шрифт обсуждали до последней запятой. По словам свидетелей, Хокридж довёл Сенну до слез. Слёзы повторятся при гораздо более серьёзных обстоятельствах, в ожесточённых спорах с Простом, но Хокридж первым обнаружил хрупкость латинского темперамента под эмоциональным давлением.

К ещё большему огорчению Сенны, Мартин Брандл, его старый противник из Формулы-3, пересёк финишную черту в Бразилии пятым. «Сенну это очень расстроило: и потому, что я начал лучше него, и потому, что он понял: «Тоулмен» — непростая машина, — говорил Брандл. — Он очень злился и пытался принизить мой результат. Меня это очень удивило. На него это не было похоже, но думаю, он ощущал определённое разочарование. — Позже, в Детройте, Брандл пришёл даже вторым, но в итоге команду «Тиррелл» исключили из протоколов чемпионата мира 1984 года за нарушение правил. Тем не менее, клеймом для Брандла это не стало, хотя он и чувствовал, что недостаточно подготовлен к приходу в Формулу-1. Как, впрочем, и Сенна. — Мы оба не были готовы, — вспоминает Брандл. — Дома в спортзале у меня есть чудесная черно-белая фотография, на которой мы вдвоём на подиуме в Донингтоне после того, как мы мчались колесо в колесо в эпической битве в Формуле-3. Мы оба выглядим измученными. Мы и понятия не имели, какой уровень физической подготовки нужен для Формулы-1. Когда Айртон впервые оказался в Формуле-1, он испытывал серьёзные трудности. Иногда он едва мог повернуть руль. Именно тогда он понял, что с этим нужно что-то делать. Мы оба поняли».

В своей второй гонке в Южной Африке Сенна финишировал шестым, заработав первое из 610 очков, которые он в конечном итоге наберёт в чемпионатах мира за всю карьеру. В этой гонке Прост занял второе место сразу после своего товарища по команде Лауды. Расстановка сил стала ясна: за зиму McLaren-TAG Porsche превратилась в команду-ориентир. Альборето сумел принести «Феррари» победу в Бельгии, а Гран-при Сан-Марино снова выиграл Прост. Вскоре после этого Прост впервые встретился с Сенной. Эта встреча запомнилась ему навсегда.

Перед следующим этапом чемпионата мира группа гонщиков Гран-при согласилась принять участие в выставочной гонке в честь открытия новой трассы Нюрбургринг. «Я летел из Женевы во Франкфурт регулярным рейсом, и Айртона ждали примерно в это же время, — рассказывает Прост. — «Мерседес» организовал для меня машину, и Герд Кремер спросил, могу ли я подбросить Айртона. По пути мы болтали, он был очень мил. Затем мы добрались до трассы, проехали несколько тренировочных кругов, я взял поул, Айртон был вторым. Как гонщики, мы боролись за поул всерьёз, но в конце концов, такая гонка должна приносить удовольствие, разве нет?»

Каждый из участников сидел за рулём Mercedes 190E, только что выпущенного на рынок. Для Сенны это была возможность показать себя; знаменитости могли относиться к заезду как к увеселительной прогулке, но только не он. «После квалификации Айртон со мной не разговаривал. Тогда это казалось забавным, — говорит Прост. Однако то, что произошло дальше, поразило Проста. — В гонке Сенна просто рванул со старта... затем выпихнул меня с трассы, и кто-то въехал в меня сзади. Если кто-то стартует как одержимый в такой атмосфере, поневоле подумаешь, что у него странный менталитет. Я бы так никогда не поступил. В той гонке я понял, какой Айртон на самом деле. Отличное начало, не так ли?» Так появился шаблон, по которому пройдёт следующее десятилетие гонок.

После того, как Лауда победил на Гран-при Франции в Дижоне, следующей остановкой в календаре стало Монако. Другой подобной гоночной трассы в мире нет. Несколько дней в году улицы Княжества украшены символами чрезвычайно богатых людей: «феррари», «бентли», «мерседес-бенцы», «порше» и «роллс-ройсы» ползают по площади Казино или вокруг порта на тридцати километрах в час. Женщины в мехах гуляют с пуделями или комнатными собачками, достаточно маленькими, чтобы сидеть у них на коленях в коктейль-баре Hotel de Paris или за обеденным столом. Бутики не настолько вульгарны, чтобы выставлять ценники в витринах. Во всех многоквартирных домах — консьержи в униформе с галунами. Все потенциальные владельцы проходят проверку на наличие средств: вид на жительство получают только сверхбогачи. Регулировщики в белых перчатках со свистком поддерживают упорядоченный поток машин, движущихся с черепашьей скоростью. Преступности не существует — разве что на неделе Гран-при Монако, когда отели увеличивают свой обычный тариф за номер втрое и настаивают на том, чтобы гости оплачивали как минимум пять ночей независимо от того, как долго остаются на самом деле. Рестораны и бары столь же ловко меняют свои тарифы в соответствии с настроением момента.

На фоне современных специально построенных трасс в Малайзии, Бахрейне, Стамбуле и Абу-Даби Гран-при Монако смотрится анахронизмом. На узеньких улицах, окруженных барьерами, обгонять практически невозможно. Если бы сегодня кто-то предложил это место для автогонок на скорости 180 миль в час, авторов презентации уводили бы люди в белых халатах и прописывали успокоительное. Точно так же, если бы этот Гран-при предложили исключить из календаря по соображениям безопасности, это вызвало бы бурю негодования, не в последнюю очередь со стороны гонщиков. Эта гонка священна. В списке победителей Монако — легенды Ф1: Фанхио, Мосс, Брэбхэм, Грэм Хилл, Лауда, Шумахер; но в течение десяти лет улицы Монако были исключительной собственностью Проста и Сенны.

Их первое противостояние в Формуле-1 летом 1984 года невозможно было предвидеть. Прост управлял болидом, задающим темп на чемпионате мира, а Сенна ехал в машине без истории, хоть и на более конкурентоспособных шинах от «Мишлена» после того, как «Тоулмен» разорвал контракт с «Пирелли». Прост квалифицировался на поуле рядом с Найджелом Мэнселлом на «Лотусе Рено». Сенна стартовал с седьмого ряда. Однако вмешательство ужасной погоды внезапно выровняло ситуацию. Под дождём Сенне удалось оживить «Тоулмен Харт».

На старте Прост сохранил лидерство, но на десятом круге Мэнселл вырвался вперёд. Впервые в карьере усатый британский гонщик лидировал в Гран-при. Впрочем, Мэнселл удерживал первую позицию всего пять кругов, а затем разбился. Допустимая погрешность в Монако измеряется сантиметрами. К тому времени Сенна прорвался сквозь грозные конфетти летающей воды и ехал четвёртым. Бесстрашный прогресс бразильца не ослабевал, пока он не опередил Лауду в борьбе за второе место. Он отставал от Проста почти на тридцать пять секунд, но на чистой трассе начал стремительно догонять лидирующего француза. Не будем забывать, что из памяти Проста ещё не стёрлись воспоминания о том, как Пирони въехал в него в страшно дождливый день в Хоккенхайме двумя годами ранее; они никогда не сотрутся. Прост почувствовал, что гонку необходимо остановить, и, в очередной раз проехав линию старта-финиша, дал знать о своих чувствах яростной жестикуляцией. У Сенны такого морального багажа не было, и он продолжал подтягиваться к Просту.

Но на тридцать первом из 77 кругов Гран-при вмешался руководитель гонки Жаки Икс. Он посчитал, что продолжать слишком опасно, и победу присудили Просту, в затылок которому дышал Сенна. Однако из-за небольшой дистанции, пройденной гонщиками, им начислили только половину очков. То есть, Прост получил лишь 4 с половиной очка, а не девять, как за обычную победу. Но злобой в тот день дышали Сенна и «Тоулмен». Они считали, что у них украли победу, потому что были уверены: если бы пилотам разрешили продолжать гоняться ещё несколько кругов, Сенна наверняка догнал бы и проглотил Проста. Сенна публично сдержал свой гнев, но позже сказал Хокриджу: «Ну, а чего ты ждал? Это тот самый Истеблишмент, против которого мы боремся».

Журналист Кристофер Хилтон встретился с Иксом и выслушал его мнение. «Да, решение было спорное, — подтвердил Икс. — Кто-то считал его правильным, другие — нет. Сенна долгое время осуждал меня, поскольку думал, что может выиграть гонку. Я понимаю его разочарование. Гонка была у него в руках, он был уверен, что побеждает, и вдруг раз, и никакой гонки: понятно, что он много лет расстраивался. — Но Икс, который двадцать пять раз финишировал на подиуме в Формуле-1 и шесть раз выиграл «24 часа Ле-Мана», оставался непреклонным: условия ухудшились до такой степени, что он не мог подвергать гонщиков дальнейшему риску. — На экранах [в центре управления гонкой] ты видишь всё: тут пилоты вылетают, там их разворачивает, здесь у них серьёзные проблемы, и в какой-то момент ты должен решить, безопасно ли вообще гоняться или нет. В тот момент я решил, что хватит. Машинами Формулы-1 ужасно сложно управлять на мокрой трассе. Монако не такое быстрое, но оно узкое до невозможности. Работа профессионального гонщика сама по себе опасна. Не надо заходить слишком далеко. Мы с Простом позже обсуждали это несколько раз. Он считает, что остановка гонки была благословением».

Возможно, тогда так и было, но двадцать четыре года спустя у себя дома в Париже Прост изложил иную точку зрения, появившуюся с течением времени. Чемпионат мира 1984 года он проиграл, как мы увидим, с разницей в пол-очка. «Из-за этой половинки очка Монако перестало быть победой и стало дурным воспоминанием, — заявил он. — Ведь если подумать, ещё через пару кругов мы получили бы полные очки, и даже если бы Сенна меня обогнал, у меня было бы как минимум шесть очков за второе место. Но никто не знает, что произошло бы, если бы мы продолжали гоняться. Когда гонку остановили, дождь всё усиливался. Найджел разбился, Ники разбился. Я чуть сбавил скорость, но тормозить было всё труднее. Я был уверен, что гонку остановят. Болтали, будто Жаки Икс решил остановить гонку, поскольку сам был гонщиком «Порше». Прискорбно такое слышать. Если вспомнить, Айртон уже тогда благодаря своему гоночному фанатизму имел влияние в средствах массовой информации. Он был новенький, и вполне нормально, что ему уделяли особое внимание. У меня нет проблем с этим, но полемика с Жаки, когда трасса становилась всё более и более мокрой, была неприемлемой».

Первые семена разногласий между Простом и Сенной, посеянные в гонке знаменитостей на Нюрбургринге, пустили корни под дождём на богатых улицах Монако. Однако в сезоне по-прежнему доминировали Лауда и Прост. Лауда редко мог сравниться с Простом в квалификации: молодой француз был готов больше рисковать — в будущем этот баланс изменится. Тем не менее в самих гонках коварному австрийцу удавалось быть чрезвычайно конкурентоспособным. Лауда выиграл Гран-при Великобритании в Брэндс-Хэтче, где Сенна был третьим, а Прост ответил победой на немецком этапе чемпионата в Хоккенхайме. Дома, в Австрии, Лауда одержал одну из самых выдающихся побед в своей яркой карьере. Когда Прост уже выбыл из гонки в результате аварии, вызванной разливом масла из сгоревшего двигателя Элио Де Анджелиса, Лауда, ехавший на четвёртой передаче на полном газу, услышал громкий хлопок. «Я подумал, что это конец, и начал замедляться, присматривая место, где припарковаться, — рассказывает Лауда. — Но потом решил проверить, работают ли другие передачи. Нашёл третью, затем пятую… и подумал: «Давай-ка продолжим и посмотрим, как далеко удастся продвинуться». Лауда доехал последние десять кругов и успел под клетчатый флаг первым. Эти очки окажутся бесценными для его попытки выиграть третий чемпионат мира, семью годами позже второго титула.

Сенна попал на первые полосы газет по совершенно другой причине. В середине лета в Далласе, на новой трассе, где поверхность приходилось постоянно ремонтировать быстросохнущим цементом, бразилец проигнорировал указание менеджера команды «Тоулмен» Питера Гетина не выезжать на трассу для тренировок. Сенна настаивал на том, что никто не может судить лучше него, можно ли водить машину. Гетин всё же публично выразил свое недовольство бразильцем — и, возможно, в этот момент в «Тоулмене» осознали неизбежное: Сенна не останется с ними после первого сезона.

Действительно, Сенну уже несколько месяцев усердно обхаживал руководитель команды «Лотус» Питер Уорр. Он хотел подписать его на 1984 год, но спонсоры команды из компании John Player настояли на том, чтобы оставить Мэнселла ради британского рынка. Однако Уорр не оставлял надежды, и Сенна решил, что «Лотус» даст ему возможность карьерного роста. На Гран-при Голландии в Зандворте в конце августа Хокридж испытал шок, увидев пресс-релиз на бумаге с логотипом «Лотуса», сообщавший, что Сенна подписал с ними контракт. Хокридж вёл переговоры с потенциальными спонсорами, и эта новость ослабила его позиции, поскольку он не знал о планах Сенны. Разве по контракту бразилец не был обязан сначала известить «Тоулмен», и только потом подписывать контракт с другой командой? Сенна объяснил, что события ускорились и вышли из-под его контроля. Как бы то ни было, «Лотус» пригласил журналистов на обед в свой моторхоум, чтобы объявить о приходе в команду Сенны. В 1985 году он должен был заменить Мэнселла.

Позже Сенна говорил: «В Зандворте всё было отвратительно. Меня просто взбесил Питер Уорр — никакого пресс-релиза, никаких новостей вообще не должно было быть. Я считал своим долгом профессионала до любых объявлений сообщить «Тоулмену», что точно ухожу, плюс куда именно ухожу. Так что мои отношения с Уорром начались плохо, но это Формула-1, и я многому научился». Возможно, Сенна и правда сожалел, но его миссия была выполнена. Мыслями он уже находился в следующем сезоне, который, как он справедливо полагал, станет более высокой ступенькой лестницы Формулы-1. И что с того, что человеческие связи ослабевают? Разве правда не падает первой жертвой в любой битве?

Хокридж, однако, знал, как можно реально отомстить Сенне. И он запретил бразильцу участвовать в следующей гонке, Гран-при Италии в Монце. Стартовавший вместо него шведский пилот Стефан Юханссон финишировал на великолепном четвёртом месте, а выиграл Лауда. Сенна вернулся на Гран-при Европы на Нюрбургринге, но разбился на первом же круге. Прост победил — а это означало, что для француза второй год подряд в финальной гонке сезона на кону стояло чемпионство. Лауда отправился в Португалию с багажом шестьдесят шесть очков, Прост — 62 с половиной. Прост мог выиграть португальский Гран-при и при этом не стать чемпионом мира, если бы Лауда приехал в Эшториле вторым. «Перед гонкой Жан-Мари Балестр [президент FISA] пригласил нас в свой офис, — вспоминал Джон Хоган. — Балестр сказал: «Позвольте мне ознакомить вас с планом на случай, если Ален выиграет чемпионат мира». Планировался парад по Елисейским полям — я просто обалдел. Я сказал Балестру: «Подождите, он ещё не выиграл эту проклятую гонку».

Однако перспективы Проста казались хорошими: он квалифицировался в первом ряду, рядом с занявшим поул Пике. Лауде пришлось стартовать с далёкого одиннадцатого места на стартовой решётке — во время квалификации у его двигателя упала мощность. Утром перед гонкой Лауда был самым быстрым на свободной практике — в те дни у гонщиков была тридцатиминутная сессия, чтобы настроить машины за несколько часов до Гран-при, — но в его двигателе обнаружилась утечка воды. Перед самым Гран-при пришлось устанавливать новый движок: едва ли идеальный сценарий для австрийца. Просту оставалось только ждать и думать, думать и ждать. Ногти он, конечно, обгрыз до основания.

Хотя двое весь год упорно боролись друг с другом, напряжения между ними не было заметно. Хоган говорит: «Ники и Ален очень хорошо ладили, у них были замечательные отношения в команде. Я читал, что отличными партнёрами были Мосс и Фанхио [в «Мерседесе» и «Мазерати»], но больше вспомнить некого. Было много мнимых партнёрств, но Лауда-Прост явно входили в лигу Мосс-Фанхио».

С самого начала гонки кости выпали в пользу Проста. На первом круге Пике развернуло. Прост поначалу пропустил вперёд Росберга («Уильямс Хонда») и Мэнселла, который участвовал в своей последней гонке за «Лотус» перед тем, как уступить место Сенне. Но к девятому кругу Прост вывел свой «Макларен» вперёд, а Лауды нигде не было видно. Во всяком случае, в его зеркалах. Но Лауда всё поднимался и поднимался, впечатляюще, решительно, явно поднимался, и за восемнадцать кругов до финиша Гран-при Португалии команда «Макларен» вывесила с пит-лейна для Проста знак, которого он боялся больше всего: «Lauda P2». Лауда сделал всё, что ему было нужно. Хотя Прост выиграл свой седьмой Гран-при в сезоне, этого не хватило. Второе место Лауды в гонке означало, что австриец выиграл чемпионат мира с перевесом в пол-очка. На подиуме Прост выглядел уныло. Из уважения Лауда почти не торжествовал. В анналы Формулы-1 вошли слова Лауды, сказанные Просту на подиуме: «Не волнуйся, в следующем году ты станешь чемпионом». Это был поступок человека, которому довелось встретить и пожать руки обоим близнецам-обманщикам, о которых говорил Киплинг: триумфу и катастрофе.

Позже Лауда скажет: «Рон Деннис поздравил меня и сказал, как он рад. Я не поверил ему ни на миг». У него были основания для недоверия. В середине сезона Деннис начал переговоры с Лаудой о контракте на 1985 год, предложив ему 2 миллиона долларов — половину тогдашней зарплаты. В 1981 году, когда Деннис хотел вернуть Лауду в гонки, он знал, что у австрийца сильная позиция в переговорах. Лауда заключил типично трудную сделку, а затем сказал Деннису: «Вы платите всего один доллар за мои навыки вождения, всё остальное — за мою личность». Тогда Деннису пришлось проглотить это, но теперь у него был Прост. Говорят, «Макларен» напечатал плакаты, провозглашающие Проста чемпионом мира 1984 года, и привёз их в Португалию. Лауда прекрасно понял, как француз завоевал расположение персонала «Макларена», и сквозь зубы объяснил: «У Проста был безошибочный инстинкт укрепления и развития своих позиций в команде». После первоначального (по мнению Лауды, смехотворного) предложения Денниса австриец провёл предварительные переговоры о контракте на 1985 год с «Рено». Эти переговоры по ряду причин так и не увенчались успехом. Но чемпионство дало Лауде дополнительный козырь для торговли. В конце концов, «Мальборо» уломал Денниса улучшить предложение «Макларена» до суммы 3,8 миллиона долларов, по информации австрийца.

В тот вечер в Португалии Мансур Ойех арендовал ресторан для роскошной вечеринки в честь триумфа «Макларена» в Кубке конструкторов и третьего чемпионского титула Крыса. Позже торжества переместились в Париж. Снова Хоган: «Чемпионат выиграл Лауда, но Просту всё равно пришлось ехать в Париж. Мы с Ники сидели в машине, а Ален стоял на подиуме. Французы перевернули ситуацию и сделали вид, будто Ален победил. Ники улыбнулся и сказал: «Мне жаль этого маленького ублюдка, он выиграл семь гонок, а я взял титул с преимуществом в пол-очка». — Хоган, который с большой любовью относится к Просту как к гонщику и человеку, не смог удержаться от смеха при этом воспоминании. — Ники в лучшем виде!».

Возможно, Лауда и счёл приход Проста в «Макларен» нежелательной новостью, как вспоминал Хоган, но на деле эти двое работали в тандеме без какой-либо злобы или ревности. С самого начала Лауда пользовался уважением Проста; и Прост быстро завоевал восхищение Лауды своей чёткой, точной работой, а также скоростью. Старый колдун и ученик объединились, чтобы уничтожить соперников «Макларена» и выиграть кубок конструкторов. Но Прост сознавал, что Лауда перешёл в эндшпиль. Он понял, что бесконечные часы, которые он беззаветно отдал команде за пределами кокпита, снискали ему любовь инженеров и механиков. Он был будущим — а Лауда прошлым. Несомненно, именно так понимал ситуацию Рон Деннис.



8
ЧЕМПИОН МИРА



Имя Джо Рамиреса никогда не блистало в софитах Формулы-1. Он всегда скромно держался в команде на самом заднем плане, но на пит-лейне его всё равно ценили высоко. Рамирес присоединился к «Макларену» перед Рождеством 1983 года и оставался в команде следующие восемнадцать лет. Он любит автоспорт и посвятил свою жизнь гонщикам. Ален Прост и Айртон Сенна возглавляют список тех, кто называл его другом.

Прост о Рамиресе: «Джо был одним из величайших энтузиастов гонок, с которыми я когда-либо сталкивался, и он полностью посвятил себя «Макларену». Его чувство юмора, энтузиазм и энергия великолепно мотивировали всю команду. Он делал для гонщиков всё, далеко выходя за рамки служебных обязанностей, чтобы сделать нашу жизнь проще».

Рамирес родился в пригороде Мехико, но после стольких лет проживания в Англии он не обидится, если назвать его англофилом. «Макларен» стал частью его семьи. «С самого начала я был координатором в команде, и моя роль по сути никогда не менялась, но тогда команды были такими маленькими, — вспоминает он. — Рон был менеджером команды, руководителем команды, хозяином, боссом, он был всем. Но он занимался многим, выходящим за рамки управления командой, и мне приходилось делать всё, на что у Рона не хватало времени. Он заключал крупные сделки и добывал деньги. Впервые в жизни, когда я чего-то хотел, я мог это получить. Рон просто говорил: «Не волнуйся, если тебе это нужно, просто возьми». Разительная перемена — раньше мне приходилось считать каждую копейку».

Рамирес пригласил меня к себе домой на холмы над Фуэнхеролой на следующий день после Гран-при Испании 2008 года в Барселоне. Он не смог приехать на гонку, так как строители из-за не по сезону дождливой погоды отстали в строительстве бассейна перед домом. В этом регионе, по дороге в Михас и в двадцати минутах езды от аэропорта Малаги, кажется, что каждый дом построен на склоне холма, и его традиционная вилла в испанском стиле с впечатляющим видом на долину, спускающуюся к далёкому морю вдалеке, не исключение. Он планировал жить здесь на пенсии со своей женой Беа, но мечте не суждено было сбыться: увы, Беа умерла, не дождавшись окончания строительства. Он попытался компенсировать потерю, погрузившись в местную жизнь, но смерть Беа создала вакуум в его жизни. И всё же он остается человеком, для которого смех — природный дар, и свои шестьдесят шесть он переносит легко. Его единственная дочь, Ванесса, до сих пор живёт в Англии.

Он сам приготовил на обед салат, заправив его соусом по собственному рецепту. Прекрасным аккомпанементом к его воспоминаниям стала охлаждённая бутылка испанского белого вина. На стене его кабинета висит суперлицензия Айртона Сенны, подаренная Рамиресу на память. У него завидная коллекция шлемов, в которых разбивались гонщики: Сенна в своё время передал ему три, Прост — два. В невероятно аккуратном гараже — его старый босс Деннис, помешанный на чистоте и порядке, наверняка бы одобрил — хранятся памятные вещи, оставшиеся от целой жизни, посвящённой автоспорту. На почётном месте стоит «Харлей-Дэвидсон», которые пилоты Мика Хаккинен и Дэвид Култхард купили ему, когда он уходил из «Макларена». Чаще всего он ездит на нём с друзьями. Рамирес никогда не пропускает Гран-при по телевизору и ведёт колонку в мексиканском издании. Его сердце навсегда осталось на пит-лейн.

Рамирес впервые увидел Проста, когда работал в команде «Шэдоу», давно исчезнувшей, но давшей работу многим гонщикам, в том числе Алану Джонсу, который вместе с ними делал скромные шаги в Формуле-1 перед тем, как провести чемпионский сезон за «Уильямс». «У нас возникла проблема с подшипником сцепления, и я попросил у ребят из «Макларена» взаймы токарный станок, — рассказывает Рамирес. — Ален проводил свои первые тестовые заезды с командой на трассе Поль Рикар в Ле-Кастелле и зашёл в гараж переодеться. Он был рад пообщаться с кем-то из Формулы-1, и я нашёл его весьма приятным молодым человеком. Сразу после него зашёл Джон Уотсон. Джона я, конечно, знал, он уже гонялся какое-то время. Мы немного поболтали, я спросил его о Просте. Он ответил: «Что бы я ни делал, чёртов лягушатник быстрее». Джон не был агрессивным человеком, но было видно, что ему уже очень сложно сладить со скоростью и природными задатками Алена».

Из «Шэдоу» Рамирес перешёл в АТС, затем в «Теодор» — команды, существовавшие в конце семидесятых — начале восьмидесятых и оставшиеся в истории Формулы-1 не более чем сносками. Сенну Рамирес впервые заметил, когда работал в команде «Фиттипальди»: основанная Вилсоном Фиттипальди как «Копершукар», команда привлекла внимание лишь тогда, когда младший брат основателя Эмерсон выступал за неё в качестве двукратного чемпиона мира Формулы-1. «Мы проводили тесты в Сильверстоуне, я болтал с Эмерсоном, и тут совсем молодой Айртон Сенна зашёл поздороваться. Они говорили по-португальски, но я понимал, поскольку выучил португальский, когда пришлось провести три месяца в Бразилии с машиной». Эмерсон Фиттипальди стал легендой Бразилии, выиграв первый титул чемпиона мира за «Лотус», а второй за «Макларен»; позже он покорил и Северную Америку, став чемпионом CART и дважды выиграв Индианаполис-500. Если бы Сенна когда-либо боготворил гонщика, что весьма сомнительно, это был бы Фиттипальди.

Сенна всё ещё находился в гараже, а Фиттипальди уже говорил Рамиресу: «Посмотри на этого парня, запомни его, он станет одним из величайших в истории автоспорта». В тот момент Сенна выступал в Формуле-Форд, но Рамирес почувствовал, что Фиттипальди не просто пытается поддержать соотечественника-бразильца. «В глазах Айртона светилась абсолютная решимость. — В последующие годы Рамирес вблизи наблюдал, как решимость Сенны проявилась в Формуле-1 невиданным ранее образом. — Я никогда не видел никого с таким устрашающим стремлением к победе», — вспоминает Рамирес. За годы работы в «Макларене» у него появилась возможность сравнивать мастеров самого высокого уровня: Лауда, Прост, Росберг, Бергер, Хаккинен, Култхард.

Рамирес пришёл в «Макларен» практически одновременно с Простом. Когда в 1984-м борьба за титул свелась к схватке Лауды с Простом, у Рамиреса появилась идеальная точка обзора. «Положение Ники в команде было прочным, но Ален начал его тревожить, поскольку всегда был быстр, — говорит Рамирес. — Ники использовал разные способы борьбы с Аленом — у него был очень сильный характер и богатый опыт. Ники был умён, как вы понимаете, и он сосредоточенно готовил машину к гонке, признавая, что не может бороться с Аленом в квалификации. Это была хорошая комбинация, парочка отлично ладила. Должен признать, я считал несправедливым то, что Прост, выиграв семь Гран-при, уступил в чемпионате Лауде, выигравшему только пять. В 1985 году Ники понял, что из Формулы-1 пора уходить. Он признал, что кто-то из молодых его победит, и он предпочёл бы, чтобы это сделал Прост, который ему нравился».

Джон Хоган, человек с кошельком «Мальборо» и беспощадным юмором, почувствовал, что Лауда потерял преимущество, после первого Гран-при сезона-1985 в Бразилии. «В конце квалификации мы с журналистом Аланом Генри стояли в боксах, Ники заехал и припарковал машину, — рассказывает Хоган. — Я спрашиваю Ники: «Тебе понравилось? На тебе ни капли пота». Лауда резко: «Ты о чём?» Алан посмотрел, как Ники уходит, а затем улыбнулся: «Ты его сделал… Крыс окрысился!» Отлично. Я хочу сказать, то, что Ники вернулся и выиграл чемпионат мира, было абсолютно потрясающе. Но на следующий год он перешёл в режим водителя такси». В этом бизнесе заключённых берут под стражу прямо на месте, и Женевская конвенция им не поможет. Прост выиграл пять гонок, Лауда — одну-единственную, в Голландии.

Для Рамиреса Прост был человеком, легко вписавшимся в команду. «У Алена был менеджер, но он приходил раз в год подписывать контракт, больше мы его не видели. Иногда Ален мог привезти на гонку друга, но в основном был сам по себе. Его жену, Анн-Мари, мы почти не видели. С таким гонщиком, как Ален, просто иметь дело, легко разговаривать. Он никогда не задирал носа. Не знаю, понимал ли он сам, насколько он хорош. Помню, как-то раз во время наших тестов в Монце парень, который гонялся, кажется, в Формуле-3 или в какой-то ещё низшей Формуле, спросил, можно ли поговорить с Простом. Он хотел узнать у Алена, как проходить Параболику. — Этот знаменитый поворот Формулы-1 проходят на третьей передаче с высокой перегрузкой, он ведёт к прямой старт-финиш и имеет решающее значение для достижения хорошего времени круга. — Ален отвёл меня в сторонку и спросил: «Что я могу ему сказать?» Он очень хотел помочь парню, но просто не знал, как объяснить. Великие гонщики часто действуют на инстинктах, не так ли?» Так.

Первая гонка 1985 года стала для Проста началом изгнания демонов глубокого разочарования из-за проигрыша чемпионата мира в предыдущем сезоне с разницей в пол-очка. Он выиграл Гран-при Бразилии, опередив «Феррари» Микеле Альборето. Альборето сделал заявку: он станет самым серьёзным соперником Проста в сезоне. Однако следующая гонка никогда не забудется по другой причине. Поскольку следующий Гран-при Португалии принесёт первую победу Сенне.

Как и в Монако в 1984 году, 22-каратный талант Сенны блеснул в гонке под дождём, заливавшим трассу неподалёку от португальского побережья. Всего во второй своей гонке за «Лотус-Рено» бразилец завоевал поул-позицию: первая иллюстрация его стремительного темпа в квалификации, который станет визитной карточкой его карьеры. Мартин Брандл не мог не чувствовать зависти, глядя из кокпита своего «Тиррелла». Он считал, что и у него был шанс ездить за «Лотус». «Не могу вспомнить всё в деталях — с тех пор моей голове досталось немало ударов! — но я бы с удовольствием тогда покатался на «Лотусе». Я же норфолкский мальчишка, жил совсем недалеко, хотя это неважно. Я просто не мог освободиться от контракта с «Тирреллом». У нас было трёхлетнее соглашение с возможностью продления каждый год 30 ноября. Я поехал в отпуск на Барбадос в надежде, что Кен Тиррелл не сможет меня вовремя отыскать. И что же? Какой-то парень из отеля приходит ко мне на пляж с моим новым контрактом в руке. А копию Кен отправил домой моему бухгалтеру. Старый Кен не упускал ни одной мелочи, когда это имело значение». Среди тех, кто посетил поминальную службу по Кену Тирреллу в Гилфордском соборе в ноябре 2001 года, были Брандл и сэр Джеки Стюарт, выигравший три чемпионских титула с человеком, который основал свою команду Формулы-1 на старой лесопилке в Суррее.

Жаль, что Сенна оставил Брандла позади, потому что кто знает, чего мог бы достичь англичанин на конкурентоспособной машине против человека, которому доставлял проблемы, когда они стремились к звёздам. В Эшториле на Гран-при Португалии Сенна уехал от всех. К десятому кругу он вёз своему товарищу по команде Элио Де Анджелису, ехавшему вторым, двенадцать секунд. Никто не мог поддерживать стабильную скорость Сенны в отвратительных условиях. Под клетчатым флагом он опередил занявшего второе место Альборето на 1 минуту 02,978 секунды. В терминах Формулы-1 это означало, что Альборето финишировал в другом городе, и он остался единственным гонщиком, которого Сенна не проехал на круг. Механики «Лотуса» взобрались на стену пит-лейна поприветствовать Сенну, который оторвал руки от руля и ударил кулаками в небо. Руководитель команды Питер Уорр бросился встречать бразильца в закрытый парк. Когда Сенна затормозил и остановился, Уорр начал безумно скакать перед его машиной. Ради Сенны Уорр отказался от Мэнселла — и в этот миг почувствовал, что был прав. Семнадцать из двадцати шести стартовавших в Португалии машин не доехали до финиша — и Сенна признался, что и у него в гонке случился крайне драматичный эпизод. «В какой-то момент я вылетел всеми четырьмя колёсами на траву, и машина полностью вышла из-под контроля… — рассказал он. — Но вернулась на трассу». Можно предположить, что не случайно.

Сенна не просто добился первой победы; он заставил всю команду «Лотус» работать на него, а не на Де Анджелиса. Брандл быстро покинул трассу в Эшториле из-за проблем с коробкой передач и превратился в заинтересованного зрителя. «День был ужасно дождливый, и Сенна всех просто разгромил, так ведь? Росберг разбился в последнем повороте, его машина застряла там на веки вечные. Машины безопасности тогда не было. Мы просто объезжали разбитые машины и лужи, пытаясь доехать до конца, как могли. После своего вылета я пошёл посмотреть на Сенну прямо на трассе. До сих пор помню, как он плюхал по лужам в закрытый парк после гонки. Питер Уорр ждал его, раскинув руки, эта фотография стала культовой. Но больше всего, конечно, Сенну отличала квалификация. В эпоху турбонаддува мы устанавливали комплект шин, способных проехать четыре мили, выезжали из боксов и взрывали их всеми 1250 лошадиными силами. Однако никто не хотел испортить поул-позицию Сенны. Он словно держал нас в кулаке. Мы мчались обратно в боксы, пролетев квалификационные круги и расплавив двигатели, но всё время искали в зеркалах «Макларен» с ярко-жёлтым шлемом. Никто не хотел вставать у него на пути. У Сенны была особая метка — горячий круг в стиле банзай под занавес квалификации. Мои самые яркие воспоминания о Сенне — те самые квалификационные круги».

«Мы все работаем довольно похоже. Ты представляешь себе идеальный круг, а потом выезжаешь на трассу и пытаешься его проехать. Каждый может улучшить свой круг на несколько десятых, но найти секунду способны лишь немногие гонщики. Ты можешь выехать на новых шинах, приложить дополнительные усилия, чтобы тормозить везде на два-три метра дальше, и найти запас времени. Но Сенна мог найти секунду — это просто невозможно».

В следующей гонке, Гран-при Сан-Марино, бразилец выиграл поул и уверенно лидировал, пока за четыре круга до конца у него не кончилось горючее. Запас топлива на борту был ограничен 220 литрами, и при прожорливых турбомоторах преимущество получали гонщики, умеющие беречь топливо. Прост справился с этой задачей, точно так же, как научился сохранять во время Гран-при шины и тормоза. Технический директор «Макларена» Джон Барнард — многолетний партнёр Денниса в бизнесе — считает Проста исключительным в этом отношении. «Во всяком случае, мне его способность различать ощущения от шин и от шасси казалась невероятной», — говорит Барнард. Во Франции Просту придумали имя: Профессор (le Professeur).

Несмотря на то, что у бразильца были яркие моменты, привлекающие внимание прессы, в сезоне доминировал Прост, хотя болельщики Лауды и утверждали, что на действующего чемпиона мира свалилось чересчур много неудач. Лауда столкнулся с целым рядом технических неполадок.

С этим у Проста проблем не было. В Монако он снова выиграл, затем занял третьи места в Канаде и во Франции, и снова вернулся на победный путь на Гран-при Великобритании в Сильверстоуне. Однако победы Альборето в Канаде и Германии позволили тому оставаться претендентом на титул. Но что стало совершенно ясно — возможно, уже после первой гонки, когда Хоган подколол его, — так это то, что Лауда оказался на распутье. Он осознавал, что его процветающая и расширяющаяся авиакомпания Lauda Air требует всё больше внимания и времени. Пришла пора выбирать — заниматься бизнесом или продолжать водить машинки Формулы-1 кругами. Когда в Канаде-1979 он заявил, что не хочет водить, его шеф в команде «Брэбхэм» Берни Экклстоун не стал затягивать на шее австрийца контрактную петлю: «Я сказал Ники: хочешь остановиться — прекращай немедленно, — говорит Экклстоун. Уже тогда Экклстоун действовал, не глядя на существующие стандарты. Он делал всё в своем стиле — одиночка, разыгрывающий карты так, как они легли: — В одной из квалификационных сессий у нас было пять комплектов шин для Ники и Нельсона, — вспоминает Экклстоун. — После того, как они использовали по два комплекта шин, Ники был медленнее, чем Нельсон, и тут он просит поставить на свою машину третий комплект. Я говорю ему, что эти шины для Нельсона. Ники жалуется: «Но я гонщик №1 в этой команде». Я отвечаю: «Нет, не сегодня».

Лауда был осколком другой эпохи, и он смог снова проявить себя в мире молодых людей. До сих пор сохранившиеся на его лице шрамы напоминают, как близок он был к смерти в гоночной машине, и летом 1985 года, в середине сезона, он пришёл к выводу, что настал момент во второй раз изменить жизненные приоритеты. На своём домашнем Гран-при Австрии он заявил, что предполагает завершить карьеру по окончании сезона. Прост отреагировал на новость о предстоящем уходе товарища по команде победой в гонке. В его прицеле был чемпионский титул.

Однако у Лауды был в запасе прощальный жест. На Гран-при Голландии он обогнал Проста на две десятых секунды в нервной битве, которая принесла ему двадцать пятую — и последнюю — победу в выдающейся карьере. По собственному признанию Лауды, после этого последнего мушкетёрского действия он перешёл в режим выживания. И кто мог его осудить? Прост вышел вперёд в гонке за титул впервые после Гран-при Бразилии. Затем француз продемонстрировал свою выдающуюся стойкость, в одну калитку выиграв Гран-при Италии и ещё приблизившись к короне. Теперь ему никто не помешает: всё, не в этот раз. Сенна одержал вторую победу в сезоне на Гран-при Бельгии, перенесённом с весны на осень, чтобы обновить покрытие трассы. Теперь уже никто ни в паддоке, ни во внешнем мире не сомневался в его таланте. Полная погружённость Сенны в работу также не осталась незамеченной. Уорвик рассуждает: «Айртон был особенным с самого начала. С самых первых дней в паддоке, видя, как он ходит, как говорит, ты понимал — он другой. Словно его опустили на эту землю по особым причинам. Лучше объяснить я не могу. В нём было что-то волшебное. Ты мог его не видеть, но всё равно понимал, что он в комнате. Думаю, он пронёс эту мистику через всю свою карьеру».

Но именно Просту суждено было стать чемпионом мира осенью 1985 года, а Сенна следил за ним, чтобы использовать накопленные знания позже. Прост был близок к ролевой модели Сенны; Айртон планировал стать таким или даже в один прекрасный день узурпировать власть. В начале октября, когда Прост приехал в Брэндс-Хэтч, математика была элементарная. Если на Гран-при Европы в Кенте он набирает на два очка больше, чем Альборето, титул у него. Но в Британии это превратилось в сюжет второго плана.

Гонку запомнили как первую победу Найджела Мэнселла в Гран-при с семьдесят второй попытки. Мэнселл продемонстрировал свою смелость и мастерское владение автомобилем, чтобы перехватить контроль над гонкой у Сенны. Толпа в 75 000 человек рукоплескала англичанину, когда он проехал под клетчатым флагом, и по его собственному признанию, он плакал целый круг, замедляясь по дороге в боксы. За годы автогонок Мэнселл сломал себе шею, сломал спину и, по его словам, «потерял целое состояние ещё до того, как мне стало, что терять». Пришло время вознаграждения — для него и его жены Розанны, которая всегда верила в способность мужа побеждать, даже когда всё на свете было против него. Нужно было иметь каменное сердце, чтобы не разделить с Мэнселлами их ликование и, да, облегчение. Мэнселла ждали и более яркие дни, но в тот момент он громко заявил о своём достоинстве, умении и характере. И только один человек выиграл в тот день больше — Прост.

Француз стартовал откровенно плохо. Едва покинув стартовое поле, ему пришлось уворачиваться от Росберга, который не смог его опередить. Прост выехал на траву и к концу первого круга был очень глубоко — четырнадцатым. Сейчас, когда Прост зашёл так далеко, неужели мало было в его жизни миллиметровых промахов, неужели ему придётся терпеть ещё больше душевных страданий? В кокпите «Макларена» он не позволял себе даже думать об этом. Вместо этого Прост делал то, что у него получалось лучше всего: вёл машину, внимательно следя за происходящим. Он сохранял хладнокровие и уверенно, легко проходил одного соперника за другим. Ещё легче ему стало, когда на восемнадцатом круге он увидел дым, поднимающийся из «Феррари» Альборето. Итальянец очков не наберёт. На тридцать восьмом круге, на середине дистанции, Прост поставил новые шины, и благодаря более мягкому составу резиновой смеси почувствовал, что машина стала гораздо более отзывчивой. Ему всё ещё нужно было набрать очки, а задача-максимум — финишировать пятым и получить два очка, необходимые для чемпионства. На пятьдесят шестом круге Стефан Юханссон сошёл с дистанции, а Прост прошёл Де Анджелиса. Он оказался на четвёртом месте — вот она, Земля Обетованная. Когда он резко и быстро въехал в Клируэйз, поворот, выводящий машину на прямую старт-финиш, в семьдесят пятый и последний раз, клетчатый флаг выглядел красиво, как никогда. Миссия, начавшаяся ещё в детстве, когда отец познакомил его с картингом во время отпуска на юге Франции, была выполнена осенним днём на юге Англии. «Я не размахивал руками, но помню, как глаза под визором шлема увлажнились», — рассказывает Прост, вспоминая, как он осознал, что стал чемпионом мира. В тот день ему пришлось карабкаться мимо Мэнселла туда, где обычно размещалась третья ступенька подиума, так как для нового чемпиона мира Формулы-1 пришлось поставить четвёртую ступеньку. По воспоминаниям Проста, праздничная вечеринка продолжалась до утра следующего дня. В тридцать лет он стал первым французом, выигравшим чемпионат мира, и по сей день остаётся единственным французом, завоевавшим титул, но для Проста это не было главным.

«Франция не так сильно уважает чемпионов, как Бразилия, Аргентина или Англия, — говорит он. — Французской публике я нравлюсь, но у нас нет представления о том, как поддерживать престиж чемпионов на высоком уровне. Титул не так уж много значит. Трудно быть французским гонщиком в английской команде, потому что отношения между французами и англичанами всегда непростые! Но поскольку у меня никогда не было французского менталитета, мои отношения с англичанами и английской командой всегда были хорошими. Я всегда говорил, что мне не нравятся некоторые французские взгляды; честно говоря, иногда я не чувствую себя стопроцентным французом».

До окончания сезона оставались ещё гонки в Южной Африке и Австралии. Следующую гонку в Кьялами вновь выиграл Мэнселл — словно в доказательство, если доказательства кому-то требовались, что в будущем он станет претендовать на чемпионство. Прост приехал третьим; после этого он сдержал данное себе обещание и встретился с папой римским. По пути на последний Гран-при сезона в Аделаиде Прост и его жена Анн-Мари приехали в Ватикан, где им была назначена аудиенция у папы Иоанна Павла II. «Я никогда не скрывал, что я верующий человек, — заявил Прост. После визита в Ватикан он сообщил: — Папа произвёл на меня огромное впечатление. При встрече с ним я сразу оценил его величие».

Сенна также был глубоко религиозным человеком. Мы привыкнем к тому, что он восхваляет Бога — и Сенна гораздо чаще Проста делал это публично. Многим это казалось лишней и, возможно, даже тревожной частью личности Сенны. В Аделаиде он выдавил Мэнселла с трассы на первом круге. Связано ли это с заявлением Сенны, будто в первый день квалификации англичанин «заблокировал» его на быстром круге? Око за око, да? Мэнселлу не понравилось пропутешествовать полмира, чтобы проехать меньше круга, но он не стал обвинять Сенну. «У нас произошла небольшая стычка, но к моему сходу Айртон отношения не имеет», — объяснил он. На стартовой решётке у Найджела произошёл технический сбой, который и стал причиной его вылета.

Позже в гонке Сенна героически сражался с Альборето и Росбергом, пока его двигатель не испустил дух. Тем не менее, сезон бразильцу явно удался. Прост по праву добился признания, став чемпионом мира с солидным отрывом, но Сенна с боями прорвался на четвёртое место в чемпионате. Он ставил себе новые цели.

Сенна также оказался особенным. Он заботился о своих интересах, и это его право — но разве, принимая некоторые решения, он не отодвигал в сторону свою веру? Судить не нам, но часто кажется, что ответить мог только он. Несомненно, его второй сезон в Формуле-1 стал весьма успешным: две победы, два вторых места, три третьих и —  блестящий результат! — поул-позиции в семи из шестнадцати гонок. Жёсткому, бескомпромиссному стилю, столь очевидно проявившемуся за первые годы в Британии, Сенна не изменил и в борьбе с лучшим гонщиками мира. Он был не из тех, кто уступит хоть дюйм —  и теперь это было ясно всем. Его товарищ по команде Элио Де Анджелис, начинавший сезон первым номером «Лотуса», закончил чемпионат ниже него, и после шести сезонов с командой итальянцу указали на дверь. Де Анджелис подписал контракт с «Брэбхэмом», но, увы, проехал всего четыре гонки и трагически погиб на тестах в Ле-Кастелле в следующем году.

Босс «Лотуса» Питер Уорр назвал имя гонщика, которого хотел бы видеть в команде: Дерек Уорвик. У него была необходимая скорость, он имел опыт работы с двигателями «Рено», подобными тем, что использует «Лотус», и он был именно тем, кого хотел британский спонсор команды, John Player: британский гонщик с индивидуальностью и энтузиазмом. Но когда идею довели до сведения Сенны, бразилец тут же топнул ногой и заявил руководству, что для него это неприемлемо. В двадцать пять лет он обладал огромной пробивной силой в команде, которая существовала с 1958 года, выиграла семьдесят пять Гран-при и создала пять чемпионов мира: Джима Кларка (дважды), Грэма Хилла, Йохена Риндта, Эмерсона Фиттипальди и Марио Андретти. Вето Сенны не позволило Уорвику попасть в команду.

«Думаю, для меня это был комплимент, но тогда я смотрел на это по-другому, — сказал Уорвик тем утром, когда мы пили кофе в аэропорту Саутгемптона. — И вы, ребята из британской прессы, тоже. Тогда это восприняли как эгоистичный поступок, разрушающий карьеру многообещающего британского гонщика. Как ни смотри на это сейчас — а я не питаю к Сенне никакой злобы, — он уничтожил мою карьеру сильного гонщика Гран-при. Даже сейчас моя жена Ронда не услышит дома его имени. В глазах важных для меня людей я так и не смог поправить свою репутацию. Что мне больше всего запомнилось, так это то, что на протяжении всей этой истории Айртон был достаточно эгоистичен, достаточно сконцентрирован, достаточно толстокож, чтобы просто плевать на то, что ты написал, что я сказал, или что думают все остальные. Он знал одно: «Лотус» не может построить две равные машины, и так оно и было. Он хотел запасную машину — и это тоже было правильно. Он знал, что я быстр, и не хотел, чтобы я сидел в машине. Он также знал, что я британец, и что команда поддержит меня, независимо от его репутации».

«Когда в конце 1985 года «Рено» внезапно покинуло Формулу-1, мой контракт стал пустой бумажкой, и после того, как Сенна наложил вето на «Лотус», мне стало некуда идти. И всё же на Рождество я получил открытку от Айртона с пожеланиями всего наилучшего в 1986 году! Но, несмотря ни на что, я уважал его». Брандл тоже всё понимал. «Думаю, такой тип поведения является несомненной отличительной чертой великих чемпионов: все они были крайне эгоистичными ублюдками. Просто посмотрите: Лауда, Прост, Сенна, Шумахер. Все они пихались локтями, создавали напряжение в команде, требовали себе всё самое лучшее, а вдобавок ко всему хотели ещё и поставить в невыгодное положение товарища по команде. И это правильно, так ведь? Ну, в каком-то смысле да, и, возможно, если бы у меня появился новый шанс, я бы попробовал поступить так же. Ты всегда пытаешься максимально увеличить собственные возможности, но вот этот дополнительный шаг, направленный на минимизацию шансов товарища по команде, чтобы вся команда сосредоточилась на тебе, обычно не приходит в голову. Шумахер поднял это на новый уровень, верно ведь? Он стал похож на человека с собственным тест-пилотом».

Отказав Уорвику в возможности пилотировать «Лотус», Сенна проявил себя как гонщик с растущим политическим влиянием. Он не позволит чувствам затуманить его разум. Однажды он должен получить то, что сейчас принадлежит Просту — чемпионский титул. Если для этого нужно быть безжалостным, что с того?



9
УЛИЧНЫЙ БОЕЦ



После возвращения из Аделаиды Ален Прост оказался чрезвычайно востребован. Его чествовали на обедах, ему приходилось лично появляться там и сям в качестве нового чемпиона мира. Однако два события выделялись из общего ряда: одно — вечер в кругу семьи и друзей в родном городе Сен-Шамон, где в его честь назвали спортивный комплекс; а второе — официальный приём, на котором президент Франции Франсуа Миттеран вручил ему высшую награду Республики — Орден Почётного легиона.

Прост выиграл двенадцать из тридцати двух Гран-при за последние два года, и ещё восемь раз поднимался на подиум; с «Маклареном» он стал огромной силой. Прост постоянно работал на команду, незаметно, но исключительно трудолюбиво. В «Макларене» он отодвинул Лауду в тень и создал крепкий союз с Роном Деннисом и Мансуром Ойехом. Он говорил на языке, который технический директор Джон Барнард прекрасно понимал, и говорил так, что на основании его отчётов можно было действовать. Он получил также несколько тяжёлых уроков, один особенно тяжёлый. Слава не приходит бесплатно. «Времени не стало, я перестал быть доступным, — рассуждает он. — Раньше у меня были гонщики-герои, Стюарт или Лауда; когда я начинал, у меня были герои даже среди журналистов. Когда сам становишься своего рода героем, начинаешь задаваться вопросом о ценностях. Непосредственность исчезает; тебя слишком часто предают или атакуют. Становится труднее верить: не в себя, но в других. Твоя публичная жизнь тебе не принадлежит, но думаю, все гонщики — мазохисты. Кажется, что мы хозяева своей судьбы, но это не так. Ненавижу любую демагогию, ритуальное восхваление каждого члена команды после гонки, но это правда: мы заложники других, заложники удачи и судьбы».

В тот спокойный миг своей жизни и карьеры Прост сделал ещё одно наблюдение. «Формула-1, по крайней мере, честна перед собой. Никакого обмана, никакого мошенничества, что бы ни думали люди. Конечно, есть и акулы. В Ф1 они плавают в открытых водах».

Мюррей Уокер, возможно, расширил свою аудиторию оговорками, но их не следует путать с невежеством. Уокер усерднее других учился добывать информацию в паддоке, и никто не отказывал ему в разговоре. А ещё он весьма наблюдателен. «Прост был трудолюбив, умён и достаточно сообразителен, чтобы понять, что один из способов победить товарища по команде — заполучить поддержку команды. Я имею в виду всех, кто занимается исследованиями и разработками, дизайнеров, инженеров и механиков. У него был приятный характер, он прекрасно водил машину и был — уверен, до сих пор является — выдающимся политиком. Контраст с прямолинейным и упрямым Мэнселлом просто поразителен: чёрное и белое, ночь и день. Прост был великолепен во всём. Хотя и он должен был встретить своё Ватерлоо, не так ли?»

Дерек Уорвик рассматривал Проста с другой точки зрения, как соперника на трассе. «Ален был так быстр, прилагая так мало усилий, — утверждал он. — Думаю, это нас и поражало. Для него было совершенно естественно ездить быстро. — То же, что Уорвик, ощущали Сенна, Пике, Мэнселл и почти все остальные гонщики; но Уорвик имел в виду, как именно Прост достигал своей скорости, его постоянную плавность хода и экономию усилий. — Когда Найджел вылезал из машины — а для меня он один из величайших британских гонщиков всех времён — мы смеялись над ним, потому что он оседал огромной кучей, пот лил с него ручьём. Но я оглядываюсь назад и понимаю, как он водил гоночный болид. Он использовал каждую унцию энергии, умственной и физической, и пересекал финишную черту уже поджаренным. Возможно, мы не отдали ему должное в то время из-за всех его выходок. Гран-при редко проходил для Найджела гладко!»

«Но когда я вспоминаю, как он настраивал машину, то понимаю, что его машина всегда ехала очень нервно, с заносом задней части; он был настолько быстр, что машина всегда дёргалась, и он всегда мог её повернуть. Прост предпочитал небольшую недостаточную поворачиваемость, он был очень традиционным гонщиком. Он не был ярким, поэтому, казалось, совсем не напрягался. Ален научил меня — и думаю, многих других, включая моего брата Пола, — какими навыками должен обладать быстрый гонщик. Нужно думать о команде в целом. Ты должен знать её слабости, её сильные стороны, ты должен знать, как построить команду вокруг себя. Ты должен любить машину, на которой едешь. На тестовых сессиях Ален никогда не был самым быстрым. Он мог проехать быстрый круг в последние пятнадцать минут, но ему это было неважно. Всё, что он делал, было нацелено на гоночный уикенд. Когда приходило время Гран-при, в пятницу он не делал ничего особенного. Потом суббота — бац; воскресенье — бац! И это было очень зрелищно, потому его и прозвали профессором».

Пять с половиной месяцев отделяли последнюю гонку 1985 года от первой гонки нового сезона в Рио-де-Жанейро. Вторую машину «Лотус» отдал графу Дамфризу, известному в гоночных кругах просто как Джонни Дамфриз. Он соревновался с Сенной в Формуле-3, его не считали угрозой, и он не стал бы предъявлять никаких требований, которые могли поставить в неловкое положение руководство «Лотуса». Теперь команду формировали согласно взглядам Сенны. «Рено», прекратив выступать в Формуле-1 как конструктор, продолжало поставлять двигатели «Лотусу» и «Тирреллу». В этом сезоне объём топлива на борту ограничили 195 литрами, что возлагало на водителя дополнительную ответственность за поддержание баланса скорости и экономии топлива. На тестах в Рио, за несколько недель до бразильского Гран-при, Уильямс поручил Найджелу Мэнселлу проехать полную дистанцию гонки. Топливо у него закончилось за два круга до конца. Это стало зловещим предупреждением для всех.

У Мэнселла был ещё один вопрос, который он хотел решить на тестах в Бразилии. Он искал возможности поговорить с Сенной. В своей автобиографии он объяснил, что было у него на уме: «Я видел, как он [Сенна] пробовал несколько опасных приёмов, и очень беспокоился за него. Похоже, он не очень уважал других гонщиков, и я решил, что с ним стоит поговорить перед новым сезоном. Мы говорили довольно долго. Я сказал, что, очевидно, мы оба будем быстрыми в предстоящем сезоне, и что нам обоим нужно стараться вести себя профессионально. Если один находится на траектории для входа в поворот, другой должен дать ему проехать и атаковать при следующей возможности. Нет смысла выносить друг друга с трассы. Айртон согласился, и мы пожали друг другу руки».

А что было дальше, спросите вы? На первом круге Гран-при Бразилии Мэнселл попытался обогнать Сенну, и последовала стычка. «Я поравнялся с ним правым передним колесом и начал тормозить, и тут он внезапно двинулся наперерез и ударил меня, — вспоминает Мэнселл. — Я резко затормозил, чтобы избежать аварии, но его левое заднее колесо врезалось в моё правое переднее и выбило меня в барьеры, где я остался без левого переднего колеса. Позже мы это не обсуждали, но в тот день я усвоил важный урок. Его тактика заключалась в том, чтобы запугать, а я не собирался быть запуганным». Мэнселл оказался верен своему предсказанию.

Но в первую очередь англичанин занялся домашними делами. Его напарником в этом сезоне стал Нельсон Пике, перешедший в «Уильямс» после семи лет в «Брэбхэме». Кеке Росберга, выступавшего ранее в «Уильямсе», подписал «Макларен» взамен Ники Лауды. Прост и Росберг, казалось, отлично ладили. Пике, наоборот, пришёл воевать с Мэнселлом, и их отношения напоминали штормовое море.

Даже после ухода Лауды конкуренция в Формуле-1 оставалась напряжённой, уровень пилотирования — высоким, а участники гонок были закалёнными и не стеснялись устраивать стычки. В 1986-м выделялись четверо: Прост, Сенна, Мэнселл и Пике.

Вместе они выиграли все Гран-при, кроме одного: Герхард Бергер взял мексиканский этап чемпионата на «Бенеттоне-БМВ». Первые шесть гонок закончились так: Пике победил в Бразилии; Сенна в Испании; Прост в Сан-Марино и Монако; а Мэнселл в Бельгии и Канаде. В Хересе Сенна и Мэнселл устроили поединок в классическом стиле. Ближе к концу гонки Мэнселл потерял двадцать секунд, остановившись на пит-стоп ради свежей резины. Он вернулся на трассу позади Проста, который преследовал Сенну. Англичанин нашел способ обойти Проста и бросился в погоню за Сенной. У него было четыре круга, чтобы отыграть шесть секунд. Вывешиваемая с пит-лейна доска действовала на Мэнселла, как красная тряпка на разъярённого быка: видя сокращающийся разрыв, он с каждым кругом сильнее давил на газ. На выходе из последней шпильки Мэнселл практически висел на коробке передач бразильца. Машина англичанина визжала от боли, когда он щёлкал передачами, но он зацепил обочину, и «Лотус» Сенны успел проскочить под клетчатый флаг до того, как Мэнселл наконец обогнал его. Победный отрыв Сенны составил 0,014 секунды — или девяносто три сантиметра. «Физически я был на нуле, — признался Сенна позже. — Но победа лучше всего восстанавливает силы. Вечером я ещё раз прокрутил гонку в голове. Так я хотел ещё раз насладиться победой».

Мэнселл, безусловный второй номер «Уильямса», не получал приказов пропускать Пике на гоночной трассе. Команде хватало забот, нужно было научиться справляться без Фрэнка Уильямса, парализованного в результате дорожно-транспортного происшествия в марте того года, им было не до всё более напряжённого соперничества между гонщиками. Пике приходилось решать свои задачи в одиночку. Вторая победа Сенны в сезоне пришлась на Детройт, где он стартовал с поула. Всего в этом сезоне он завоевал восемь поул-позиций — невероятная демонстрация его скорости и целеустремлённости, о которых Брандл говорил ещё год назад. Высшую степень напряжения Сенны в гоночной машине — а в глазах этого человека, покидавшего боксы перед квалификационным кругом, всегда светился затравленный взгляд, — блестяще выразил его собственными словами Крис Хилтон в вышедшей в 1990 году книге «Айртон Сенна: Твёрдая грань гения». Вот что ответил Сенна на вопрос, как работает его мозг на старте Гран-при:

«Я могу показаться заторможенным, но люди просто не представляют себе, что такое Гран-при. За несколько часов до старта ты должен продумать, сделать и даже узнать массу всего. Для меня единственный способ стать сильнее — глубоко сконцентрироваться. Я стараюсь запомнить всё, каждую мелочь своей подготовки. В адской суматохе старта нужно думать обо всём. Нельзя обращать внимания на людей, за исключением собственных механиков. Я прокручиваю в голове всю картину. Я осматриваю поверхность трассы. Это важно для определения тактики в гонке и выбора шин. Кажется, я один так делаю. Как гонщик, я словно пробегаюсь по контрольному списку, только не на бумаге. После прогревочного круга я проверяю всё ещё раз. Люди всегда думают, что начало гонки — это что-то ужасное, что сердце бьётся как сумасшедшее, что мозг вот-вот взорвётся, но это совершенно нереальный момент, похожий на сон, ты словно попадаешь в иной мир. Дух улетает, и тело освобождается. Когда ускоряешься, важно только одно — не отстать, выйти вперед. Действительно, самый прекрасный момент — когда загорается красный свет. К этому моменту всё во мне запрограммировано, а потом всё разряжается, бах, бах, бах, всё напряжение, всё ожидание в течение часов и последних минут — всё это исчезает».

Крайне показательно для понимания человека. Если для Алена Проста вождение было формой искусства, то для Сенны это была форма спиритуализма. «Словно попадаешь в иной мир...» Эти слова, несомненно, напоминают автопортрет.

Прост берёг шины, тормоза и топливо — а Сенна требовал от них работать на пределе возможностей, а иногда и за пределами. Прост хотел победить — а Сенна обязан был победить, поскольку всё остальное просто провал. Его победы — это он сам. После победы Сенны в Детройте (трасса Микки Мауса в городе моторов была тщетной попыткой связать Формулу-1 и американскую аудиторию) Мэнселл за неделю выиграл две гонки подряд — Гран-при Франции и Гран-при Великобритании. Прост приехал вторым в Ле-Кастелле и третьим в Брэндс-Хэтче, но тот уикенд оказался для него испорченным аварией его друга Жака Лаффита. В день, когда тот стартовал в своём сто семьдесят шестом Гран-при, сравнявшись с рекордом Грэма Хилла, «Лижье-Рено» Лаффита врезался в барьер в повороте Паддок-Хилл во время массового столкновения на первом круге. Гонку пришлось остановить красным флагом. «На Жака было страшно смотреть — сломанные ноги, лодыжки, пятки, таз, — вспоминает Прост. — Я шёл рядом, когда его несли в машину скорой помощи. Боль была такой ужасной, что он отключился. Я был разбит». Мэнселл также сочувствовал тяжелому положению Лаффита, друга и одного из самых популярных гонщиков на пит-лейне, но авария француза, навсегда лишившая его возможности снова управлять автомобилем Формулы-1, в тот момент оказалась на руку англичанину. Повторный старт означал, что у Мэнселла появился второй шанс, потому что на первом старте «Уильямсу» пришлось остановиться из-за отказа карданного вала. Со второй попытки Мэнселл победил, оставив Пике вторым в гонке, которую оба заканчивали на последнем издыхании из-за взятого ими безумного темпа. Занявшего третье место Проста оба «Уильямса» обогнали на круг.

Мэнселл, выигравший четыре гонки из пяти, был в ударе и впервые за карьеру возглавил чемпионат, опережая Проста на четыре очка. Однако всё ещё могло измениться. Из следующих четырёх гонок три выиграл Пике, а одну Прост. В трёх из этих четырёх Гран-при Мэнселлу удалось финишировать на подиуме. Никто не мог рассчитывать на явное преимущество. За три гонки до конца сезона у Мэнселла было 61 очко, 56 у Пике и 53 у Проста.

Но внезапно всё это стало для Проста несущественным. Перед самой гонкой в Португалии его брат Даниэль умер от рака. Совсем молодой человек, ему ещё не исполнилось сорока. Чувствуя ответственность перед командой, Прост решил стартовать в Эшториле, но оставался исключительно мрачен, делал всё на автомате. Конечно, в машине ему пришлось надеть шоры, чтобы исключить семейные тревоги, поскольку за рулём на скорости 200 миль в час жизненно важно избежать посторонних мыслей и эмоций. За пределами кокпита он ограничил себя обществом ближайших доверенных лиц из французских СМИ, которые никогда не пытались перенести свои отношения с ним на бумагу.

В гонке Мэнселл лидировал от старта до финиша и укрепил своё положение в чемпионской гонке. Прост занял второе место, и учитывая эмоциональный фон его выходных, шесть очков оказались крайне ценными. Вот всё, что он публично говорил о своем брате — несколько слов: «Смерть Дэниеля научила меня, что жизнь коротка и хрупка. Я боюсь болезней и старости». Личная жизнь Проста всегда была и остаётся именно личной. Сенна придерживался той же позиции. Во время гоночного уикенда оба были предельно обнажены, эмоционально и физически, но за пределами рабочего места ни один из них не гонялся за славой. Сенну вообще не понимал почти никто, кроме самых близких. Как он однажды выразился: «Шлем скрывает чувства, которые невозможно понять».

Выступление Проста в Эшториле в какой-то степени проиллюстрировало эти слова. Но Гран-при Португалии мало что изменил в ходе титульной гонки, поскольку Пике занял третье место. Сенна уверенно шёл вторым, но на последнем круге в его «Лотусе» закончилось топливо, и он финишировал четвёртым. Вместе с машиной умерли и его надежды на чемпионство. На следующий день Прост приехал хоронить брата.

Возможно, он черпал силы в невзгодах; возможно, нет. Но сезону суждено было повернуться в его сторону так же быстро и так же жестоко, как и отвернуться от Мэнселла. В предпоследней гонке сезона в Мексике Мэнселл застыл на старте после того, как квалифицировался на третьей позиции. Сломалась первая передача, или он не смог включить первую передачу? Как бы то ни было, пока он нашёл вторую и всё же тронулся с места, все проскользнули мимо. Мэнселлу удалось прорваться на пятую позицию, но его преимущество в чемпионате сократилось — Прост приехал вторым, а Пике четвёртым. Перед последней гонкой таблица чемпионата, в которой по правилам учитывались только одиннадцать лучших результатов каждого гонщика, выглядела так: Мэнселл — 70 очков, Прост — 64, Пике — 63. Чтобы защитить титул, Просту нужно было выиграть Гран-при Австралии, и чтобы Мэнселл при этом не вошёл в тройку.

Я прилетел из Лондона в Аделаиду освещать эту историю, и Гран-при Австралии стал для нас великолепной и драматичной кульминацией года. Прост играл главную роль в каждой сцене защиты титула. «Вообще мне нравится такая ситуация, — сказал он перед тем, как автомобили выехали на улицы столицы Южной Австралии. — Ехать на все деньги: нужно просто побеждать. Найджелу сложнее, потому что у него есть варианты». Мы отправились на юг, на другой конец света с летней одеждой, но нас встретили такие холодные для середины октября выходные, каких не помнили даже старожилы Аделаиды: директор гонки словно позаимствовал приёмчик у Хичкока, чтобы поиграть на нервах гонщиков. Моя комната в отеле, словно в насмешку названном «Южный Солнечный», по ночам напоминала холодильник.

Прост, сообразуясь с обстоятельствами, понял, что для успеха потребуется исключительно хладнокровный ум. Его «Макларену» не хватало мощности, чтобы противостоять «Уильямсам» Мэнселла и Пике, поэтому во время квалификации он сосредоточился на настройке машины на гонку, а не на быстром круге. Росберг, для которого это была последняя гонка перед завершением карьеры, открыто предложил помощь товарищу по команде, которым восхищался как гонщиком и как человеком. Росберг жил на полную катушку. Он курил, любил выпить, а гонялся всегда на пределе, иногда выходя за рамки. Его считали жёстким, но честным гонщиком. Вне трассы он был отличным приятелем. В «Макларене» Росбергу не повезло, он не смог найти общий язык с техническим директором Джоном Барнардом и редко получал машину, настроенную по своему вкусу. В устах иных гонщиков это звучало бы неуклюжим оправданием отсутствия успехов. Но результаты, которые Росберг выжимал из невероятно плохих машин до прихода в «Уильямс», означали, что его слово имеет вес письменных показаний под присягой. Предложение Росберга помочь Просту, чем только сможет, свидетельствовало о глубоком уважении финна к французу. «Если бы чемпионат выиграл кто-то другой, для меня это стало бы неудачной шуткой», — сказал Росберг.

Давайте начнём этот необыкновенный Гран-при с конца. Найджел и Розанна Мэнселл провели последние пятнадцать минут гонки в фургоне, припаркованном позади гаража команды «Уильямс-Хонда». На окне импровизированной штаб-квартиры команды — надпись мелом, что она продаётся за 3395 австралийских долларов, со скидкой 10 процентов при оплате наличными. Это казалось смехотворно дешёвым, обшарпанным и негодным похоронным бюро, в котором хоронили амбиции Мэнселла выиграть чемпионат мира Формулы-1. Но ведь тридцатидвухлетний англичанин никогда не искал в своём виде спорта лёгких путей, которые так часто выбирают красивые люди, испытывающие душевную боль от того, что на званом обеде им не хватает винтажного Dom Perignon.

Мэнселл шёл на третьем месте, необходимом для чемпионства, когда до окончания австралийского Гран-при оставалось всего сорок четыре мили. Проклятые сорок четыре мили... звёздного пути, начатого шестнадцать лет назад. Левое заднее колесо его «Уильямса» оторвалось на скорости почти 200 миль в час, когда он мчался по Декетвиль-террас, называемой во время Гран-при прямой Брэбхэма. В воздухе фейерверком рассыпались искры. Розанна, следившая за происходящим с монитора, бросилась в гараж «Уильямса», натыкаясь на ящики с инструментами, чтобы получить информацию от команды. «Что с Найджелом? — спросила она, задыхаясь. Когда ей сказали, что взорвалось заднее колесо, она застывшим взглядом уставилась в экран в гараже. — Не верю… ох, да, да», — произнесла она. Розанна была рядом все трудные годы, через которые пришлось пройти мужу, пережила все ужасные травмы, которые он получал в гоночной машине, и охотно согласилась продать дом, чтобы он смог продолжать выступления. И она поехала в Аделаиду с надеждой, но никак не с уверенностью, что её муж вернётся домой чемпионом мира.

Пока я смотрел, как усталый англичанин стоически уходит рука об руку с женой, Прост начал праздновать успешную защиту титула, достижение, которое последний раз удавалось Джеку Брэбхэму в 1960 году. Проста я обнаружил в штаб-квартире «Мальборо-Макларен» поедающим клубнику из вазочки. К Мэнселлу он не чувствовал ничего, кроме сочувствия. Он дважды проигрывал чемпионство, до которого было подать рукой, и не собирался злорадствовать по поводу англичанина. «Я сочувствую Найджелу, — сказал он. — Он действительно заслужил победу в чемпионате». Однако никто не поспорил бы с тем, что Прост стал достойнейшим чемпионом. Он вышел на улицы Аделаиды, зная, что ему нужно выиграть во что бы то ни стало. И он добился этого великолепным вождением, а судьба послал ему немного удачи, покинувшей Мэнселла в день, когда тот нуждался в ней больше всего на свете.

Прост не собирался менять шины, но прокол изменил его планы, и он остановился для смены резины на тридцать втором круге из восьмидесяти двух. На пит-стопе произошла заминка, гидравлический домкрат отказался проскользнуть под нос машины. Эту проблему решили механики «Макларена», приподняв машину руками — но остановка продлилась семнадцать секунд. Прост вернулся на трассу четвёртым, примерно в двадцати секундах позади Мэнселла и в пятидесяти секундах от лидера гонки Росберга, наслаждавшегося грандиозным финалом. Но не успел Росберг подумать, как помочь Просту, как вдруг услышал неприятный шум из задней части своего «Макларена». Финн остановился на шестьдесят третьем круге, решив, что его двигатель на грани разрушения; но, осмотрев машину, понял, что шум исходил от расслоившейся задней шины.

На следующем круге Прост догнал и обогнал Мэнселла, вышел на второе место, но третья позиция англичанина по-прежнему лишала француза чемпионства. А затем, увы, шина Мэнселла и его мечта взорвались.

Команда «Уильямс» не смогла игнорировать столь неопровержимые доказательства того, что шины в конце концов не выдержат всю дистанцию гонки. Они связались по радио с Пике, который теперь лидировал в гонке и направлялся к чемпионству, и посоветовали ему сменить шины. Он согласился. Позже Пике признал: «Окончательное решение оставалось за мной, и вся информация подсказывала, что нужно остановиться. Машина вибрировала. Я знал, что могу проиграть чемпионат, но это жизнь». Прост захватил лидерство в Гран-при, и Пике, который так и не сумел к нему приблизиться, пришлось довольствоваться вторым местом в гонке. Пике не знал, что в «Макларене» молились, только бы Просту хватило горючего до клетчатого флага. Прост в кокпите боялся, что едет уже на бензиновых парах — бортовой компьютер сообщал, что до финиша топлива не хватит. Летом у него закончилось топливо на Гран-при Германии, уже сильное разочарование, но только представьте себе: проиграть чемпионат мира из-за того, что последний из дозволенных регламентом 195 литров топлива сгорел на минуту раньше, чем нужно. «Теоретически топливо должно было закончиться, — говорил Рон Деннис. — Компьютер, следивший за уровнем горючего, сообщал, что его не осталось, но, к счастью, эта ошибка сработала за нас».

Едва проехав под клетчатым флагом, он остановил свой «Макларен». Отстегнув ремни безопасности, вылез из машины и в чистом экстазе подпрыгнул к небу. Фотография этого момента висит в кабинете его парижской квартиры: редкий сувенир из достойных запечатления моментов жизни. Изображение, которое вполне можно озаглавить: «Ален Прост – уличный боец».

С самого начала шансы были против него. За неделю до гонки Прост и Мэнселл встретились в зале ожидания в аэропорту Сингапура, и он предложил англичанину помочь справиться с вызовом Пике, если его собственные перспективы покажутся безрадостными. Пусть они не ходили друг к другу в гости, но сердечная дружба между ними сохранялась до тех пор, пока несколько лет спустя они не стали товарищами по команде в «Феррари». Оба играли в гольф с однозначным гандикапом, и через несколько часов после прибытия в Аделаиду оказались на турнире поддержки в рамках Открытого чемпионата Южной Австралии. Мэнселл был партнёром Грега Нормана, а Прост играл вместе с другим австралийцем, Дэвидом Грэмом. Прост знал, что отношения между Мэнселлом и Пике откровенно испортились, когда чемпионат приблизился к своей кульминации. И, честно говоря, если не получится остаться чемпионом, Прост предпочёл бы, чтобы вслед за ним был коронован Мэнселл.

В конечном итоге надежды Мэнселла на титул исчезли вместе с резиной левого заднего колеса. А Джон Хоган из «Мальборо» подозревал, что если кто-то и способен довести «Макларен» до финиша с пустым баком, то только Прост. «Ален никогда не упускал возможность победить; в таких обстоятельствах он выиграл бы, почуяв хоть запах промасленной тряпки!» — усмехался Хоган. Джо Рамирес также сознавал, насколько важным для триумфа Проста стало его бережное отношение к простейшим жизненно важным элементам его машины. «Помню, как потом осматривал тормоза на обеих наших машинах, — рассказывал координатор команды «Макларен». — Кеке не смог бы проехать с такими тормозами ещё десять кругов. Алену, пожалуй, хватило бы ещё на одну гонку! Он исключительно мягко обращался с тормозами, с шинами, с коробкой передач, со всем чем можно. Он вёл так гладко. Это было невероятно, я вообще не понимал, как он это делает. Мы говорили ему: «Ален, если собираешься пойти на быстрый круг, дай нам знать, иначе мы промахнёмся». Он совершенно не выглядел быстрым — даже Сенна позже заметил, насколько гладко едет Прост. — Рамирес тайком провёз на подиума жену Проста Анн-Мари. — Считалось, что у Алена нет шансов выиграть чемпионат, — говорил Рамирес. — Когда Ален увидел Анн-Мари на подиуме (а он не знал, что мы сможем её туда провести), они обнялись и расплакались. Это было прекрасно». Этот снимок Проста из крайне редких. Он тщательно следит за тем, чтобы его семья не оказывалась в центре внимания, и во Франции и Швейцарии, где он держит свои дома вдали от посторонних глаз, его желание уважают. Свой постскриптум к сезону Хоган сформулировал с озорным блеском в глазах. «Я думал, что Кеке в таком болиде будет как молния. Я всегда восхищался им. Он отдавал себя полностью на каждом круге. Но у Барнарда была теория, что Кеке не умеет водить машину так, как нравится Алену, а Джон настоял на том, чтобы машины были более-менее одинаковыми. Кеке поймал свой ход в последней гонке… он летел, как из пращи, но было уже поздно». Тем вечером Хоган вскользь поинтересовался у Проста: «Ты что, собираешься побить рекорд Фанхио, взять больше пяти мировых титулов, а? — Ален ответил в своей обычной небрежной манере: «Ну да». Но он действительно заглядывался на рекорд Фанхио, и в конце концов выиграл четыре… но не судьба».

Из «Макларена» ушёл не только Росберг. «Феррари» наняла Барнарда и поручила создать базу, на которой он будет работать для Скудерии недалеко от своего дома в Гилфорде. Он уже продал свою долю в McLaren International Мансуру Ойеху в 1985 году, резонно решив получить приличный дом и кругленький капитал. Отношения Денниса и Барнарда стали напряжёнными, Деннис почувствовал себя обиженным, когда летом 1986 года до него дошли слухи, будто его бывший партнер вёл переговоры с BMW Motorsport. В конце концов, солидное предложение «Феррари» и их готовность позволить ему работать из Англии соблазнили Барнарда, и перед Гран-при Италии он покинул команду. Деннис в своей неподражаемой манере сказал журналисту Алану Генри: «Мы вместе достигли всего, что намеревались сделать, и у меня и Джона было множество вариантов выбора. Лёгкий путь для нас обоих, и безусловно самый простой путь для меня — не менять ничего. Но столкнувшись со всеми факторами, определявшими, продолжать нам вместе или нет, мы расстались. Каждый из нас неверно воспринимал вклад другого, и я думаю, что с его стороны имело место излишнее недопонимание моей роли в обеспечение финансирования команды, и всего такого».

Несмотря на эти трения, Прост одержал победу второй год подряд, но «Уильямс» легко выиграл Кубок конструкторов. Возможно, лучше всех волнения и эмоции чемпионата, начавшегося семью месяцами раньше в палящую бразильскую жару и закончившегося в не по сезону холодной и пасмурной Австралии, сформулировал Росберг. «В конце концов, «Уильямсу» удался великолепный сезон. Но Прост провёл потрясающую гонку. Этого у маленького лягушатника не отобрать. Он великий».

За кулисами руководство «Хонды» кисло восприняло тот факт, что ни один из пилотов «Уильямса» не выиграл чемпионат. А Деннис в частном порядке признал, что оплаченный «Маклареном» турбодвигатель TAG, который помог им выиграть три последних чемпионатах мира, уже становится неконкурентоспособным. Деннис знал, что ему необходимо как можно скорее заручиться поддержкой производителей. Соединяем точки…

Для Сенны сезон закончился, когда двигатель «Рено» в его «Лотусе» вышел из строя примерно посередине Гран-при Австралии. Он продемонстрировал возросшую способность соревноваться с Простом — а также Мэнселлом и Пике, — но располагал худшей машиной и худшим двигателем. Всё нужно было менять — и быстро.



10
РОЖДЕНИЕ КОМАНДЫ-МЕЧТЫ?



В 1987 году Айртон Сенна получил в своё распоряжение двигатели «Хонда», поскольку «Лотус» сменил «Рено» на японского производителя. Вместе с моторами прибыл японский гонщик Сатору Накадзима, чей сын Кадзуки в настоящее время [2009 — прим. перев.] выступает за «Уильямс». У «Лотуса» появился и новый спонсор — марка сигарет Camel от табачного гиганта R.J. Reynolds. Для Сенны это был поворотный сезон. Ему важно было знать, может ли «Лотус» предоставить машину, соответствующую его собственным амбициям. Спонсорским счётом Camel управлял англичанин по имени Тони Джардайн — тот самый человек, который был менеджером команды «Макларен», когда в Формулу-1 пришёл Прост. После ухода из «Макларена» Джардайн переключился на маркетинговую и рекламную сторону бизнеса. В «Лотусе» он организовывал спонсорство John Player через компанию CSS и уже установил отношения с руководителем команды Питером Уорром. «Я очень сблизился с Питером, — рассказывает он. — Он мог быть жёстким, и поначалу много меня пинал. Тем не менее, я завоевал его доверие — и Питер при мне тайком звонил из закутка моторхоума в «Тоулмен», чтобы заполучить Сенну в «Лотус» на 1985 год. У Сенны были тёплые чувства к «Лотусу» благодаря Джиму Кларку. Кроме того, в команде был Жерар Дюкаруж, дизайнер с исключительно высокой репутацией».

«Я знал Айртона ещё по его временам в Формуле-3, так как жил в одном доме в Эгаме, Суррей, с Диком Беннеттсом из «Вест Суррей Рэйсинг», на чьей машине бразилец гонялся. В том же доме жили Дэви Райан [человек «Макларена» до мозга костей и тогда, и сейчас] и Рэйзор Грант, главный механик Джеймса Ханта. Их дом всегда был в центре событий. Здесь джин с тоником пили кувшинами, было полно весёлой публики в шлёпанцах и шортах, даже когда шёл снег. Сенна знал, кто мы и чем занимаемся. У него была чёткая дорожная карта — и он знал, кто может ему помочь».

Чем, по мнению Джардайна, Сенна отличался от Проста? «Сенна был абсолютно другим. В Просте сразу бросалась в глаза нервозность, но у Сенны уже была аура. У него был такой взгляд — не сказал бы, что властный, но абсолютно уверенный. Он твёрдо знал, куда идёт, а Прост нет. Когда я с ним познакомился, Прост вечно сомневался, но стоило ему сесть в машину, как сомнения исчезали. Ещё отличие: Прост никогда не мог сосредоточиться, когда кто-то говорил, и у него вечно бегали глаза. Сенна впитывал в себя всё и, в отличие от Проста, наладил отношения со всеми членами команды. Он готов был оставаться там круглосуточно. Он спускался вниз и навещал ребят из «Гудьир» в шиномонтажном цехе; он был очень дружелюбным».

Очевидно, Прост развил в себе эти черты после того, как впервые покинул «Макларен», в те дни, когда Джардайн был в команде, поскольку эту особенность его поведения отмечают все, кто с ним общался. Карьера самого Джардайна в конце 1985 года сделала ещё один поворот. Он покинул CSS, чтобы основать собственный бизнес. В 1986 году он с «Лотусом» не работал, но ближе к концу того года ему позвонил Уорр. Он вспоминал: «Питер спросил: «Как дела, парень? Мы скучаем по тебе, что, если попробовать вернуть тебя на борт?» Естественно, для меня это было отличным шансом. Он устроил нам совершенно секретную встречу в музее на заводе «Лотуса» в Хетеле, Норфолк. В полутьме я увидел какого-то парня в макинтоше. Питер представил его мне как У. Данкана Ли из R.J. Reynolds. Ли объяснил, что их бренд Camel приходит в Ф1, а Питер считает меня подходящим человеком для ведения их бизнеса. Меня пригласили познакомиться с головным офисом компании в Уинстон-Сейлеме, Северная Каролина».

Масштаб штаб-квартиры R.J. Reynolds поражал. Офис возвышался над городом. «Мне пришлось идти через столовую, где обедали сотрудники, а в одном конце было возвышение, где могли есть члены правления, — вспоминает Джардайн. Он подозревает, что некоторые из тех руководителей фигурировали всего несколько лет спустя в книге «Варвары у ворот», посвящённой расследованию спорного выкупа RJR Nabisco с использованием заёмных средств. — Мне организовали обед с У. Данканом Ли и Лестером Палленом — англичанином, председателем и исполнительным директором, которого все побаивались. Паллен говорил с английским аристократическим акцентом, что, несомненно, помогало ему в американской компании. Он сходу задал шесть вопросов, поставивших меня в тупик».

Первый касался основателя «Лотуса» Колина Чепмэна и американца Джон Делореана. Компания Чепмэна спроектировала автомобиль для Делореана, который в начале восьмидесятых получил от британского правительства субсидию на постройку завода для производства этих машин в охваченном волнениями Белфасте. 18 миллионов правительственных долларов исчезли в чёрной дыре с помощью компании, зарегистрированной в Панаме, история мощно прогремела по обоим берегам Атлантики. «Лестера Паллена интересовало, знаю ли я, где эти деньги!» — вспоминает Джардайн.

Затем Паллен сказал: «Понимаю, что вы близки к Уорру. Если дело дойдёт до каких-то политических разногласий между нами и командой, кого вы поддержите?» Понимаете уровень допроса? В любом случае, я выкручивался как мог, изо всех сил стараясь ответить достойно, и, полагаю, мне это удалось. Задавая вопрос номер шесть, Паллен пристально посмотрел мне прямо в глаза: «Если мы даём вам эту работу, вы должны обеспечить мне квартиру прямо над линией старта-финиша в Монако. Как думаете, вы сможете?» Я ответил со всей возможной убедительностью: «Уверен, смогу».

Паллен повернулся к Ли и спросил: «Данкан, ты уже нанял этого молодого человека?»

«Нет, сэр, пока нет».

«Так вперёд. Приятно было познакомиться, Тони».

Джардайн не имел ни малейшего понятия, как выполнить желание Паллена, но это могло подождать. Он получил место, и это было главное. И вообще, Гран-при Монако в календаре стоял четвёртым, в конце мая, и в оставшиеся месяцы будет время потянуть за ниточки контактов. У Джардайна было достаточно нужных связей, и, несомненно, бюджет Camel выдержал бы любые деньги на аренду квартиры. Гонку открытия в 1987 году снова принимал Рио-де-Жанейро.

Никто в «Лотусе» не признавал этого открыто, но команду ожидало нелёгкое испытание. Сенна был с ними уже два года, и у него начали появляться сомнения в способности команды предоставить ему машину достаточно хорошую, чтобы выиграть на ней чемпионат мира. Он пришёл в Формулу-1 только для того, чтобы стать чемпионом. Если «Лотус» не может ему в этом помочь, он уйдёт в команду, которая может. Формула-1 — вечная фабрика слухов. С появлением такого таланта, как Сенна, фабрика стала работать сверхурочно. Поговаривали, что перед началом сезона с Сенной встречался Рон Деннис. Некоторые, например, Джо Рамирес, считали, что они беседовали даже раньше. «Рон подписал Стефана Юханссона на 1987 год только после того, как ему не удалось увести Айртона из «Лотуса», — говорил Рамирес. — Питер Уорр, очевидно, всё больше увеличивал зарплату Айртона. Рон сказал что-то вроде: «Сенну мы пока не получили, но теперь у «Лотуса» не хватит денег на хорошую машину, так что не думаю, что у нас будут проблемы».

«Кеке Росберг тогда считал это лучшим вариантом для Сенны. Почему? По мнению Кеке, все сходились в том, что Айртон — самая яркая звезда на небосклоне, и это могло стать причиной его падения: Кеке утверждал, что, оказавшись в такой же машине, что и Прост, Сенна стал бы никем. Прост скушал бы его с потрохами, утверждал Росберг. Кеке в 1986 году по какой-то причине не смог ужиться с Простом, а в конце концов сказал, что Ален просто невероятен. Кеке был хорошим парнем, очень честным. Он очень уважал Проста».

В Рио-де-Жанейро, город, известный во всём мире карнавалом, футболом и красивыми женщинами на пляжах Ипанемы и Копакабаны, прославленных благодаря текстам популярных песен, Сенна приехал последним. Он решил до последнего оставаться дома в Сан-Паулу, в 400 километрах, поскольку знал, что на бразильском Гран-при окажется под самым пристальным круглосуточным вниманием. Он скрывался — отшельник в собственной стране. Сенна уже стал идолом, вдохновением для миллионов, живущих за чертой бедности. Со временем Сенна догонит по популярности Пеле; но уже тогда преклонение перед ним в Рио казалось безумным. И пусть Нельсон Пике дважды за последние шесть лет становился чемпионом мира, на домах по дороге из города к гоночной трассе красовались огромные фотографии Сенны. Его годовая зарплата была немногим меньше пяти миллионов долларов, которые «Макларен» платил Просту. В Рио такую сумму могли бы счесть непристойной, поскольку тысячи людей живут там в нищете в фавелах — трущобах на окраинах города с домами настолько ветхими, что их заклеймили бы, если бы они стояли на земельных участках в Британии, однако бразильскую общественность богатство Сенны не возмущало. Сенна был предметом национальной гордости, и пусть это звучит претенциозно, ничего не поделаешь. Это была правда — правда, которая никогда не покидала его при жизни и последовала за ним в могилу.

К безумной радости местной публики, Сенна ненадолго возглавил Гран-при Бразилии, но вынужден был раньше времени закончить гонку из-за отказа двигателя. Далеко не идеальное начало решающего сезона для «Лотуса», с огромным трудом пытавшегося сохранить свой самый ценный актив: Сенну. А вот Проста разочарования обошли стороной. Он выиграл свой двадцать шестой Гран-при в своей 106-й гонке Формулы-1, опередив Пике на сорок секунд. Прост уже ехал к новому пункту назначения, иногда называемому спортивным бессмертием. Выигранная гонка означала, что теперь он всего на одну победу отставал от рекордных двадцати семи выигранных Гран-при Джеки Стюарта. Великолепный тридцатидвухлетний француз выиграл двадцать одну гонку из последних щестидесяти четырёх. В тот триумфальный день в Рио Деннис без колебаний поместил Проста в пантеон богов автоспорта. «Ален лучший, — сказал он. — У него потрясающая самодисциплина, он исключительно быстрый, исключительно аккуратный, исключительно самоотверженный гонщик. Уровень его мотивации выше, чем когда-либо. После этого сезона он, вероятно, станет самым великим чемпионом в истории автоспорта».

Вторую гонку выиграл Мэнселл, опередивший в Сан-Марино Сенну. Пике не допустили к гонке врачи после того, как он попал в тяжёлую аварию во время пятничной тренировки. Прост был вынужден сойти с дистанции после всего лишь четырнадцати кругов из-за неисправности электрооборудования. Но Мэнселл и Сенна попадут на первые полосы газет через две недели, после Гран-при Бельгии в Спа-Франкоршаме. Не так уж часто в Формуле приходится разнимать на пит-лейн дерущихся гонщиков. Мэнселл выиграл поул, Сенна квалифицировался третьим. Запомним их позиции. Со старта Мэнселл уверенно лидировал, но на втором круге Гран-при остановили красными флагами из-за аварии с участием британца Джонатана Палмера и француза Филиппа Стрейффа. После рестарта Сенна протиснулся внутрь поворота в шпильке и вышел в лидеры. Мэнселл преследовал его полкруга, пока на выезде из Пуона не увидел, как Сенна внезапно замедлился. Англичанин подумал, что у соперника могут быть проблемы, но одновременно почувствовал, что «он вполне может и подшутить, играя тормозами, чтобы вывести меня из равновесия». Как бы то ни было, Мэнселл попытался перехватить преимущество. Он сдвинулся влево и поравнялся с бразильцем, пытаясь его обогнать. «Через мгновение я обнаружил, что меня выносят с трассы», — говорит Мэнселл. «Лотус» и «Уильямс» покинули трассу бок о бок. Машина Сенны так и осталась в гравийной ловушке, а Мэнселл, настоящий Джон Булл, всё же вернулся в гонку. Но повреждения его «Уильямса» оказались слишком тяжёлыми, машина стала неуправляемой, и на семнадцатом круге пришлось остановиться.

В слепой ярости Мэнселл двинулся по пит-лейну к гаражу «Лотуса». Там он увидел свою жертву, Сенну, набросился на него, схватил бразильца за комбинезон и прижал к стене. Мэнселл задёрнул молнию на куртке Сенны до упора и натянул выше подбородка, закрыв нос. «В следующий раз тебе придётся поработать получше», — прорычал Мэнселл. Инцидент не успел зайти слишком далеко, три механика «Лотуса» подбежали и оттащили англичанина в сторону. Новость о нападении Мэнселла на Сенну быстро дошла до журналистов. Вскоре история разлетелась по всему миру.

Сенны изложил свою версию событий кратко и не без юмора висельника. «Когда человек держит тебя за горло, вряд ли он пришёл извиняться».

Сенна объявил себя пострадавшим, как будет постоянно делать на протяжении всей карьеры. «Я не мог поверить, что он попытается обогнать меня по внешней траектории в таком месте», — заявил он. Классический гоночный инцидент: Мэнселл и Сенна по очереди жаловались, что стали жертвами. Истина, вероятно, где-то посередине. Мэнселл решил выступить против буйного стиля вождения Сенны. Сенна решил не пугаться Мэнселла. Дорога была недостаточно широкой, чтобы вместить их обоих. Но, пожалуй, именно дикий взгляд Мэнселла, входящего в гараж «Лотуса», показал, кто виноват по-настоящему. Чтобы один гонщик полез драться с другим, нужны особые обстоятельства.

Позже на той же неделе в одной из австралийских газет появилась колонка Мэнселла с такими словами: «Кажется, ни разу в жизни я не чувствовал себя таким злым. Когда я выбирался из машины, у меня на уме было одно — добраться до Сенны. Ему повезло, что нас разняли почти сразу. На полу гаража могло стать очень грязно». После публикации этой колонки английская пресса обратилась к Мэнселлу за комментариями. Из своего дома на острове Мэн он опроверг приписанные ему высказывания. «Ничего подобного я не говорил», — заявил Мэнселл. Моя заметка в Daily Express, где я тогда работал, вышла под заголовком «Мэнселл отрицает месть Сенне».

В нашем интервью Мэнселл настаивал на том, что вся история закончилась в гараже «Лотуса». То, что произошло, уже история, дело закрыто, — утверждал он. — На следующей гонке в Монте-Карло я собираюсь получить удовольствие и, надеюсь, прервать тамошнюю полосу неудач. Ни о какой мести не может быть и речи. Мы оба профессионалы. Посторонние могут не понять, сколько адреналина вырабатывается в гонщике за время Гран-при, а в пылу и горячке чего только не бывает». Почти десятилетие спустя Мэнселл спокойно написал об этом инциденте в автобиографии, опубликованной после смерти Сенны. «Меня изображали плохим парнем, но в отчётах не писали, что аварию спровоцировал не я, — написал он. — По сей день я не оправдываюсь и не собираюсь оправдываться. Я, конечно, никогда бы не сделал ничего подобного снова, но в те дни Сенна ради победы был готов на всё, и ему нужно было показать, что на трассе есть человек, которого ему не запугать. Он узнал, что если мы окажемся рядом, я не уступлю ни дюйма, и я его не боюсь. Проблема заключалась в том, что мы с ним оба заточены на борьбу до конца, если хотите, сделаны из одного теста. Для каждого из нас победа — это всё, но разница в том, что я всегда играл по правилам, а Айртон хотел победить любой ценой. По крайней мере, мы оба ценили друг друга как быстрых и талантливых гонщиков. Я думаю, что таких соперников у Айртона за всю карьеру было от силы один-два — наверное, только Ален Прост и я». Возможно, Мэнселл прав.

После стычки в Спа, где Прост выиграл гонку и возглавил чемпионат, Мэнселл и Сенна поделили первый ряд стартового поля в Монако. Все гадали, сцепятся ли они снова, произойдёт ли ещё одно столкновение воли между двумя людьми, которые никогда сознательно не уступали ни дюйма? Прост, естественно, считал атмосферу угрожающей, о чём говорил и мне. «Плохо, когда гонщики входят в клинч, — сказал он. — Плохо для Формулы-1, плохо для спорта. Я не хочу говорить о Найджеле или Айртоне, потому что это их проблема. Но положение дел сейчас нездоровое. Даже мне неуютно, когда они рядом со мной на трассе. — Прост не мог понять, что сделал Мэнселл в Спа. — Мне нравится Найджел, он хороший друг, но я не понимаю, что он сделал в Бельгии. Если Найджел хочет стать чемпионом мира, он должен контролировать себя. «Уильямс», который он водит, фантастически хорош, гораздо лучше моего «Мальборо-Макларена».

Мэнселл сразу снял напряжение чистым стартовым рывком и впечатляюще умчался за горизонт. За двадцать кругов он создал десятисекундный отрыв. Но британцу не повезло: на тридцатом круге пропало давление турбонаддува, и на этом его гонка закончилась. Сенна воспользовался несчастьем англичанина и впервые победил на улицах Монте-Карло, где последние три года безраздельно царил Прост. До Проста лишь британскому гонщику Грэму Хиллу удавалось трижды подряд выиграть в Монако. Хилл олицетворял шестидесятые: щеголеватый внешний вид, усы кумира тусовок и любовь к вечеринкам. Стиль Проста два десятилетия спустя был куда более консервативным, но не менее приятным для глаз. Напор и гладкий стиль вождения француза прекрасно подходили для улочек Монте-Карло, позволяя ему показывать отличное время, круг за кругом, год за годом. Кто угодно скажет вам, что на Гран-при Монако умения гонщика компенсируют недостатки его машины. Это также самый знаменитый в мире Гран-при, к победе в котором стремятся все поколения гонщиков. Победа Сенны резко улучшила его резюме.

Встретив бразильца после гонки, Тони Джардайн не знал, плакать ему или смеяться. Пусть он сам расскажет, как удовлетворил волю Лестера Паллена, но всё равно столкнулся с пиар-катастрофой из-за непримиримости Сенны. «Я, наконец, заполучил квартиру, которую хотел Паллен, над финишной прямой, но на её обустройство ушла пара месяцев, и потребовалась, скажем так, некоторая настойчивость, чтобы убедить тех, кто раньше арендовал это место, отдать его мне! — Разве деньги не лучший язык для любых переговоров? — Однажды у нас в квартире была вечеринка R.J. Reynolds, и мне сказали, что у одного из членов совета директоров жена-бразильянка сходит с ума по Сенне, — рассказывал Джардайн, окунаясь в воспоминания. — Последнее требование Паллена заключалось в том, что в случае победы Сенны я должен доставить его в квартиру после окончания пресс-конференции, чтобы правление могло встретиться с ним. И вот Айртон побеждает на «Лотус-Хонде» с активной подвеской в болиде характерного жёлтого цвета Camel. Там все с ума посходили, и когда он закончил с прессой, я сказал Айртону, что нам надо пойти в квартиру и встретиться с людьми из Camel».

«Сенна резко ответил: «Ни в какую квартиру я не пойду».

«Я: «Айртон, пожалуйста».

«Сенна: «Пошли все нахер, нет».

«И Сенна ушёл… чооооорт! Я лихорадочно пытался придумать хоть какое-то оправдание. Сенна шёл в другую сторону, я догнал его и на ходу рассказал какую-то чушь, которую придумал, чтобы нам с ним отмазаться. «Айртон, мне придётся сказать им, что ты заболел». Его не волновало, что я скажу, он просто свалил. К тому времени, как я протолкался по забитым людьми улицам и прошёл через посты охраны, чтобы добраться до квартиры на двенадцатом этаже, я был весь в мыле. Меня тут же спросили: «А где Айртон?» Пришлось нагло врать прямо в глаза: «Айртон попросил меня передать вам сообщение»…

«Ох уж этот Сенна. Он никогда не любил общаться с прессой. Мне приходилось чуть ли не угрожать ему пистолетом. Он возражал : «Я всё делаю на трассе, это самый лучший пиар». Я пытался убедить его, что общение вне трассы тоже часть его работы. Несмотря на это, я частенько заходил в дом в Ишере, который он делил с Маурисио Гужельмином [бразильским гонщиком, пробившимся в Формулу-1]. Мы очень хорошо ладили — но пиара от него было не дождаться! Он и Мэнселл были трудными людьми. Нам приходилось зарабатывать свои деньги в поте лица. За годы в «Лотусе» Найджел разделил команду: он против Элио. Найджел подавал большие надежды, но потом продул уже выигранную гонку в Монако в 1984 году на великолепном «Лотусе», спроектированном Дюкаружем. Он обогнал всех и уверенно лидировал. Но я помню, как Питер Уорр смотрел гонку и повторял: «Он разобьётся, черт возьми, он разобьётся к чёртовой матери. Вот подождите». И конечно же, Мэнселл разбился. Потом он сказал мне, что потерял сцепление с асфальтом из-за белой линии на дороге». Кроме того, Мэнселл говорил, что Уорр не поддерживал его в команде и интриговал до тех пор, пока не заменил его Сенной.

Сезон-1987 года вылился в схватку за титул между Пике и Мэнселлом. Незабываемые впечатления оставила победа Мэнселла в их противостоянии перед 100-тысячной публикой на Гран-при Великобритании в Сильверстоуне. После финишного флага тысячи людей высыпали на трассу, чтобы придать празднованию тот дикий вид, который мы обычно видим в Италии, когда побеждает «Феррари»: в тот день словарь автоспорта обогатился термином «Мэнселлмания». Мэнселл хитрым манёвром на скорости 200 миль в час прошёл Пике на Хангар-стрэйт на шестьдесят третьем из шестидесяти пяти кругов. «Я был удивлен, когда Найджел поймал Нельсона, — сказал Фрэнк Уильямс. — Я всегда боюсь, что они друг друга вынесут, но они оба победители от природы. Их риски всегда точно рассчитаны». В тот вечер Мэнселла можно было найти в арендованном им фургоне в кемпинге метрах в ста от пит-лейна. Он сидел довольный, хоть и изнурённый, в садовом кресле в полоску. Он напоминал банковского служащего в ежегодном отпуске на южном побережье. «Может, кто-нибудь чайник поставит, чаю выпьем?» — спросил он. Чтобы достать Пике, Мэнселлу пришлось отыграть двадцать восемь секунд отставания. Его хороший друг, гольфист Грег Норман, сказал: «Это всё равно, что пройти девять последних лунок с одного удара!» Наибольшее удовлетворение от победы Мэнселлу принесло то, что человек, которого он так драматично победил, был его товарищем по команде. «Нельсон холодно и бессердечно заявлял, что он выиграл два чемпионата, а я один проиграл, — сказал Мэнселл. — У него свои способы разжигать конкуренцию, но ему не выгнать меня из машины».

Говорить, что Мэнселл и Пике недолюбливали друг друга, примерно то же самое, что предполагать, будто офицеры правоохранительных органов Чикаго довольно сдержанно относились к Аль Капоне. Мэнселл и Пике были людьми из разных миров: англичанин, чья родные в Мидлендсе исповедовали добродетели среднего класса, и бразилец из богатой южноамериканской семьи. Но не успел сезон закончиться, как Пике заявил о переходе в другую команду. В центре этого перехода находился один-единственный человек: Сенна.

Летом, во время Гран-при Германии, Сенна сообщил шефу «Лотуса» Питеру Уорру о своих переговорах с Роном Деннисом. Через несколько дней после гонки адвокаты Сенны письмом в «Лотус» подтвердили, что он не будет выступать за них в 1988 году. Очевидно, читая между строк, Уорр понимал, что Сенна заключил сделку с «Маклареном». Ответ Уорра был быстрым и решительным. Перед следующей гонкой в Венгрии он встретился с Пике и предложил ему контракт на 1988 год. Бразилец согласился — и «Уильямс» потерял не только чемпиона мира, но и важнейшую поддержку японских партнёров.

Сенне сообщили, что «Хонда» последует за ним из «Лотуса» в «Макларен»; Пике организовал переход «Хонды» из «Уильямса» в «Лотус». Фрэнка Уильямса оставили в дураках.

Сенну тоже держали в неведении. Впервые он узнал о подписи Пике на контракте с «Лотусом», когда приехал гоняться в Венгрии. Его это не обрадовало, и он упрекнул «Лотус» в «непрофессионализме». Но на каком основании, не очень понятно. Разве он уже не подал собственное уведомление? Возможно, Сенна считал, что его следовало из любезности известить о намерениях «Лотуса» до выпуска пресс-релиза. Но это были в высшей степени умозрительные хотелки; в Формуле-1 редко бывают прозрачные сделки. Сенна использовал «Лотус», чтобы добраться до верхней ступеньки лестницы — и «Лотус» выиграл от сотрудничества с гонщиком, который поднял команду выше, чем мог бы поднять другой.

Заполучив подпись Сенны, Деннис обеспечил себе команду мечты Формулы-1? Одним из тех, кто так думал, был Ален Прост.



11
КАК СЕННА ПРОИГРАЛ В ОРЛЯНКУ 1 500 000 ДОЛЛАРОВ



В день нашей встречи в Париже в июне 2008 года Прост очень хотел добиться понимания. Ему важно было заострить внимание на важном моменте этой истории. «Должен сказать, что я был очень близок к Рону Деннису и Мансуру Ойеху, — сказал он. Поговаривали даже о возможной передаче мне доли в команде, были и такие разговоры. Понимаете, это была моя команда. Каждый раз, когда Рон встречался с потенциальным спонсором, я ехал с ним. У нас была встреча с представителями «Хонды», мы пытались получить двигатели на 1987 год. Мы провели два-три дня в Токио. Ничего не получилось, думаю, по юридическим причинам. У Уильямса был с ними контракт, а это означало, что «Макларену» нужно ждать. Мы также обсуждали гонщиков, когда Кеке Росберг собрался на пенсию. В то время команда присматривалась к Нельсону. Но я настаивал на Айртоне…»

Джо Рамирес подтверждает, что Пике посещал штаб-квартиру команды, переехавшую в бизнес-парк Уокинг, в пригородном поясе Суррея, и построенную по самым высоким стандартам. Штат компании «Макларен», размещавшийся в здании за тонированными стёклами, расширился до 130 сотрудников. Холл не уступал пятизвёздочным отелям, кроме того, Деннис предусмотрел зрительный зал на тридцать мест для спонсорских презентаций, слайд-шоу и пресс-конференций. «Макларен» планировал построить на этом заводе максимум семь автомобилей на 1987 год, когда у него было только два клиента — Прост и Стефан Юханссон. Для Денниса секрет успеха заключался в том, чтобы уделять внимание мельчайшим деталям; именно так он работал всегда и работает до сих пор. У «Макларена» нет спонсоров, утверждал он. «Макларен» продаёт корпоративный имидж коммерческим инвесторам: «Нам не нравится слово «спонсор», потому что это не благотворительная акция», — настаивал он. И независимо от словесных упражнений, список его партнёров выдержал бы самую тщательную проверку.

Итак, Деннис был уверен, что Пике впечатлит увиденное в «Макларене». Однако Рамирес вспоминал, что Деннису Пике не понравился. «Однажды поздно вечером Пике пришёл на фабрику, и Рон показал ему всё, — рассказывал Рамирес. — Рон в общих чертах рассказал ему о планах на будущее. Но, похоже, Пике интересовал единственный вопрос — сколько Рон собирается ему платить. Это окончательно разозлило Рона. С этого момента мы знали, что Пике у нас не будет».

Поддержка Простом Сенны заставила Денниса задуматься о его мотивах. «Я сказал Рону, что считаю Айртона гонщиком будущего и идеальным выбором для команды, — говорит он. — У меня были хорошие отношения с Нельсоном, но я решил, что команде будет лучше взять молодого». У француза не было личной заинтересованности: он просто хотел, чтобы «Макларен» был конкурентоспособен. Кроме того, у него не было никаких разногласий ни с одним из предыдущих товарищей по команде, за исключением ссоры с Рене Арну после Гран-при Франции 1982 года. Прост без проблем работал в «Макларене» с Уотсоном, Лаудой и Росбергом. Проведя столько времени в команде, Прост установил со всеми надёжные профессиональные отношения. Он упорно трудился, чтобы завоевать уважение всех — от персонала столовой до правления. Неужели Сенна может дестабилизировать ситуацию? С точки зрения Проста, серьёзного соперника и претендента на чемпионский титул лучше было иметь в своей команде. С точки зрения Проста, на одинаковых машинах он победил бы любого.

Следует подчеркнуть, что Деннис следил за Сенной с его самых первых гоночных дней в Великобритании: ещё один пример его внимания к деталям. Напомним, Деннис организовал бразильцу тест-драйв в конце 1983 года, но вакантных мест в его команде не было. Летом 1987 года ситуация, конечно, изменилась. Юханссона — по-настоящему хорошего парня, быстрого, но, увы, недостаточно быстрого — подписали в качестве временного решения после ухода Росберга. Деннис показал всему миру, что может справиться с Лаудой, хитрым и умным чемпионом, и с Простом, более быстрым и молодым человеком с неутолимым аппетитом к обучению и прекрасным пониманием того, что необходимо, чтобы заслужить уважение в «Макларене». Победы в автогонках и вникание в технические детали вскоре завоевали ему всех необходимых друзей. Если кто-то толковал это как работу проницательного политика, какое ему до этого дело?

У Денниса плохих предчувствий также не было. Проста все уважали, а в Сенне агрессия смешивалась с интеллектом в невиданной ранее манере. Он подготовил мир к своему предстоящему триумфу уже на сентябрьской пресс-конференции перед Гран-при Италии в Монце, когда «Макларен» объявил, что в их команде пилотов на 1988 год к Просту присоединится Сенна. Перед средствами массовой информации Прост держался исключительно дружелюбно и казался искренне рад подписанию бразильца. «Уверен, вы хотели бы узнать побольше о нашем новом партнёрстве с Айртоном, — сказал он. —  Думаю, в прошлом мы показали, что можем иметь в команде двух равных гонщиков номер один. Я знаю, что Айртон очень профессионален, и помогу ему интегрироваться в команду. Мы будем работать вместе, но, конечно, я сделаю всё возможное, чтобы победить его на трассе».

Благодаря четырём сезонам в Формуле-1, за которые он тщательно впитывал в себя всё, что мог, Сенна наконец-то нашёл команду, способную сделать его чемпионом мира. За эти четыре года «Макларен» выиграл три чемпионата, один с Лаудой и два с Простом; и хотя в 1987-м «Уильямс» был чертовски хорош, Сенна знал, что в 1988-м их двигатель «Хонда» уйдёт к «Макларену». Сенна также понимал, что после года работы с «Хондой» в «Лотусе» у него уже есть как минимум одно важное преимущество над Простом. Он уже завоевал доверие японских инженеров, а главное, заслужил их уважение безграничной смелостью. На пресс-конференции в Монце Сенна с радостью подпевал Просту. «Лично я очень рад работать с Аленом, — сказал он. — Два отличных гонщика, работающих вместе, делают команду только сильнее».

Конечно, отказывая Дереку Уорвику в возможности гоняться за «Лотус», он думал по-другому; но сейчас Сенна знал, что «Макларен», в отличие от «Лотуса», уже неоднократно подтверждал свою способность поддерживать две качественные машины и двух амбициозных гонщиков. Со временем мы узнали, как трудно было Деннису вести переговоры с Сенной. Пожалуй, ни один гонщик, ни до, ни после бразильца, никогда не требовал прописывать в контракте столько подробностей, как Сенна. Некоторые из участников затянувшегося процесса шутили, что Великую хартию вольностей писали с меньшим количеством обсуждений. В конце его карьеры я узнал из надёжных источников, что тот контракт Сенны насчитывал почти 140 страниц. Нам точно известно, что финальная сумма, обсуждавшаяся в 1987 году на жёстких торгах между Деннисом и Сенной, составляла 500 000 долларов. Или, по крайней мере, так казалось.

За короткое время Деннис восстановил реноме «Макларена». Ещё важнее то, что команду сформировали, расширили и усовершенствовали в соответствии с видением человека, который придавал и до сих пор придаёт исключительное значение каждой детали. Сначала Лауда, затем Прост воплотили в жизнь заветное желание Денниса править миром — не только ради денег, но и ради морального удовлетворения от признания в качестве властелина вселенной Формулы-1. Едва войдя в парадную дверь «Макларена», Деннис сказал: «Как команда, мы существуем, чтобы побеждать». Подписание Сенны было необходимо для выполнения этого обязательства. Однако, если он считал Лауду трудным партнёром по переговорам, то Сенна поднял ставки до непривычного и тревожного уровня.

В конце концов, когда переговоры зашли в тупик, Деннис предложил Сенне последний способ разрешить разногласия: подбросить монетку. Сенна вообще не понял, о чём идёт речь. Деннис объяснил принцип подбрасывания монеты, но, учитывая характер участников, почувствовал себя обязанным нарисовать диаграммы и записать правила. Деннис объяснял: «Айртон был невероятно жёстким переговорщиком. В конце концов мы дошли до патовой ситуации относительного последнего полумиллиона долларов. И я предложил бросить монетку. Он даже не понял, что это значит. Я объяснил, что это самый простой способ найти выход из тупика. Потом мне пришлось нарисовать изображения орла и решки, чтобы быть абсолютно уверенным в правильной интерпретации. Так что правила этой простейшей игры пришлось буквально рисовать на листке бумаги, так как Айртон ещё не владел английским в совершенстве. Мы подбросили монетку, я выиграл — и этого он мне никогда не простил, и мне пришлось не раз за это заплатить. — Кто оказался орлом в этой истории, Сенна понял лишь тогда, когда контракт был окончательно согласован и подписан. — Только дней через десять до Айртона вдруг дошло, что на самом деле он потерял не полмиллиона, а полтора миллиона долларов». Контракт-то был рассчитан на три года. Сенна признавался, что устал от переговоров, и совершенно чуждая ему концепция подбрасывания монетки для выбора между предлагаемыми ему и требуемыми им условиями ничуть не хуже любого другого способа прекратить скучный процесс. «Да, когда я вёл переговоры о присоединении к «Мальборо-Макларену», в самом конце наступил трудный момент, мы пытались сойтись на сумме, — говорил он. — Если бы я выстоял, мог бы получить, сколько просил. Я мог бы приложить побольше усилий, но я был сыт по горло переговорами. Кинули монетку, и я не угадал».

Сенна выбрал орла, и когда монетка приземлилась решкой вверх, карман бразильца оказался легче на 1,5 миллиона долларов. Даже при такой скорости, с которой Формула-1 расстаётся с деньгами, удавалось ли кому-то хоть раз потерять так много так быстро? Однако для Сенны это имело второстепенное значение — переговоры с Деннисом свелись к схватке двух эго. На самом деле деньги, поставленные на карту, почти не имели значения; для таких людей, как Деннис и Сенна, они был просто измерительным инструментом, позволяющим определить, кто из них одерживает верх. Как сказал Сенна, «многие утверждают, что победа — единственно важная вещь, но лишь немногие действительно так думают». Для Сенны это была возможность побеждать, которая, по его мнению, вполне стоила небольшой прорехи в кошельке. Однако в более поздних переговорах по контракту с «Маклареном» Сенна боролся за время вне машины так же упорно, как и за деньги. Очевидно, его основная позиция заключалась в том, что и того, и другого должно быть много!

Рамирес в своём испанском доме в 2008 году поделился интересным мнением. «Ален был рад приходу Айртона, — подтвердил он. — Если бы за нас уже гонялся Сенна, и мы бы сказали, что приходит Прост, он бы этого не принял. А Прост приветствовал его с распростёртыми объятиями и совершенно непредвзято». Эти чувства необходимо сопоставить с историей, с течением времени и, что особенно важно, с тем фактом, что Рамирес был хорошим другом Сенны до самой его смерти.

Джон Хоган в «Мальборо» взял Сенну на заметку ещё до того, как тому предложили контракт с «Маклареном». «Я знал о Сенне, мне его порекомендовал друг, — говорит он. — Мы заключили с ним личный контракт, ещё когда он гонялся в «Тоулмене»; с первого дня он был гонщиком «Мальборо». Что касается Алена, он всегда считал, что нужно побеждать даже самых лучших, так что у него не было проблем с тем, чтобы находиться в одной команде с Айртоном. А вот Айртон думал по-другому. Он всегда препятствовал тому, чтобы во второй машине сидел кто-то хоть сколько-нибудь сильный. Он вечно ныл».

По ходу сезона 1987 года стало ясно, что Просту не преодолеть разрыв с «Уильямсами» Пике и Мэнселла. Тем не менее, в разгар португальского бабьего лета Просту всё же удалось войти в историю Формулы-1. 20 сентября он выиграл свой двадцать восьмой Гран-при, побив рекорд, который делил до этого с трёхкратным чемпионом мира Джеки Стюартом. Пусть мировой титул, которым Прост владел последние два года, уходил в другие руки, Стюарт лучше других понимал, чего удалось добиться в Португалии маленькому французу с крючковатым носом. «Если бы я гонялся сегодня, думаю, он был бы для меня ролевой моделью», — заявил Стюарт в паддоке Эшторила.

«Ален работает настолько самоотверженно, что люди воспринимают его способности и талант как должное. Его отношение к делу ставит его выше других. Он терпелив и достаточно силён духом, чтобы справиться с любыми испытаниями. Все великие гонщики начинали с искры таланта. Это их божий дар. Их отличает от остальных способность мыслить ясно, позитивно и без эмоций. А для француза это непросто. Но Прост целеустремлён и предан своему делу — для меня он идеал гонщика».

Играла «Марсельеза», а Прост с верхней ступеньки подиума сбил кепку Герхарда Бергера, добродушно требуя уважения к гимну Франции. Бергер отдал победу Просту, когда его «Феррари» развернуло меньше чем за три круга до финиша. Он совершил ошибку потому, что его преследовал не только разогнавшийся «Макларен» Проста, но и его репутация. Безутешный симпатичный австриец признал это сам: «Я знаю: чтобы удержать Алена позади, нужно иметь запас хотя бы три секунды перед двумя последними кругами. Мне пришлось рисковать, и удержать машину не удалось». Прост посочувствовал коллеге. «Я тоже был на грани, — сказал он. — И по топливу, и по шинам, по тормозам, и по водителю тоже, потому что гонка была изнурительная».

Поцарапанная пластинка играла «Боже, храни королеву», и Деннис вместе со своим гонщиком сиял от восторга, радуясь, что его команда из Уокинга сыграла такую выдающуюся роль и помогла вписать имя Проста на страницы истории. А Прост лишь улыбался и улыбался. «Я буду наслаждаться победой сегодня вечером, и всю неделю буду наслаждаться», — пообещал он. Стюарт, воплощение чести и достоинства, человек с пожирающей его по сей день страстью к автоспорту, поместил достижение Проста в исторический контекст. «Я так гордился, когда смог превзойти достижение Хуана Фанхио, а затем и Джима Кларка, — сказал Стюарт. — Я знаю, насколько велик был Фанхио. И я преклонялся перед Джимом Кларком — в нём было всё лучшее, чем должно быть в мужчине и гонщике. Поэтому я придаю большое значение рекорду по числу побед. У меня он держался почти четырнадцать лет. Это достаточно долго, и очень хорошо, что теперь рекорд у такого человека, как Ален». Пока Проста осыпали похвалами, Сенна, финишировавший шестым, тихонько исчез почти незамеченным, но его выступление заслуживало самой высокой оценки, поскольку он поднялся с двадцать второго места после того, как пришлось остановиться на внеплановый пит-стоп.

Собственный интерес Сенны к чемпионату мира 1987 года пропал двумя гонками позже в Мексике, при неприятных обстоятельствах. Во время субботней квалификации «Лотус» Сенны проехал по кочке в повороте Перальтада, ведущем на финишную прямую. Машина поднялась в воздух и на высокой скорости врезалась в стену из покрышек. Он был явно потрясён, когда вылез из машины и опустился на корточки. Начинать гонку Сенне пришлось с четвёртого ряда. В гонке он некоторое время шёл вторым после Мэнселла, но Пике отодвинул его на третью позицию. Затем, за девять кругов до конца, он заблокировал тормоза, пытаясь переключиться на низкую передачу при неработающем сцеплении. «Лотус» остановился. О том, что произошло дальше, читателям Autosport рассказал Найджел Робак: «Сенна умолял маршалов подойти и подтолкнуть его. Они ему не помогли, и, выбравшись из «Лотуса», он начал избивать одного из них. Или двоих?» Позже стюарды оштрафовали Сенну на 15000 долларов за неподобающее поведение. При исключительно ясном уме на гоночной трассе он был способен и на такие иррациональные поступки.

Отношения в «Уильямсе» тоже трудно было назвать сердечными. После победы в Мексике Мэнселл осудил выходки Пике, финишировавшего вслед за ним. «Мне не понравилась вторая часть гонки, потому что мой товарищ по команде пытался вывести меня из равновесия, что, по-моему, не очень профессионально, — сказал Мэнселл. — У меня никогда не было проблем с Нельсоном, но у него вечно проблемы со мной. — Мэнселл сократил преимущество Пике в чемпионате до двенадцати очков за две гонки до конца. Но Мэнселл чувствовал, как позже почувствует Прост в своих отношениях с Сенной, что «Хонда» предпочитает видеть чемпионом мира его товарища по команде. Он высказал эти опасения перед отъездом из Мексики. — В команде будет ад, — предсказал Мэнселл. — Возможно, Фрэнку Уильямсу придётся вмешаться, а «Хонда» будет давить. Конечно, они не захотят, чтобы я выиграл в Японии».

Затем Мэнселл попал в серьёзную аварию во время квалификации на Сузуке и больше в том сезоне не гонялся. Пике посмеялся последним. Мэнселл выиграл шесть гонок — вдвое больше, чем Пике или кто-либо другой — и восемь раз завоевал поул-позицию, но именно бразилец стал чемпионом в третий раз. Покидая «Уильямс», он эффектно вышел через парадную дверь, а за ним последовали моторы «Хонда».

Сенна так же поступил с «Лотусом». За три года работы с командой из Норфолка Сенна выиграл шесть Гран-при, два из них — Монако и Детройт — в этом своём последнем сезоне. Он стал третьим в чемпионате мира — позади Пике и Мэнселла, выступавших на чертовски быстром и надёжном «Уильямсе Хонда турбо». Важно, что Сенна впервые закончил чемпионат выше Проста. Француз выиграл три гонки, в Бразилии, Бельгии и Португалии, но набрал на одиннадцать очков меньше Сенны. Это, должно быть, задело француза, но не потому, что он оказался ниже Сенны. Зацепило его то, что «Уильямс» затмил его «Макларен». Но, по крайней мере, ожидавшееся прибытие двигателей «Хонда» позволяло Просту смотреть в будущее с оптимизмом. Эта тёплая мысль должна была греть его зимой.



Сенна разработал на зиму собственный план, которым поделился с первым товарищем Проста по команде Джоном Уотсоном, когда они проходили недельный курс тренировок в центре здоровья Вилли Дунгля в Австрии. «Макларен» отправлял своих пилотов к Вилли Дунглю еще со времён Ники Лауды, — рассказывал Уотсон. — Здесь водители проходят фитнес-тест, тренируются, получают диетическое питание. Я оказался там в одно время с Айртоном на недельной программе. Мы катались на велосипедах по австрийским холмам, и Сенна спросил меня: «Что за команда «Макларен»? Ты гонялся вместе с Простом — что ты о нём думаешь?» Я ответил: «Ален потрясающий гонщик и очень умно общается с командой. Команда реально сосредоточена на Просте. Любой гонщик, который был с ним в команде, оказывался номером два. Я бы посоветовал тебе войти в команду, нащупать свой путь, понять, как работает Ален, как возникает расположение команды к нему».

Уотсон вспоминал ответ Сенны с едва скрываемым трепетом, и если бы Прост слышал, что сказал бразилец, он бы раньше понял, насколько трудный путь ждёт его впереди. Сенна сказал Уотсону: «Нет, вряд ли. Я собираюсь стать физически и морально сильнее любого другого в Формуле-1. Я собираюсь заставить Проста идти ко мне, а не самому идти к нему. Я собираюсь пойти и устроить ему блицкриг». Вот человек и его миссия; и эту миссию он только что сформулировал весьма недвусмысленно.



12
ПРОПАВШИЙ БЕЗ ВЕСТИ



Пока машины газовали в гору, проезжая мимо многоквартирных домов, стоимость которых вряд ли упадёт из-за экономического спада, Йозеф Леберер наблюдал, как лидеры входят в слепой поворот перед Казино. Он смотрел только на одного гонщика: Сенну.

Мы вместе следили за происходящим на экране телевизора в моторхоуме БМВ, установленном в паддоке рядом с гаванью Монако. Леберер то улыбался, то гримасничал, пока гонка близилась к завершению. После двух десятилетий в спорте его нервы во время гонок всё ещё натянуты, как струны рояля.

Только на сей раз в центре его внимания уже не Айртон, а Бруно Сенна. Роль Леберера в эти дни [2009 — прим. перев.] состоит в том, чтобы обеспечить одарённому польскому гонщику БМВ Роберту Кубице, главному сопернику британского чемпиона Льюиса Хэмилтона, наилучшее физическое и психологическое состояние. Когда-то он делал это для Айртона Сенны. Но место Леберера в жизни Сенны выходило далеко за рамки его контрактной функции массажиста, фитнес-тренера, специалиста по питанию и повара. С годами Леберер стал главным доверенным лицом Сенны в паддоке, а возможно, и в жизни. И в один скорбный день, помня о его особом месте среди друзей Сенны, семья бразильца специально попросила Леберера разделить с АЙртоном его последний полет. «Это был самый долгий перелёт и самое сильное впечатление моей жизни», — говорит Леберер.

Так что неудивительно, что его интересует судьба племянника Сенны Бруно, гоняющегося на улицах, которые никогда не забудут его дядю. Леберер помогает Бруно, чем может, как и Герхард Бергер, чья дружба с Айртоном, зародившаяся во время их совместной работы в «Макларене», продлилась всю жизнь. «Я был с Бруно на стартовой решётке перед его гонкой Гран-при-2 [серия, которая привела Хэмилтона и Кубицу в Формулу-1], — объяснял Леберер, наблюдавший, как Сенна сохранял самообладание на последних кругах прошлой весной. — Он так же сконцентрирован, как и Айртон». Бергер подтверждает внешнее сходство между двумя Сеннами. «Смотрю на Бруно, и он напоминает мне Айртона — почти копия», — говорит австриец, опытный, смелый гонщик, который временно стал руководителем команды «Торо Россо». В детстве Бруно подавал большие надежды за рулём карта, но после роковых событий 1994 года в Имоле все надежды на то, что он станет гонщиком, отложили лет на десять. «Он на несколько лет отстал от соперников, потому что никто в семье и слышать больше не хотел об автоспорте, — говорит Леберер. — Но он учится очень быстро, впитывает всё, как губка». Сестра Айртона Вивиан согласилась, что её сыну нужно позволить стремиться к своей мечте, и благословила его возвращение на автодром. Бергер охотно согласился выступить в роли наставника.

Леберер рассказывает: «Я до сих пор помню рассказы Айртона, как он дома катался с Бруно на том же картодроме, где вырос сам, и очень хвалил своего молодого племянника. Он говорил мне: «Видно, что он правда хорош — он может стать лучше меня».

Леберер не отрывал взгляда от телевизора в моторхоуме, глядя, как Бруно Сенна (чей отец Флавио Лалли разбился насмерть на мотоцикле в 1996 году) одерживает в острой борьбе важную победу в присутствии своей матери. Сенна начал ликовать уже в машине, потом вскарабкался на подиум, и Леберер смахнул слезу. Эмоциональный поезд-призрак словно увёз его назад во времени. «Видеть Бруно именно здесь — что-то особенное», — сказал он. Сенна наслаждался моментом. «Я счастлив одержать свою первую победу в Монако, — заявил он позже. — Будьте уверены, я не намерен останавливаться». И пусть Бруно принадлежит уже к другому поколению, такие чувства дядя бы оценил и одобрил.



Йозеф Леберер начинал карьеру под крылом Вилли Дунгля, чья клиника в Австрии была известным убежищем для спортсменов, а иногда и политиков, которые отдыхали и восстанавливались после травм или операций. Среди тех, кто пользовался лечением Дунгля — олимпийский чемпион горнолыжник Франц Кламмер, множество футболистов, а также такие гонщики, как Лауда, Уотсон, Прост и Сенна. В сентябре 1987 года Дунгль попросил Леберера поехать на Гран-при Португалии перед тем, как присоединиться к «Макларену» на следующий год. «Зимой не было никаких новостей, а за три недели до начала нового сезона в Бразилии я получил телекс от Джо Рамиреса из «Макларена» с сообщением, что я начинаю работать с командой в Рио, — вспоминает он. — У меня было всего две недели на подготовку. Это было восхитительно — и страшно».

«Макларен» тянул с испытаниями своей новой машины MP4/4 до последнего момента. Команда дизайнеров перешла под командование нового технического директора «Макларена» Гордона Мюррея, который стоял у истоков чемпионских автомобилей «Брэбхэма» 1981 и 1983 годов, а ключевую роль в ней играл американец Стив Николс. В зимние месяцы они работали над машиной, которая, как они надеялись, должна была стать предметом зависти соперников. Их работа явно не прошла даром.

Машина заработала, едва её вынули из коробки. Причём заработала чертовски быстро. На финальных тестах в Имоле, всего за одиннадцать дней до Гран-при Бразилии, и Прост, и Сенна выиграли у «Феррари» по две секунды на круге. Сенна был быстрее всех — зловещее предзнаменование для Проста. Но Прост не унывал: покидая Италию, он, как и Сенна, понимал, что «Макларен» и «Хонда» создали машину, которая даст им возможность править миром.

Когда гонщики добрались до Рио-де-Жанейро, Леберер уже был там, одновременно возбуждённый и взволнованный. «Я говорил себе: «Ты работаешь с Простом и Сенной, «Маклареном» и «Хондой», ты в Рио-де-Жанейро – чего ещё желать?» Но за мной не стоял никто, ни Вилли не было, никого, и я знал, что на мне лежит большая ответственность. — На самом деле, Леберер занимал уникальное положение в Формуле-1. — Это полностью заслуга Рона Денниса: он хотел нанять такого человека, как я, чтобы заботиться о гонщиках, — говорит Леберер. — Он был первым, кто осознал важность правильной заботы о них. Рон всегда шёл на два шага впереди всех».

Должностные обязанности Леберера были многоплановыми. Он планировал питание водителей, часто сам делал покупки, а также готовил еду. Он был диетологом, массажистом и фитнес-тренером. «Я говорил Алену и Айртону, что они должны есть, а не они мне, — объясняет он. — У нас не было ни тех моторхоумов, ни тех шеф-поваров, которые есть сейчас у всех команд. — У Леберера была маленькая плита, тесный закуток в моторхоуме «Макларена» и бездна воображения. Продукты должны были быть свежими, поэтому меню он формировал по-своему для каждой страны. Он брал заправки домашнего приготовления, а цельнозерновой хлеб доставляли по всему миру из клиники Дунгля. Он использовал самые передовые методы. Он привозил с собой на гонки изготовленные в Австрии зерновые хлопья из органически выращенных злаков в вакуумной упаковке, чтобы сохранить их питательные вещества. Он также регулярно завозил сухофрукты. Завтрак для Проста и Сенны готовили накануне вечером. — Я замачивал хлопья и сухофрукты на ночь, чтобы они легче переваривались, — поясняет он. — В них не было сахара, но было много минералов, которые, как доказано, медленно подпитывают организм в качестве топлива в случае необходимости. — Сенна быстро полюбил хлопья для завтрака, которые назвал «Мюсли Йозефа». Прост недолюбливал эту смесь и часто ел вместо неё кашу. Пилоты прибывали на трассу ещё до 8 утра и поначалу с удовольствием завтракали вместе. — Мне это казалось важным, — говорит Леберер. — Времени было в обрез, поэтому иногда Айртон и Ален за едой общались со своими инженерами. Сначала атмосфера между ними была хорошей».

Перед утренней тренировкой Леберер подавал суп и салат. После квалификации гонщики полноценно ели. «Тогда мы редко употребляли красное мясо, — вспоминает он. — Но сейчас ситуация меняется, и в БМВ мы едим красное мясо раз в неделю. Тогда я готовил много рыбы, а к ней коричневый рис или рис с овощами. Они всё жаловались, что коричневый рис кажется грязным, но привыкли! Ещё я готовил разные виды макарон, всегда подавал свежие овощи. После этого делал салат из свежих фруктов. — Леберер придумал энергетические напитки ещё до того, как они стал модными. Он не разглашает свой рецепт, легкомысленно отшучиваясь, если его спрашивают. — «Кока-Кола» же вам свой рецепт не скажет? — переспрашивает он. Леберер заставил Проста и Сенну поверить в то, что их воспринимают как равных. Он человек серьёзный, но без претензий: невысокий, но сильный. И Сенна, и Прост быстро поняли, что на него можно положиться. Он никогда не злоупотреблял доверием. — Пожалуйста, не придавайте мне слишком большого значения, — умолял Леберер. — Я всего лишь обслуживал Айртона и Алена».

Сенне, помимо прочего, требовался вечерний массаж. «Айртон любил массаж в конце дня, прямо перед сном. Я шёл к нему, Айртон чистил зубы и ложился на кровать. Я всегда мог сказать, когда он особенно напряжён. Я расслаблял его массажем и рефлексотерапией. Просто пальцами чувствовал, как напряжение уходит из его тела. Иногда он засыпал во время массажа, тогда я гасил свет и уходил. В те годы, как вы помните, гонщикам было намного тяжелее. Им приходилось вручную переключать передачи, выжимать сцепление, машины были тяжёлыми в управлении, а у гонщиков не было ни ремней, ни шейных воротников. Я много работал над спиной Айртона, и мне приходилось быть очень точным в своих движениях. Ему это нравилось».

Однако уже в первый рабочий день в команде Лебереру пришлось столкнуться с кризисом, никак не связанным со спиной Сенны. В самом начале тренировок в Рио Прост попал в аварию с серьёзными последствиями. «Ален был весь белый, жаловался на головную боль, — рассказывал Леберер. — Мы отвезли его в отель, он позвонил мне и сказал: «Йозеф, у меня голова раскалывается». — Леберер почувствовал, как у него самого учащается пульс. — «О, Боже, — подумал я, — Дунгля тут нет, а я должен что-то сделать». Конечно, я немного испугался. Я знал, что если не сделаю то, что нужно, это будет моя первая и последняя гонка. — Но пока он дошёл до комнаты Проста, инстинкты сработали. — Я сделал то, чему учился, — сказал он. Леберер использовал иглоукалывание, рефлексотерапию и другие методы, о которых умалчивает. — Проблема Алена была в голове, поэтому я попытался направить энергию вниз по его телу. После процедур я оставил Алена отдыхать. Я вернулся в свою комнату в изнеможении. Перед засыпанием успел подумать только «Господи, лишь бы всё прошло хорошо».

«Через час звонит телефон, и Прост спрашивает в трубку: «Йозеф, что ты сделал? — Сердце Леберера ушло в пятки. Что же я наделал, подумал он. Но Прост быстро его успокоил. — Невероятно, я чувствую себя просто фантастически, — сказал француз. — Настолько фантастически, что хочу есть». На следующий день Прост достаточно поправился, чтобы занять третье место на стартовой решётке перед Гран-при Бразилии. Его товарищ по команде выступил ещё лучше. К ликованию бразильской толпы, Сенна на «Макларене» завоевал поул. В день гонки вся Бразилия смотрела на Сенну; увы, к сожалению, его первый Гран-при за новую команду на новой, с иголочки, машине испортили злые духи. На прогревочном круге его коробка передач застряла на первой. Вернувшись на стартовую решётку, Сенна замахал руками в воздухе, и старт отменили. Его болид вытолкали с трассы, и он помчался в боксы к запасной машине. Конечно, теперь ему предстояло стартовать с пит-лейна; однако скорость машины на тестах давала поводы для оптимизма. Догоняя другие машины, он наверняка думал, что всё поправимо. Но после тридцати кругов Сенну остановили чёрным флагом и дисквалифицировали, поскольку бразилец нарушил правила, сменив машину, когда гонка была только задержана, а не остановлена для рестарта. Прост добился победы, уже пятой в Бразилии за семь лет, в своей обычной спокойной манере. Для Сенны же это был худший возможный результат, да ещё и в родной Бразилии. Но поражение только укрепило его решимость.

Месть, однако, оказалась быстрой. В следующей гонке в Имоле Сенна вновь завоевал поул, и на сей раз не помешали ни технические сбои, ни вмешательство стюардов. Прост принёс команде дубль — результат, ставший затем привычным в тот год монументального триумфа «Макларена». Все соперники финишировали в круге позади. Потрясающая демонстрация силы команды из Уокинга. К этому моменту уже возникло ощущение, что остальным командам остаётся разве что выстроиться в очередь за спиной «Макларена».

Для Сенны результат имел и огромное личное значение. Он одержал победу над Простом на идентичной машине; он победил Этого Человека чисто и честно. «С самого начала Айртон нацелился только на Алена, — вспоминал Рамирес. — Каждый раз, когда мы разговаривали с Айртоном, он спрашивал: «Какие шины использует Ален? Какие рессоры?» Если ему говорили, что Пике проехал быстрее, это его не интересовало. Его целью был только Ален».



К тому времени, как сезон добрался до Монако, британские бульварные газеты пестрели оскорбительными замечаниями, сделанными Нельсоном Пике в адрес Найджела и Розанны Мэнселл в бразильском издании «Плейбоя». Пике заявил, что «Мэнселл — неотёсанный мужлан с глупой и уродливой женой». В этом году Розанна впервые сопровождала мужа на Гран-при, и Пике дал понять, что готов извиниться перед ней лично в Монте-Карло. Она наотрез отказалась встречаться с чемпионом мира. «Если Пике приблизится ко мне, я уйду», — заявила Розанна, достойнейшая женщина, всегда надёжная поддержка для мужа. Комментировать грубости Пике она отказалась. Пике, однако, сделал и одно интересное наблюдение. «Ален и Айртон будут драться весь сезон, точно как мы с Найджелом», — сказал он. Иногда этому человеку не хватало класса, но в этот раз он увидел будущее яснее, чем большинство других.

На трассе, вьющейся вокруг гавани и змеящейся по площади Казино, на улицах, более привычных к спокойному проплыванию «бентли», «мерседесов» и «феррари», мы стали свидетелями более поучительного зрелища, выступления Сенны в квалификации, от которого перехватило дыхание. Именно в Гран-при Монако обязательно нужно стартовать с первой линии. Присутствие этой гонки в современном мире трасс «новой волны», построенных в таких странах, как Малайзия, Турция, Бахрейн и Абу-Даби, предоставляет уникальные коммерческие возможности для совмещения бизнеса с отдыхом. Трасса, то поднимающаяся, то спускающаяся между пятизвёздочными отелями, бутиками, апартаментами с заоблачной ценой и казино с миллионом нерассказанных историй о несчастьях, — безумно узкая, кочковатая, окружённая металлическими барьерами и Средиземным морем. Гонщикам за время Гран-при приходится переключать передачи около 3000 раз, а желающим получить удобную стоянку для своей яхты на дни гонки в княжестве требуется доход от приличного инвестиционного фонда и личное знакомство с начальником порта. Таких называют имущими и яхтоимущими. Это единственный Гран-при в календаре, который проводится в течение четырёх дней, а не трёх, чтобы посвятить целый день светским приёмам и заключению сделок. В Монако даже трудные времена вполне неплохи. Пилоты считают трассу уникальным вызовом. Она требует от них полной решимости, безупречных решений и абсолютного сосредоточения. Список многократных победителей Гран-при Монако впечатляет: Хуан Мануэль Фанхио, Стирлинг Мосс, Грэм Хилл, Джеки Стюарт, Лауда. Прост и Сенна комфортно разместились в этом клубе, сформировавшемся до их прихода.

В мае 1988 года Сенна в Монако собрал такую последовательность кругов, что привлёк всеобщее внимание точностью, постоянством и яростью. Круг за кругом он отгрызал от своего результата драгоценные доли секунды. В конечном итоге, трассу длиной 2,068 мили он преодолел за ошеломляющую 1 минуту 23,998 секунды. Показавший второй результат Прост оказался на 1,5 секунды медленнее — для секундомера целая вечность. А сам француз на 1,2 секунды опередил показавшего третье время Бергера на «Феррари».

Сенна заставил даже опытнейших, циничных обозревателей моргать от потрясения. Джон Хоган из «Мальборо» с тех пор пересматривал его круг на DVD и заявил: «Это самое потрясающее вождение, сосредоточенность и концентрация, какие только можно увидеть. Он не смотрит ни на кого на своём пути. Он просто вообще не убирает ногу с педали газа. И все знают, что он не сбросит газ, все видят его в зеркалах и инстинктивно отодвигаются в сторону. Говорили — не знаю, так ли это, — что он мог задерживать дыхание в Монако на целый круг. Он впадал в почти гипнотический транс, выезжая из гаража. Было видно, что глаза его смотрят уже только внутрь».

Как сам Сенна комментировал сделанное? «Иногда мне кажется, я понимаю причины, по которым что-то делаю в машине. А иногда кажется, что нет. Бывают моменты, когда работают только мои внутренние инстинкты. То ли я с ними родился, то ли они во мне проявились сильнее, чем в других, понятия не имею. Но это существует внутри меня, и в какой-то момент становится огромным и очень сильным. — Этот монолог Сенны успел поймать на плёнку, а через пару лет опубликовал в своей книге «Люди Больших призов» известный канадский писатель и журналист Джеральд Дональдсон. Дональдсон любезно пригласил меня посмотреть интервью, которое приоткрывает окошко в человеческую душу. — Когда я соревнуюсь, неважно, со временем или с соперниками, чувство ожидания, предвкушение того, что ты всё сделаешь отлично, сделаешь лучше всех, даёт мне такую силу, которая иногда, когда я веду машину, просто отрывает меня от всего остального… поворот за поворотом, круг за кругом. Могу привести один абсолютно конкретный пример», — объяснял Сенна.

«Монте-Карло, 1988 год, последняя квалификационная сессия. Я уже был первым, но ехал всё быстрее и быстрее. Круг за кругом, всё быстрее, быстрее и быстрее. В какой-то момент я уже показывал время поула, затем на полсекунды быстрее, затем на секунду... но продолжал. Внезапно я оказался почти на две секунды быстрее всех остальных, включая моего товарища по команде на такой же машине. И вдруг я понял, что больше не веду машину сознательно. Я управлял инстинктивно, только из другого измерения. Я словно оказался в тоннеле, не просто в тоннеле под отелем, но тоннелем стала для меня вся трасса. Я просто добавлял, добавлял — ещё, и ещё, и ещё, и ещё».

«Я вышел за предел, но всё ещё мог ехать лучше. И вдруг ощутил какой-то толчок. Я словно очнулся и понял, что нахожусь в другой, необычной атмосфере. Я тут же среагировал — хватит, тормозим. Я медленно вернулся в боксы, и больше в тот день мне вообще не хотелось выезжать на трассу. Это напугало меня, потому что я осознал, что вышел далеко за границу осознанного понимания. Такое бывает редко, но я стараюсь сохранять в памяти такие переживания свежими, потому что они очень важны для самосохранения».

Рассказ Сенны ещё больше усилил мистическую ауру вокруг него, поскольку он говорил на языке, которым не пользуются другие гонщики. Других бы просто высмеяли. Но не Сенну... интенсивность его слов идеально соответствовала интенсивности его вождения. Дерек Уорвик, простой человек, нетерпимый к ерунде, всё же обнаружил, что сочувствует сказанному Сенной. «Думаю, Сенна, как все великие чемпионы, смог подняться на уровень, которого можно достичь только с поразительной уверенностью в себе, — сказал Уорвик. — Кажется, мне тоже удалось нащупать такой уровень, но, к сожалению, не в такой хорошей машине. Возможно, я нашёл тот же уровень, что и Сенна, Прост, Мэнселл. Человеку с улицы такого не объяснишь. Сенна говорил о том, что находится в некой зоне. Он рассказывал об этом круге в Монако так, будто чувствовал себя оторванным от того, что делал, потому что вышел за пределы своего тела. Так что, возможно, существует такой уровень производительности, которого я даже никогда не видел. Подозреваю, вполне может быть».

Прост отнёсся к чудесному квалификационному кругу Сенны весьма прагматично. «Время, показанное Айртоном, просто фантастическое, — признал он в те выходные в Монако. — Но ради такого круга приходится сильно рисковать, а я к этому больше не готов». Разве Лауда в своё время не пришёл к такому же выводу, когда к нему в «Макларене» присоединился молодой человек по фамилии Прост? Сенна своим кругом написал на улицах Монако простую истину: он в зените своей карьеры, и он ничего не боится.

Однако те же самые выходные показали, что и к Сенне вполне применима вечная мудрость «человеку свойственно ошибаться». На стартовой решётке Гран-при Монако бразилец мог сколько угодно воображать, что гонка у него в кармане. Однако Прост был далёк от отчаяния. В конечном счете, фантастическое время поула принесло Сенне всего лишь семь метров преимущества перед Простом на первом ряду стартового поля. Француз решил, что в гонке должен обойти своего товарища по команде до первого поворота Сент-Девот. Ведь тот, кто возглавляет подъём к площади Казино, контролирует гонку, поскольку на улочках Монако обгонять очень сложно. Но план Проста обогнать Сенну провалился сразу же, поскольку он пропустил вторую передачу. Сенна быстро создал просвет, а Бергер наказал Проста за ошибку, отобрав у него в Сент-Девоте вторую позицию. Сенна не смог бы придумать лучший сценарий, даже если бы писал его сам.

К концу пятого круга Бергер исчез из зеркал заднего вида Сенны, поскольку отрыв составлял уже 7,5 секунд. Прост ничего не мог поделать с Бергером. Сенна наращивал преимущество. Тем не менее Прост отчаянно работал за спиной Бергера. Сенна оторвался уже на сорок девять секунд, когда Прост наконец провёл атаку, которую Бергер не смог отразить. Проходивший до обгона круги за 1 минуту 28 — 1 минуту 29 секунд, Прост начал сбрасывать время круга. Сенне сообщили об этом с мостика «Макларена». Бразилец ответил ещё более высоким темпом; и на пятьдесят девятом из семидесяти восьми кругов Гран-при он установил новый рекорд трассы — 1 минута 26,321 секунды. «Узнав, что Прост уже второй, неважно, насколько далеко позади, Айртон просто поехал быстрее. — Рамирес вспоминал, как встревожился Деннис, когда отрыв Сенны от Проста достиг пятидесяти трёх секунд. — Рон начал паниковать, — рассказывал Рамирес. — Он приказал Сенне по радио: «Притормози, притормози, тебя не догнать».

Прост не обращал внимания на радиопереговоры команды с Сенной. Рамирес объяснял: «Рон не разговаривал с Простом, ему просто не мешали гоняться. Невозможно сказать «Притормози» парню, который преследует другого. Он тебя просто пошлёт подальше. Но Айртон Рона не слушал. Он был абсолютно одержим идеей победить Проста, парня номер 1». Сенна ненадолго попытался подчиниться приказам, несколько кругов ехал чуть спокойнее, но когда пропустил передачу в Казино и зацепил барьер, снова нажал на газ. План битвы Проста был простейшим — он преследовал Сенну, выжимая из своего тела всё до последней капли. «Я просто старался ехать, как мог. Даже если у тебя всего один шанс из миллиона, надо стараться».

На шестьдесят седьмом круге произошло немыслимое. В Портье, правом повороте перед входом в тоннель, болид Сенны развернулся и врезался носом в ограждение, отделяющее машины от Средиземного моря. «Увидев его машину в барьере, мы не поверили своим глазам, — сказал Рамирес. Сенна отстегнул ремни и вылез из машины, словно на автопилоте. Он снял перчатки и уставился на трассу в ожидании Проста. Снял шлем, не переставая смотреть. Кровь отлила от его лица, он явно был в шоке. Не от аварии, а от последствий. Когда Прост наконец появился в Портье и увидел небрежно припаркованную машину Сенны, бразильца уже уводила с трассы группа маршалов. Гонка продолжалась без Сенны, но он не вернулся в свой гараж, как обычно делает гонщик в случае аварии. Бразилец просто исчез. — Айртон терпеть не мог ошибок, а уж собственные ошибки тем более, — объяснял Рамирес. — Так что он не мог вернуться в боксы и посмотреть в лицо парням. Как можно так упустить победу? Это казалось настолько идиотским — и он злился сам на себя».

Прост без происшествий доехал до клетчатого флага и одержал победу — великолепную четвёртую победу за четыре года на этих безжалостных улицах, — предназначенную для Сенны. В гаражах «Макларена» царили смешанные эмоции. Радость за Проста соседствовала с отчаянием части команды, сочувствовавшей Сенне. А где был Сенна?

Никто не видел его с тех пор, как камеры показали его уход с место аварии около 17:10. Гран-при Монако начинался в необычное время — 15:30; как утверждали острословы, для того, чтобы дать спокойно пообедать князю Ренье и его гостям. Рамирес говорит: «Мы не знали, куда делся Айртон. Я знал только, что он чувствует себя очень плохо, ощущает себя уничтоженным». А потом до Рамиреса дошло. Сенна наверняка вернулся в свою квартиру в небоскрёбе Хьюстон-пэлас, очень удобно расположенном всего в нескольких минутах ходьбы от того места, где он разбил машину в результате не слишком серьёзной, но очень болезненной аварии.

«Он мог быть только у себя дома, — рассказывал Рамирес. — Я позвонил ему, но никто не ответил. Я звонил снова и снова, всё так же без ответа. — Поскольку Рамирес обедал у Сенны всего тремя днями ранее, когда бразилец не захотел идти в ресторан, он знал, что у того есть домработница. Просто продолжал звонить... кто-то рано или поздно ответит, думал он. Потом Рамирес услышал сигнал «занято». — Я думал, что он мог просто положить трубку рядом, но продолжал звонить каждые десять-пятнадцать минут», — объяснил он. Наконец его настойчивость была вознаграждена, к телефону подошла домработница. Было уже почти девять вечера.

— Изабель, это Джо, — сказал Рамирес.

— Сеньора Айртона здесь нет.

— Я знаю, что сеньор Айртон дома, больше он нигде не может быть.

— Нет, нет, его здесь нет.

— Пожалуйста, скажи ему, что это Джо. Передай ему трубку, со мной он поговорит. Пожалуйста.

Наконец Сенна подошёл к телефону. Рамирес услышал его сдавленные рыдания. Такой дурацкий ляп в гонке Формулы-Форд смутил бы его, но сегодня он допустил ошибку перед огромной телеаудиторией болельщиков самых гламурных автогонок в мире. Рамирес знал, что Сенна жутко расстроен. «Во время нашего разговора Айртон рыдал, — вспоминает Рамирес. — Он сказал: «Джо, я не знаю, что произошло, но думаю, я подошёл слишком близко к апексу, чуть наехал на бордюр, и от вибраций руль выскочил у меня из рук. И через миг я уже рядом с дорогой, торчу в барьерах». Я спросил Айртона: «Почему ты не притормозил? Прост бы тебя никогда не догнал». Айртон был безумно взволнован. Он сказал, что боялся потерять концентрацию, если замедлится. «Джо, — сказал он, — я самый большой идиот в мире».

«Айртон клял себя на чём свет стоит. Тем же вечером я к нему заглянул. Он уже так себя измучил, что никто не мог бы своими словами или поступками сделать ему ещё хуже». Позже Прост размышлял: «Айртон был крайне зол, когда не выиграл эту гонку, но не знал, на кого злиться. Он всегда был таким. Он хотел драться, и его самой большой мотивацией было драться против меня и побеждать меня». В тот раз Прост не победил Сенну, Сенна проиграл самому себе. И именно поэтому у него не было сил посмотреть в лицо ни команде, ни внешнему миру.

На гала-ужине после гонки Прост произнёс короткую речь, в которой признал, что Сенна полностью контролировал ситуацию, но в автогонках случаются неожиданности, и он рад, что смог одержать победу. По словам Проста, Деннис сказал собравшимся: «Айртон ехал фантастически, и, должно быть, возникла проблема с машиной, потому что он не мог так ошибиться». Возможно, именно в тот момент Прост впервые обнаружил, что «Макларен» начинает поворачиваться в сторону Сенны.

Однако Рамирес считает иначе. «Соперничество между Айртоном и Аленом было фантастическим, но на тот момент всё ещё дружеским, — возражает он. — Я отмахнулся от Гран-при Монако как от досадного недоразумения и подумал, что, возможно, до конца года пара таких ещё будет. Но мы чувствовали, что способны выиграть оба чемпионата: чемпионат пилотов и Кубок конструкторов. У нас была невероятная машина, два лучших гонщика в мире, лучший двигатель и, возможно, лучший бюджет и лучшая организация. Мы знали, что почти непобедимы. Нам просто нужно было заставить команду работать как можно более слаженно и не обыграть самих себя».

Хотя опыт Сенны довёл его до слез, в конце года он заявил, что инцидент на набережной Монако стал его духовным спасением. «Авария изменила меня психологически и морально, — сказал он в интервью, первоначально появившемся в газете Армии Спасения War Cry («Боевой клич»). — Это был самый большой шаг в моей жизни, как для гонщика, так и для человека. Он значительно приблизил меня к Богу. Я никогда раньше не обсуждал этого, поскольку говорить о таких вещах может быть опасно».

Позже Сенна повторил аналогичные мысли Джеральду Дональдсону: «Я религиозный человек, — сказал он. — Я верю в Бога благодаря Иисусу. Меня так воспитали, может быть, в какой-то момент я повернул в сторону, но сейчас вернулся. События моей гоночной карьеры во многом способствовали таким изменениям. Всё накапливалось, накапливалось, достигло пика, и тут у меня произошёл определённый кризис. Монако стало рубежом, заставившим меня многое осознать. Об этом трудно говорить, для меня это очень болезненно. Но это что-то уникальное в жизни, что-то способное поддержать тебя, удержать, когда ты очень уязвим. Это сделало меня лучше. Теперь я лучше, чем был раньше. Я лучше во всём, что я есть, и лучше во всём, что я делаю».

Сенна был католиком, глубоко верующим человеком. Однако он редко посещал церковь. Он предпочитал читать и изучать Библию в одиночестве. Он читал Священное Писание в самолётах и в гостиничных номерах. Религиозные убеждения сформировали его как человека, и он спокойно говорил об этом на публике. Он не знал сомнений, он твёрдо верил, что его судьба в Божьей воле. Прост, наоборот, почти не упоминал свою католическую веру; но готов был рассказать всему миру об аудиенции у Папы. Оба молились одному и тому же Богу, только разными голосами.



После Монако чемпионат пересёк Атлантику, где предстояли гонки в Мексике, Канаде и США. В Мексике Сенна выиграл поул, но в гонке Прост отодвинул бразильца на второе место. Безупречное вождение француза позволило ему оторваться в чемпионате на пятнадцать очков. В Монреале Сенна вернул должок, но только после жалобы организаторам. Он справедливо заметил, что его преимущество поул-позиции скомпрометировано тем, что поул находится на правой стороне трассы — «неправильной» для трассы с первым левым поворотом. Организаторы заявили, что гонка начинается с правого поворота — формально так и было, но это был лишь лёгкий изгиб. Как Сенна и опасался, Прост захватил лидерство уже в первом настоящем повороте. Француз удерживал первое место до тех пор, пока не замешкался за круговым, предоставив Сенне возможность вырваться вперёд. «Гоночное мастерство Сенны было потрясающим, — говорит Джон Хоган. — Он обгонял круговых так, словно их не было — гораздо лучше любого другого гонщика. Ален хорошо проходил отстающих, но никогда не стал бы просто нырять внутрь в надежде, что тот подвинется. Он сначала давал им увидеть нос своей машины. Но Сенна был бесподобен — по моему мнению, Михаэль Шумахер в трафике заметно уступает Айртону».

Неделю спустя команды пересекли границу Штатов, но сюжетная линия не изменилась. Сенна вновь застолбил за собой поул, завоевав заветную позицию в шестой раз подряд и сравнявшись с рекордом, которым совместно владели Стирлинг Мосс и Ники Лауда. За шесть кругов до конца первой городской гонки после Монако Сенна вёз Просту больше минуты. Ему нужно было всем всё показать, и он показывал — смелыми, размашистыми ударами. Наслаждавшийся гаванью Монако, Прост терпеть не мог гонок по улицам Детройта. «Вот честно, ненавижу это место», — говорил он. Из-за желания Сенны сохранить тормоза и двигатель до клетчатого флага его преимущество над товарищем по команде сократилось, но и на финише составляло вполне солидные тридцать восемь секунд. После своей третьей подряд победы в Городе Моторов он сказал: «Было очень тяжело и физически, и морально… блокировать колеса почти в каждом повороте, чуть не задевать другие машины… Но я счастлив». В чемпионате он приблизился к Просту на три очка.

У Проста пока не было серьёзных разногласий с Сенной, но он заметил изменение настроений в «Хонде» и, возможно в меньшей степени, в «Макларене». «У меня появилось ощущение, что на меня уже смотрят как на старика, а Айртона воспринимают как молодое будущее команды, — объяснял он. — Теперь я понял, что чувствовал Ники Лауда, когда пришёл я. У молодых всегда преимущество с точки зрения атмосферы и поддержки». Джон Хоган много лет внимательно наблюдал за Сенной вблизи. Что думает он? «Знаете, очень трудно сделать определённый вывод о характере человека. Скажем, вы слышите, как о ком-то говорят, что он застенчивый, а сами думаете: нет-нет, он тот ещё перчик. Сенну часто называли застенчивым. Не думаю, что он был застенчивым. Мне кажется, на протяжении всей карьеры он оставался эмоционально незрелым. Знатете, такой домашний избалованный ребёнок. Весь его modus operandi каждую секунду бодрствования, все его мысли были пропитаны желанием победить — и на трассе, и в жизни. Он хотел уничтожить каждого, кто вставал у него на пути. Ни о чём другом он вообще не думал. Фокус… фокус… фокус… фокус… Просто необыкновенно».

Сенна не собирался извиняться ни за то, каким он был, ни за то, как гонялся. «Главное — быть самим собой и не позволять другим сбивать тебя с толку своими желаниями, чтобы ты был таким, как им хочется, — настаивал он. — Ты постоянно ошибаешься — из-за особенностей своей личности, из-за своего характера, из-за препятствий. Ты учишься. Ты можешь извлечь из себя больше». Работа была его страстью; страсть была его работой. Так или иначе, он не собирался сбавлять напряжение. Никто из руководителей «Макларена» или «Хонды» не хотел бы, чтобы он был другим.

Однако доминирование Сенны в квалификации подошло к концу. На домашней трассе в Ле-Кастелле Просту удался абсолютно вдохновенный круг, благодаря которому он занял поул впервые за два года. Насыщенный событиями Гран-при Франции оказался столь же успешным для Проста. Сенна перехватил лидерство в гонке, когда француз немного задержался на пит-стопе из-за застрявших колёс с левой стороны болида. Прост, однако, сдаваться не собирался. На шестьдесят первом из восьмидесяти кругов гонки он использовал круговых — Алекса Каффи и Пьерлуиджи Мартини — для атаки на Сенну. Как написал телеведущий и журналист Морис Хэмилтон в гоночном ежегоднике Autocourse, Прост решил брать пример с Сенны: «В тот момент лидеры обходили на круг шедшего пятым Нельсона Пике, и пилот «Лотуса» сильно отъехал вбок при торможении — прямо перед Сенной. Пике, в свою очередь, собирался обогнать на круг «Даллару» Каффи и «Минарди» Мартини, но чемпион мира мудро отодвинулся в сторону на задней прямой, когда красно-белая армада приближалась к «Лотусу». Входя в поворот Синь, Каффи выскочил из воздушного потока за спиной «Минарди» и выехал на внутреннюю полосу, что заставило Сенну чуть притормозить. Но это не составляло проблемы, так как Прост чуть отстал и не представлял угрозы. По крайней мере, так думал Сенна».

«Когда они мчались к повороту Боссе, а Сенна оставался позади «Минарди», Прост увидел свой шанс. Пройдя Синь как по рельсам, Прост по инерции выскочил в хвост скоплению машин и, увидев брешь в их строю, не колебался. Через мгновение он оказался рядом с Сенной, они синхронно затормозили, и бразилец оказался заперт за спиной Мартини. Это был великолепный и сверхточный ход, которому невозможно было помешать, даже несмотря на то, что оба пилота «Макларена» прошли поворот бок о бок. Прост находился на траектории и получил преимущество».

Прост слишком робок в трафике? Ну-ну. Дуэль продолжалась до конца Гран-при, в какой-то момент и Прост, и Сенна перестали отвечать на сообщения команды по радио, и шеф «Макларена» Рон Деннис всерьёз беспокоился, не загонят ли гонщики друг друга так, что у них закончится топливо. Но всё обошлось, и триумфатор Прост снова увеличил своё преимущество до пятнадцати очков. Радость француза от домашней победы, от напоминания Сенне, что он не мальчик для битья, наполняла Проста не меньшей теплотой, чем летний бриз со Средиземного моря.



Однако вскоре мокрый Сильверстоун приглушил это ощущение. Утром перед гонкой небеса разверзлись — и никогда не казались такими близкими. На старте Сенна стоял третьим, Прост четвёртым, что само по себе было лёгким шоком. Первый ряд захватили две «Феррари» Герхарда Бергера и Микеле Альборето — небольшой триумф Скудерии на домашнем Гран-при непобедимой английской команды. В начале британского Гран-при Бергер шёл впереди Сенны, который почти ничего не видел из-за занавеса брызг, вылетавших из-под «Феррари» австрийца. Прост стартовал плохо, и так и не оправился от неудачи. Пока дождь продолжался, а на поверхности трассы начали собираться лужи, Прост вспомнил ещё один такой же ужасный день. Он вспомнил кошмар в Хоккенхайме, когда Дидье Пирони не увидел его собственную машину и получил в аварии такие ужасные травмы, что больше никогда не смог выступать в Формуле-1. И Прост стал постепенно отставать, без всякого стыда с предельной осторожностью объезжая расползающиеся по трассе лужи под ослепляющим дождём.

Мартина Брандла, временно перешедшего в чемпионат спортпрототипов, в тот день не было в Сильверстоуне, но у него богатый опыт вождения болидов Ф1 в дождь. Он описывает это так: «Задние фонари на машинах в таких условиях — полная чушь, в них нет никакого смысла. Слепой скажет вам, что у него обострены другие чувства, и я могу это понять. Когда ведёшь машину под дождём, у тебя усиливаются и слух, и боковое зрение; резко возрастает концентрация внимания. Ты в основном слушаешь того, кто едет прямо перед тобой, прислушиваясь, как он отпускает газ. Это тяжело. Это хуже, чем водить машину в густом тумане, когда круговые развязки и повороты кажутся непривычными, даже если очень хорошо знаешь дорогу. В гоночной машине я иногда не видел собственный руль, не то что приборную панель; о парне впереди и говорить нечего. Потом бывает очень странное ощущение, когда все начинают замедляться, потому что примерно знают, где следующий поворот. Тогда струи из-под колёс становятся слабее… и ты вдруг видишь, что до точки торможения ещё 200 метров, и все вокруг снова жмут на газ. Вот тогда ты действительно отрабатываешь свою зарплату».

10 июля в Сильверстоуне Бергер и Сенна настигли Проста на четырнадцатом круге, когда пролетали поворот Эбби. Сенна воспользовался мгновенным колебанием Бергера, проскочил с внутренней стороны, а затем едва уклонился от Проста в следующем узком левом повороте. На долю секунды столкновение казалось неизбежным, но Прост сумел оставить Сенне достаточно места. Позже Сенна признал: «Мы с Аленом почти соприкоснулись. Это был опасный момент, поскольку видимость была практически нулевая». Но бразилец в таких коварных условиях был великолепен и бесстрашен, что уже демонстрировал в прошлом и не раз покажет в будущем. Он вёл машину с лёгкостью и ловкостью, с интуицией, помогавшей ему находить наилучшее сцепление с дорогой, и с амбициями повергнуть всех соперников.

В тот день Сенна победил, а Прост прекратил борьбу и заехал в боксы после двадцати четырёх кругов из-за плохой управляемости машины и упадка духа. Прост жаловался на то недостаточную, то избыточную поворачиваемость почти в каждом повороте, поскольку неделю назад повредил свой «Макларен» на бордюре в Ле-Кастелле (команда об этом не знала). Но он признался и в том, что его нервировали погодные условия. «В конце концов, это моё решение, это моя жизнь, — сказал он. — Если люди не согласятся с моим мнением, это их проблема, не моя. Я это переживу».

Он подробно рассказал о том, почему заехал в боксы. «Мне не нравится, когда на трассе много стоячей воды. И я никогда не делал вид, что нравится. Я могу быстро ехать в дождь. Но на старте в Сильверстоуне, например, меня просто затянуло в болото. Ладно, это касается всех, но когда ты в толпе на прямой, ты вообще ничего не видишь. Ничегошеньки! Меня не беспокоит необходимость ехать по скользкой трассе — это часть нашей работы. Но езда вслепую — это для меня уже не автогонки. Я считаю, что автогонки должны проводиться посуху. Вспомните Открытый чемпионат Великобритании по гольфу на прошлой неделе. В третий день соревнования отменили из-за плохой погоды. И в Америке гонки IndyCar под дождём не проводят. Понимаю, это только моё личное мнение, и другие могут с ним не соглашаться».

Большая часть французских СМИ именно так и поступила, высмеяв решение Проста остановиться. Что ещё важнее, даже в собственной команде нашлись такие, кто поставил под сомнение желание Проста гоняться, если не его смелость. Именно об этом говорил Джо Рамирес, когда мы пили вино на его вилле на склоне холма в Испании. «Ален мог прекрасно ездить на мокрой дороге, как он показал на следующем Гран-при в Германии, где финишировал вторым после Айртона, — сказал Рамирес. — Но думаю, после Сильверстоуна появились некоторые сомнения, потому что Айртон проехал там совершенно нормально, и не могли не возникнуть вопросы по поводу причин остановки Алена. — Видимо, громче всего такие вопросы звучали в «Хонде», где к Сенне относились со всё большим придыханием. Бразилец был в ударе: после Сильверстоуна и Германии он выиграл и следующие две гонки в Венгрии и Бельгии. До какой степени росло напряжение между Сенной и Простом, можно судить по рассказу Рамиреса, дающему возможность заглянуть за кулисы их соперничества после завершения финальной квалификации к Гран-при Бельгии в Спа-Франкоршаме. В те времена гонщики переодевались прямо в фургоне команды, не то что сейчас, когда на европейских гонках строят роскошные моторхоумы, где у каждого гонщика своя собственная комната, словно на съёмочной площадке какого-нибудь голливудского фильма. — Помню, как вчера, — рассказывал Рамирес. — Мы с Аленом стояли в одном конце фургона и смотрели, с каким временем квалифицируются участники. Айртон был в другом углу фургона. После квалификации Айртон всегда приходил и садился в одном и том же углу, ему нужно было несколько минут побыть одному, при этом он медленно снимал комбинезон. Перед началом квалификации он впадал в своего рода транс, продумывая, что собирается сделать. Затем садился в машину в гараже и прокручивал в уме всю трассу. После квалификации ему нужно было время прийти в себя».

«Айртон взял поул, и вот Ален говорит мне: «Какого чёрта… где, мать его, он нашёл это время… уж здесь-то вообще непонятно. Как, чёрт возьми, он может быть таким быстрым?» Сенна из своего угла слышал каждое слово. Он поднял глаза и подмигнул мне! Взгляд Айртона говорил: «Я это сделал». До этого момента Прост, вероятно, думал, что сможет справиться с Сенной. Но теперь он знал, что ему будет всё сложнее и сложнее».

Спа — трасса пилотов, холмистая и быстрая, её повороты требуют постоянной самоотдачи и смелости на протяжении круга длиной 6,9 километра. Спа не для слабонервных, и Прост побеждал там дважды. И вообще, стартовавший со второго места француз был далёк от пессимизма. Сенна чуть пробуксовал на старте, и Прост протиснулся вперёд в первом повороте — шпильке Ля Сурс. Если бы ему удалось войти в ритм, Прост ещё мог сказать последнее слово на трассе Спа. Но уже к середине первого круга Сенна поравнялся с Простом, а затем прошёл его в Ле Комб. Манёвр был исполнен с убийственной эффективностью, и за все сорок три круга гонки их позиции ни разу не поменялись. Сенна набрал семьдесят пять очков, Прост — семьдесят два.

«Чемпионат проигран, — заявил француз. — Но для спорта чемпионство Сенны — это хорошо. — Прост сказал это уже тогда. — Он прекрасно гонялся и полностью заслужил титул, — добавил он. — Кроме того, поскольку мы оба больше не испытываем давления, мы сможем сосредоточиться на ещё более тесном сотрудничестве для подготовки к следующему сезону с нашей новой машиной и новым двигателем».

Сенна высказывался осторожнее. «Насколько я вижу, это ещё не всё, и с Аленом никогда нельзя позволить себе допустить ошибку ни в гонке, ни в настройке машины. Возможно, я ближе к чемпионству, чем когда-либо прежде, но расслабляться рано».

Вдвоём они выиграли все Гран-при, и в «Макларене», затаив дыхание, надеялись на идеальный сезон. Однако все их надежды стать первой непобедимой командой в истории Формулы-1 рухнули, когда через две недели после мастер-класса Сенны в Спа чемпионат приехал в Италию. Фанаты «Феррари» никогда не забудут тот день, когда француз по имени Жан-Луи Шлессер заменял в «Уильямсе» восстанавливавшегося после болезни Найджела Мэнселла. Иногда спортивную катастрофу можно предсказать; но порой драма происходит совершенно неожиданно, как в тот тёплый осенний день в Монце.

Сенна вновь стартовал с поула, и компанию ему в первом ряду снова составил Прост. Бразилец без проблем уехал вперёд. У Проста возникли проблемы с зажиганием в двигателе. Француз подозревал, что машина не выдержит всю дистанцию, но всё равно надеялся спровоцировать падение Сенны, пусть даже черпая вдохновение не у Нуволари, а у Макиавелли. Прост увеличил турбонаддув, поскольку ему не нужно было беспокоиться о чрезмерном расходе топлива. Если удастся заставить Сенну действовать аналогично, подталкивая его к повышенному использованию турбонаддува, чтобы оставаться впереди, возможно, бразилец тоже не увидит клетчатого флага из-за нехватки топлива. Гонка Проста вполне логично завершилась на тридцать четвёртом круге.

К тому времени у «Лотуса-Хонды» Сатору Накадзимы тоже случился перебой зажигания, и инженеры «Хонды» в «Макларене» посоветовали Сенне снизить скорость. Его осторожность бросила его в объятия партнёров по «Феррари» Бергера и Альборето. За два круга до конца Сенна опережал Бергера всего на 4,9 секунды, а Альборето ехал ещё на 2,2 секунды дальше. Возможно, темп Проста в первой части гонки всё-таки заставил Сенну опасаться за собственный расход топлива? Не исключено.

Но этого мы никогда не узнаем, поскольку главным героем этого драматического сюжета поневоле стал Шлессер. Попытки Шлессера на входе в шикану уйти с траектории, чтобы дать Сенне обогнать себя на второй круг, привели к тому, что он потерял контроль над машиной, заблокировав тормоза на пыльном участке трассы. Правое заднее колесо Сенны наехало на левое переднее колесо Шлессера. Болид Сенны чуть было не перевернулся, но хоть ему и удалось приземлиться на все четыре колеса, бразилец не смог удержать машину, вылетевшую, вращаясь, за пределы трассы. Автомобиль развернулся и застыл. Всемирный круг почёта «Макларена» неожиданно завершился... а Бергер проехал последние километры под буйное ликование итальянской толпы: австриец одержал четвёртую победу в карьере.

***

Приехав в Эшторил на Гран-при Португалии, Сенна лидировал в чемпионате с преимуществом в три очка. Но Прост, что бы он ни говорил в Спа, явно не собирался сдавать чемпионство без боя. В субботней квалификации он устроил захватывающую схватку с Сенной. В начале сессии Прост установил очень приличный ориентир, но Сенна превзошёл его время, причём дважды. Француз, не моргнув глазом, сбросил с результата соперника ещё полсекунды. Несомненно, у Сенны было время ответить.

Но Прост снял комбинезон и вернулся в гараж в джинсах, явно больше не намеренный в этот день садиться за руль. Рамирес был поражён, как и остальные. «Ален, ты что делаешь? — с тоской в голосе спросил Рамирес. — У тебя есть свежий комплект шин, ещё куча времени!» Просту всё это было неважно. По словам Рамиреса, он ответил: «Если Айртон сможет проехать круг быстрее меня, он заслуживает поул. Я проехал быстро, как только мог. Лучше я сделать не смогу».

Мастерский психологический ход человека, которого звали Профессором. Рамирес вспоминал, как вид Проста, разгуливающего по гаражу в цивильной одежде, действовал Сенне на нервы. «Чем сильнее Айртон старался, тем медленнее он ехал, — говорил он. — Вот вам разница между Простом и Сенной: если дать Просту машину, которая ему на сто процентов нравится, на Земле не найдется никого, кто мог бы его победить». Командная политика «Макларена» заключалась в том, что их водители делились всей информацией о работе машин и об использованных настройках. По любым критериям Прост был в этом бесподобен. Так повторял ли Сенна настройки Проста?

«Очень часто, — говорит Рамирес. — Прост был гораздо лучшим инженером и тест-пилотом, чем Айртон. Сенна старался практически ничего не менять в своей машине, возможно, потому, что боялся потерять то, что имел. Ален менял больше, возможно, он был больше склонен к риску. И всё же иногда Сенна просил внести мельчайшие изменения. Он мог, скажем, попросить откачать сто граммов воздуха из левого переднего колеса. Я спрашивал: «Айртон, ты действительно это чувствуешь?» Он отвечал: «Да». Но с моей точки зрения, если Прост был великолепен в управлении автомобилем, подходящим именно ему, Айртон водил лучше, если у обоих были плохие машины. Айртон мог приспособиться к любой технике».

Этот Гран-при Португалии стал леденящей кровь прелюдией к грядущим ужасным дням в жизни Алена Проста и Айртона Сенны. Крайне неприятная гонка не пощадила ничьих нервов. Первый старт пришлось отменить: «Риал» Андреа Де Чезариса заглох, когда машины выстраивались на стартовой решётке по завершении прогревочного круга. После второго прогревочного круга Сенна стартовал чуть лучше, Прост догнал его к первому повороту, но так и не прошёл. Но позади «Макларенов» возник пандемониум — на сей раз заглох Уорвик. Машины бились друг об друга, жертвами хаоса стали Де Чезарис, Луис Сала и Сатору Накадзима. Гонку тут же остановили красным флагом.

Обломки убрали, машины снова выстроились на стартовом поле. Прост вновь подвинулся в сторону Сенны, находившегося слева от него на внешней части трассы, и они направились в зону торможения перед двойным правым поворотом почти бок о бок. Сенна затем рванулся внутрь поворота, и бразилец не врезался в Проста только потому, что его товарищ по команде ударил по тормозам.

Проезжая длинный левый поворот в конце первого круга, Прост пристроился в воздушном потоке позади болида Сенны. Когда обе машины мчались мимо стены пит-лейна на скорости 190 миль в час, Прост переместился чуть правее для обгона. Невероятно, но Сенна также сдвинулся вправо, прижимая Проста к стене пит-лейна. Несколько миллиметров отделяли француза от кирпичной стены, и членам некоторых команд пришлось убрать сигнальные таблички, отшатнувшись от пролетающей мимо машины Проста. Француз понял, что не может затормозить, поскольку его колёса почти соприкасались с колёсами Сенны. Машина Сенны взлетела бы на воздух с полным баком горючего. У Проста была доля секунды на принятие решения, и он знал: чтобы избежать катастрофы, нужно ответить на агрессию агрессией. Он резко крутанул руль влево и обратно. Такое моментальное изменение направления заставило Сенну сдвинуться влево. Затем Прост подался ещё дальше влево, чтобы перехватить у бразильца траекторию для входа в правый поворот в конце линии боксов. Француз настоял на своём — и это была последняя проблема, которую Сенна поставил перед Простом в Португалии. Всё заняло одну-две секунды, но они показались вечностью. После пятой победы в сезоне Прост пребывал в мрачном и беспощадном настроении. Он чувствовал себя выжившим, а не победителем. «Если он так сильно хочет чемпионства… пускай забирает», — скажет Прост позже. После гонки француз нашёл Сенну в моторхоуме «Макларена». За словами никто в карман не лез. Сенна утверждал, что Прост «выдавливал» его на старте гонки, но француз заявил, что два инцидента вообще невозможно сравнивать. «То, что сделал ты, непростительно», — сказал Прост.

Рамирес вспоминает, что диалог был в основном односторонним. «Ален говорил Айртону: «Ты псих! Если чемпионство настолько важно для тебя, что ты готов ради него убивать или умереть, бери, оно твоё. Я не хочу иметь к этому отношения. Я наслаждаюсь жизнью и намерен продолжать ей наслаждаться». Ален был прав — и все в Формуле-1 видели, что Айртон не в порядке. Но его самого это не беспокоило. Айртону можно было говорить что угодно, но в машине он хотел только одного: победы любой ценой».

По сути, именно это разделяло Сенну и Проста. В июне 2008 года Прост вспоминал этот момент в своём тихом доме в 16-м округе. «Я вообще ни в чём не был уверен, предпринимая тот манёвр в Португалии, — сказал он. — Я не осознавал, насколько близко он подошёл к тому, чтобы толкнуть меня в стену. Я думал, он немного подвинется... но нет. Мне было страшно… на стене были люди с досками, им пришлось отойти. Признаюсь, иногда я его боялся. Он был готов сделать что угодно, это без вопросов».

Йозеф Леберер, сохраняющий беспристрастность, несмотря на то, что ему суждено было стать близким другом Сенны, видел, как этот инцидент повлиял на Проста. «Это определённо напугало Алена, — сказал Леберер. — Думаю, тогда он понял, как сильно его партнёр жаждет чемпионства. — Леберер знал, что главной задачей Сенны было сломить волю Проста, товарища по команде и главного соперника. — Так оно и работает», — подытожил Леберер. Сенна стремился к границам своей собственной вселенной; и если иногда нужно было добавить в своё вождение тёмных искусств, он просто делал это. Никаких сожалений, никаких извинений.



Через неделю Прост сохранил интригу в чемпионате ещё одной победой, на этот раз в Испании. Сенна финишировал четвёртым. Его «Макларен» израсходовал слишком много топлива — возможно, потому, что Сенна слишком сильно атаковал в начале, ему пришлось сбросить газ, чтобы добраться до финиша. После этой гонки Сенна улетел домой в Бразилию, поскольку у пилотов и команд был месяц до предпоследней гонки чемпионата в Японии. В Бразилии Сенна дал интервью, в котором вернулся к португальской стычке с Простом. В последующем интервью Прост признался, что назвал тогда Сенну «испорченным ребёнком». Отношения между ними явно стремились под откос.

Настолько явно, что перед Гран-при Японии президент «Хонды» Тадаси Куме направил открытое письмо президенту FIA Жану-Мари Балестру, чтобы заверить его (и весь мир), что компания не отдаёт предпочтения ни одному из своих гонщиков. Балестр (француз, заметим в скобках) ранее писал Куме следующее: «Мы должны приложить все усилия, чтобы обеспечить максимальную техническую объективность во время этих двух состязаний [оставшихся Гран-при Японии и Австралии], и чтобы обоим гонщикам команды MacLaren [так в оригинале; правильно McLaren] было предоставлено оборудование [автомобиль или двигатель] одинакового качества, ибо в противном случае имидж чемпионата мира окажется запятнан и сейчас, и в будущем. Заранее благодарю вас за помощь FIA в достижении этой цели и за предоставление необходимых инструкций всем техническим руководителям компании «Хонда», которые могут сыграть роль в предстоящих событиях».

По наглости президент FIA не имел себе равных. Куме решил сделать свой ответ достоянием публики, и его письмо было вывешено на доске объявлений в пресс-центре Сузуки. «Я уверен, что соревнования по автоспорту должны проводиться в духе честной игры и безопасности, чтобы вызвать интерес и эмоциональное участие зрителей и всех заинтересованных лиц, — писал он. — Honda Motor Co. Ltd рассматривает честность как основное требование философии собственного бизнеса и устанавливает это качество как идеологию всей деятельности корпорации». На пресс-конференции представитель «Хонды» высказался ещё конкретнее. «Если гонщики хотят, мы готовы поставить перед ними четыре двигателя, и пусть сами выбирают, кому какой нравится!»

Общее положение в чемпионате выглядело так: Прост — девяносто очков, Сенна — семьдесят девять. Но на самом деле голая статистика врала, поскольку в итоге каждому гонщику засчитывались только одиннадцать лучших результатов из шестнадцати гонок сезона. Шансы Сенны были гораздо выше. Прост уже финишировал в двенадцати раундах; самое низкое место — второе. Из Сузуки он мог уехать в лучшем случае с восемьюдесятью одним очком, и даже в случае победы в Австралии его максимальный результат составил бы восемьдесят четыре очка. Сенна набирал очки в одиннадцати гонках, но он мог отбросить единственное очко, взятое в Португалии. В случае победы в Японии у него стало бы восемьдесят семь очков. И это сделало бы бразильца чемпионом мира.

Сенна был замкнут, напряжён, весь в себе. Всю свою жизнь он ждал этого единственного момента: Гран-при Японии 30 октября в Сузуке. Он выиграл поул в тринадцатый раз за сезон, снова оказавшись рядом с Простом в первом ряду. В Японии он был окружён почитанием: любимый сын «Хонды», пусть это официально и не признавали. Прост бы поспорил, и не без оснований.

Часы тикали, всё приближая свидание Сенны с судьбой, а за пятнадцать минут до начала Гран-при пошёл небольшой дождь. Прост внёс пару небольших изменений в настройки своей машины, но дождь прекратился, и дождевые покрышки укатили обратно в гаражи. А когда зажёгся зелёный свет, самый страшный кошмар Сенны стал явью. Он заглох, и пока машина ползла с черепашьей скоростью, его обгоняли слева и справа. «К счастью для Айртона, трасса шла под уклон, и к его великому облегчению, двигатель завёлся», — говорит Рамирес. Цена ошибки оказалась высокой: за несколько секунд он из первого стал четырнадцатым. Прост лидировал. Сенна бросился вдогонку, как одержимый. К концу первого круга он ехал восьмым. Он выкашивал соперников, словно косой. После четырёх кругов Сенна шёл четвёртым. На десятом круге обогнал Бергера в борьбе за третье место. Ещё через десять кругов ехавший вторым Иван Капелли сошёл из-за отказа двигателя «Джадд». Сенна почуял запах своей дичи: Проста. Француз был не в силах сопротивляться, позже выяснилось, что его подвело сцепление. Но Сенне это было неважно. В начале двадцать восьмого круга он выехал из-за спины Проста слип-стримом, быстро оставил француза позади и въехал прямиком в историю Формулы-1 чемпионом мира. Последние пять кругов он тыкал пальцем в небо при каждом пересечении финишной черты. Он без всякой иронии жаловался, что небольшой дождь делает трассу слишком опасной. Честно говоря, он просто хотел побыстрее завершить путешествие, которое запланировал в детстве на картинге в Бразилии. Прост был слишком далеко, чтобы достать его. Входя в последний поворот, который он, несомненно, миллионы раз видел в мечтах, он ударил кулаком из кокпита по воздуху, отмечая свой триумф. Когда он пересёк линию финиша — на тринадцать секунд раньше Проста — обе руки уже были в воздухе. В этот момент Рамирес говорил по командному радио «Макларена». «Айртон всё кричал и кричал, — рассказывал Рамирес. — Я заговорил с ним по-португальски. Мне приходилось быть осторожным, потому что Рон ненавидел, когда говорили по-португальски. Он постоянно напоминал мне, что официальный язык команды — английский. Кажется, я всё же выругался по-португальски — что-то вроде «чертовски гениально»!»

Через какое-то время фотограф Кит Саттон обнаружил Сенну смотрящим повтор гонки на большом экране в конце пит-лейна. С ним был друг Сенны, Режинальдо Леме из бразильской телекомпании TV Globo. «Я включил вспышку и сделал несколько кадров на фоне солнца, пробивающегося сквозь облака, — рассказывал Саттон. — Внезапно, давая интервью Режинальдо, который был с ним с самых первых дней, как и я, Сенна начал плакать. По лицу его ручьями текли слёзы. Я был в шоке, не понимал, что, чёрт возьми, происходит. О чём Режинальдо спросил его? Когда Айртон ушёл, я поинтересовался у Режинальдо. И тот ответил: «Я сказал Айртону, что за много лет он безжалостно оттолкнул многих людей, помогавших ему добиться того, чего он достиг. И спросил: вот теперь, когда ты осуществил свою мечту, вспомнишь ли ты тех, кто помогал тебе?» Очевидно, Режинальдо наступил на старую мозоль. Айртон был эмоциональным человеком, который всё продумывал». И вот только что, в величайший день его карьеры, а значит, и всей жизни, сеньор Леме предложил ему встретиться лицом к лицу с призраками прошлого.

В тот вечер Сенна повёл свою команду «Макларен» в стейк-ресторан, где было выпито много сакэ, а также виски, который особенно нравился бразильцу. «Айртон любил выпивать и танцевать, обожал вечеринки», — говорил Рамирес. Леберер добавлял: «Боже мой, это была мощная вечеринка. Фантастика. Обычно я выпиваю кружку пива или бокал вина, я не напиваюсь в стельку... но, кажется, тот вечер был весьма приятным!» Прост там тоже был, и двадцать лет спустя признавался, что у него ещё была слабая надежда удержать их с Сенной отношения от ядерного взрыва. «Айртон был абсолютно другой, потрясающе мотивированный, — рассказывал он. — В 1988 году у нас было сражение, в общем-то, довольно честное, хотя для меня это было тяжело. На финише у меня было больше очков, но он одержал на одну победу больше и стал чемпионом. Я уже был двукратным чемпионом… так что надеялся, что, может, после этого мы сможем возобновить нормальные отношения». Надежда оказалась тщетной.

Леберер покинул Японию вместе с Сенной. «Я отправился с ним на Бали на его самолёте, поскольку он пригласил меня с собой в Club Med. Помню, мы играли в футбол. Забавно — Айртон стоял в воротах». Сенна ухитрился чуть растянуть правое запястье, но в тот момент это казалось лишь лёгким неудобством.

На улицах Аделаиды стартовавший с поула Прост одержал убедительную победу в Гран-при Австралии. Второе место Сенны означало, что «Макларен» сделал десять дублей за сезон — замечательное свидетельство могущества их машин и двигателей Honda. Когда моторы затихли в последний раз, на счету Сенны оказалось восемь побед, у Проста семь. Таблица очков выглядела так: Сенна 94 (из них 90 зачётных), Прост 105 (87 зачётных).

Сенна улетел в Бразилию на зимние каникулы изнурённым, но довольным. «Когда находишься под сильным давлением в чемпионате, или в отдельной гонке, результата добьётся тот, кто может точно решить, когда быть агрессивным, а когда нужен точный расчёт. Чтобы выиграть чемпионат, нужно сочетать эти элементы». И пусть он выражал свои чувства не на лаконичном английском, не думаю, что в переводе что-то потерялось.

Для Проста мир Формулы-1 становился всё более враждебным.



13
ПРЕДАТЕЛЬСТВО



Сенна перелётной птицей направился в тёплую Бразилию, а в дневнике Проста на зиму значилась серия тестов на юге Европы. Эра турбомоторов после Австралии ушла в историю, и теперь «Макларену» пришло время осваивать автомобиль нового поколения, MP4/5, оснащённый 3,5-литровым двигателем Honda V10.

Прост считал такое распределение ролей несправедливым. «Мне пришлось объясняться с Роном, — рассказывал он. — Иногда по ходу сезона Айртон уезжал в Бразилию, а я всё время работал с машиной. Теперь он улетел домой отдыхать на три месяца. Мы в это время много тестировали и проводили множество испытаний на выносливость. Я всё ездил, ездил, ездил и часто уставал. Я выступал в Формуле-1 почти десять лет и всегда проводил много тестов. В 1988 году был такой напряжённый чемпионат... и Айртон месяцами торчал на пляже, а я всё тестировал, тестировал. Мне это не очень нравилось».

По словам Проста, участие Сенны планировалось как минимум в двух тестовых сессиях, и оба раза он не приезжал. «Дважды этой зимой Рон звонил мне во вторник и говорил: «Ален, можешь помочь мне сегодня, у Айртона проблемы, он не может приехать». Я приезжал, конечно. Но оказалось, что у Айртона вообще никаких проблем не было. Я очень расстроился, потому что знал, что от меня бы Рон такого не потерпел. Думаю, Айртон зашёл чересчур далеко».

Став чемпионом, Сенна сумел получить преимущество в глазах «Хонды» и «Макларена». На то, что задеты чувства Проста, ему было плевать. Может, он даже получал удовольствие от разочарования и раздражения француза. «Выиграв чемпионат мира, я ощутил огромную усталость и громадное облегчение, — сказал Сенна. — Словно сбросил с плеч огромный груз. Не то чтобы ночь превратилась в день, но мне понадобилось довольно много времени, чтобы оценить всё, что мне принесёт титул. Всем, что есть у меня сегодня, всем, чем я стал как гонщик и как человек, я обязан своей семье, своим близким, полученному мной образованию. Я рад воссоединиться со своей семьей в Бразилии».

В январе 1989 года «Макларен» отправил свои машины в Рио-де-Жанейро, чтобы опробовать их на трассе, которой в конце марта предстояло принять первый Гран-при нового сезона. Сенна приехал отдохнувшим и воодушевлённым после проведённого с семьёй времени. Он твердил всем и каждому: «Я готов к началу сезона». Просту трудно было это переварить. «Это было жёстко. У меня каникулы две недели, а он три месяца балду гонял. Появилось ощущение, что у нас абсолютно разная работа. — Тесты в Рио были назначены на пять последних дней, и Сенна с Простом должны были разделить обязанности. — Айртон начал испытания, — рассказывает Прост. — Но, просидев в машине полдня, заявил Рону, что больше не хочет работать, потому что, видите ли, я гораздо лучше него настраиваю машину. Рон приходит ко мне и говорит: «Пожалуйста, потестируй». Я, как идиот, соглашаюсь, но после того, как я сел в машину, как он и хотел, Айртон приходит такой под вечер и говорит, что тоже хочет ещё покататься. И покатался. Это было абсолютно неправильно».

Прост чувствовал себя ущёмленным не только в этом. Ощущение, что персонал «Хонды» с большей симпатией относится к Сенне, навело его на мысль устроить той зимой ужин с Нобухико Кавамото, главой отдела исследований и развития и, что важнее, человеком номер один «Хонды» в Формуле-1. Встреча прошла в гольф-клубе недалеко от Женевы, где играл Прост. Ален вспоминает: «Господин Кавамото сказал, что хочет извиниться передо мной. Он заявил примерно следующее: «Мы не очень хорошо работали для Вас. Наши инженеры больше поддерживали Айртона. Они представляют послевоенное поколение, и им больше нравится характер Айртона, потому что он похож на самурая». Не ручаюсь за точность слов, но меня считали чуть ли не роботом. Мистер Кавамото пообещал мне, что новый чемпионат будет совершенно другим».

Когда столь уважаемый человек, как господин Кавамото, даёт такое обещание, вряд ли он имеет в виду, что дальше будет хуже. Но стало именно хуже.



Гран-при Бразилии оказался для «Макларена-Хонды» чем угодно, только не бенефисом. Выступая перед небольшой аудиторией в Рио, Сенна это предвидел. Для таких людей, как Найджел Мэнселл, сказанные им слова звучали приятнее созерцания заката на пляже Копакабана, милее наблюдения за девушками, разгуливающими вдоль берега. Перед началом защиты чемпионского титула Сенна признался: «В эти выходные нас могут ожидать некоторые сюрпризы, схватки с другими гонщиками. В прошлом году мы с Аленом Простом немного подзабыли, что так бывает. Возможно, у нас в «Мальборо-Макларене» появилась дурная привычка считать, что мы всегда на секунду-другую быстрее остальных. Теперь наши машины работают примерно так же, как у других лучших команд, может быть, даже не так хорошо».

Тридцатипятилетний Мэнселл, начинавший новую жизнь в качестве гонщика «Феррари», хватался за эти слова, как утопающий за соломинку. «Со спортивной точки зрения крайне важно, чтобы «Макларен» не доминировал так, как в прошлом году, — сказал он. — Иначе нам перестанут доверять. — Но Мэнселл прекрасно видел, как над Простом сгущаются тучи. — Ален может быть недоволен, но очевидно, что для «Хонды» Сенна — пилот №1. Сенна думает об автогонках с утра до ночи. В нём японцы нашли родственную душу». Боссы «Хонды» восхищались преданностью Мэнселла за рулём во время их совместной работы в «Уильямсе» — и их не слишком удивила его победа в первой же гонке за «Феррари», пусть сам англичанин и был поражён! Больше того, Гран-при Бразилии оказался незабываемым сразу для двух англичан: Мэнселла и Джонни Херберта. Мэнселл, подписанный из «Уильямса» летом, вошёл в историю как последний гонщик, принятый на работу лично Энцо Феррари, который умер вскоре после того, как пообедал с этим типичным англичанином с гласными столь же плоскими, как его кепка в клетку. До первого Гран-при сезона красной машине Мэнселла ни разу не удалось проехать больше пяти кругов без поломок. В частном порядке он заранее договорился о раннем отъезде в аэропорт вместе с Розанной, поскольку не надеялся протянуть всю дистанцию гонки. Но ни стёртые до кровавых мозолей руки, ни скрытые угрозы Проста, ни непредсказуемость новой полуавтоматической коробки передач не помешали Мэнселлу вписать своё имя в фольклор «Феррари». В Маранелло зазвонили церковные колокола, как всегда, когда «Феррари» выигрывает Гран-при. И к вечеру Мэнселл получил новое имя: Il Leone, Лев. Четырнадцатая выигранная гонка позволила ему приблизиться на расстояние всего двух побед к рекорду Стирлинга Мосса, выигравшего больше Гран-при Формулы-1, чем любой другой британский гонщик. «Победа здесь — большое облегчение и сюрприз, — сказал Мэнселл. — Стирлинг установил великий рекорд, но, надеюсь, в этом сезоне я смогу его обогнать». Однако Мэнселлу понадобится ещё два года терпеливого ожидания, прежде чем он обгонит Мосса, к тому же сделает он это уже за рулём «Уильямса-Рено», а не «Феррари».

Двадцатичетырёхлетний Херберт, финишировавший четвёртым на «Бенеттоне» в своей первой гонке Формулы-1, мог рассказать ещё более потрясающую историю. Невероятно, но на стартовую решётку Херберта пришлось нести, поскольку он не мог двигаться без посторонней помощи. «Во время тестов я ходил с палочками, но за неделю до Гран-при Флавио Бриаторе [руководитель команды] позвонил и сказал, что не хочет, чтобы я их использовал, — рассказывал Херберт. — Мол, это создаёт неправильный имидж. Так что в машину меня несли. Двигаться я мог, но зрелище было то ещё. — За восемь месяцев до этого Херберт попал в ужасную аварию на гоночном автомобиле Формулы-3000 в Брэндс-Хэтче. — Только придя в себя после операции, я понял, что у меня всё ещё есть ноги», — признал он. В результате аварии Херберт сломал пятки обеих ног, кость правой ноги, вывихнул лодыжку и сломал расположенные рядом мелкие кости. Но менеджер команды «Бенеттон» Питер Коллинз безоговорочно верил в способности Херберта и убедил Бриаторе сделать ставку на блондина-англичанина из Ромфорда, Эссекс. Каким-то образом Херберт получил разрешение стартовать в бразильском Гран-при, хотя всё ещё не мог ходить.

«Никто не понимал, как я вообще смог закончить гонку, уж не говоря в очках, — вспоминал Херберт за бокалом вина во время Гран-при Монако 2008 года на яхте, арендованной его другом, которого с теплом называли Доктор Шоколад. Однако первый заход Херберта в Формулу-1 продлился всего пять гонок, после чего «Бенеттон» решил его придержать. В итоге Херберт проехал 161 гонку и закончил карьеру с тремя победами на своём счету. На пит-лейне все любили Джонни; он всегда улыбался и никогда не воспринимал слишком серьёзно ни себя, ни свою работу. По крайней мере, он производил такое впечатление; и через несколько лет, когда Рон Деннис обдумывал возможность пригласить его в «Макларен», этот образ сыграл против него. — До аварии я был немного высокомерен (отчасти из-за застенчивости), но мне казалось, что я идеально подхожу для Формулы-1, — говорил он. — Я всегда твёрдо верил в то, что могу победить кого угодно, где угодно, в любых условиях. Я видел, как Айртон превращал вождение в какой-то балет на колесах. Его машина была всегда на грани, но под контролем. На это было очень приятно смотреть. Я помню такое же ощущение в гоночной машине, когда ты на пределе, но знаешь, что у тебя всё под контролем. Но после той аварии это чувство у меня пропало навсегда. Не думаю, что это как-то связано с нервами, в аварии не было моей вины, но знаю, что всё уже никогда не стало прежним».

«А единственный известный мне способ преодолеть травмы — это смеяться над ними. Даже когда было больно, я не мог об этом никому рассказать. Рассказать — значит выбыть из игры. Так что я надевал маску. Люди, возможно, смотрели, хмурились и думали, что я человек несерьёзный. Скорее всего, что-то такое случилось, когда я приехал к Рону в «Макларен». Первое, что сказал мне Рон: «Нам нужно тебя изменить». Увы, меня уже не изменишь. Я делал то, что должен был. — Всю свою карьеру Херберт смеялся в лицо неприятностям. Неясно, увидел ли Сенна в Херберте особую смелость, но бразилец всегда уважал его, и у него всегда было время перекинуться с Джонни парой слов. — Для меня Айртон был славным парнем, — говорит Херберт. — Его чувство юмора замечали не все. Глупости всякие... здесь по дороге на брифинг пилотов в 1989 он подошёл сзади и ущипнул меня за задницу. На встречах пилотов я всегда ждал в первую очередь вопроса Айртона. Почти все ждали. Это был не случайный, глупый вопрос. Он почти всегда отвечал так же, как формулировал вопрос. Он сразу видел, что ему будет позволено. Его английский словарный запас был чертовски богат. Когда его спрашивали, он никогда не спешил с ответом, но всегда отвечал прямо в точку».



Все надежды на то, что Прост сможет продолжать работать с Сенной, рухнули во второй гонке сезона-1989 в Имоле. Гран-при Сан-Марино начался с того, что Герхарда Бергера пришлось спасать из пылающей «Феррари», а завершился гневными обвинениями Простом Сенны в нарушении джентльменского соглашения. Попробуем проследить эти события в хронологическом порядке, сначала послушаем Проста.

«Возможна только одна версия, — сказал он во время нашей всеобъемлющей беседы в Париже. — Я бы никогда не стал вам врать. Я могу не вспомнить какой-то момент или какой-то разговор, и в этом случае я просто ничего не скажу. Но Имолу я помню от начала до конца. Айртон был на поуле, я стоял вторым. Но мы были не слишком уверены в старте, поэтому договорились, что не будем сражаться друг с другом до первого поворота, Тосы. Это предложил Айртон. Мы так уже договаривались раза два или три, это всегда работало. Со старте Сенна ушёл первым, и я позволил ему ехать. Затем Бергер попал в аварию, и гонку остановили». Здесь нужно нажать на паузу, потому что авария Бергера оказалась чудовищной.

На скорости 180 миль в час его «Феррари» проехала в повороте Тамбурелло прямо и врезалась в бетонную стену. Машина Бергера разлетелась на куски, словно от взрыва бомбы. К счастью, скорая помощь подоспела моментально. Через четырнадцать секунд маршалы были на месте, ещё через одиннадцать секунд пожар потушили, а ещё через пару секунд профессор Сид Уоткинс, главный врач Ф1, уже работал. Позже Уоткинс рассказал, что когда помогал маршалам перенести извлечённого из машины Бергера в безопасное место, пламя вырывалось из «Феррари» «вулканическими волнами». Не побоюсь обвинений в чрезмерном драматизме: Бергера вытащили с того света. В тот момент он единственный этого не сознавал. На земле, в безопасности, у Бергера начались судороги, Уоткинс сел ему на грудь и сам получил ожоги, поскольку бензин с огнестойкого комбинезона гонщика пропитал его собственный.

Воспоминания Бергера, пересказанные мне весной 2008 года на испанском Гран-при в Барселоне в той же серьёзной манере, какая всегда отличала его на трассе, стали потрясающим рассказом. «Мой день оказался абсолютно прямым, — сказал он. — Я хорошо стартовал, проехал три круга, а затем машина просто въехала в стену. Я пытался повернуть, но не смог. Мне казалось, передняя часть машины приподнималась из-за проблемы с задней подвеской. Позже узнал, что проблема была вызвана неполадкой в переднем крыле. Так или иначе, сзади у меня было 180 килограммов топлива. Я ехал почти 300 км/ч, и угол, под которым я въехал в стену, был абсолютно дерьмовым. Я подумал: «Ну всё, приехали». Мне было любопытно наблюдать, как мозг переключается в замедленный режим. Ты говоришь себе: «О, блин, машина не поворачивает». Потом смотришь в зеркало, пытаешься понять, то ли у тебя прокол, то ли подвеска сломалась. Вот это всё. Тебе приходится делать довольно много всего, и тело способно переключаться в режим замедленной съёмки. Но в то же самое время я думал, что сейчас умру. Я до сих пор помню удар; затем на несколько секунд я отключился. Потом помню, как Сид сидит у меня на плечах и пытается вдуть воздух мне в рот. Когда очнулся, думал, что отдыхаю на пляже. Так забавно».

Аварию Бергера видела миллионная телевизионная аудитория по всему миру — и как мы, те 150 тысяч, что собрались на трассу в Имоле, они боялись, что австриец на их глазах пополнит смертельную статистику автогонок. Но прочный углеволоконный монокок «Феррари», покрытый сотами кевлара, спас Бергеру не только жизнь, но и карьеру.

Думал ли он, когда его осматривали врачи, что всё кончено? «В первые мгновения точно нет, мне было слишком больно, — говорит Бергер. — Болели руки, ноги и спина. Я подумал: «Никогда больше не хочу видеть этот дерьмовый ящик». Но уже через два часа знал, что буду гоняться снова». Когда состояние Бергера стабилизировалось, из медицинского центра трассы его перевезли в Болонью. Оттуда по воздуху доставили в другую больницу в Инсбруке.

После того, как почерневшую, искорёженную и не узнаваемую «Феррари» Бергера эвакуировали, а трассу очистили от мусора, гонщикам дали сигнал вновь выстроиться на стартовой прямой для рестарта. У Мэнселла были серьёзные основания глубоко задуматься над этой перспективой. Никто в «Феррари» не мог точно сказать, почему болид Бергера вылетел с трассы, поэтому потребовалась безоговорочная вера Мэнселла в то, что его абсолютно такая же машина может участвовать в гонке.

На стартовой решётке Прост считал, что его джентльменское соглашение с Сенной действует и на повторный старт — у него не было причин думать иначе. Вот как он описывает, что произошло, когда машины с визгом двинулись со старта. «На этот раз я стартовал лучше Айртона. Посмотрел в зеркала и увидел, что ближе всех сзади он. Мы шли первым и вторым, и я чувствовал, что нет оснований опасаться столкновения. Для меня гонка должна была начаться после первого поворота. Я решил войти в поворот по средней траектории, опять-таки потому, что незачем было рисковать, и вдруг бац — Сенна прошёл меня по внутренней».

Сенна проехал в открытую калитку, которую Прост не считал нужным закрывать, и вскоре исчез вдали. Прост за рулём задыхался от гнева. «Я был в ярости сразу по многим причинам, — говорит он. Он вспомнил, как Жиль Вильнёв каждый день звонил ему и жаловался на предательство своего товарища по команде Дидье Пирони на этом самом автодроме. Он думал о гневе Вильнёва — и о том, как гнев пожирал его до самого момента гибели во время практики перед следующим Гран-при. И он думал о нынешнем предательстве Сенны, и не мог сосредоточиться ни на чём другом. — Думаю, в той гонке я был намного быстрее Сенны, но я просто не мог нормально вести машину, — вспоминает Прост. — За несколько кругов до конца меня развернуло в шикане перед боксами. Я проехал одну из своих худших гонок. Я был в ярости. Когда я пришёл вторым и увидел улыбающегося Сенну, всё, что я чувствовал, это гнев».

Сенна выиграл с комфортным преимуществом в сорок секунд, Прост, как и бразилец, обошёл всех остальных на круг. Но в моторхоуме «Макларена» не было праздничной атмосферы. Прост отказался идти на пресс-конференцию после гонки и ушёл, не сказав ни слова, что стоило ему штрафа в 5000 долларов. Но никто в пресс-центре до конца не понял, что произошло между ними; к тому же главной историей дня стала чудовищная авария Бергера и его последующее спасение. Но за кулисами чувствующий отвращение и лишившийся иллюзий Ален Прост сообщил Деннису, что подумывает прекратить гоняться.

Джо Рамирес, старавшийся никогда не принимать сторону Сенны или Проста, предпочитая смягчать атмосферу между ними то шуткой, то парой слов в сторонке, прекрасно понимал гнев француза. «Ален сказал, что ушёл, потому что настолько кипел от гнева, что мог бы что-нибудь ляпнуть, о чём бы потом жалел, — говорит Рамирес. — Конечно, Айртон был виноват. Но зная его, уверен, он сказал бы, что договорились они о том, что ни один из них не будет обгонять другого до зоны торможения в Тосе. И сказал бы, что он этого и не делал. Утверждал бы, что обогнал Алена после точки торможения в Тосе. Но Прост чётко сказал, что это не так. Что договорились о том, что вообще не будут обгонять, пока не пройдут Тосу. Ни о каких точках торможения не было и речи. Это была крупная ссора — если бы Прост остался, в ход могли пойти кулаки».

Однако в тот момент Сенну больше интересовало здоровье Бергера, чем гнев товарища по команде. «Айртон звонил мне в Инсбрук, — рассказывал Бергер. — Я сказал ему: «Айртон, этот поворот — полное дерьмо. Если у тебя там проблемы, ты труп. Нам нужно что-то сделать, чтобы сдвинуть стену». Он ответил: «Да, возможно, ты прав». На следующих тестах в Имоле, через пару недель после моей аварии, я подвёл Айртона к углу посмотреть, куда можно сдвинуть стену. Мы посмотрели за стену и увидели, что там течёт река. Мы оба поняли, что с этой стеной ничего не поделаешь. И пошли обратно, и не сделали ничего. — И после паузы Бергер добавил почти шёпотом: – Мы стояли точно на том самом месте, где он погиб».



Через два дня после Гран-при Сан-Марино Прост и Сенна вместе участвовали в частных тестах «Макларена» в Пембри, на небольшой гоночной трассе недалеко от Лланелли, Южный Уэльс, чьи медленные повороты напоминают повороты на улицах Монако, где должна была состояться следующая гонка. В этом месте нечасто можно увидеть Рона Денниса, но тут он почувствовал, что его присутствие необходимо. Деннис видел реальную угрозу того, что все его планы, весь его тяжёлый труд вот-вот треснут по швам.

Прост вспоминает ту встречу: «Мы с Айртоном всегда ездили в Пембри, но Рон никогда. У команды там был дом-фургон на колёсах, и мы зашли втроём. Рон начал говорить. Он сказал Айртону, что нам нужно решить проблему, с которой мы столкнулись в воскресенье. Он спросил его: «Правда, что у вас было соглашение?» Айртон ответил: «Да». Рон спросил: «Почему ты его нарушил?» Айртон: «Это не я, это Ален изменил соглашение». Невероятно. Айртон выкручивался как только мог. Заявил, что соглашение касалось только первого старта, но не второго. Рон не поверил».

«Обсуждали добрых минут двадцать, если не полчаса. Я не говорил почти ничего, только сказал, что это плохо для командного духа, что команда начинает распадаться. Тогда Айртон заплакал, прямо зарыдал. Правда. Трудно понять почему, опять-таки, он просто другой. Он лгал. А когда говорил мне: «Ты нарушил соглашение», он был убеждён, что так и было. Я говорю: «Айртон, ты же там был». Возможно, он плакал потому, что понял, что неправ, и его честь пострадала». И ты правда думаешь, что Сенне было стыдно? «Это действительно возможно», — ответил Прост.

Деннис изо всех сил старался выступить посредником в обостряющемся споре. Он поднял «Макларен» от уровня свалки до вершин Формулы-1. Он заставил разделить своё видение таких партнёров, как Marlboro, TAG, Porsche и Honda, и построил в Уокинге фабрику, ставшую центром передовой механической и инженерной мысли. Он хотел, чтобы за рулём его машин сидели только лучшие гонщики: Лауда и Прост; Прост и Росберг; Прост и Сенна. Только на этот раз он утратил контроль.

Деннис приложил все усилия, чтобы найти дипломатическое решение, которое не оскорбило бы острое чувство чести Сенны, но успокоило бы Проста и помешало бы ему осуществить свою угрозу уйти. Он убедил Сенну — и это было плодом выдающейся дипломатии — принести извинения Просту. Позже Сенна ненавидел тот факт, что его вынудили к этому, но его просили заключить мир ради команды. На самом деле это означало ради Денниса, поскольку для такого человека, как Сенна, слово «команда» была абстрактным понятием.

Позже бразилец крайне запутанно защищал свои действия в Имоле, которые были либо оппортунизмом, либо актом предательства, в зависимости от того, какому лагерю вы симпатизировали. «В прошлом году в Имоле он [Прост] предложил нам не атаковать друг друга в первом повороте Гран-при, — сказал Сенна, который с изрядной иронией решил объясниться в еженедельнике, издаваемом ведущей ежедневной спортивной газетой Франции L'Equipe. — Это была его идея. Я никогда раньше не оказывался в такой ситуации и согласился. Мы соблюдали это соглашение на протяжении нескольких гонок. Потом, когда наши отношения стали портиться, мы прекратили. В этом году, после зимних каникул, мы были в более дружеских отношениях. Потом была Имола. Я вспомнил соглашение прошлого года. И спросил себя: что делать с первым поворотом? Он ответил: то же, что в 88-м. Вот такая ситуация. При первом старте проблем не было. Я был впереди. На рестарте, после аварии Бергера, он стартовал лучше меня. Но я попал в его слипстрим и быстро ускорился. Я был быстрее. Потом начал обгонный манёвр. Не в первом повороте, чуть раньше. Мы не должны были атаковать друг друга на торможении. У нас произошла короткая схватка, и я уехал вперёд. Он ошибся и ушёл с траектории. Он допустил ошибку пилотирования, но решил свалить всю вину на меня. Первоначальная идея была проста: не обгонять при торможении в первом повороте. После гонки моя совесть была чиста. Я представить себе не мог, что всё так раздуют».

Возможно, это как-то связано с тем, что он не участвовал в той гонке, когда Пирони явно и непростительно нарушил соглашение с Вильнёвом. Возможно, это как-то связано с тем, что Прост семь лет жил с этими жуткими воспоминаниями и знал, что они никогда его не покинут. Как там говорил Прост? «Жиль был зол на Пирони и «Феррари», был в жуткой ярости. Позже я прекрасно пойму его чувство, потому что испытаю такое с Айртоном. На следующей гонке Жиль в свободной практике зашёл слишком далеко. Он убил себя из-за той размолвки с Дидье». Вы действительно верите, что гонщики договариваются не обгонять до зоны торможения, а не в более точном месте, например, в первом повороте? В том фургончике в Пембри Деннис сделал всё, что мог. Он добился непростого перемирия, а в конце кризисной встречи заставил Сенну и Проста поклясться, что ни одно сказанное там слово не будет вынесено на публику.

Здесь Прост признаёт, что допустил серьезную ошибку. Он почти сразу же нарушил молчание. «Все знали про эту нашу встречу, и через какое-то время мне позвонил мой друг из L'Equipe. Спросил, что произошло. Я сказал, что всё раскрыть не могу, но поскольку мы очень близки, могу сказать пару слов не для протокола. Сообщил ему некоторые детали, а затем сказал, что Айртон плакал. Этого делать было нельзя».

Прост привык иногда говорить кое-какие вещи «не для протокола» группе доверенных друзей в средствах массовой информации. Это позволяло им излагать и интерпретировать события с более информированной позиции. И, естественно, с точки зрения Проста. Так поступал не он один; но в современном мире за спортсменов, администраторов, а также хозяев команд эту важнейшую роль выполняют высокооплачиваемые политтехнологи. Когда Прост приехал на Гран-при Монако, Сенна отказался с ним здороваться. «Я не понимал, что происходит, — объясняет он. — Атмосфера была очень странная. Потом кто-то сказал мне, что в L'Equipe напечатали заметку о встрече в Пембри. Я сам её не видел, а когда увидел, подумал, что это вообще ерунда. Но я был в ярости на журналиста, и он признался, что был неправ. У нас с Айртоном и так было много проблем, но я не мог ожидать, что одна из худших возникнет вот так».

У Сенны были причины чувствовать себя обиженным. L'Equipe цитировал Проста. «Я не хочу возлагать на «Макларен» проблемы, вызванные поведением Сенны, — сказал он. — «Макларен» всегда был лоялен ко мне. На уровне технических обсуждений я дверь не закрываю, но в остальном больше не желаю иметь с ним никаких дел. Я ценю честность, а он не честен». Прост не отрицал свои слова, но настаивал, что они не предназначались для публики. По его словам, это была ужасная ошибка. Теперь надежды на примирение не осталось.

Рамирес это понимал. «Ален всегда использовал прессу, у него там было много друзей, — вспоминал он. — Он мог сказать: «Это между нами», и, возможно, первую неделю так и оставалось, но потом всё публиковали. Интервью в L'Equipe после Имолы было очень плохое. Он назвал Сенну лжецом, прямо или косвенно. После Имолы отношения между ними уже не могли стать прежними. Это было нелегко. Это было неприятно. После этого Айртон уже никогда не называл Проста по имени. Он называл Алена только «он». Или ещё хуже».

***

Дэймон Хилл поздно пришёл в Формулу, но быстро понял фундаментальный аспект своей профессии, выходящий за рамки вождения. «Владельцы команд никогда не понимают, что такое гонщик, хотя это крайне важно, — поясняет он. — Им кажется, что они могут просто дать две машины и заплатить двум гонщикам, чтобы они на них ехали. Забудьте. Это не командный вид спорта. Каждому гонщику нужно думать о себе. Они не думают о том, что становятся частью истории команды. Об этом тоже забудьте. Ты должен быть профессионалом и делать всё, что можешь, но при этом ты должен заботиться о себе. Это скорее похоже на матч на первенство мира по шахматам в разгар «холодной войны», когда россиянин Борис Спасский играл с американцем Бобби Фишером. Перед тем, как сесть играть, они спорили обо всём на свете, от расположения кресел до установки светильников. В общем, если хочешь одолеть кого-то из этих парней, надо вставать очень рано. Примерно так было между Простом и Сенной, между Мэнселлом и Пике. Каждый из них висел на телефоне со своими инженерами, а каждый инженер хочет, чтобы его гонщик победил. Это увлекательно, но всё может пойти не так. Вот тут следует учитывать взгляды Айртона Сенны. Думаю, он воспринимал всё чересчур лично».

Мартин Брандл высказал близкую точку зрения. «Как гонщики, вы все пытаетесь делать одно и то же одновременно. В моё время в Формуле гонялось немало других британцев: Дель Бой [Уорвик ], Найджел, Джонни [Херберт], Марк Бланделл и Джонатан Палмер. Все приятельствуют, но никто из кожи вон не лезет, чтобы встретиться, пообщаться. Я никогда близко не знал Риккардо Патрезе и Тьерри Бутсена, хотя мы десять лет гонялись вместе в Ф1. Потом я приезжаю в Ле-Ман, они мои товарищи по команде, и у нас дым из ушей. Как же нам удалось тогда так хорошо провести время, когда в Ф1 мы практически не разговаривали? Думаю, ответ довольно очевиден. Формула-1 — чрезвычайно конкурентный бизнес, где очень мало мест. Что ты выиграешь от дружбы с другим гонщиком? В чём смысл? Всё, что ты можешь — это что-то отдать. Или оказаться в затруднительном положении, когда тебе нужно их место, или когда они претендуют на твоё. Джонатана Палмера я впервые встретил, когда пошёл его вырубать после того, как он задержал меня в Имоле. Он пропустил [Штефана] Беллофа, но не дал мне обогнать себя на круг. Я весь кипел. А теперь мы отличные друзья!» И точно, когда мы в последний раз проверяли, их сыновья-подростки соревновались друг с другом.

Сэр Фрэнк Уильямс пролил дополнительный свет на выжженную землю сотрудничества гонщиков. «Мы видели, как «Макларен» доминирует и уничтожает, — сказал он. — Сенна и Прост напоминали двух гладиаторов. Рон позволял им сражаться, как и мы разрешали Пике и Мэнселлу. Но мы дали нашим гонщикам чёткое указание: «Гоняйтесь сколько хотите, но никаких столкновений друг с другом. Это вам с рук не сойдёт». У Пике с Мэнселлом была пара стычек, но скорее за пределами трассы, чем на ней».

«Я бы не справился с Сенной и Простом, если бы они дрались. Пике и Мэнселл не испытывали друг к другу никаких чувств, кроме ненависти... Найджел быть физически сильным, однажды он напал на Айртона в гараже «Лотуса», их пришлось разнимать. Между Мэнселлом и Пике всё было тяжело, раздражающе и неприятно. Думаю, покойный Кен Тиррелл встал бы и усмирил их. Может, запугал бы, но я бы так не смог. Это трудно сделать, когда сидишь в инвалидной коляске, и у тебя не очень сильный голос».



Атмосфера между Сенной и Простом в Монако охладилась до отрицательных температур. Сенна с Простом даже не поздоровался, о разговоре и речи не было. Ему было крайне неприятно, что его заставили против воли извиниться перед французом за Имолу — а теперь настала очередь Сенны чувствовать себя преданным после появления цитат из Проста во французских СМИ. Сенна не верил, что Проста подвёл газетчик, и вообще ему было плевать. Он нарушил договорённость сохранить всё, что говорилось в Пембри, внутри команды. Сенну интересовало только это, Проста он из своей головы убрал. Он даже прекратил называть его в «Макларене» по имени. Всё, что ещё оставалось от их отношений после Имолы и разборок в Уэльсе, теперь умерло. Прост едва ли страдал бессонницей из-за отказа Сенны признавать его существование, но он не любил конфликтов, и только поэтому его беспокоила сложившаяся ситуация. Деннис не надеялся склонить Сенну ко второму примирению с Простом.

На трассе Сенна был исключительно хорош. Он завоевал поул со временем на 1,6 секунды быстрее прошлогоднего. Его продвижение в привычном трафике на улицах княжества было поистине величественным, несмотря на проблемы с коробкой передач. Прост, напротив, почувствовал, что его старый друг Рене Арну сделал свою машину особенно широкой, когда препятствовал попытке гонщика «Макларена» обогнать его на круг; а затем Прост наткнулся на Нельсона Пике и Андреа Де Чезариса, которые словно сговорились создать блокпост в шпильке Лёвс. Впервые на машине Формулы-1 Просту пришлось выбрать нейтральную передачу. «Это было смехотворно», — сказал он без намёка на улыбку, финишировав вторым с порядочным отставанием от Сенны. По итогам ещё одного насыщенного уикенда бразилец и француз оказались рядом в одном очень важном смысле: они делили лидерство в чемпионате, набрав по восемнадцать очков. Но на сей раз линии фронта были начерчены чётко, без малейшей надежды на сближение.



14
ГОНИМЫЙ



Кто из двоих лучше справится с усиливающейся волной горечи? Естественнее всего было предположить, что Сенне будет легче. Он продолжал заявлять о своей невиновности. «Я сплю с чистой совестью», — настаивал он. Его вождение точно никак не пострадало.

В Мексике, на следующем Гран-при, Сенна смог составить компанию уважаемому Джиму Кларку, завоевав поул-позицию в тридцать третий раз; это был седьмой поул бразильца подряд — новый рекорд. В какой-то момент Сенна прошёл Проста, выбравшего неудачную резину, на круг, но в конечном итоге француз избежал позорного финиша в круге от лидера,  обогнав его за двенадцать кругов до клетчатого флага и финишировав пятым далеко позади. Сенна оторвался на семь очков в чемпионской гонке, но всего неделю спустя характер чемпионата резко изменился.

Гран-при США снова переехал и проходил теперь в Финиксе, штат Аризона. Трасса оказалась бетонными джунглями, хотя рядом в пустыне располагалось множество курортных отелей высшего класса в обрамлении розовых гор. Сенна снова стал неуловимым в квалификации: бразилец стёр имя Кларка из книги рекордов, завоевав свой тридцать четвёртый поул. «Я сейчас немного не в себе, у меня словно груз с плеч свалился, когда я установил новый рекорд, — сказал он, ошеломлённый тем, что превзошёл Кларка, человека, которого никогда не видел гоняющимся, но несомненно уважал. — Для меня это очень важный момент». Но как же Сенне удавалось раз за разом решительно захватывать первое место на стартовой решётке?

«Секрет быстрого квалификационного круга — в концентрации, — сказал он, когда мы встретились в Европе через месяц после того, как недостижимая скорость позволила ему занять собственную нишу в истории спорта. — Когда я еду на абсолютном пределе, я дышу на прямой и задерживаю дыхание в поворотах. Это не имеет ничего общего с тревогой. Я задерживаю дыхание, потому что медицина доказала: это повышает способность к концентрации. Вопреки распространённому мнению, я не иду на ненужный риск на «летучем» круге ни в квалификации, ни в трафике во время гонки. Каждый манёвр рассчитан, как и большинство вещей в моей жизни. Я как можно быстрее взвешиваю ситуацию, с которой столкнулся, а затем реагирую. Нельзя позволить себе колебаться».

Уж в этом Сенну точно нельзя упрекнуть. В Финиксе его остановил неисправный мотор. Впервые за двадцать одну гонку с «Маклареном Хондой» он не смог финишировать из-за механической проблемы. Прост одержал победу и на два очка опередил Сенну в чемпионате. После следующего Гран-при в Канаде положение в гонке за титул осталась неизменным, поскольку ни Прост, ни Сенна не смогли финишировать на почти полностью мокрой трассе. У Сенны, которого Прост сумел наконец одолеть в схватке за поул, было больше причин для расстройства. В насыщенной событиями монреальской гонке, которую некоторое время возглавлял Дерек Уорвик, впервые за пять лет лидировавший в Гран-при, Сенна прорвался в лидеры с шестого места, но, увы, на шестьдесят седьмом круге из запланированных шестидесяти девяти ему пришлось остановиться, когда в «Макларене» закончилось топливо.

Слава Сенны начала захватывать воображение журналистов, для которых Формула-1 была случайным местом работы. В Монреале Сенна стал объектом экспертизы Саймона Барнса из The Times, прославленного спортивного обозревателя, глубоко увлечённого умственными способностями спортсменов. Для Барнса Сенна оказался просто подарком. «Иногда Сенна кажется не столько гонщиком, сколько гонимым — гонимым не амбицией преуспеть, а чем-то более чистым: желанием вырваться в более разреженный воздух, установить новые границы, выйти не только за рамки того, чего достигли другие, но и за собственные пределы, — написал Барнс после интервью на Гран-при Канады. — Это действительно делает его очень необычным человеком; неудивительно, что некоторые ходят вокруг него на цыпочках. Он не человек вечеринок. Сенна — не обычная мегазвезда. По-настоящему исключительный человек».



И именно он спровоцировал Проста опустить занавес над шестилетним сотрудничеством с «Маклареном». После всего восемнадцати месяцев в одной зарплатной ведомости и за рулём такой же машины, что и Сенна, француз решил воспользоваться возвращением Формулы-1 в Европу, а точнее во Францию, чтобы объявить: в его планы на 1989 год больше не входит быть пилотом «Макларена». Прост не мог оставаться там, где партнёр по команде с ним больше не общается; и где, как он чувствовал, его больше не хотят.

Контракт Проста с «Маклареном» действовал до конца 1989 года, и хотя Деннис пригласил его обсудить новую сделку, он уже принял решение. Решение уйти — решение, основанное на эмоциях, его осудил бы любой менеджер. Но Прост сам управлял собственной жизнью, полагаясь на Джулиана Джакоби только в том, чтобы следить за мелким шрифтом в своих контрактах. И пришёл к твёрдому решению: он не может смириться с необходимостью работать в одном коллективе с Сенной после окончания текущего сезона. Деннис хоть и предложил ему продлить контракт — и не будем забывать, что эти двое за шесть лет стали хорошими друзьями и доверяли друг другу, — но и чувствовал ответственность за то, чтобы француз сообщил команде о своей позиции как можно раньше. Если Прост планирует уйти, Деннису нужно как можно больше времени, чтобы найти замену. В паддоке к настроениям относятся примерно как к мелкой разменной монете.

Джо Рамирес понимал, что Прост реально может уйти, и активно пытался уговорить его остаться. Рамирес вспоминает, как вера Проста в Сенну, «Макларен» и «Хонду» растаяла до такой степени, что он решил, что оставаться в команде бессмысленно. Накануне пресс-конференции, где Прост собирался обнародовать свои намерения, он ужинал с Рамиресом. «Ален рассказал мне о намерении уйти, и я пытался отговорить его от принятия этого решения, — вспоминает Рамирес. — Но он уже сказал об этом Рону».

«Я говорил Алену, что, уходя, он признаёт себя побеждённым. Я говорил: «Ты победил Айртона, можешь победить его ещё». Ален ответил: да, он хочет продолжать побеждать, но ему важно быть счастливым на работе. Он сказал: «Я просто не чувствую себя счастливым, работая с Айртоном. У меня всё в порядке в коллективе, мне нравится работать с каждым в команде, но только не с Айртоном. Это слишком тяжело. Я знаю, что иногда он меня побьёт, но знаю и то, что и я могу его победить, потому что мы разные. Я не сбегаю от того, что больше не чувствую себя конкурентным. Просто с ним неприятно работать. Я ему не доверяю. Он мне не друг. Зачем мне всё это? Живём один раз, это не репетиция. Я просто хочу быть счастливым, раньше я всегда был счастлив».

Рамирес и рад был бы найти аргументы, чтобы удержать Проста, но он признаёт: «У меня не было ни одного довода, который мог бы убедить его остаться. Я сам такой же. Вот почему я сам ушёл — я больше не был счастлив. В то время мы ещё не знали, что Прост собирается делать дальше, и вообще это уже другая история. Но должен сказать, что на Гран-при Франции Айртон не скрывал довольной улыбки, когда узнал, что Ален уходит. Сенна, должно быть, думал: «Я не просто победил его, я его уничтожил. Я выгнал Проста из команды, которая была командой Проста».

7 июля в Ле-Кастелле после первой квалификационной сессии Прост созвал пресс-конференцию и объявил об уходе из «Макларена». «Это решение далось нелегко, — сказал он. — Я провёл здесь шесть фантастических лет, как с гоночной, так и с человеческой точки зрения, и я хочу уйти с достоинством, хочу, чтобы мы расстались друзьями». Деннис признал, что ему пришлось поднажать на Проста. «Нам нужно было узнать решение Алена как можно раньше, потому что мы как команда должны быть полностью конкурентоспособны, — сказал он. — Другие команды знали, что Ален может уйти, и требовали от своих гонщиков подписать новые контракты на случай, если мы к ним обратимся. Мы объявим о своём решении по замене позже».

В Париже в 2008 году Прост перебирал в памяти те моменты и утверждал, что его поставили тогда в унизительное положение, настолько неудобное, что ему осталось только выпрыгнуть на ходу. «Помню, я сказал Рону ещё до решения уйти, что хотел бы, чтобы он сделал меня гонщиком №2, — вспоминал он. — Говорю, ты можешь платить мне как второму номеру, но ты должен сказать людям, что я №2, а не утверждать, что я №1, равный Айртону, не давая мне при этом ни одного шанса ни на трассе, ни за её пределами. — Деннис, конечно, не хотел такого сценария. Он пытался вести переговоры с Простом. — Рон хотел, чтобы я подписал новый контракт, но после Имолы, а тем более Монако, я не мог, — объясняет он. — Я не мог больше оставаться. Я чувствовал полную деградацию системы. Но должен сказать, что принимал решение сердцем, не головой. У «Макларена» была лучшая машина, лучшая команда, и мне платили очень хорошие деньги. Я ни с кем не вёл переговоров о переходе. Я был готов просто уйти из гонок на год».

По сути, вас выгнал из «Макларена» Сенна? «Да, Сенна… но и «Хонда», и Рон, — ответил Прост. — Они все меня выгнали. Я был очень близок с Роном — и думаю, сегодня мы снова близки, — но тогда говорили «Сенна», подразумевали «Хонда». А Сенна представлял будущее команды». Неужели Просту действительно было некуда идти, когда он объявлял о решении покинуть «Макларен»? Пино Аллиеви, прекрасный, трезвомыслящий журналист с завидной записной книжкой контактов, не в последнюю очередь в «Феррари», который на протяжении последних трёх десятилетий представлял ведущую итальянскую спортивную газету La Gazzetta dello Sport, был убеждён, что кто-то от имени француза установил косвенный контакт со Скудерией. «Я думаю, были разговоры с президентом «Мальборо» об Алене примерно в то время, когда он уходил из «Макларена», — говорит Аллиеви. — Но никакой сделки тогда не было».

Решение Проста уйти из «Макларена» вызвало закономерные вопросы. Неужели он ушёл только потому, что был несчастен? Или его уход вызван чем-то более существенным: признанием поражения от более быстрого и безжалостного соперника? Герхард Бергер, человек, которому суждено было сменить Проста в «Макларене», чувствовал, что француз стал жертвой ситуации. «Айртон всегда смотрел на мир через собственные очки, — сказал Бергер. — Для всех остальных у него оставалось не больше миллиметра. Но при всём при том посмотрите поближе, и увидите, что Сенна просто был быстрее. Просту было чрезвычайно трудно справляться с этим психологически. Для Алена это была крайне сложная ситуация. Ален — умный парень, настоящий чемпион. Он знает, что когда гонялся с Айртоном, он не мог победить этого парня чистой скоростью. Но его характер и жажда борьбы не позволяли ему признать это. Думаю, на более позднем этапе карьеры он мог бы это увидеть сам».

Бергер, который позже стал близким и верным другом Сенны, столкнулся с бразильцем в первом повороте первой гонки 1989 года в Бразилии. «Я был внутри, Риккардо Патрезе посередине, Айртон надавил снаружи, и всё рухнуло. Патрезе вылетел сразу, я через полкруга, так как в машине стало не хватать деталей, а Айртон уцелел. Но позже я сказал ему, что со мной так делать не надо. Я в такой ситуации никогда не отступлю. Но Айртон был настоящим гонщиком, бескомпромиссным. Я говорю не просто как его друг, но Айртон обладал южноамериканским шармом; а в сочетании с его мозгом и его эмоциями это просто нечто».

Дэймон Хилл, которому довелось работать в одной команде и с Простом, и с Сенной, пусть даже его время в паре с бразильцем оказалось трагически кратким, чётко сформулировал разницу между ними. «Людям нужны герои, — сказал Хилл. — Айртон играл эту роль; Ален категорически не хотел быть героем, он просто хотел очень хорошо делать свою работу. Но те, кто хочет видеть в нём робота, оказывают ему медвежью услугу. Он был профессионалом до мозга костей, идеально оценивал риски. Такой стиль не всем по душе, но люди, умеющие рисковать, ценят в нём силу и здравый смысл. Однако многие предпочитают верить в попирающих смерть и ничего не боящихся героев».

Значит, это про Сенну? Конечно, Мартин Брандл с восхищением смотрел, как «Хонду» очаровывало волшебство его старого соперника времён английской Ф3. «Видно было, как Сенна активизирует команду, — говорит Брандл. — «Хонда» готова была сделать для Сенны особый квалификационный двигатель с дополнительными пятью сотнями оборотов на каждую передачу. В команде знали, что Сенна извлечёт максимум из всего, что они сделают на заводе. О Просте так вряд ли думали. Сенна был весьма одухотворённым, эмоционально мощным человеком. Думаю, он притягивал команду к себе своей невероятной скоростью и шестым чувством».

Рассуждения Брандла опирались на опыт сотрудничества с человеком, покорявшим форпосты Формулы-1 весьма схожим образом. Англичанин признаёт, что за проведённый вместе сезон в «Бенеттоне» харизма Михаэля Шумахера обрушилась на него настоящей стихией: «Вряд ли кто-то может прийти однажды утром на завод и заявить: «Вот что я скажу вам, парни, не кажется ли вам, что вот этот чувак — самое то». Такого не бывает, происходит всего лишь естественное, инстинктивное изменение фокуса. Проблема с Шумахером была в том, что поначалу люди не понимали, насколько он хорош. И когда я отставал от него в квалификации в 1992-м на какие-то доли секунды, а в гонках часто опережал, всё равно говорили, что новый мальчик задвинул старика. Флавио Бриаторе [руководитель команды] каждый год говорит мне, как жалеет, что уволил меня в конце того года, потому что сам поначалу понятия не имел, насколько хорош Михаэль».

«Но думаю, я представляю, каково было Просту. Очень тяжело. Инженеры, средства массовой информации, спонсоры: все говорят об одном гонщике. Ты подолгу сидишь в своей машине в гараже и видишь, как работает команда. Ты сидишь в шлеме, выглядываешь будто из почтового ящика, и все твои чувства обостряются. Видишь, кто как реагирует. Дэвид Култхард был очень чувствителен к этому, соседствуя в «Макларене» с Микой Хаккиненом. Ты не можешь не заметить, как реагирует группа людей в процессе работы. Если у вас два сильных гонщика, и каждый перетягивает команду на себя, это похоже на печеньку, которую тянут в разные стороны, пока она не сломается. Сломал ли Сенна Проста в «Макларене»? Не думаю, что сломал, но думаю, что победил, так ведь? Не знаю, означает ли это, что он его сломал, но битву он выиграл».

Йозеф Леберер, гармонично работавший с Сенной и Простом, чтобы поддерживать их в оптимальной умственной и физической форме, старался сохранить командный дух, как только мог. Он признаёт, что после Гран-при в Имоле это становилось все труднее. «Мне кажется, я неплохо чувствую, когда что-то сказать, а когда лучше промолчать, — говорит он. — Никто не хочет слышать что-то неприятное. После Имолы атмосфера стала прохладнее. Каждый хотел добиться своего. Это часть игры, к этому привыкаешь. Я пытался немного сблизить Айртона и Алена, где-то пошутить, как-то сбалансировать ситуацию, как это старался сделать Джо. Но всё изменилось навсегда... это не моё дело, но мне было грустно. Это внутреннее дело команды. Я просто пытался помочь, чем мог. Рон пытался их сблизить, но иногда трудно контролировать всё. У Рона трудная работа».

Поначалу Денниса не в чем было упрекнуть. В своём неподражаемом стиле, с дотошным вниманием к деталям, он сознательно стремился укрепить связи с японским партнёром, компанией Honda. Он взял в штат «Макларена» сотрудника, говорящего по-японски, а визитные карточки команды печатались на двух языках — английском и японском. Деннис объяснял: «Было бы высокомерием ожидать, что крупная компания будет говорить на языке маленькой гоночной команды». В программе Honda Formula One специалистом по связям с общественностью работал англичанин по имени Эрик Зильберманн. Он говорил на нескольких языках, но не на японском. «Я работал в офисе «Хонды» в Лэнгли, пригороде Слау, но иногда ездил на завод «Макларена», и должен сказать, они проделали действительно большую работу по наведению культурных мостов, — говорит Зильберманн, невысокий человек с мощной индивидуальностью, который в настоящее время [2008 — прим. перев.] работает директором по связям с общественностью команды «Торо Россо». — Рон — противник курения, несмотря на многолетнюю спонсорскую поддержку со стороны табачных компаний, но он специально оборудовал курилку для встреч с участием сотрудников «Хонды». Кажется, я даже помню маленькие кустики бонсай. Неудивительно, что партнёрство стало таким успешным, потому что Рон Деннис вложил средства в то, чтобы всё сделать правильно, как он всегда делает».

«Что касается Сенны и Проста, такую проблему хотел бы иметь шеф любой команды. Но гонщики Гран-при всегда хотят, образно говоря, убить друг друга. Не думаю, что Рон хорошо справился со своей задачей, но до того времени ему, вероятно, не приходилось сталкиваться с такими вызовами. Гонщики в одной команде всегда ревнуют друг к другу, так всегда было, и всегда так будет. Как все люди с денежным интересом, боссы «Хонды» хотели, чтобы в команде всё было мило и славно, но, увы, эпоха милоты закончилась. Но когда всё рвануло, Сенна для «Хонды» уже был богом, они считали, что он может ходить по воде».

«Поначалу я лучше ладил с Простом, мы легко общались по-французски. Он всегда был совершенно корректен, хотя и не склонен часто шутить; впрочем, как и Сенна. Ни один из них особенно не любил работать со СМИ, но в те дни гонщики ждали, пока пресс-секретарь команды выйдет из комнаты, а затем рассказывали своим приятелям-журналистам, что же происходит на самом деле. У этих людей была своя голова на плечах и собственное мнение. Конечно, если почитать пресс-релизы того времени, у японцев никогда не бывало проблем. Двигатель отказать не мог. В моторе могла быть дыра размером с кулак, но машина останавливалась из-за неисправности электрооборудования. Элементарно, Ватсон. Когда поршень прошёл через блок, он прошёл и через проводку, вот и готово: неисправность электрооборудования. Дивно!...»

«Сенна был славным парнем, я постепенно узнал его получше. Помню, однажды мне нужно было встретиться с ним в аэропорту Кидлингтон, недалеко от Оксфорда, и я взял с собой сынишку. Меня послали, потому что Айртон должен был проехать на дорожном автомобиле «Хонда» с журналистом. Когда материал вышел, журналист написал, что ему пришлось подождать десять минут, пока Айртон поговорит с сыном пресс-атташе Джеком. Айртон был очень мил, он всегда присылал мне на Рождество подписанный подарок. Но на работе он мог быть просто занозой в заднице. Классика жанра — как он пятнадцать минут объяснял мне, почему не может дать пятиминутное интервью. Я ему потом: пока ты со мной споришь, ты уже три интервью успел бы дать, — а он смотрит так застенчиво и молчит. Наверное, главное отличие Алена от Айртона было связано с их происхождением, потому что у француза и бразильца эмоции устроены совершенно по-разному».

Леберер подтверждает эту точку зрения. «Сенна определённо был латинянином! Частота сердечных сокращений у Айртона была очень высокой из-за сильной эмоциональности. Его пульс доходил до 170–180, а иногда до 190, в зависимости от гонки. У Алена ниже, где-то до 150–160. Специалисты по спортивной медицине утверждают, что при частоте сердечных сокращений 180–190 невозможно сосредоточиться. Но все люди разные, и Айртон мог работать с таким пульсом».

Возможно, есть какая-то высшая справедливость в том, что в те выходные, когда Прост заявил об уходе из «Макларена», он сначала завоевал поул, а затем и выиграл Гран-при Франции. У машины Сенны вышел из строя дифференциал, и ему так и не удалось сдвинуться с места во время рестарта после аварии. Прост оторвался на одиннадцать очков. Чемпионат продолжал движение по Европе: в Великобритании выиграл Прост, а Сенна снова сошёл; Сенна выиграл в Германии, Прост приехал вторым; в Венгрии Сенна финишировал вторым, Прост четвёртым; а затем Сенна выиграл в Бельгии, оставив Проста вторым. За пять гонок до конца сезона у Проста в чемпионате было шестьдесят два очка, у Сенны пятьдесят одно.



Когда грузовики и моторхоумы команд въехали в Монцу, история сделала новый поворот. И хотя «Макларен» уже ждал ухода Проста, видимо, его следующий шаг застал их врасплох. Перед началом Гран-при Италии «Феррари» сообщила миру, что Прост подписал с ними контракт на 1990 год и станет напарником Найджела Мэнселла. Многие считали, что Прост решит сделать паузу. Сенна, очевидно, думал так же: сообщали, что он выразил крайнее недовольство переходом Проста к главным конкурентам «Макларена». «Айртона бесило, что Ален уйдёт в «Феррари» и унесёт с собой всё, чему научился в «Макларене», — говорит Рамирес. — Но у Алена закончился контракт, и он мог делать всё, что хотел».

Брак Проста и «Феррари» был заключён на формулических небесах; во всяком случае, таково было распространённое мнение. «Феррари» нуждалась в техническом директоре внутри машины, — говорил Пино Аллиеви. — Прост подходил идеально». По неподтверждённым сведениям, банковский счёт Мэнселла слегка уплотнили, чтобы принять Проста в равном статусе. А про Мэнселла, пользовавшегося большим уважением в Скудерии, говорят, что позже он получил по выгодной цене автомобиль Ferrari F1, который привёл к победе: похоже, торговался он так же усердно, как и гонялся.

Для Проста «Феррари» была единственной командой, в которую он мог уйти из «Макларена» без потери статуса. «Макларен» в последние годы стал мощнейшей силой, выигрывая гонки и чемпионаты, но «Феррари» предлагала Просту престиж и не имеющее равных наследие Формулы-1. Он определённо извлёк из плохой ситуации максимум пользы — по крайней мере, так казалось. Как и следовало ожидать, руководство «Феррари» с согласия Проста выбрало сентябрьский Гран-при Италии в Монце, чтобы объявить о подписании контракта. Это должно было стать великолепным шоу в Италии и за её пределами.

Мэнселл сразу заявил британским журналистам, что доволен приходом Проста в команду. «Иногда для принятия решений достаточно здравого смысла, — сказал Мэнселл. — Я уже подписал свой контракт. Я был этому рад, и мог бы почувствовать неловкость, услышав о приходе Алена. Я мог заблокировать сделку, но смысла в этом не было. Да, мне пришлось пойти на некоторые уступки, но я чувствовал, что это на благо команды, и я доволен». Но надолго ли?

Ликование Проста по поводу приёма, который он получил в Монце, сменилось страданием и разочарованием, когда он осознал, что «Макларен» и «Хонда» теперь однозначно на стороне Сенны. По сути, он чувствовал, что команда его бросила. «Я приехал в Монцу, а у Айртона уже были две машины лично для него, — говорит Прост. — Не знаю точно, сколько всего нас было в команде, но на той стороне гаража, где Айртон, оказалось человек сорок, а со мной и моей машиной — четыре или пять. Рон со мной почти не разговаривал».

В квалификации Сенна оказался на 1,8 секунды быстрее Проста: в Формуле-1 это как день и ночь. «Я буду помнить это вечно: 1,8 секунды! Я всегда говорил, что Айртона очень трудно одолеть в квалификации. Он умел настраивать машину и работать с квалификационными шинами так, как не умел я. Но я не мог смириться с тем, что был настолько медленнее. Было очевидно, что я совершенно выпал из системы».

Француз потребовал объяснений от инженеров «Хонды», так как теперь уже не просто подозревал, а ясно чувствовал, что стал бесправным. «Они пытались показать мне по телеметрии, что Айртон проходил повороты лучше меня, и поэтому на прямой был на 12–14 км/ч быстрее». Прост отверг это объяснение и задал собственный интригующий вопрос: «Может, вы тогда объясните, почему во Франции Сенна ни разу не обыграл меня в квалификации?»

«После того, как я объявил в Монце, что буду выступать за «Феррари», команды у меня не стало. Айртон хотел иметь всё. В этой гонке он был воистину непобедим». После того, как квалификационный круг Сенны заставил замолчать тифози, которые своими криками порой напоминают толпы Колизея, Деннис ехидно сказал: «Довольно приятно посмотреть для разнообразия, как христианин съедает льва». За ночь Прост успел стать почётным гонщиком «Феррари», и если Мэнселл или Герхард Бергер не смогут выиграть, то, на худой конец, и победа француза на «Макларене» сойдёт. Однако, занимая своё четвёртое место на стартовой решётке позади Сенны, Бергера и Мэнселла, Прост на многое не надеялся.

Но судьба горазда на дьявольские шутки. На сорок пятом из пятидесяти трёх кругов Гран-при Сенна, лидировавший с отрывом в двадцать секунд, внезапно закончило гонку, когда его развернуло на масле после взрыва мотора Honda, что признал даже официальный пресс-релиз. «Может, так случилось потому, что он слишком мощный, — сказал позже Прост. — Я расстроен тем, что не мог его догнать. Мой двигатель меня не устраивает, но что поделаешь? Осталось четыре гонки, и с моторами может случиться что угодно». В тот день француз медленно, но верно догонял «Феррари» Мэнселла и Бергера, и по иронии судьбы после вылета Сенны именно Прост принёс «Хонде» пятидесятую победу в Гран-при. Однако драма на этом не закончилась.

На подиуме Проста встретили с таким энтузиазмом, словно он выиграл за рулём «Феррари». Тысячи людей приветствовали его, выкрикивали его имя, и Прост в ответ бросил только что выигранный трофей в людское море внизу. Для Денниса это было открытое предательство. Он требовал от гонщиков отдавать ему выигранные кубки, и сейчас он был в ярости. Рамирес вспоминает: «Мы стояли на подиуме, толпа скандировала: «Копа! копа!» — они хотели, чтобы Ален бросил им кубок. Думаю, в тот момент Ален почувствовал себя обязанным отдать кубок своим новым фанатам, тифози. Он просто уронил его. Я увидел, как чаша взлетела в воздух, и в тот же миг заметил лицо Рона. И подумал: «Мать твою, Ален, что ты наделал?» Рон очень дорожит трофеями. Это нечто реальное, чего добилась команда, и они принадлежат команде. То есть Прост отдал то, что ему не принадлежало. Он показал всем, что ему абсолютно плевать на команду. С точки зрения Рона это было абсолютно неправильно. Рон подождал, когда Ален вернётся на свою ступеньку на подиуме. Тогда он поднял кубок победившей команды и швырнул его к ногам Алена! Чёрт, Рон жутко разозлился».

Рамирес повернулся к Просту и тихо сказал: «Судя по лицу Рона, ты его очень расстроил. Я попросил его пойти на пресс-конференцию и, если повезёт, к тому времени, как Рон вернётся в команду, он успокоится». — Рамирес пошёл в моторхоум «Макларена» вместе с Деннисом и пытался объяснить, что Прост не хотел его оскорбить. — Я говорю: «Рон, ты неправильно понял, Ален не хотел тебя расстраивать». Но Рон настаивал: «Я всё правильно понял. Он выбросил кубок, а кубок принадлежит команде». Я долго пытался его убедить, что Просту ни на миг не могло прийти в голову, что кубок принадлежит «Макларену»; но Рон был совершенно не в себе».

Прост опроверг предположение, что он действовал со злым умыслом. «На подиуме я чувствовал себя скорее гонщиком «Феррари», чем «Макларена», и это понятно, — говорил он. — Когда побеждаешь в гонке, ты не злишься. Я слышал, как толпа скандировала «Копа, копа, копа», и чувствовал себя частью моей новой команды. Представить только, я гонщик «Феррари» в Монце, и вся толпа передо мной. Поэтому я и бросил им кубок — не для того, чтобы позлить Рона, не потому, что я сам злился. Говорю вам, я веду себя гораздо более естественно, чем кому-то кажется».

Возможно, размышлял Прост, самым разгневанным человеком на подиуме был Деннис. «Рон расстроился, когда я выиграл гонку, — предположил он. — Он желал победы Айртону. — У Проста было ещё одно объяснение его инстинктивной реакции на требование толпы. — Я никогда не стремился копить награды. Я их отдавал. У меня есть четыре кубка от FIA за победы в чемпионатах мира и четыре шлема, которые я носил во время тех чемпионатов, вот и всё». Как иронично заметил журналист и телеведущий Морис Хэмилтон в своём отчёте о гонке, «Это было, можно сказать, ненужное вынесение сора из избы, бессмысленное оповещение всех и каждого о всё более горячих спорах по поводу фамильного серебра».

Даже механиков «Макларена», главных союзников Проста на протяжении почти шести лет, охватило возмущение. Вернувшись в гараж после пресс-конференции, Прост обнаружил на своём шлеме наклейку «Феррари», а в машине тарелку макарон и бутылку итальянского вина. Дерик Олсоп, мой хороший друг и спутник в путешествиях по всему миру, точно написал в Daily Mail: «На протяжении всего нарастающего конфликта с партнёром Айртоном Сенной Прост пользовался расположением механиков. Но теперь этой одной шуткой они продемонстрировали своё презрение. В их глазах герой их предал. Прост знал, что чувство юмора механиков приправлено горечью. Он был в ярости. Он чувствовал, что команда и «Хонда» полностью поддерживают Сенну».



Джо Рамирес не может объяснить, почему Сенна был настолько быстрее Проста в Монце. «Знаете, у нас была договорённость с «Хондой», они давали нам на выходные шесть двигателей. Сначала мы подбрасывали монетку: в одни выходные кидал механик Проста, в следующие выходные — механик Сенны. Кто выигрывал, первым выбирал двигатели. Но двигатели были одинаковые — только у Проста что-то было по-другому. Я не знаю, почему Айртон был настолько быстрее в Монце. Но Прост — один из величайших гонщиков за всю историю — никогда не мог бы ехать почти на две секунды медленнее Сенны. Те выходные были просто ужасными».

Дальше было ещё хуже. Жан-Мари Балестр опрометчиво поддержал Проста в эфире французского радио. Он сказал: «Я был разъярён. До последних месяцев мы наблюдали фантастическую битву между Простом и Сенной. Ясно, что если машина Сенны будет явно лучше в следующих четырёх Гран-при, это сильно повредит имиджу чемпионата мира». И тут терпение «Хонды» иссякло.

«Хонда» сообщила «Макларену», что пока Прост не принесёт свои извинения, они не дадут ему двигатель. Деннис тщетно пытался найти Проста, а потом поручил поиски Рамиресу. «Рон был в отчаянии, — говорит Рамирес. — «Хонда категорически отказывалась давать новые моторы Просту, если он перед ними не извинится. Я весь день пытался дозвониться до Алена по всем известным мне номерам. — В конце концов Рамирес его выследил. — Я сказал ему, что ситуация стала критической, — вспоминает он. — «Ты не сможешь водить машину, пока не извинишься. Если хочешь вернуться за руль, поговори с Роном».

Прост неохотно согласился прилететь в аэропорт Гатвик, где его встретил Рамирес за рулём «Хонды». «Ален взял с собой сына, Николя. Мы встречались в субботу, на заводе почти никого не было. Я поводил Николя по заводу, показал машину его отца. Ален встретился с Роном. Думаю, они вместе написали письмо «Хонде». Я видел, как они пожали друг другу руки, а затем отвёз Алена с сыном обратно в аэропорт. Он смотрел, как я веду, и прокомментировал: «О, ты тормозишь левой ногой». Ну да, но там стоит автомат и всего две педали. Забавно, я помню эти его слова. В любом случае, я сказал ему: ладно, думаю, пока ты всё ещё ездишь за нас! Я был рад, что проблема разрешилась».

Проста, по его собственному признанию, загнали в угол. «Хонда» была в ярости, — вспоминает он. — Я выигрывал чемпионат, но в тот момент всё было очень плохо. Честно, я не критиковал «Хонду» открыто. Я пару раз сказал, что Айртон намного быстрее и, возможно, у него другой двигатель. Думаю, так и было. У меня было не так много проблем с мотором, но в такой ситуации легко потерять объективность. Как я не раз говорил, одинаковое отношение к двум гонщикам — а у Фернандо Алонсо и Льюиса Хэмилтона в «Макларене» в 2007 году была такая же ситуация — не самое важное. Но если ты гонщик, для тебя это самое важное. Потому что если ты не чувствуешь, что к тебе относятся точно так же, ты не можешь так же ездить, не можешь так же работать, не можешь так же бороться. Объяснять можно всё, что хочешь, но это всё равно не то же самое. Ты не можешь делать свою работу».

И всё же Прост не только отбывал номер. Он стремился к победе в чемпионате мира, и это было достаточной мотивацией, чтобы продолжать борьбу с Сенной в те недели, которые остались ему в качестве пилота «Макларене».



15
СУЗУКА I: ДОРОЖНАЯ ЯРОСТЬ



Сенна прибыл на Гран-при Португалии в Эшторил в воинственном настроении, как и следовало ожидать. «Разговоры разговорами, но важны результаты и время, — сказал он в паддоке. — Моя совесть чиста, мы получаем одинаковую технику. Неправда долго не живёт. Осталось четыре гонки, разыгрываются тридцать шесть очков, и этого достаточно. Предстоит большая битва. Но если глубоко веришь и ясно мыслишь, возможно всё. Характер проверяется именно в трудных ситуациях». Прост, находясь в изоляции, продолжал высказываться осторожно. «Трудно работать, когда чувствуешь себя неуютно. Моя проблема именно в этом».

В Португалии Прост нашёл союзника в лице будущего партнёра по команде Найджела Мэнселла. Прежде, чем заняться делом на трассе, парни сыграли в гольф — кто победил, оставили в секрете. Если время позволяло, они частенько выбирались поиграть до начала серьёзного гоночного уикенда. Но больше всего помогло Просту в те выходные агрессивное вождение Мэнселла за рулём «Феррари». Во время Гран-при лидировавший в гонке Мэнселл, заехав на пит-лейн за свежими шинами, проскочил свой гараж. Когда механики бросились откатывать его машину назад, Найджел в панике включил заднюю передачу, что запрещено правилами. Остановка продлилась двадцать секунд, на трассу он вернулся четвёртым. Но вскоре уже вовсю прессинговал шедшего вторым Сенну, пытаясь выскочить из воздушного потока за его машиной… и тут стюарды гонки показали ему чёрный флаг, сигнализируя о дисквалификации. В «Макларен-Хонде» с растущим возмущением следили, как Мэнселл преследует Сенну. Мэнселл ещё дважды проезжал мимо чёрного флага, зависшего над финишной чертой. В тот самый момент, когда Деннис пытался сообщить Сенне по радио, что гонщик «Феррари» дисквалифицирован и не представляет угрозы, Мэнселл перед правым поворотом нырнул внутрь «Макларена». Сенна тоже повернул, пытаясь сохранить траекторию, две машины соприкоснулись — и повреждённый «Макларен» бразильца выбыл из гонки и фактически из борьбы за чемпионство. Позже Сенна не мог оправиться от шока, узнав, что его вынес с трассы человек, вообще не имевший права там находиться. «Почему Найджел остался в гонке, если его дисквалифицировали?» — с тоской спросил он. Крейтон Браун, в то время директор «Макларена», гневно заявил: «Мэнселл вёл себя ужасно и безответственно. Игнорировать чёрный флаг три раза подряд… будь моя воля, отобрал бы у него лицензию».

В свою защиту Мэнселл заявил, что был слишком занят разборками с Сенной, чтобы заметить флаг. «Готов поклясться на Библии, что не видел чёрного флага», — заявил он. Британский гонщик Джонатан Палмер, финишировавший на своём «Тиррелле» шестым, поддержал соотечественника. «Я ни в чём не виню Найджела, очень трудно во время гонки увидеть неподвижный флаг», — сказал Палмер. Менеджер «Феррари» Чезаре Фиорио также не винил Мэнселла. «Мэнселл допустил только одну ошибку — включил заднюю на пит-лейне. Мы верим, что он не видел флага. Мы показали ему табличку, чтобы он заезжал в боксы, но он не мог её увидеть. И по радио он нас не слышал».

Но стюардов всё это не волновало. Мэнселла оштрафовали на 50 000 долларов и отстранили от участия в следующей гонке, Гран-при Испании, неделю спустя. Деннис сказал: «Он получил по заслугам. Если у руководства «Феррари» такие взгляды на честную спортивную борьбу, им лучше сменить руководство». В последующие дни ссора выплеснулась на страницы газет, Сенна обвинил Мэнселла в том, что тот подверг его жизнь риску: «Если бы там был барьер [ближе к трассе], я бы разбился насмерть, — заявил Сенна. — Вот почему я считаю это крайне серьёзным. С этой точки зрения отстранение Мэнселла на одну гонку трудно назвать справедливым наказанием. Из этого положения он уже не мог пройти поворот, он заехал слишком далеко. Это просто самоубийство». Сенна ответил на вызов Мэнселла, повернув свой «Макларен» в сторону «Феррари», что неизбежно вызвало столкновение и вылет обеих машин с трассы. Бывший чемпион мира Джеймс Хант, работавший в комментаторской кабине BBC, яростно оспаривал версию Сенны. «Вина за аварию целиком лежит на Сенне. Мэнселл выиграл поворот. Найджел имеет право чувствовать себя потерпевшим из-за дисквалификации. Он находился прямо под крылом Сенны и ехал навстречу солнцу. Он не мог увидеть чёрный флаг».

Вот так. Возьмите двух водителей, одну аварию, сопоставьте показания так, чтобы они соответствовали вашему собственному представлению о происшедшем, и оставьте другим возможность сделать выводы. В данном случае у Мэнселла не было времени на апелляцию, поэтому отстранение осталось в силе. Для Сенны единственным лекарством от эшторильской хвори могла стать только победа в Гран-при Испании в Хересе, и он её добился. Прост приехал третьим, а значит, интрига в чемпионате сохранялась.



Приехав в Японию на предпоследнюю гонку того горького сезона, Прост сказал Деннису, что ни при каких обстоятельствах не откроет дверь Сенне, если бразилец попробует его обогнать. Что должен был сделать Деннис: пригрозить наказанием? Но Прост всего лишь дал понять, что его терпение исчерпано. Если Деннис захочет передать это Сенне, пожалуйста; если нет, по крайней мере, Прост честен перед командой. Более того, он повторил это обещание журналистам во время обратного отсчёта перед гонкой.

Поскольку Сенне, отстававшему от врага на шестнадцать очков, нужно было только побеждать, чтобы отложить развязку чемпионата на финальную гонку в Австралии, Прост решил выложить карты на стол в открытую.

Он напомнил своё предупреждение, сделанное прошлым летом. «Я говорил Рону, я всем говорил, что иногда Айртон доводит ситуацию до крайности, и только мои действия предотвращают аварию, — сказал Прост. — Но я в команде не остаюсь, и мы боремся за чемпионство. Я уже много раз оставлял дверь открытой для Сенны, но больше этого делать не буду». Он обрисовал положение дел и своё настроение предельно ясно. Как и Сенна. «Мне нечего терять, — сказал бразилец. — Я поеду как можно быстрее, чтобы победить. Мне нравится вызов, я гоняюсь ради победы. — Этот человек открыто презирал Проста — несмотря на гордый рекорд француза. — Прост борется только за вторые места, а я только за победу. Я потерял к нему уважение».

Сенна своим ранним квалификационным кругом на земле «Хонды» нанёс удар, вызвавший сейсмический шок на пит-лейн: 5,859 километра (3,641 мили) бразилец проехал за 1 минуту 38,041 секунды. Он привёз на круге 1,7 секунды Просту, 2,1 секунды занявшему третье место Бергеру и 2,4 секунды Мэнселлу. Накануне гонки к семи часам образовалась километровая очередь по пять человек в ряду, ожидавшая допуска на трассу. Точь-в-точь картина лондонской Чёрч-роуд во время Уимблдона.

В день гонки трассу заполонили приблизительно 130 000 человек, почти все — болельщики Сенны. Выиграв шесть из семи этапов, на которых он финишировал в течение сезона, он затмил Проста. Дерек Уорвик, гонщик, имеющий не меньше причин ненавидеть бразильца, чем Прост, в разговоре перед гонкой нарисовал два лица Сенны. «Он, вероятно, один из величайших гонщиков всех времен, но и самый одинокий человек в Формуле-1, — предположил Уорвик. «Я всё ещё амбициозен, но я не могу похоронить себя в автогонках так, как он. — Но одержимость Сенны победами в автогонках, одержимость, которая отделяла его от реалий жизни, Уорвик считал достойной восхищения. — Он стремится к победе, и я надеюсь, что он станет чемпионом, — сказал англичанин. — Я не желаю Сенне зла. Причина того, что он кажется настолько непопулярным, кроется в том, настолько безгранично он предан делу».



Скандальный сезон свёлся к дуэли в Японии на дистанции 310,5 километров или, если вам так удобнее, 193 мили. Ближе к гонке Прост поделился своими двойственными чувствами. «Я сейчас не думаю о титуле, потому что у него в любом случае будет горький привкус», — сказал он. Но не попадайте в плен к иллюзиям: этому человеку титул был очень нужен хотя бы из-за понимания того, насколько больно будет Сенне его не получить.

Сенна стартовал с поул-позиции — но Прост молниеносно сорвался с места и захватил лидерство в первом повороте. Казалось, целая вечность ушла у Сенны на то, чтобы замаячить в зеркалах Проста и начать представлять для него угрозу. Оказавшись вплотную за соперником, он на скорости выслеживал его, рассчитывая, где нанести удар. Прост вёл машину с безупречной точностью, близость Сенны его не смущала. Японская толпа и мировая телеаудитория наслаждалась захватывающей, эпической схваткой между двумя мужчинами, которые ехали на грани человеческой выносливости без капли сострадания к благополучию других. «Я был очень быстр, — говорит Прост. — Иногда специально замедлялся, затем снова отъезжал. Я знал, что Сенна никогда не прекратит борьбу, но чувствовал, что в этой гонке, если я сам не ошибусь, ему меня не обогнать».

Где ударит Сенна? Чем ответит Прост ?

На сорок седьмом круге, за шесть кругов до финиша, мы получили ответы на оба вопроса. Дерзким манёвром Сенна нырнул внутрь Проста на входе в очень узкую шикану, повернув руль вправо. Бразилец прискорбно недооценил настрой Проста. Француз, как и предупреждал, тоже повернул вправо, как говорят в автоспорте, захлопнув калитку. На медленной скорости два «Макларена» сцепились, как кусочки пазла. Они проскользили мимо входа в шикану на боковой проезд и остановились рядом, будто на парковке. Прост мельком взглянул на Сенну, затем расстегнул ремни и начал выбираться из машины.

«Айртон приблизился очень резко, поэтому я его сразу не увидел, — вспоминает Прост. — В той старой шикане обычно практически невозможно обгонять. Я заметил его, когда уже начал поворачивать. Я не двинулся — естественно, я не открыл дверь. Конечно, почти двадцать лет спустя сказать можно что угодно, но дверь я не открыл сознательно. Это совершенно точно. Это было не в моих интересах. Я был достаточно быстр, чтобы выиграть гонку. Вот и всё. В квалификации Сенна был гораздо быстрее, но я сразу сказал механикам, что хочу подготовить машину к гонке. На разминке утром перед Гран-при я был на восемь десятых быстрее Сенны. Я был абсолютно, абсолютно уверен, что могу выиграть гонку. И совершенно не собирался устраивать аварию. Я не хотел, чтобы чемпионат закончился вот так. Ни секунды».

Пока Прост вылезал из машины, Сенна только поднял руки вверх — позвать маршалов на помощь. К нему подбежали четверо маршалов в оранжевых костюмах и белых шлемах с открытыми лицами. Один размахивал флагом над головой, а трое толкали машину Сенны до тех пор, пока у бразильца не сработало зажигание. Поначалу «Макларен» лишь неохотно дёрнулся, но со второй попытки Сенна оживил «Хонду». Он поехал по боковому проезду, бросил взгляд направо, чтобы убедиться, что дорога свободна, а затем снова выехал на трассу. Прост наблюдал за этим в некотором замешательстве. «Я, конечно, мог бы остаться в машине, — сказал он, — но не понимал, что происходит. Я думал, что моя машина повреждена, но оказалось, нет. У нас обоих заглохли двигатели. Честно говоря, когда я увидел, что Сенна снова начинает двигаться, я подумал, что совершил ошибку, не попросив подтолкнуть меня. Но потом подумал: но ему нельзя позволять ехать дальше, потому что по правилам подталкивать запрещено».

Сенна действовал инстинктивно, забыв про все правила. Его машина по-прежнему могла ехать, и ему нужно было выиграть Гран-при, чтобы сохранить шансы в чемпионате. Пытаясь набрать скорость, он почувствовал, что машина плохо управляется, очевидно, из-за повреждений переднего крыла и носового обтекателя. Нужно было остановиться на пит-стоп. Подъезжая к гаражу, он махнул правой рукой, указывая на проблемы в передней части «Макларена». Его механики быстро заменили повреждённые части, и Сенна вернулся в гонку вторым, вслед за Алессандро Наннини. Болид бразильца оказался заметно быстрее «Бенеттона» Наннини, и за два круга до финиша он прошёл итальянца по внутреннему радиусу в том самом месте, где столкнулся с Простом. Наннини избежал аналогичной аварии, ударив по тормозам и смирившись со вторым местом. Сенна встретил клетчатый флаг, ударив правым кулаком по воздуху перед боксами «Макларена».

Но восторг Сенны был недолгим. После совещания стюардов его дисквалифицировали за срез шиканы. Считая, что теперь он стал чемпионом мира в третий раз за пять лет, Прост обошёл гаражи «Макларена» и пожал руку каждому механику. Француз сказал: «Для меня Сенна гоняется слишком жёстко. Он хорош и невероятно быстр. Но если в Формуле-1 окажутся два таких гонщика, у вас будут аварии в каждой гонке. Проблема Айртона в том, что он не может смириться с возможностью не победить, не может смириться с тем, что кто-то сопротивляется его попыткам обгона. Много раз я открывал ему дверь, если бы я этого не делал, мы бы разбивались. Перед сегодняшней гонкой я сказал, что это больше не повторится».

Сезон закрыт.

Но не совсем. «Макларен» объявил, что подал апелляцию на результат. Сенна выступил с заявлением, в котором выразил решимость добиться разрешения защитить свой титул в последней гонке в Австралии через две недели. «Нынешние предварительные результаты не отражают сути гонки ни в спортивном смысле, ни с точки зрения правил. Я рассматриваю этот результат как временный. Жаль, что нам пришлось подавать апелляцию в такой ненормальной ситуации. Это абсурд, но это единственный способ решить такую проблему. Мы должны использовать все доступные нам ресурсы. Теперь решать другим. Я сделал всё, что нужно, и сделал правильно. С этого момента дело в руках юристов — людей, понимающих, как должно быть в теории. С точки зрения практики очевидно, что я выиграл гонку — но вкус победы у меня отняли. Я не смог подняться на подиум и отпраздновать вместе с толпой (вероятно, это мой самый большой фан-клуб за пределами Бразилии) или со своими механиками. Я бы сказал, что это позор для нашего спорта... что касается инцидента, это было единственное место, где я мог обогнать, и кто-то, кого там не должно было быть, просто захлопнул дверь, вот и всё».

Заметьте, никаких имён, просто... «Кто-то».

Джо Рамирес отчитал Проста после выходных не за то, что тот был виноват в аварии, но за то, как он на неё отреагировал. «Камера ясно показывает, как Ален поворачивает руль перед поворотом, — говорит он. — Никто не спорит. Но я сказал Алену, что он совершил две самые большие ошибки в своей карьере. Во-первых, когда Айртон полез внутрь, надо было пропустить его, а не закрывать дверь. Он ехал так быстро, что просто не вписался бы в поворот. Во-вторых, сразу после столкновения ты вылез из машины. Айртон сломал нос своей машины, ему нужно было вернуться в боксы. С твоей машиной проблем вообще не было. Она была в полном порядке. По словам Алена, он думал, что повредил переднее колесо, потому что оно смотрело вправо, но едва вышел из машины, увидел, что и другое повёрнуто в ту же сторону: туда, куда он поворачивал».

«Уверен, Проста расстроила апелляция команды, но реальность была такова, что Ален не оставался в команде на следующий год. Для Рона прошлое — всего лишь прошлое. Он никогда не думает о вчерашнем дне, всегда о завтрашнем. Безжалостен ли он? Я могу точно сказать, что на прошлое ему наплевать абсолютно, и, возможно, это одна из причин, по которой он добивается таких успехов. Покидая «Макларен», ты, за редким исключением, становишься вчерашним днём, тебя забывают. Рон просто пользуется людьми: опять же, возможно, именно поэтому он и добивается успеха».



Апелляцию рассмотрели в Париже на неделе перед австралийским Гран-при — и Сенна не только проиграл, но получил клеймо «гонщика, ставящего под угрозу безопасность других». Суд FIA оштрафовал его на рекордные 100 000 долларов и условно дисквалифицировал на шесть месяцев. Прост стал чемпионом мира, но даже француза поразило наказание Сенны. «Этот штраф очень, очень высок и может стать проблемой, которую стоит обсудить всем гонщикам», — сказал он.

Я был в Аделаиде, когда Сенна впервые появился на публике после решения суда. «Если у меня отнимут лицензию, возможно, вместе с ней исчезнут дорогие мне ценности, и Формула-1 мне больше не понадобится, — сказал он. Чуть ли не со слезами на глазах он обратился к тем, кто сунул его голову в петлю палача, с дерзким и искренним посланием: — Я буду ездить так, как считаю правильным».

«Меня считают безумцем, опасным человеком, нарушающим правила. Но у людей сложилось неправильное впечатление. Я буду делать то же самое, что делал всю свою жизнь. Как можно не чувствовать угрозы? Они пытались запугать меня, дестабилизировать мой разум. Когда садишься за руль гоночной машины, ты вынужден работать на пределе возможностей. Сейчас, если что угодно идёт не так, меня считают виноватым. Автогонки вообще опасны, и когда я рискую собственной жизнью вместе с другими гонщиками, справедливо ли возлагать всю ответственность на одного человека? Я не провоцировал столкновение на Сузуке. Я в нём вообще не виноват, но меня обвинили во всём, что там произошло, и наказали за всё. Со мной обращались как с преступником. Конечно, я подумывал о том, чтобы прекратить. Перестать гоняться и навсегда вернуться домой в Бразилию. В голове было множество мыслей. Но, как я уже говорил, я профессионал, и я обязан быть здесь. Но я ведь ещё и человек, и мои жизненные ценности сильнее, чем желание некоторых повлиять на эти ценности и даже разрушить их».

В этом интервью Сенна также заявил: «То, что мы видим сегодня, — это настоящая манипуляция розыгрышем чемпионата мира». Это обвинение ему ещё аукнется.

Сенна признался, что шёл на чрезмерный риск, но только потому, что риск является неотъемлемой частью профессии. «Я провёл достаточно времени в Формуле-1, чтобы понять: каждый иногда допускает ошибки, подвергающие опасности не только его самого, но и других, — сказал он. — Но это неизбежно, и вы не найдёте ни одного гонщика, который бы этого не признавал». Но можно найти гонщиков, обвинявших Сенну в зачастую весьма опасной езде. «У меня всегда был командный дух, означающий, что с товарищем по команде нельзя делать то, что сделал со мной Айртон», — сказал Прост. Мэнселл также был настроен критически. «Возможно, у Сенны искривился взгляд. Двадцати шести гонщикам разрешено обгонять, но он считает, что его обгонять нельзя. Айртону многое сходило с рук, но сейчас всё дошло до ручки».

Сенне и Просту было суждено сыграть важную, хоть и разную, роль в последнем действии этого наполненного горечью сезона. Когда гонщики выстраивались на стартовой решётке Гран-при Австралии на улицах Аделаиды, на город обрушился шторм библейских масштабов. Реки воды затопили трассу, город охватила атмосфера беспокойства. Нельсон Пике попытался организовать забастовку гонщиков на стартовой решётке. Позиция Проста была твёрдой: он возражал против гонок в таких условиях и заявил, что не поедет.

«Мы не хотели гоняться», — объяснял Мартин Брандл, чьё мужество за рулём гоночного автомобиля никто и никогда не подвергал сомнению. Дерек Уорвик, другой смелый человек, признавал: «Гонка ни в коем случае не должна была состояться. — Но Уорвик чувствовал, что решение оставалось за теми, кому платят за управление спортом. Не слишком ли цинично предположить, что именно эти люди призваны обеспечивать прихоти владельцев огромных доходов от телетрансляций, которые потеряют деньги в случае отмены Гран-при? Уорвик улыбнулся: — Ну, Берни Экклстоун всегда говорил: «Включи зелёный свет, и они сядут в свои машины». Мы все знали, что гонка состоится».

Когда гонщикам начали обратный отсчёт до начала прогревочного круга, Пике и Герхард Бергер всё ещё уговаривали других, а Мэнселл и Тьерри Бутсен недвусмысленно высказали свои возражения против соревнований в таких ужасных условиях руководителям гонки Роланду Брюнсреду и Тиму Шенкену. Пока другие гонщики спорили, Сенна оставался в кокпите. Кругом царило смятение. Из безопасности пит-уолла казалось абсолютным безумием думать о проведении гонки.

Однако новый чемпион мира оказался единственным человеком, доведшим протест до логического завершения. Он стартовал, но не проехал ни одного круга, заехав на пит-лейн и припарковавшись. Никто в «Макларене» не осмелился подвергнуть сомнению его действия. Два часа мы с замиранием сердца следили за тем, как лучшие гонщики планеты пробирались сквозь завесу ослепляющих брызг по дороге, коварной, как каток, в погоне за чем-то куда более ценным, чем очки в чемпионате.

Мы видели, как они борются за свою жизнь.

К счастью, последствия бойни измерялась разбитыми автомобилями, а не искалеченными телами. Только восемь гонщиков доехали до финиша. Сенны среди них не оказалось. Ему чудом удалось спастись, когда на четырнадцатом круге его «Макларен» на скорости 150 миль в час врезался в заднюю часть «Брэбхэма» Брандла. «Сенна вёл машину как полный идиот, как одержимый, — удивлялся Брандл. — Очевидно, команда орала ему, чтобы он успокоился. На предыдущем круге я сделал тройной полный разворот на прямой Брэбхэма. Что меня развернуло трижды, мне сказали только потом, на трассе я вообще ничего не видел из-за сплошной завесы брызг. Мои шины «Пирелли» дошли до того, что не могли сбрасывать воду. Я поймал передачу и поехал, а потом вдруг думаю: а вдруг я еду не в том направлении? Видны были только две стены вдоль трассы… Я очень испугался. Не думаю, что болиды Формулы-1 рассчитаны на лобовое столкновение. Наконец, я увидел знак торможения перед поворотом, и поскольку передо мной висело число двести, я понял, что двигаюсь в правильном направлении. Так что сами понимаете, при следующем прохождении прямой Брэбхэма я был довольно осторожен. Я шёл на пятой передаче вместо шестой; газ открыл на три четверти, просто чтобы увидеть, смогу ли я на этот раз пройти всю прямую. Возможно, мне нужно было остановиться. Не знаю. Условия были опасными, но менталитет гонщика заключается в том, чтобы не останавливаться до тех пор, пока ты не вынужден это сделать».

«У меня в голове всё это крутится, и тут я ощущаю сильный удар сзади, и мимо пролетает трёхколёсный «Макларен». Вот насколько быстрее ехал Сенна. Он летел на верхней передаче. Ясное дело, меня он вообще не видел. Думаю, он даже не приподнял ногу с педали газа. Он просто въехал мне прямо в спину, полное безумие. О чём он, чёрт возьми, вообще думал? Если бы он не ударил меня, точно ударил бы кого-то ещё. Или меня же кругом раньше, когда меня крутило. Сенна стопроцентно врезался бы в кого-нибудь до финиша, гарантирую. Я был зол. Откуда он взялся? Но логики в тот день вообще не было, правда ведь?»

Не было.

Но, перебирая воспоминания, Брандл усмехается: «Представляю сейчас, как Берни говорит: «Садись в машину, гонка начинается». Нельзя наслаждаться только хорошими, солнечными днями и праздниками. Кроме лёгкого, нужно пройти тяжёлое. И должен признать, в Хоккенхайме в дождь я боялся больше. Там просто ужас: деревья по обеим сторонам длинных прямых. Нельзя замедляться, потому что боишься, что тебя сзади стукнут, и приходится выжимать педаль в пол».

По мнению Брандла, шоу в Аделаиде должно было продолжаться в том числе по контрактным причинам. Но это было пугающее зрелище, и сразу же в голову приходил вопрос: как FISA могла одной рукой наказывать Сенну за опасное вождение, а другой — санкционировать хаос на улицах столицы Южной Австралии? Как потом сказал мне Уорвик, «Счастье, что никто не пострадал, но это просто повезло».

Мнение Сенны, высказанное по возвращении в боксы, полностью отражало его характер. «Нам ни в коем случае не следовало там быть, — признался он. — Но я автогонщик, и нам сказали гоняться».

Прост уже давно оделся и уехал в аэропорт, но это чемпионство досталось ему дорогой ценой. «1989 год стал настоящим кошмаром, — говорит он. — В 1989-м я осознал, что мотивация Айртона гораздо сильнее, чем я думал. Это трудно понять, этого не ожидаешь. Если хочешь преуспеть в жизни, тебе нужны вызовы. Это прекрасный опыт. Могут быть люди, бросающие тебе вызов, могут быть соперники, но у тебя не должно быть врагов. С 1989 года я чувствовал, как Айртон делает из меня врага. Это было неправильно. Как я уже говорил, я не был готов расстаться с жизнью из-за другого гонщика».

Но если Прост думал, что, покинув «Макларен», он избежит внимания Сенны, он очень сильно ошибался.



16
СУЗУКА II: МЕСТЬ



Формула-1 впала в зимнюю спячку, но имя Сенны не сходило со страниц газет. Разразилась новая война бразильца с французом, только по ту сторону линии фронта оказался не Прост, а Жан-Мари Балестр. Комментируя итоги сезона-1989, Сенна заявил: «То, что мы видим сегодня, — настоящая манипуляция чемпионатом». Это обвинение взорвалось в офисе Балестра, как бомба.

На второй неделе января, всего за два месяца до первой гонки сезона, Балестр сделал весьма подстрекательское заявление. Он сказал: «Всемирный совет не выдаст Айртону Сенне суперлицензию на 1990 год, если тот не выступит с публичным опровержением своих ложных и порочащих FISA заявлений». Привыкшего управлять всем единолично Балестра возмущало то, что Сенна отказывался каяться — а ещё больше то, что тот до сих пор не заплатил штраф в размере 100 000 долларов, наложенный на него после отклонения апелляции на дисквалификацию в японском Гран-при. Это наказание многие сочли чрезмерным, но вместо того, чтобы рассматривать Японию отдельно, Балестр без предупреждения расширил список обвинений в адрес Сенны, тем самым оправдывая немалый размер штрафа. В апелляционном суде команде защитников «Макларена» пришлось столкнуться с целым рядом выдвинутых FISA новых обвинений: Сенне вменили в вину опасное вождение на предыдущих Гран-при — в Италии в 1988 году, а также в Бразилии, Франции, Португалии и Испании в 1989-м; ни на одной из этих гонок к Сенне не применяли дисциплинарных санкций. Сенна и его команда сочли это незаконным, и на это у них были вполне веские причины.



Но Балестр продолжал изображать из себя моральный эталон. Комментируя появление Сенны в Париже, он многозначительно сказал: «Сенна вёл себя высокомерно и вызывающе, постоянно демонстрировал нетерпение». Интересно, с каких пор это считается преступлением? Последний британский чемпион мира Джеймс Хант назвал разворачивающийся кризис «охотой на ведьм». Хант, заслуживший признание прямотой и откровенностью в своей новой роли телевизионного эксперта, сказал мне: «Сведение счётов между Балестром и Сенной — их личное дело. Но для гонок это трагедия. Похоже, Балестр использует свою личную власть, чтобы шантажировать Сенну. Но я не понимаю, почему должна страдать публика. Люди хотят видеть, как Сенна гоняется. Это охота на ведьм, и это отвратительно». Один из инсайдеров Формулы-1 сухо заметил: «Вот что бывает, когда один верит в Бога, а другой верит, что он сам Бог!»

Ни Сенна, ни Балестр не привыкли уступать. Бразильцу был назначен крайний срок для извинений — 15 февраля, день выдачи суперлицензий. В качестве меры предосторожности «Макларен» заявил тест-пилота Джонатана Палмера запасным боевым пилотом на весь сезон. Кто моргнёт первым? В конце января «Макларен» заплатил штраф за Сенну. Одно препятствие устранили, но оставалось другое.

Как и следовало ожидать, обоюдный блеф закончился пшиком в последний день. Сначала FISA выпустила заявление, в котором говорилось, что Сенна не получит лицензию, поскольку он отказался отозвать своё мнение о «манипуляции» чемпионатом мира. Боевыми пилотами «Макларена» на чемпионат мира 1990 года были названы Герхард Бергер и Джонатан Палмер. Меньше чем через час в международных новостных лентах появилось сообщение с просьбой игнорировать это заявление. А затем был опубликован и новый список, в котором Палмера заменил Сенна. Похоже, формулу мира удалось найти, когда FISA признала получение от Сенны письма, датированного 15 февраля. В своём исключительно аккуратно сформулированном письме Сенна писал: «Во время заседания Всемирного совета FISA 7 декабря 1989 года я выслушал заявления и свидетельства многих людей, и из этих заявлений можно сделать вывод, что они предоставляют доказательства того, что ни лоббирующие группы, ни президент FISA не оказывали влияния на решения, касающиеся результатов чемпионата мира FIA по автогонкам в классе Формула-1 1989 года». Когда именно это письмо прибыло в Париж, хранили в строжайшей тайне. В ходе этой челночной дипломатии Балестр также снял висевший над головой бразильца дамоклов меч условной полугодовой дисквалификации. Что ж, пожалуй, всем удалось выйти сухими из воды, но весь эпизод лёг отвратительным пятном на историю Формулы-1.

В конце февраля я прилетел в Эшторил взять интервью у Сенны — до первого Гран-при сезона в Финиксе оставалось совсем немного. После беспокойной зимы он на первый взгляд выглядел совершенно обычно: напряжённый, безжалостно преданный своему делу, поглощённый работой над тестированием новейшего «Макларена». Но во время нашего разговора Сенна заговорил так, как никогда не говорил раньше. «Я вполне свеж... но уже не такой ретивый, как год назад. Время идёт, всё меняется, и ты меняешься. После чемпионства, после такого сезона, как прошлый, после стольких поулов, после лидирования в таком количестве гонок, к чему ещё стремиться? Ещё к трём-четырём титулам? На мой взгляд, это не имеет смысла. Имеет смысл только одно — гнать изо всех сил, пока ты за рулём. Формула-1 нужна мне только до тех пор, пока приносит больше удовольствия, чем раздражения».

«Мой новый товарищ по команде согласен, что мы должны постараться создать и поддерживать в «Макларене» позитивную атмосферу и вернуть в гонки удовольствие. Иначе они вытянут из нас все соки, и трудно будет сохранить мотивацию гоняться дальше. В конце этого года у меня заканчивается контракт. Я буду полностью свободен не только юридически, но, что ещё важнее, морально. Но если я получу удовольствие в этом году, я обязательно вернусь в следующем».

Чувствует ли Сенна душевный дискомфорт из-за бурных событий прошлого года? «Когда вожу машину, нет, — ответил он. — Но когда я не за рулём… может быть, немного. Только когда сезон закончится, можно будет понять, что со мной произошло». Бергер пришёл в «Макларен» непредвзятым. «Мне нравится Айртон такой, какой он есть, нравится, как он работает, — объяснял он. — Мои отношения с Найджелом Мэнселлом в «Феррари» в конце прошлого года были такими же хорошими, как и в начале, и я горжусь этим. Но с Айртоном мне комфортнее, чем с кем бы то ни было, я могу рассказывать ему очень глубокие вещи, о которых никогда не говорил ни одному другому гонщику. И мне кажется, он мне тоже рассказывает всё».

Сенна, конечно, ограничился минимумом межсезонных тестов, предпочитая зимовать на своём бразильском ранчо в Татуи или в своём доме на побережье в Ангра-душ-Рейш. Больше всего на свете он любил проводить время с семьёй: родителями, Милтоном и Нейде, старшей сестрой Вивианой и младшим братом Леонардо. Позже Вивиана посвятит себя работе в Фонде Айртона Сенны, который к осени 2008 года собрал примерно 50 миллионов фунтов для бедных детей в Бразилии: при жизни Сенна сам часто жертвовал им значительные суммы. Лучшая характеристика человека: Фонд Сенны навечно останется памятником ему, как и установленные им рекорды, и вызванные им эмоции.

Но тесты в Эшториле были не такими трудными. Сенне нравилась Португалия, страна, имеющая с Бразилией много общего, не только язык. Позже он купил виллу в Кинта-ду-Лагу в Алгарве с пляжами, спускающимися к берегу Атлантического океана, и она стала его европейским домом вместо Монако. Сенна всегда был интересным собеседником, он долго и тщательно обдумывал ответ на каждый вопрос. Было видно, что за зиму его энтузиазм поугас. С этим он не спорил, но был абсолютно уверен, что для улучшения настроения ему достаточно добраться до Финикса. «Возможно, мне просто нужно увидеть зелёный свет на первой гонке…» — сказал он с улыбкой.



Сенна увидел зелёный свет на Гран-при США и полетел к победе. Позже он говорил, как много значил для него этот успех, как важно ему было снова ощутить азарт погони. «Самое важное, что дала мне эта победа, — мотивация, — объяснял он. — На тестах в Сильверстоуне и Эшториле я ехал на одних инстинктах. И только в этой гонке я наконец смог гнать, гнать, гнать, как я люблю». После зимней полемики Сенна смог эффектно освободить свой разум; однако он не очистил его от антипатии к Просту. «Я протянул ему руку, — говорил француз, — но он отказался её пожать. Больше я так не сделаю».

Прост зимой знакомился со своей новой командой и своей новой машиной, участвуя в серии тестовых заездов на юге Европе. «Феррари» располагает уникальной возможностью тестировать машины на треке, расположенном недалеко от их штаб-квартиры, и в межсезонье Прост за закрытыми дверями провёл большую ознакомительную работу. Он находил время для отдыха, но не привлекал французских папарацци.

Следующая гонка имела для Сенны особое значение. Гран-при Бразилии перенесли из Рио-де-Жанейро в Сан-Паулу, и Сенна прибыл в родной город полным надежд. «Я мечтаю здесь выиграть», — заявил он. Он захватил поул и лидировал, пока не догнал на круг Сатору Накадзиму, но ошибся при обгоне, и пришлось заезжать за новым носовым обтекателем. Для Проста это был подарок богов. Он вышел вперёд и одержал свою первую памятную победу за «Феррари». «Победа над Сенной в Сан-Паулу сделала этот день фантастическим для «Феррари», но для меня в первую очередь», — сказал он. Но если победа над Сенной принесла Просту удовлетворение, то для Сенны поражение от Проста было невыносимым. Он вообще ненавидел проигрывать, но, как сказал Прост: «Он хотел только победить меня, всё остальное было неважно».

Однако по ходу сезона настроение Проста в «Феррари» начало меняться. Ему стало неуютно с Мэнселлом. Двое друзей — возможно, сблизившихся на почве неприязни и недоверия к Сенне — внезапно почувствовали дискомфорт в качестве партнёров по команде. Для Мэнселла ситуация достигла точки кипения в середине лета на Гран-при Великобритании. Англичанин чувствовал, что Прост пользуется более благосклонным отношением инженеров и может выбирать себе машину. «Я уже какое-то время замечал, что у Проста с руководством какие-то свои, отдельные дела, и не чувствовал поддержки со стороны команды», — написал Мэнселл в своей автобиографии «Народный чемпион». Когда в Сильверстоуне машина его подвела, эмоциональный Мэнселл заявил, что в конце года он уходит.

Прост всё видит иначе: «С Найджелом было трудно. Он был абсолютным параноиком. Его бесило, что я говорил по-итальянски. На командных брифингах говорили по-английски, но со своим инженером я предпочитал общаться по-итальянски, так как его английский был очень плох. Но Найджел работал не так усердно. Он постоянно играл в гольф. А потом поздно вечером приходил на трассу и просил инженеров поставить на его машину те же настройки, что и на мою. Он говорил, что я слишком изворотливый. Он плохо общался в команде. Конечно, это было очень далеко от того, что было у меня с Сенной, но мы были не так близки, как должны быть товарищи по команде». Мэнселл возражал: «Отчасти из-за своей честности, отчасти из-за наивности, я принимал его [Проста] слова за чистую монету, а этого делать не следовало. Частично моё разочарование вызвано тем, что он меня обманывал».

Как бы там ни было в действительности — а математика говорит нам, что у каждой истории всегда есть две стороны, — Прост считал себя единственным серьёзным соперником Сенны. К португальскому Гран-при Прост отставал от Сенны всего на шесть очков. Тем не менее, на поуле стоял Мэнселл, Прост рядом с ним в первом ряду, а сразу за ним бразилец. Как только загорелся зелёный, машина англичанина чуть не впечатала Проста в пит-уолл, что позволило Сенне вырвать лидерство. Мэнселлу удалось оправиться от ужасного старта и выиграть гонку, но Прост так и не смог пройти Сенну и довольствовался третьим местом. Он просто кипел яростью. «Я проиграл чемпионат мира из-за Мэнселла, из-за его поведения на старте, когда он чуть не вмял меня в стену. К концу первого круга я был пятым или шестым. И это в гонке, которую мог легко выиграть». Мэнселл настаивал, что его боковой манёвр на старте был непреднамеренным, и что ему пришлось ещё искать способ пройти Сенну. Что ему удалось.

Пино Аллиеви из La Gazzetta dello Sport симпатизировал и Просту, и Мэнселлу, которыми восхищался по разным причинам. «Они уважали друг друга, — утверждает он. — Мэнселл знал, что Прост очень сильный гонщик, и Прост знал, что Мэнселл невероятно быстр. Мэнселла в команде любили, а Прост поначалу немного завидовал, не понимая, что вся команда поддерживает и его. После нескольких гонок он понял, как его уважает технический персонал. У Мэнселла были хорошие отношения с Чезаре Фиорио [руководителем команды]. Просту казалось, что Фиорио он не нравится. Это были две сильные личности: Фиорио прекрасно говорил по-французски, а Прост прекрасно говорил по-итальянски. Прост всегда был немного подозрительным. Проста отличали мощные аналитические способности и исключительная практичность в достижении результатов. Мэнселл был прямолинеен. Его любили за большое сердце. У нас в «Феррари» прекрасная традиция — гонщики с большим сердцем и сильным характером. Мэнселл, если хотите, стал наследником таких людей, как Клэй Регаццони, Педро Родригес, Жаки Икс и Жиль Вильнёв. Мэнселлом восхищались за его мужество и сердце. Тем не менее Прост был гораздо быстрее Мэнселла. Прост всё ждал, когда же Фиорио решит, что он первый гонщик, и команда будет работать на его успех в чемпионате. Но Фиорио этого так и не сделал. Фиорио был ключевой фигурой в любой схватке. Именно он должен был управлять отношениями между гонщиками, но, к сожалению, этим двум гонщикам пришлось выяснять отношения самостоятельно. Вот тут-то всё и пошло не так».

«После схода Мэнселла в Сильверстоуне никто не поверил его словам, что он уходит. Ну, может, минут на пять, не больше; но потом ты понимал, что это чушь. Мэнселл был прекрасен, он мог менять своё мнение каждую минуту; просто прелесть. Я его обожал. И мне очень нравился гонщик Прост. Если бы командой нормально управляли, Прост стал бы чемпионом мира — однозначно. Если Фиорио подумает над своей жизнью, ему придётся признать, что управляй он командой как надо, «Феррари» выиграла бы чемпионство».



Летним днём в Испании неделей позже чемпионат мира внезапно показался неважным. Житель Ольстера Мартин Доннелли так сильно разбил свой «Лотус» после поломки передней подвески, что его выкинуло из машины, и он остался лежать на дороге, как тряпичная кукла.

Его товарищ по команде Дерек Уорвик выскочил из паддока Хереса и помчался к месту происшествия. «Я бежал и бежал и оказался рядом с Мартином секунд через сорок пять, самое большее через минуту. Проф [Сид Уоткинс] рванул за мной. Мартин ехал по скоростному правому повороту, со скоростью миль 160—170 в час. Его передняя подвеска сломалась, машина ударилась о стену и взорвалась. Звук был такой, будто взорвалась бомба. Мартин лежал посреди дороги, всё ещё в кресле. Ноги разбросаны во все стороны, руки сломаны. Я был уверен, что он погиб. Помню, как Нельсон Пике — один из самых эгоистичных водителей, которых я когда-либо знал — остановил свою машину перед Мартином: оградить его от других гонщиков, чтобы никто на него не наехал. Подоспевший Айртон оттолкнул съёмочную группу. Это показывает, что и в них много хорошего».

«Если ты попадал в аварию, Профессор тебя укладывал, снимал шлем и спрашивал, всё ли в порядке. Я видел, как он сорвал с Мартина шлем — напоминаю, его тело было переломано повсюду, — перевернул его и чудом вернул к жизни. Мартин был совершенно синий… Таким я только Жиля Вильнёва видел… я первым оказался на месте его смертельной аварии. Когда Мартина отвезли в медицинский центр, я зашёл его навестить. Такого я не видел никогда. Я был весь в слезах. У меня и сейчас волосы встают дыбом, когда я думаю, что выезжал на трассу на такой же машине. В тот момент об этом просто не думаешь. Но мы с Мартином выступали за команду с недостаточным финансированием, и наши машины постоянно ломались».

Всего двумя гонками ранее Уорвик пережил тяжёлую аварию в Монце. «В те дни ты всегда помнил, что везёшь с собой 220 литров топлива. Я всегда думал, что сгореть заживо — самая страшная смерть. В любом случае, на выходе из Параболики я ощутил недостаточную поворачиваемость — вероятно, потому, что ехал слишком близко за Иваном Капелли, — врезался в барьер и сразу понял, что удар будет сильный. Мы ехали со скоростью 160-170 миль в час, машину перевернуло и понесло по трассе на боку. Моя голова подпрыгивала на асфальте. Я снял руль и заглушил двигатель. Я и правда думал, что если заглушу двигатель, то возгорания не будет! Лёжа на боку, машина всё ещё давала 100 миль в час».

«Я подумал: прежде чем вылезать, надо подождать, пока проедут машины позади меня. Мне казалось, я ждал секунд тридцать, но когда потом посмотрел запись, оказалось, что всего секунды полторы! Я вылез посреди дороги, машины объезжали меня справа и слева. Помню, как шёл слегка пришибленный, но был уверен, что гонку остановят красным флагом, а это давало мне пятнадцать минут, чтобы вернуться в боксы и выкатить запасную машину, иначе пришлось бы стартовать с пит-лейна. Не было никаких мыслей типа «Всё, мой гоночный уикенд закончен». А потом я узнал, что мои племянницы кричали моей сестре: «Дерек, Дерек, он мёртв».

«Вернувшись в боксы, я сначала пошёл в гараж «Эрроуза», а не в свой, поскольку привык туда ходить за три года в команде. В «Лотусе» попросили мой шлем. Я думал, они хотят меня остановить. Но они хотели всего лишь заменить его на запасной, поскольку он был сильно покорёжен. Когда я снова выезжал из боксов, у меня голова раскалывалась. Меня никак нельзя было допускать к участию в гонке, но когда я ехал к своему месту на стартовой решётке, итальянская толпа просто обезумела. Доехав до стартовой позиции, мне нужно было доложиться Профессору, и я подсел к нему на заднее сиденье машины безопасности. На переднем сидел Берни Экклстоун. Проф сказал, что должен задать мне несколько вопросов, и начал: «Как тебя зовут?».

«Нельсон Пике», — ответил я. И продолжал прикалываться в ответ на все вопросы, но Берни это не забавляло. Он обернулся и сказал: «Если не отвечаешь, как надо, ты не гоняешься». Проф спросил, кто я и что здесь делаю. Мне помог вид из окна. Там была большая вывеска с надписью «Монца», а вокруг несколько гоночных машин, так что я сдал тест Профа!»

И это самое глупое решение в твоей жизни? «На самом деле думаю, то, что я сделал в Хересе, было ещё глупее, — рассказывает Уорвик. — Авария с Мартином показала, что машина небезопасна. — Когда Доннелли отправили в больницу Севильи, Уорвик вернулся в отель, где весьма эмоционально поговорил с отцом и дядей Стэном. — Я не думал, что Мартин выживет. Сначала я сказал отцу, дяде Стэну и ещё нескольким друзьям, которые были со мной, что на следующий день за руль не сяду. Но наутро команда сказала мне, что они работали всю ночь и установили титановую деталь для укрепления сломавшейся части. Они сказали, что больше точно не сломается, и я согласился стартовать. Мой отец был обескуражен. Но я решил гоняться, потому что подумал: если не поеду, команда обанкротится. Мы сражались за каждый пенни. На втором круге телеметрия показала, что я прошёл поворот, где врезался Мартин, выжав газ до отказа. Думаю, именно поэтому мы, гонщики, народ специфический. У нас есть некое внутреннее убеждение, и те, кто не попадает в наши ряды, просто недостаточно верят. Как могут это понять миллионы, которые не рисковали жизнью, не находили этой своей глубинной сущности? Мой тренер по физподготовке в Джерси говорит, что не видел никого, способного сделать этот лишний шаг».

Жизнь Доннелли спасли, но его карьера гонщика Формулы-1 закончилась. Когда Сенна выиграл в Хересе свой пятидесятый поул на следующий день после колоссальной аварии Доннелли, он предстал на пресс-конференции эмоционально опустошённым. «Я всерьёз задумался о том, чтобы не стартовать, — сказал он. — Оказалось очень трудно справляться с собой, поддерживать хоть какое-то равновесие». Здесь мы впервые увидели чувствительную сторону натуры Сенны; но далеко не в последний раз. Надежды бразильца на победу в Гран-при Испании поломал отказ двигателя — и Прост, выиграв гонку, сократил отставание в чемпионате всего до девяти очков.



Все взгляды обратились на восток, к Японии, поскольку второй год подряд Сенну и Проста ожидала дуэль в Сузуке. Только на этот раз речь шла уже о настоящей, личной вендетте. Эта гонка остаётся и навсегда останется печально знаменитой.

Проблемы назревали уже днём в субботу. Сенна выиграл поул и попросил разрешения стартовать с левой, более чистой стороны трассы. Его заявление было отклонено, и машины выстроились в ряд: Сенна справа в первом ряду, Прост слева. Сенна возмутился, что его просьба была проигнорирована. Прост сказал: «Сенна хотел сменить сторону, а поскольку не мог этого сделать, винил во всём меня и Балестра. Для него всегда существовали только его правила».

Как и опасался Сенна, лучшее сцепление с дорогой помогло Просту выиграть старт. Когда машины набирали скорость к первому правому повороту, Сенна направил свой «Макларен» под заднее крыло «Феррари» Проста посередине трассы. Затем он нырнул внутрь траектории француза. Когда Прост свернул в первый поворот, «Макларен» Сенны подцепил «Феррари» на скорости примерно 150 миль в час, и обе машины исчезли с дороги. Автомобиль Проста остановился слева без заднего крыла, «Макларен» Сенны справа. Двоих расходящихся, словно два стрелка в вестерне, было едва видно за пылевой завесой. Они намеренно пошли в разные стороны. Прост — злой и словно не верящий, на какой риск решил пойти Сенна. Сенна отомстивший — и новый чемпион мира. Второй год подряд они устроили аварию, которой легко можно было избежать, и чемпионат закончился шумом и спорами.

Аллиеви одним из первых перехватил Сенну, когда тот возвращался на пит-лейн. «Все ждали Сенну в гараже «Макларена», но их гараж стоял в самом конце пит-лейна, и я пошёл встретить его по дороге, — объяснил он. — Айртон на идеальном итальянском сказал мне: «Кое-кто выигрывает чемпионат в шикане, а я выиграл в повороте». Он был очень спокоен, очень холоден и с улыбкой сообщил мне: «Разбилась ваша «Феррари»!» Следующим до Сенны добрался репортёр американской кабельной сети ESPN. «Была ли авария вызвана тем, что поул-позиция находилась на неправильной стороне трассы, а Вы хотели это изменить?» — спросил он. Сенна ответил моментально и без колебаний: «Именно! Ты из кожи вон лезешь, чтобы оказаться на поуле, а потом они ставят тебя на грязную сторону трассы, помогая тому, кто квалифицировался вторым. Я стартовал не очень хорошо, потом мы пришли к первому повороту, и я оказался внутри. Он не открыл калитку, и мы оба вылетели».

«Как вы себя чувствуете в качестве чемпиона мира? — спросил телерепортёр. Бразилец широко улыбнулся в камеру. «Совсем не плохо, это ведь классно, да?»

Джо Рамирес вспомнил первый вопрос Сенны, когда тот добрался до гаража «Макларена»: «Они ведь не остановят гонку?» Нет, не остановили. Но пока гонка продолжалась почти незаметно, Прост вернулся в паддок, чтобы осыпать Сенну неслыханными ранее проклятиями. «Он сделал это намеренно, — сказал он. — Он знал, что у него нет шансов выиграть гонку, если я выйду вперёд, поэтому он меня просто выпихнул. Если чемпионат закончится вот так, наш спорт умер. Что бы он ни думал обо мне, я не могу понять, как он способен рисковать собственной безопасностью, входя в первый поворот. Я и подумать не мог, что он так поступит. Я думал, что он человек; что с ним трудно гоняться, но он всегда честен. Но это? Если не будет изменений в правилах, если невозможно будет применить санкции к такому, с позволения сказать, вождению, не исключено, что я не смогу продолжать участвовать в гонках. Я не готов драться на трассе с безответственными людьми, которые не боятся умереть».

Ликование Сенны не было омрачено спорным завершением чемпионата. «Мне плевать, что он говорит, — фыркнул Сенна. — Я не могу отвечать за его действия. Он повернул прямо в меня. Как всегда, он думает по-другому. Он пытался уничтожить меня и раньше, но у него ничего не выйдет. И я, и моя команда много сделали для победы в этом чемпионате».

Балестр смотрел гонку из Франции. В тоне его заявления смешались гнев и недоумение. «То, что исход чемпионата мира решается подобным столкновением, — просто скандал, и каждый может сам решить, кто виноват. Год назад стюарды дисквалифицировали Сенну за срезанную шикану. На этот раз мне сказали по телефону, что никаких оснований для дисквалификации Сенны нет. Как бы то ни было, я считаю, что своими результатами с начала сезона Сенна заслужил титул чемпиона мира. Но мне жаль, что он выиграл некрасиво».

Бетиз Ассунсао вспоминала, как Сенна допоздна оставался на трассе, чтобы донести свою точку зрения до максимально возможной аудитории. Сенна нанял Ассунсао личным помощником по связям с общественностью с начала европейской части сезона-1990. «Айртон продолжал отрицать свою вину в аварии. Он был моим боссом, но и я не знала, сделал он это намеренно или нет. Он отвергал все обвинения — по-португальски, по-итальянски, по-английски. Он просидел там несколько часов, давая интервью до наступления темноты». Уже почти ночью Сенна позволил себе выпить с близкими друзьями, среди которых были Йозеф Леберер и Карл-Хайнц Циммерман, австриец, хозяин корпоративного гостиничного бизнеса, который сегодня обслуживает в паддоке Экклстоуна, VIP-персон и таких светил Формулы-1, как Лауда. Циммерман, общительный человек, у которого есть ресторан в горах Австрии, вспоминает с озорной улыбкой: «Мы выпили немного пива и подняли бокалы за Айртона. Для тостов мы использовали австрийское слово: Prost!» Циммерман входил в ближайший круг друзей Сенны. Когда бразилец выигрывал Гран-при, Циммерман салютовал ему из миниатюрной пушки, которую возил по всему миру. «Думаю, мы ладили, потому что я всегда был откровенен, — говорит Циммерман. Леберер, Бергер и Циммерман сформировали «австрийские связи» Сенны. — Все считали Айртона сосредоточенным только на своей профессии, и правильно считали, но он мог быть очень общительным. Кажется, больше всего ему нравились мы, сумасшедшие австрийцы!» По данным источников, Циммерман вёл списки хороших парней и плохих парней Формулы-1: Сенна определённо был близко к вершине списка хороших парней и ничего не имел против употребления шнапса с австрийской любовью к жизни.

Сенна позже сделал публичное заявление по поводу Гран-при Японии 1990 года, но этого пришлось ждать целый год.

***

Однако присяжные из числа его коллег, которым я в процессе работы над этой книгой предложил вынести свой вердикт по поводу второго столкновения в Сузуке, сочли, что он поступил неразумно. «Многие считают, что это худший поступок, когда-либо совершённый за рулём болида Формулы-1, — утверждал Мартин Брандл. — Он не мог попасть на нужную ему сторону трассы — это была преднамеренная авария». Дерек Уорвик сказал: «Годом раньше Прост, что для него характерно, выбрал для столкновения с Сенной медленный поворот, чтобы не причинить вреда никому и ничему. Но второе столкновение в Сузуке вообще легко могло привести к человеческим жертвам, и FIA следовало немедленно его заклеймить. Если бы это сделал Андреа Де Чезарис, ему бы наподдали так, что он полетел бы, обгоняя собственный визг. Но Сенне всё сошло с рук. Возмутительно. В этом повороте скорость достигает 150 миль в час, двое могли погибнуть. Незадолго до этого, если мне не изменяет память, в Сузуке парень погиб в гонке Ф3000. Но сделал бы я сам то, что сделал Сенна, чтобы стать чемпионом мира? Думаю, сделал бы. Хватило бы мне смелости? Да. Гордился бы я этим? Нет. Но для Берни [Экклстоуна] не могло быть лучшего сценария, так ведь? Чемпионом мира у него стал величайший гонщик всех времён, богоподобный муж».

Герхарда Бергера предупредили, что следует ожидать неожиданного. «В 1989 году Прост был неправ; он виноват в аварии, — утверждал он. — В следующем году мы с Айртоном переодевались перед гонкой, и он сказал: «Я собираюсь устроить шоу в первом повороте». На этом спектакле я сидел в первом ряду, сразу за ними. Я не знал, что должно было произойти. Но Айртон был прав: шоу удалось! Конечно, он виноват в аварии. Но, как я уже говорил, компромиссов он не признавал».

Дэймон Хилл в те выходные участвовал в гонке Ф3000 в Ле-Мане. «Помню, примерно в три часа утра включил телевизор в отеле — а мне ещё в тот день гоняться надо было. Но я хотел увидеть эту великую гонку, во всяком случае, надеялся, что она такой станет. А вместо этого — удар, бум, бац, и всё. Я был очень зол. Встать посреди ночи — и не увидеть никакой гонки. Я поражён, что Айртона никак не наказали. Некоторые вообще говорили «Молодец, круто». Сенна не имел никакого уважения к двадцати четырём парням, ехавшим позади него с полными топливными баками. Совершенно эгоистичный и безответственный поступок. Простите, но это факт».

Мюррей Уокер мрачно сказал: «Думаю, Сенна часто действовал в Формуле-1 исключительно безжалостно. Он был чемпионом мира, его почитали, даже боготворили, и гонщики после него думали: если ему можно, почему мне нельзя? Но главная причина, по которой я его абсолютно не уважаю, в том, что он был готов рисковать не только своей жизнью, но и жизнью других. Последствия сделанного им в Японии в 1990 году могли быть ужасными. Он мог забрать с собой на тот свет кучу народу — чудо, что этого не случилось. Когда говорят: quid pro quo, мол, Прост в 1989-м поступил с ним так же, я отвечаю: обстоятельства были совершенно иными. Сенна бесил Проста весь кошмарный сезон 1989 года, и Ален дошёл до ручки, решив: «Иди к чёрту, приятель, в этот раз ты не пройдёшь». И он сделал это в медленном повороте, где едут от силы 40 миль в час. Сенна был невероятно одарён, но считал, что он всегда прав. Он создал себе образ, подавлявший других гонщиков, так что едва завидев его приближающийся жёлтый шлем, они уходили с дороги, потому что знали: если они этого не сделают, он просто наедет на них или переедет через них или сделает чёрт знает что ещё».

А что Прост? «В тот день я чуть не бросил гонки навсегда, — признался он мне летним днём 2008-го в Париже. — Гоночный инженер Сенны из «Хонды» ушёл в отставку в тот же день. Айртон вообще не думал о других — только обо мне. Он был готов к столкновению, был готов погибнуть или остаться калекой. Он об этом не думал: он не боялся смерти. Думаю, в том году мы с «Феррари» должны были выиграть чемпионат мира, и это бы многое изменило». Сенна сделал так, что мы никогда не узнаем, не подвела ли Проста интуиция.

После событий того дня в Сузуке Сенна надел корону Фанхио, Кларка, Стюарта и Лауды. Она ему наверняка жала. Сенна говорил нам, что он чемпион с жизненными ценностями; с этого момента мы уже не могли спутать его «ценности» с истинно спортивным духом и принципами таких людей, как Фанхио, Кларк, Стюарт и Лауда. За долю секунды он обнажил перед миром свою суть человека, чья одержимость победой, и особенно одержимость победой над Простом, не знает границ.

Этот вопрос затронул, в частности, Джеки Стюарт в интервью с Сенной для американской телекомпании две недели спустя, на финальной гонке сезона в Австралии. Сенне с трудом удавалось сохранить своё знаменитое самообладание. Стюарт сказал: «Если взять всех великих чемпионов, а сегодня у нас 500-й Гран-при в истории, то они все вместе взятые меньше сталкивались с другими гонщиками, чем Вы один за последние тридцать шесть месяцев. Почему?»

Сенна ответил коротко: «Мне удивительно слышать такой вопрос от Вас, Стюарт. Вы прекрасно понимаете, что такое гонки, поэтому должны знать, что гонщик всё время подвергается риску. Если ты гонщик, значит, ты гоняешься вместе с другими людьми. Если ты, увидев просвет, не стремишься в него протиснуться, ты больше не гонщик, потому что мы боремся за победу. И главная мотивация к соревнованию для всех нас — победа. Я гоняюсь, чтобы побеждать. Иногда ты, безусловно, ошибаешься; невозможно всегда всё делать правильно. Одни рискуют, другие нет. В конце концов, за рулем нахожусь я. А я могу делать только то, что говорит мне мозг».

После интервью, уже не в камеру, Стюарт заметил: «Малыш, ты должен повзрослеть».



По окончании сезона Сенна, как обычно, отправился в Бразилию, истощённый, но довольный. Он наслаждался долгими каникулами. «Ключи к победе лежат за тысячи километров от гоночной трассы, — как он однажды сказал. Зимой он давал отдых мозгу и тренировал тело. — Я бегаю всегда днём, когда солнце самое жаркое, — объяснял Сенна. Это больше всего похоже на обстановку во время гонки. Липко. Влажно. В машине очень тесно и душно, и необходима стопроцентная сосредоточенность. Концентрация — это главное. Ты должен быть очень сильным морально. А это значит, что ты должен находиться в отличной физической форме». Часто он пробегал подряд до двадцати километров.

В начале сезона 1991 года Сенна выиграл первые четыре гонки, что на тот момент было рекордом. Наконец-то он одержал столь ценную для него победу на Гран-при Бразилии в Сан-Паулу. Его партнёрство с Герхардом Бергером во втором сезоне продолжало крепнуть. «Герхард очень подходил Айртону, — говорит Леберер. — Нужно сказать, что Герхард очень активно работал с инженерами и подолгу оставался на трассе. Герхард признал, что сражаться с Айртоном бессмысленно. В любом случае, он решил, что Айртон не засранец, он видел в нём человека с сильным характером, который хорошо к нему относился». Джо Рамирес также следил за тем, как расцветает партнёрство. «У нас не было иллюзий, будто Бергер может занять место Проста, — говорил он. — Команда потеряла одного из двух лучших гонщиков мира. Мы просто надеялись, что у Айртона с Герхардом установятся хорошие отношения, и так и получилось. Герхард был быстр и очень хорош: честный парень, с которым приятно работать; мы дружим до сих пор. В конце 1990 года Айртон сказал нам: не звоните, пока не будет готова новая машина. Герхард обещал взять все тесты на себя. И он пахал всю зиму, как проклятый. Сенна один раз приехал на тесты в Сильверстоун, а потом на квалификации к первой гонке сезона в Финиксе привёз всем секунду и взял поул. Сказать, что Бергер впал в депрессию — не сказать ничего. Мы сказали ему, что он едет как может, и Сенну ему не побить, но если он будет близко, для команды этого достаточно. Бергер говорил, что за время, проведённое вместе, Сенна помог ему совершенствоваться как пилоту Формулы-1, а он научил Сенну веселиться».

В чём у Бергера точно были все козыри, по крайней мере, поначалу — это розыгрыши. «Однажды Герхард позвонил пилоту Рона и сказал ему, что Рону тем вечером самолёт не нужен, — вспоминает Леберер. — Рон, не зная про звонок, приезжает в аэропорт и видит, что там всё темно. Рон, конечно же, в долгу не остался. — Самый известный розыгрыш связан с вертолетом и портфелем Сенны. — Некоторые истории обретают жизнь, и многие сейчас рассказывают эту историю так, как будто сами там были, — улыбается Леберер. — Но в вертолёте, летевшем из отеля команды на берегу озера Комо в Монцу, были только Айртон, Герхард, Рон и я. Айртон был вторым пилотом и положил свой портфель на заднее сиденье. Герхард пытался открыть его над озером Комо, чтобы выбросить туда содержимое. Этот парень сделал бы это, но вовремя открыть портфель не смог. Мы снижались над Королевским парком Монцы, там собрались тысячи людей. И когда мы пошли на посадку, Герхард выбросил портфель наружу. Айртон ничего не знал, потому что сидел за рычагами. Мы приземляемся, Айртон лезет за портфелем, а его там, естественно, нет. Герхард молчит. И тут из-за деревьев к нам подбегает сотрудник службы безопасности с портфелем в руках. Когда он подошел ближе, Сенна узнал свой портфель. Представляете его вид? Чёрт возьми, я плакал! Он был полностью уничтожен. Айртон посмотрел на меня, потом на Герхарда. Ему было явно не весело. Герхард говорит: «Нет-нет, это не я». Всё было вдребезги. Ему было совсем не весело».

Бергера эти воспоминания рассмешили. «Моя любимая шутка, — сказал он. — Хотя Айртону потребовалось довольно много времени, чтобы посмеяться над ней, но в конце концов он смог». В постоянных, всё более нелепых розыгрышах фигурировали лягушки, змеи и суперклей. По словам Леберера, Сенна в конце концов потребовал прекратить. «Айртон сказал, что надо остановиться, поскольку Герхард не видит берегов». А что же Бергер? «Единственным парнем, над которым я опасался подшучивать, был Росберг, который играл в одной лиге со мной. Даже я предпочитал подумать дважды, прежде чем отрываться на нём».

В то время, как Сенна безупречно начал сезон-1991, Прост начал терять терпение по поводу выступлений в «Феррари». Он регулярно выражал своё разочарование публично. На Гран-при Германии парочка опять столкнулась, и Прост снова обвинил Сенну в грязной игре на высокой скорости. «В следующий раз я попытаюсь проскочить по внутренней траектории и вынести его, это точно», — заявил Прост французской газете La Cinq. Просту за такую выходку вынесли условную дисквалификацию на одну гонку, а Сенна получил официальное предупреждение за опасное вождение.

К тому времени Прост и Мэнселл друг друга терпели, но в гольф больше не играли. Мэнселл передумал заканчивать карьеру, вернулся из «Феррари» в «Уильямс-Рено» и во второй, великолепной половине сезона стал самой серьёзной угрозой для Сенны в чемпионате. На Гран-при Испании в Барселоне Мэнселл и Сенна промчались всю прямую вдоль пит-лейна колесо в колесо на скорости почти 200 миль в час, прежде чем бразилец наконец сдался в повороте. Выиграв гонку, Мэнселл сказал с широченной ухмылкой: «Айртон сказал, что я сошёл с ума! Я смеялся. Возможно, на это ушло много времени, но раз он теперь считает меня сумасшедшим, у меня всё будет хорошо!»

За две гонки до конца Сенна, подписавший осенью контракт с «Маклареном» на 1992 год на сумму около 10 миллионов фунтов, выигрывал в чемпионате у Мэнселла шестнадцать очков. Прост был в депрессии, а его будущее в «Феррари» стало предметом многочисленных спекуляций. Впервые после своего дебютного сезона-1980 года ему не удалось выиграть ни одной гонки. Его новый товарищ по команде и соотечественник Жан Алези, удивительно яркий и харизматичный гонщик, провалился ещё сильнее: Прост хотя бы трижды за сезон финишировал вторым.

Чемпионство снова разыгрывалось в Сузуке; только главными героями на сей раз были Сенна и Мэнселл. Рамирес рассказал об основных моментах Гран-при Японии: «Команда проделала фантастическую работу. Мы придумали удлинённый нос, что сделало машину более сбалансированной. «Хонда» добавила лошадиных сил, а «Шелл» предложила «ракетное» топливо. Мы использовали этот пакет в Сильверстоуне и оказались на 1,5 секунды быстрее, чем раньше. В тот день нам нужно было обыграть Мэнселла. Поул взял Бергер, вторым стартовал Сенна, а третьим Мэнселл. Планировалось, что Бергер возглавит гонку. По идее, мы собирались просто контролировать Мэнселла, которому нужно было выиграть гонку, чтобы сохранить шансы на чемпионство. Бергер выигрывал у Сенны по секунде на круге. Мэнселл был в отчаянии. Он дёрнулся влево… дёрнулся вправо. Сенна следил за ним в зеркала. Бергер наращивал преимущество. В итоге Мэнселл попытался атаковать по внешнему радиусу в первом повороте. Сенна оставил ему небольшую щёлочку — и знал, что Мэнселлу придётся выскочить за пределы трассы. Как только Сенна увидел в зеркалах большое облако пыли, он наверняка улыбнулся под шлемом. Затем Сенна ускорился и обогнал Бергера. Мы всё так и планировали, но выиграть гонку должен был Бергер. Не просто в благодарность за то, что он сделал в этой гонке, но в благодарность за весь год. И Рон говорит Сенне по радио: «Ты помнишь, гонку выигрывает Герхард?»

Сенна: «Что? Что? Я тебя не слышу».

Рон: «Помедленнее, Герхард должен выиграть».

Сенна: «Я тебя не слышу!» Но он точно знал, что должно случиться, просто дразнил нас. На последнем круге он демонстративно пропустил Герхарда. Герхард был недоволен тем, как это было сделано. Вот вам Айртон — его не изменить». В третий раз за четыре года Сенна стал чемпионом мира. Но Мэнселл, «Уильямс» и «Рено» показали «Макларену», что уже превращаются в грозную силу.



На пресс-конференции в Сузуке Сенна отмотал календарь на год, затем на два. У него была трибуна, и ему было что сказать. «Прежде, чем вы начнёте задавать вопросы... То, что случилось здесь в 1989 году — настоящий позор, — начал Сенна. — Мне и сейчас тяжело думать о том, что тогда произошло. Вы все помните: я выиграл гонку, а потом у меня украли победу. Это было несправедливо. Всё, что происходило той зимой, было настоящим дерьмом».

«Потом 1990-й... нужно было доказать свою правоту, показать всем, что за всё сделанное приходится платить. Когда мы приехали в Сузуку, я лидировал в чемпионате. Перед свободной практикой мы с Герхардом пошли к судьям, чтобы попросить перенести поул-позицию, она была в неправильном месте. Они сказали: «Да-да, никаких проблем». Я завоевал поул — и что потом? Балестр отдал приказ, и чиновники такие: «О, нет-нет, мы не меняем поул». Мы говорим: «Но мы же договорились, что поул должен быть слева». Приказ отдавал Балестр, у меня точная информация от инсайдеров».

«Я сказал себе: «Ну класс, ты пытаешься работать чисто, выполнять свою работу качественно, а идиоты тебя имеют. И если на старте, просто потому, что я в неправильном месте, Прост меня обойдёт, к первому же повороту я его достану — и ему лучше не сворачивать раньше меня, потому что он не успеет. Именно так и вышло».

Когда Сенна набрал обороты, последовали дополнения. «Он [Прост] рискнул — и не выиграл, потому что я пошёл до конца. Мне было плевать, разобьёмся мы или нет. Я пошёл до конца, и мы столкнулись. Это стало следствием того, что произошло в 1989 году. Это было неизбежно. Почему я спровоцировал аварию? Потому что... если система трахает тебя каждый раз, когда ты пытаешься сделать свою работу чисто и правильно, что тебе ещё остаётся? Это стало результатом неправильного решения, продиктованного Балестром. Я за это не отвечаю — да, я внёс свой вклад, но ответственности за это не несу».

Месть Сенны свершилась.



Сезон Проста был обречён закончиться позорным увольнением. В чём его вина? Он публично обвинил «Феррари» в неконкурентоспособности. В конце года, за которой он наскрёб тридцать четыре очка, а Сенна набрал девяносто шесть и выиграл свой третий титул, Прост сравнил свою «Феррари» с грузовиком. Он был не первым гонщиком, так резко оскорбившим свою машину. Это была всего лишь фигура речи — но именно такого момента поджидало руководство «Феррари», чтобы выставить Проста за дверь. Как смеет кто-то столь непочтительно относиться к «Феррари»? Начальству было куда проще свалить вину за спад команды на плохие выступления Проста. Но неужели Прост ухитрился стать настолько плохим гонщиком всего за один сезон? А как насчёт Алези, которого все в паддоке признавали быстрым и бесстрашным гонщиком с огромным потенциалом? Алези в сезоне-1991 набрал двадцать одно очко.

Но «Феррари» не похожа ни на одну другую гоночную команду. Это неприкосновенный институт внутри Италии, в точности как Ватикан.

Проста сочли наглецом и заставили заплатить за это. Перед последней гонкой сезона в Австралии трёхкратному чемпиону мира сообщили, что его контракт расторгнут и прекращает действие немедленно. На Гран-при Австралии его заменил Джанни Морбиделли. Кто это? Тест-пилот «Феррари», безмерно уважавший Проста.

Пино Аллиеви чувствовал, что с Простом обошлись несправедливо и без всяких на то оснований. «Возможно, Прост пришёл в команду в неудачный момент для «Феррари». Внутри команды многое поменялось, пришло много людей, не имевших опыта работы, и много людей, которые слишком много болтали, ничего не зная о Формуле-1. Они пришли со своим огромным эго и высокомерием, но без опыта. Во-первых, машина была реально неконкурентоспособна. Во-вторых, все эти новенькие начали говорить, что Прост никуда не годится, вместо того чтобы признать, что мы сделали дерьмовую машину. Никто не хотел брать на себя ответственность. Они воспользовались поводом и уволили Проста, сказавшего, что чувствует себя «водителем грузовика». Для гонщиков это нормально, они такое говорят, не имея в виду ничего обидного. Помню, Регаццони говорил это тысячу раз, и Лауда говорил. А они воспользовались этим оправданием, чтобы закончить историю, которая сама закончилась несколько месяцев назад».

Чтобы опозорить Проста? «Просто отвратительно, плохой ход «Феррари», — сказал Аллиеви. — Эта ситуация травмировала Проста. В машину посадили Морбиделли — самого большого поклонника Проста. В Италии из этого раздули очень-очень большую историю, потому что Проста в этом виде спорта уважали практически все, а «Феррари» есть «Феррари».

Ален Прост не сыграет никакой роли в чемпионате мира 1992 года: у уволенного не было никакого места, куда он мог бы быстро и легко устроиться на работу. Иногда даже величайшим людям судьба даёт под зад без всякой разумной причины.



17
КАК СЕННА ПУГАЛ ПРОСТА МУЛЬТЯШКАМИ



В знак серьёзности своих намерений Мэнселл обосновался во Флориде, у Мексиканского залива. Для подготовки к сезону 1992 года, который обещал стать переломным в его жизни, ему был нужен тёплый климат. Он купил особняк в колониальном стиле в Клируотере и перевёз с собой семью с острова Мэн, спасаясь от британской зимы. Он также решил похудеть, изменив свой рацион и тренируясь усерднее, чем когда-либо. Он отказался оперировать повреждённую ногу, так как двухмесячный график реабилитации помешал бы его фитнес-программе. Мэнселл решил жить с болью.

Он чувствовал, что машина наконец-то позволит ему выиграть чемпионат. Его вера была полностью оправдана: проектированием машины «Уильямса» занимался технический директор Патрик Хэд, а её аэродинамику усовершенствовал Эдриан Ньюи, специалист, который позже будет получать гонщицкие зарплаты в «Макларене» и «Ред Булле», где работает сейчас [2008 — прим. перев.]. «Активная» подвеска и волшебная электроника болида Williams FW14 1992 года позволяли гонщикам менять настройки автомобиля прямо из кокпита в зависимости от условий на трассе.

Мэнселл выиграл первую гонку года в Южной Африке и с гордостью стоял на подиуме, слушая британский гимн: эта мелодия должна была стать саундтреком всего сезона. «Первая часть плана заключалась в том, чтобы сбросить вес и приехать сюда в хорошей форме, — заявил Мэнселл. — Вторая — победить здесь. Третью, думаю, знают все». Сенна был разочарован, хоть и не критично, тем, что «Макларен» не привёз в Южную Африку новую машину для нового сезона. «Иногда такой результат даже хорош, — сказал он, комментируя своё третье место. — Надеюсь, это подтолкнёт людей, мотивирует их. Возможно, позже в этом сезоне мы сможем снова сразиться с «Уильямсом». Но пока без шансов».

Пока Прост прижимался носом к окну паддока, работая на гонках Гран-при для французского телеканала TF1 и прикидывая свои перспективы, Сенна вскоре обнаружил нового соперника: молодого немца по имени Михаэль Шумахер. На третьем этапе чемпионата в Бразилии Шумахер ехал очень близко к Сенне, пока чемпион мира не сошёл на восемнадцатом круге. Позже Шумахер публично обвинил Сенну в «опасных играх». Сенна уехал с трассы до выступления перед прессой двадцатитрёхлетнего немца, участвовавшего всего в девятом Гран-при в своей жизни, но потом, естественно, услышал его комментарии. «Он просто глупый мальчик», — парировал Сенна.

В жизни Сенны всё перевернулось. Точно так же, как бразилец когда-то выбрал себе мишенью Проста, Шумахер явно решил стать занозой в заднице Сенны. Летом отношения великого чемпиона и юного претендента на престол становились всё напряжённее. На первом круге Гран-при Франции в Маньи-Куре Шумахер и Сенна столкнулись после того, как немец совершил бескомпромиссную, но неудачную попытку обгона в шпильке Аделаида. Гонку остановили, но повреждения машины Сенны ремонту не подлежали. К тому времени, когда обломки расчистили и готовились дать повторный старт, Сенна уже переоделся из огнестойкого комбинезона в джинсы. Он пошёл на стартовую решётку к Шумахеру, бросив Рамиресу на выходе из гаража «Макларена»: «Смотри». Рамирес послушно сделал, как его просили. «Когда Михаэль надевал шлем, Сенна махал рукой у него перед носом, — вспоминает он. — Я был слишком далеко и не слышал, что он говорил, но Шумахер слушал очень внимательно. Думаю, Шумахер был для Сенны тем же, чем Сенна был для Проста. Айртон прошёл мимо меня с широкой улыбкой и сказал: «А теперь поглядим!» После рестарта он [Шумахер] врезался на своём «Бенеттон-Форде» в «Джордан» Стефано Модены. Айртон полностью дестабилизировал Шумахера — но знал, что это только временно, потому что видел в Шумахере восходящую звезду».

Уже тогда, за два года до завоевания первого из семи чемпионских титулов, Шумахер не боялся затеять ссору. «Если кто-то у меня на глазах ошибается, я должен сказать всё так, как вижу, — сказал он, не беспокоясь, как Сенна отреагирует на столь явную провокацию. — Пусть все знают, что я о них думаю. Со мной нельзя вытворять всё, что вздумается». Через две недели после стычки во Франции Сенна возмущался вождением Шумахера на тестовой сессии в Хоккенхайме, Германия. Они оба по очереди портили друг другу программу испытаний, играя в кошки-мышки газом и тормозами.

Терпение Сенны лопнуло. Он пошёл по пит-лейну поставить Шумахера на место, как когда-то к нему самому шёл Мэнселл. Мнения очевидцев расходятся: бразилец то ли ударил Шумахера, то ли схватил его за ворот комбинезона и сильно толкнул. Как бы то ни было, Сенна выразил Шумахеру своё недовольство прямо в лицо. Механики вмешались, чтобы дело не дошло до драки. Было слышно, как Сенна кричал: «Проявил бы немного уважения».

Возможно, истоки более поздних скандальных и безжалостных столкновений Шумахера — с Дэймоном Хиллом в 1994 году, когда он выиграл чемпионат мира, с Жаком Вильнёвом в 1997-м, когда выиграть не удалось, — лежат именно в этих ранних разборках с Сенной. Джеймс Аллен, сменивший в комментаторской будке ITV Мюррея Уокера, написал о Шумахере две книги. «Сенна обладал исключительным гонщицким даром, но именно вера в себя сделала его тем гонщиком, которым он стал, — говорит Аллен. — То же самое и с Шумахером: хотя на тот момент он добился сравнительно немногого, но уже твёрдо знал, что принадлежит к элите автоспорта».

Пока Сенна разбирался со свеженьким соперником, а Мэнселл семимильными шагами мчался к чемпионскому титулу, Прост не сидел сложа руки. Ещё с прошлого года он знал, что «Уильямс» и «Рено» создали впечатляющую машину, с которой очень трудно соревноваться. Возможно, его репутация слегка пошатнулась из-за невосприимчивости «Феррари» к тому, что он сам считал конструктивной критикой, но для «Рено» и «Эльфа», французской нефтяной компании, также сотрудничавшей с «Уильямсом», Прост по-прежнему оставался очень ценным гонщиком. Фрэнк Уильямс давно восхищался талантом Проста. «Очень тихий и недооценённый человек», — говорил о нём Уильямс. В апреле 1992 года Прост подписал контракт с «Уильямсом» на два года, начиная с сезона-1993. И казалось, Прост перехитрил Сенну. На переговорах француз потребовал включения в контракт его права вето на приход Сенны в команду. «Я попросил Фрэнка и парней из «Рено» понять, что после всего, что было у нас с Айртоном, я не могу согласиться снова оказаться с ним в одной команде, — сказал Прост. — Меня не заботил статус первого гонщика, и я не имел ничего против того, чтобы снова работать с Найджелом. Но в моём контракте было чётко записано, что Сенна со мной ездить не будет. Помню, как после этого ополчилась на меня французская пресса. Я пытался объяснить, что могу бороться за чемпионство против Сенны как соперника, но не как товарища по команде. Это уже неприемлемо».

Знал Сенна о сделке или нет, но в том году он вовсю обхаживал «Уильямс», пока Мэнселл и его товарищ по команде Риккардо Патрезе просто уничтожали соперников на великолепной машине. Бразилец потерял всякий стыд. В тот самый день, когда Мэнселл завоевал титул чемпиона мира в Венгрии за пять гонок до конца чемпионата, он открыто попросил себе место в команде на 1993 год. Уильямс прекрасно помнит, как Сенна обратился к нему. «Это был важный день для Найджела, важный день для всей команды, — вспоминает он. — Мы приехали на небольшую вертолётную площадку у медицинского центра возле трассы, чтобы быстро улететь, — кажется, я был с Патриком, — и тут, чёрт возьми, на глазах у всех Айртон бежит за мной и орёт: «Мне надо с тобой поговорить, стой, стой, СТОЙ». Я был поражён его поведением, почти оскорблён, это была наглость. Он преследовал нас с Патриком и говорил, что хочет водить мою машину. Ему нужно было просто успокоиться; для Найджела это был важный день, но, чёрт, Айртон есть Айртон, так ведь?»

Говорят, позже Сенна пытался попасть в команду «Уильямс», предложив им свои услуги бесплатно. Надо признать, это звучит не слишком правдоподобно; но можно точно сказать, что он уже всерьёз раздумывал об уходе из «Макларена» и твёрдо нацелился на получение контракта с «Уильямсом». «Ни для кого не секрет, что я очень старался договориться с «Уильямсом», — признавал Сенна. — Если я не могу получить конкурентоспособную машину, я лучше годик отдохну». Бетиз Ассунсао вспоминает: «Айртон был просто взбешён тем, что Прост обскакал его в борьбе за кресло пилота «Уильямса».



Как ни странно, под вопросом оказалось будущее в «Уильямсе» самого Мэнселла. Его переговоры с командой о новом улучшенном (всё-таки чемпион мира) контракте споткнулись о нежелание Уильямса удовлетворить его требования. Позиции Мэнселла были ослаблены наймом Проста — но он упорно настаивал на своих условиях, которые считал справедливыми. Уильямс рассказал мне, как переговоры с Мэнселлом сорвались окончательно. «У команды было неплохое финансирование, мы тратили всё на гонщиков и выигрывали чемпионаты, — говорил он. — Всё прекрасно, но мы чувствовали необходимость получать чуть больше прибыли. Это ведь тоже важно? Мы откладывали деньги на чёрный день и продолжали разработку машины, поскольку в те времена было много технологических новшеств. Нам приходилось считать деньги, а запросы Найджела на 1993 год были возмутительны. В какой-то момент Найджел немного снизил требования, мы немного повысили предложение, и «Рено» обещало какие-то деньги. Но мы уже подписали Проста, и сохранение Найджела перестало быть приоритетным. Найджел предпочёл не принимать предложенные условия».

Мэнселл испытывал горькое разочарование. В час триумфа, под занавес сезона своей мечты, оправдавшего все его пролитые кровь, пот и слёзы, он знал, что, отклонив последнее предложение «Уильямса», фактически подписывает отречение от Формулы-1. Позже Мэнселл окончательно перебрался в Соединённые Штаты, выиграл чемпионат IndyCar и тем вписал новую страницу в историю автоспорта, завоевав главные титулы по обоим берегам Атлантики два года подряд. Это стало ему заслуженной наградой за силу духа, а также за неоспоримое мужество и скорость.

Переговоры Сенны о его собственном контракте шли немногим лучше. В 1992 году он выиграл три этапа, тогда как Мэнселл одержал девять побед и ещё трижды финишировал вторым в шестнадцати гонках чемпионата. В конце сезона «Макларен» лишился двигателей «Хонда», поскольку японская компания ушла из автоспорта из-за экономического спада в стране — звучит знакомо, да? Новость об уходе «Хонды» стала таким эмоциональным шоком для Сенны, что ему пришлось прервать телеинтервью, чтобы вытереть хлынувшие из глаз слёзы. «Хонда» стояла за восхождением бразильца к вершинам автоспорта, и не было рыцаря в сияющих доспехах, способного её заменить. На 1993 год «Макларену»  пришлось вернуться к движкам «Форд Косуорт». На британского пиарщика «Хонды» Эрика Зильберманна уход компании из Формулы-1 повлиял ещё сильнее. «Я остался без работы, — говорит он. — И мне пришлось ехать домой из Лэнгли на поезде, потому что служебная машина осталась в офисе!» К тому времени Сенну сильно огорчал сценарий Формулы-1 в целом. Его разочаровало поколение автомобилей, управляемых одними технологиями. Бразилец, которому стукнуло тридцать два, не договорился с Роном Деннисом о новом контракте и вернулся на зиму в Бразилию с множеством мыслей. В своём офисе в Сан-Паулу, на верхнем этаже многоквартирного дома, где он мог посадить вертолёт, которым управлял лично, Сенна в феврале 1993 года говорил главному спортивному корреспонденту The Times Дэвиду Миллеру: «Я хочу, чтобы мне бросали вызов мои собственные пределы или пределы, которые мне устанавливает кто-то другой, тоже сделанный из кожи и костей, чтобы решала разница мозгов, разница опыта, особенности адаптации к трассе; я не хочу, чтобы мне бросал вызов компьютер. Я прошу у Рона Денниса не машину, которая обеспечит мне победу, но машину, которая позволит мне соревноваться».

По сути, «Уильямс» резко оторвался от всех соперников, и Сенне трудно было примириться с мыслью, что он не сможет постоянно противостоять их доминированию — или хотя бы причинить достаточные огорчения Просту. Но и у «Уильямса» были свои проблемы: они не успели подать заявку на участие в чемпионате. Одной из двух команд, выступавших против их допуска, стал «Бенеттон-Форд»: шеф команды Флавио Бриаторе пытался воспользоваться моментом, чтобы продвинуть предложения по снижению расходов, такие, как запрет на использование запасных автомобилей и сокращение программы тестов. Опять-таки, знакомая по нашим временам история? Пока Прост ждал суперлицензию перед возвращением, а «Уильямс» боролся против политических махинаций, «Макларен» предусмотрительно заявил на чемпионат 1993 года трёх пилотов: Майкла Андретти, Мику Хаккинена и Сенну.

Переговоры по контракту бразильца практически зашли в тупик. Из отношений Сенны и Денниса уже пропала былая сердечность. Обсуждения затянулись и становились всё более неприятными. Сенна уже давно отказался от стандартных контрактов пилота. Чем больше он выигрывал, тем больше привилегий требовал. Деннис в ответ придирался к каждому пункту. Мне достоверно известно, что на этом этапе контракт Сенны насчитывал более 140 страниц, каждая из которых пересылалась из Уокинга в Сан-Паулу и обратно для тщательнейшего изучения. Берни Экклстоун указал на ещё один камень преткновения. «Рон обычно находит способ огорчить своих гонщиков. Спросите Ники Лауду, спросите Проста. Думаю, в конце концов случилось именно это. Айртону всё это совсем не нравилось. Я видел, как ухудшались отношения между Роном и Сенной, это видели все. Точно то же самое произошло у Рона с Фернандо Алонсо в 2007 году».

Рон Деннис — человек выдающихся достижений. «Я человек скромного происхождения, — сказал он, выступая в Технологическом центре «Макларена» в ноябре 2008 года после коронации Льюиса Хэмилтона как самого молодого чемпиона мира в истории Формулы-1. — Но мои родители кормили меня, одевали и давали мне крышу над головой, пока мне не исполнилось двадцать два или двадцать три, и мне не о чем было беспокоиться. Для них жизнь была борьбой, но мне они позволили совершить прорыв». Безукоризненно сохранённые автомобили, которыми управляли чемпионы мира Лауда, Прост, Сенна и Хаккинен, выставлены на бульваре у входа в штаб-квартиру «Макларена», чтобы символизировать непрерывную цепь успехов команды под руководством Денниса. Шкафы с трофеями ломятся от кубков. (Коллекция команды была полностью восстановлена к Рождеству 1995 года, когда Прост подарил Деннису новую копию трофея Монцы 1989 года, брошенного им в толпу к великой боли своего босса.)

Деннис до мозга костей человек гонок. Но он человек сложный, очень требовательный к себе и к окружающим. Ему также нравится полный постоянный контроль. За последние двадцать восемь лет на моих глазах Деннис создал завидно сильную гоночную команду и компанию с постоянно растущими горизонтами. Если это обижает кого-то из соперников, он не извиняется. «Большинству нравятся победители, но мало кому нравятся постоянные победители, — говорил Деннис в интервью Джеральду Дональдсону в те времена, когда в «Макларене» царили Сенна и Прост. — Если я хожу с улыбкой на лице, я самодовольный. Если я хожу с хмурым видом, говорят, что я несчастен. Это так обескураживающе — стараться хорошо выполнить работу, затем добиться успеха, чувствовать, что по логике вещей должен получить признание за хорошо выполненную работу, а затем этого признания не получить. Пока люди считают тебя аутсайдером, они тебя поддерживают. А потом, когда ты оказываешься на вершине, они превращают тебя из Давида в Голиафа и тут же пытаются тебя оттуда сбросить».

Основы его философии сегодня те же, что и тогда. «Главное — внимание к деталям, — говорил он Дональдсону. — Важно всё. Начинать надо с самого фундамента. Когда кто-то входит в комнату, я сразу замечаю мелочи, например, ногти, чистые ли они, ухоженные ли; как человек одет, неряшливо или аккуратно. Если человек не слишком уважает собственное тело, думаю, ему не хватает самодисциплины. — В том же интервью Деннис сказал: — Я всегда оцениваю свою работу только по собственным критериям. Это очень похоже на то, как Айртон Сенна добивается своих целей. Айртон чрезвычайно требователен и к себе, и к своей команде. Необходимо быть постоянно сосредоточенным на том, чтобы всё работало оптимально. Это чертовски тяжело и очень утомительно, и от критики легче не становится».

Зимой 1993 года Деннису пришлось воевать со своими, и в первую очередь со своей звездой Айртоном Сенной, который отказался подписывать новый контракт. Джон Хоган, кассир «Мальборо», отреагировал на кризис и организовал в январе в Лозанне встречу Денниса и Сенны. «Мы крутились и торговались целый день, — рассказывал Хоган. Неужели Сенна действительно был готов уйти? — А вы бы стали рисковать? — переспросил Хоган. — Стали бы рисковать, зная, что перед вами эмоционально искалеченный, предельно сосредоточенный, демонический, лучший гонщик в мире? Я не рискнул. Возможно, это был величайший блеф в истории. — Наконец, при участии менеджера Сенны Джулиана Джакоби компромисс был найден. Хоган объяснил: — Мы решили, что все вместе сможем убедить поднять ставку и других спонсоров, включая Shell, а также нас самих». Было решено, что Сенна будет гоняться в 1993 году от гонки к гонке — получая королевскую сумму один миллион долларов за гонку.

Хаккинену пришлось смириться с ролью тест-пилота «Макларена», но его время придёт позже. «Уильямс» допустили к участию в чемпионате, Прост получил лицензию. Можно было возобновлять нормальную работу. И работа возобновилась: Прост выиграл свою дебютную гонку за «Уильямс», а Сенна на Гран-при Южной Африки приехал вторым. Однако затем бразилец величественно взял на себя командование чемпионатом. Сенна выиграл домашнюю гонку в Бразилии под усиливавшимся дождём. Разворот Проста закончился вылетом с трассы. Идеальный результат для города, которому не нужно много поводов для карнавала. Адриана Галистеу была одной из девушек, рекламировавших Shell в гонке, а на последовавшей вечеринке Сенна встретил её второй раз. «Думаю, у Айртона уже была парочка девушек из Shell до того, как он встретил Адриану!» — улыбается Ассунсао. Сенна пользовался немалым, хоть и не очевидным, успехом у женщин, встречался с австралийской супермоделью Эль Макферсон, а также с рядом поразительно красивых девушек из Бразилии. Возможно, одна-две из них оставались с ним дольше, чем большинство. Его первой серьёзной спутницей после развода стала брюнетка Марджори Андраде, которую видели с Сенной в период его выступлений за «Лотус». Но ближе всего к Сенне — до Адрианы Галистеу — была бразильская телеведущая Шуша Менегель. Она редко ездила на гонки с Сенной, поскольку ей мешали обязательства перед TV Globo, но Шуша была тесно связана с ним в период с 1988 по 1992 год. По словам писателя Тома Рубитона, автора подробной биографии Сенны, «семья да Силва обожала» Менегель.

Однако никто не занимал в его жизни постоянного места. «Думаю, Адриана появилась в жизни Айртона в тот момент, когда он стал восприимчив к возможности отношений, — объясняет Ассунсао. — До этого он не был готов брать на себя никакие обязательств. В отличие от Дэвида Бекхэма, его никогда не видели на «закрытых» вечеринках. Он не был болтливым или внезапным — но Адриана была. Прошли месяцы, и он согласился на публикацию фотографий с Адрианой, которые никогда бы не одобрил раньше. На одной серии фотографий Айртон обнимал сзади Адриану в бикини. Семья пыталась наложить вето на публикацию этих фотографий, но Айртон настоял. В том году Айртон начал меняться». Его тренер — и далеко не только тренер — Йозеф Леберер сказал со знанием дела: «Айртон околдовывал женщин, вот и всё».

Но один аспект личности Сенны оставался неизменным: он по-прежнему был зациклен на победе над Простом, хоть и чувствовал, что его «Макларен» уступает «Уильямсу». Одним из главных спонсоров «Уильямса» в том году была компания Sega, производитель компьютерных игр, чей персонаж Ёжик Соник был изображён на болидах Проста и его товарища по команде Дэймона Хилла. И на следующей гонке, Гран-при Европы в Донингтоне, на боку носового обтекателя «Макларена» Сенны красовалось издевательское изображение расплющенного ежа. Послание было недвусмысленным: Сенна давил Проста колёсами своих всё ещё бушующих амбиций, а мультяшное дорожное убийство позволило ему лишний раз посмеяться над своим врагом.

Мокрая гонка Сенны в Донингтоне мгновенно вошла в красочную историю Формулы-1. «Если я смогу забрать один круг с собой в могилу, это будет первый круг Донингтона-1993», — говорил Мюррей Уокер. Сенна стартовал четвёртым и потерял ещё одно место после старта. Для бразильца это не имело значения. Трасса была коварна из-за осадков, её поливал ливень, а он демонстрировал своё великолепие. Сначала бразилец вырвался из веера брызг и прошёл Шумахера. Следующим клиентом оказался Карл Вендлингер, сожранный с головокружительной скоростью. Затем бразилец догнал и обогнал Хилла. «Я помню брызги, когда меня проезжал Сенна, — улыбается Хилл. — Все остальные ехали так осторожно, а он вжик… и его нет. Блестяще — но он знал, что способен на такое. — С почти неприличной поспешностью Сенна догнал Проста, чьё лидерство в Гран-при продлилось лишь до шпильки первого круга. Сенна проскользнул по внутреннему радиусу — и больше его в тот день никто не беспокоил. Прост, напротив, постоянно пытался найти подходящие шины. Сделав удивительные семь пит-стопов, Прост всё же финишировал третьим, а Хилл вторым, но обоих затмил блестящий пилотаж бразильца. — На пресс-конференции Айртон высмеял Алена, — говорит Хилл. — Он злорадствовал, и это было немного некрасиво. Бедного старого Алена в тот день подвела неуверенность».

Впоследствии Сенна признал, что даже по его меркам провёл исключительную гонку. «Не помню, чтобы Гран-при выигрывали в таком стиле, — сказал он. — Тебе кажется, что у тебя есть предел, но как только достигаешь этого предела, что-то происходит, и внезапно ты проходишь чуть дальше благодаря силе разума, решимости и инстинктам. Так можно взлететь очень высоко». В тот день Сенна летал в небесах — а на его машине появился ещё один расплющенный ёжик. Бергер, вернувшийся из «Макларена» в «Феррари» в конце 1992 года на большие деньги, смеялся, понимая, что удалось сделать его другу. «Айртона бесил двигатель «Форд», — говорил он. — Ему пришлось ждать особых обстоятельств, чтобы соревноваться, но он смог выставить всех дураками!»

Хилл, которого после ухода Мэнселла повысили с должности тест-пилота до второго боевого гонщика «Уильямса», обнаружил, что Прост — простой и сдержанный человек, у которого можно учиться. Позже он также недолго побывал в одной команде с Сенной. Его наблюдения поучительны: «Ален — профессор, алхимик, он вечно пытался что-то состряпать в своей машине! Он никогда не говорил много. Я припоминаю, что если в разговоре всплывало имя Айртона, он просто улыбался. Не то чтобы Ален был злым — скорее он был хорошим манипулятором. Не думаю, что ему нравилась враждебность; думаю, он её не понимал. Её можно объяснить только тем, что Айртон знал, что он представляет собой угрозу, и поэтому Ален стал его мишенью. Помню картинговые соревнования пилотов Ф1 в Берси, в Париже, там Айртон всё время смотрел на Алена, просто не мог оторвать от него глаз. Стиль пилотирования Алена был тончайшим, по-другому я сказать не могу. Со стороны казалось, что он вообще ничего не делает. Он почти не касался бордюров, не заезжал в грязь. — Хилл намеренно изобразил псевдофранцузский акцент, чтобы подчеркнуть сказанное. — Ален был нэмножко тюда, нэмножко сюда, — он улыбнулся. — Смотришь на него, а у него руки не двигаются».

«Найджел Мэнселл был драматичным, страстным человеком, его мотало то вправо, то влево. А вот Айртон создавал впечатление, что рядом с ним происходит что-то реально важное для мира. Это касалось не только гонок. В Англии мы все такие скромные. Мы не любим самомнение, самовозвеличивание, если хотите. Но если на тебя надеется такая огромная страна, как Бразилия на Айртона, ты уже не просто автогонщик, не просто спортсмен. С его точки зрения, на нём лежала большая ответственность. Он был очень напряжённым. Ему важно было знать, что исходящее от него доходит до адресата. В нём поражала именно страсть, забота о том, что он делает. Он относился к себе очень серьёзно; он был готов даже тренировать собственных инженеров, чтобы добиться от них той же интенсивности».

«Прост был радушен и очень вежлив, очень мил, всегда готов признать достоинства другого. Нелегко подойти к кому-то и сказать: «Эй, ты молодец, что победил меня». В Формуле-1 такого не бывает. Даже если ты трёхкратный чемпион мира, как Ален, всегда найдётся ублюдок, готовый укусить тебя за пятки. Могу себе представить, каково ему было в одной команде с Айртоном. Айртон считал, что ему Богом дано право доминировать в автоспорте. Я с таким подходом не согласен. Это спорт; ты пытаешься быть впереди, но заранее ни у кого нет права быть впереди».

Позже Хилла ожидали столь же ожесточённые схватки с Шумахером. «Полагаю, я был вовлечён в такое же соперничество, как Прост и Сенна, — говорил он. — Я делал всё, что мог, против парня, который понятия не имел, насколько хорош он будет. Временами я проигрывал сам себе. Я бы сравнил это с боксом; всё всегда сводится к шоу. Вынес ли меня Шумахер в Австралии в 1994-м ради чемпионского титула? Дальнейшая карьера Михаэля подтверждает эту теорию, и это всё, что я могу сказать. В автоспорте случается всякое. Думаю, потерей Михаэля было то, что он не позволял нанять конкурентоспособного товарища по команде. Если бы он хотел показать, что он лучше кого угодно другого, ему было бы полезно иметь в своей команде Алена Проста, который был у Айртона Сенны. Но он этого избегал, и именно тогда наш вид спорта потерял большую часть своей привлекательности, потому что Михаэля обслуживала целая команда. Он стал своего рода чемпионом-одиночкой — и это лишило многих из нас важного ингредиента Формулы-1».



Как вспоминал Джо Рамирес, программа Сенны «от гонки к гонке» добавляла драматизма. «Рону приходилось между гонками грабить банки, чтобы добывать деньги на Айртона! — сухо рассказывал Рамирес. — Айртон отказывался покидать Бразилию, пока деньги не перечислены. Помню, он чуть не пропустил Гран-при Сан-Марино в Имоле. Айртон прилетел в Рим из Сан-Паулу утром первого дня свободных заездов. Я полетел за ним на самолёте компании, и Рон сказал: «Вам лучше успеть к началу практики, иначе ты уволен». Мы не смогли приземлиться в римском аэропорту Фьюмичино, частные самолеты туда не пускают. Так что мы сели где-то ещё, я попросил пилота не глушить двигатели и взял такси встретить Айртона во Фьюмичино. В аэропорту я попросил таксиста подождать. Я ему доверился и оставил у него свой портфель. Когда мы вышли из терминала с Айртоном, таксиста и след простыл. Сенна летел первым классом, самолётом компании ВАРИГ [тогда главная национальная авиакомпания Бразилии], и водителю не разрешили подъехать туда, где я вышел; это было нормально, но я об этом не подумал. Я предположил, что он, видимо, решил сделать круг по аэропорту и сейчас вернётся, но Айртон не хотел ждать. Он потребовал другое такси. Я сказал, что не могу уйти без портфеля. «К чёрту твой портфель», — сказал Сенна. Я ответил, что там билеты, деньги и важные документы. «В этом портфеле моя жизнь», — сказал я ему».

«Тогда какого чёрта ты оставил его таксисту?!» Сенна очень психовал и жаловался, что мы опоздаем. И тут у меня сорвало крышу. «Мать твою, ты сам во всём виноват, — прикрикнул я на него. — Из-за тебя мы тут все носимся как угорелые. Если бы ты прилетел вчера вечером, как нормальный человек, всего этого бы не было. А теперь ты хочешь, чтобы я из-за тебя забил на свой портфель».

В данном случае Рамирес дал слабину — почти все пасовали перед авторитетом Сенны. «Мы взяли другое такси и продолжали спорить, — вспоминает он. — В другом аэропорту самолёт стоял под парами и был готов взлететь, как только мы появимся. Но как только мы начали выруливать на взлётную, я выглянул в окно и увидел, как мой первый таксист бежит к нам с моим портфелем. В тот миг ко мне вернулась вера в человечество. Я вышел из самолёта, взял портфель и протянул водителю немного лир. Когда я вернулся в самолёт, даже Айртон улыбался. Он не извинился, но его улыбка сказала всё. Когда мы приземлились в Болонье, нас уже ждал вертолет. Возле трассы нам пришлось садиться на футбольное поле. Там Айртона ждал мотоцикл. Когда он добрался до паддока, ему некогда было даже выпить кофе. Он успел только дойти до моторхоума и переодеться в комбинезон для первой практики. Сенна выехал из гаража и тут же разбил машину! Он был жутко уставший. В тот уик-энд он не набрал ни одного очка. Но Рон ничего не мог с этим поделать, ему оставалось только искать деньги».

За два дня тренировок Сенну развернуло трижды, что было крайне необычно. Наблюдавший за этим фиаско Хоган решил посоветоваться с Джеймсом Хантом. «Джеймс прекрасно понимал спортсменов, — говорил Хоган. — Он был отличным теннисистом, знал всех этих парней и видел, как они работают. Я говорю Джеймсу: «Он спит за рулём, он измотан». Джеймс возражал. Он утверждал, что парни, находящиеся в такой физической форме, как Сенна, не устают. Джеймс объяснил, что Сенне не хватило концентрации, но заверил меня, что Сенна соберётся. Я доверял его мнению. Вообще Джеймс и Айртон отлично ладили. Помню забавную историю. К тому времени основным видом транспорта Джеймса был фургон Austin A35. Однажды вечером он пошел ужинать с Айртоном и Джулианом Джакоби и припарковал фургон на Кадоган-сквер или какой-то из шикарных площадей Вест-Энда. После ужина они возвращаются к своим машинам, Айртон видит фургон Джеймса и спрашивает: «Что это?!» И вечер закончился тем, что они вдвоём наматывали по площади круги в фургоне, визжащем шинами и изрыгающем дым! Они стали большими друзьями, и когда Джеймса, увы, не стало, Айртон сказал мне: «Парень был абсолютным безумцем, но какой же крутой чувак».

Третью победу в сезоне Сенна одержал в Монако, где победил в шестой раз и установил новый рекорд. И это после тяжёлой аварии на скорости 160 миль в час в первый день тренировок. «Айртон сильно ушиб большой палец о руль, — говорит Леберер. — Я, конечно, его подлечил, но всё равно ему было тяжело, особенно учитвая, что это Монако со всеми кочками и постоянными переключениями передач. Но перед гонкой я зафиксировал ему палец, чтоб он смог переключать передачи. Я просто делал свою работу, для этого я здесь». Обладателя поула Проста оштрафовали за фальстарт. И снова Сенна упивался неудачей своего врага. На гала-ужине тем вечером, куда его сопровождала Адриана, расширявшая его взгляд на жизнь, на его лице сияла широкая улыбка.



Дел в то лето было непривычно много. Сенна вёл долгие переговоры с Уильямсом. Тем временем Прост добился значительного преимущества над бразильцем в чемпионате, победив в Канаде, Франции, Великобритании (его пятидесятая победа в Гран-при) и Германии: этот успех оказался для него последним. Леберер знал о некоторых разговорах Сенны. «Айртон доверял мне на все сто, и вечером иногда принимал телефонные звонки в моём офисе, — рассказывает он. — Однажды Айртон позвонил мне из своего дома в Бразилии, когда в Европе было 2 часа ночи. Он начал говорить мне о том, что будет, если он изменит цветам своей команды. Потом понял, что я сплю, но вопрос его беспокоил, и ему нужно было выговориться. Он дал мне понять, что куда бы он ни пошёл, я должен идти с ним».



В июле жизнь Проста изменил звонок Фрэнка Уильямса. «В сезоне наступил летний перерыв, и я отдыхал на юге Франции, — вспоминал Прост, когда мы обедали у него дома в 16-м округе летом 2008-го. — Он попросил меня о встрече, я объяснил, что отдыхаю, мне нужен перерыв. Но Фрэнк заявил, что нам нужно срочно увидеться, и завтра он прилетит ко мне в Биарриц. Я понимал, что дело наверняка важное, но у меня же контракт с «Уильямсом» на 1994 год, так что же может быть настолько важным? И Фрэнк приехал и рассказал, что «Рено» сильно давит на него и хочет заполучить Сенну».

Прост попросил время на обдумывание. Его контракт однозначно запрещал Сенне управлять «Уильямсом», пока он сам в команде. Но история не раз показывала реальную ценность контрактов Формулы-1, когда переговоры становятся по-настоящему жёсткими. Прост сказал: «Мне важно было самому понять, чего хочет «Рено». Я знал, что они хотят выиграть чемпионат со мной, но они явно хотели показать, что могут выиграть чемпионат с Найджелом, со мной, а затем и с Айртоном и, возможно, с Михаэлем. Гонщик для них не столь важен. В конце концов я сказал: «Ладно, дайте мне три недели, и я решу, согласен ли принять Айртона». У меня была сильная позиция. Нанять Айртона без моего разрешения было бы нарушением контракта».

Три недели француз прикидывал варианты. Затем позвонил Уильямсу. «В августе я сказал им: «Отлично, вы хотите Айртона, а он готов водить бесплатно, ездить даром! Тогда заплатите мне всё, что мне причитается по контракту за 1994 год. Без вариантов: вы мне платите, я ухожу». Хватит с меня всех ваших историй, всей вашей политики. Думаю, основным двигателем сделки было «Рено», а не «Уильямс». Забавно, я как раз обсуждал это с Патриком Хэдом из «Уильямса» в этом году в Монако, пятнадцать лет спустя. Патрик — человек гонок, и я человек гонок, у нас были хорошие отношения, но он сказал, что сам был не в курсе всех политических моментов. Он сам очень многого не знал».

Уильямс встретился с Сенной в своём гостиничном номере во время Гран-при Венгрии в середине августа, и они достигли принципиальной договорённости. Вскоре переговоры были завершены с участием Джакоби. Однако официальное сообщение последовало только на Гран-при Португалии в конце сентября. Прост объявил о завершении карьеры, но быстро оказался в тени после заявления Сенны, что он покинет «Макларен» в конце сезона после шести сезонов в команде. Прост в Эшториле сказал: «Это трудное решение, но оно зрело во мне весь этот год. Я принял его месяц назад, объявить хотел после победы в чемпионате, но обстоятельства сложились так, что для меня и для команды лучше сделать это сейчас и сконцентрироваться на завоевании титула. Причин несколько. Думаю, уже хватит. Тринадцать лет в Ф1, и всё. Нового возвращения не будет».

Разочарование Сенны в Деннисе достигло апогея неделей ранее, когда в Бразилии опубликовали информацию с «закрытого» брифинга. Согласно публикации, Деннис утверждал, что чрезмерные требования Сенны сделали его «недоступным». Пресс-конференция бразильца пролила свет на его чувства. «Мне бы хотелось, чтобы Рон был сейчас рядом со мной, потому что с его стороны прозвучали некоторые негативные комментарии, — сказал Сенна. — Это очень грустно, и мне очень жаль. Мы работали вместе шесть лет и выиграли три чемпионата. Но человеку нужно уважение, а его иногда не хватает. Я сделал для команды не меньше, чем она для меня, очень прискорбно слышать от него подобное, и думаю, он об этом пожалеет».

Фрэнк Уильямс нашёл своего человека — наконец-то. И летом 2008 года, несмотря на всю тяжесть истории и течение времени, Уильямс с тоской вспоминал некоторых из тех, кто лихо ездил за него. «Алан Джонс [чемпион мира 1980 года] был мужиком с австралийской бесшабашностью, который и в машине вёл себя как настоящий австралиец, — говорил Уильямс. — Кеке Росберг был очень ярким, всегда на пределе, всегда выжимал из машины всё. Найджел обладал огромной физической и умственной силой, а также исключительным мастерством. Ален был самым тихим водителем из всех моих гонщиков. Он ехал так медленно, как только мог, и Дэймон временами сильно давил на него. Но когда Алена по-настоящему напрягали, на него было приятно смотреть. Айртон... ну, это просто мировой класс. Не могу сказать, что ждал десять лет с тех пор, как он провёл первые тесты на нашей машине в Донингтоне, но «Уильямс» был неизбежным пунктом назначения для Айртона, так ведь?»

Во время телефонного разговора с Бразилией в середине октября Сенна с энтузиазмом говорил о новом вызове. «Для меня это осуществление большой мечты, — сказал он. — С тех самых первых тестов в Донингтоне мы много лет общались, вели переговоры, и теперь, наконец, мы вместе. Но выиграть чемпионат будет непросто. Прошло так много времени с моего последнего титула, я почти забыл, каково это».



Сенна выиграл две последние гонки за «Макларен» в конце сезона-1993 — в Японии и Австралии. После гонки в Сузуке Сенна был крайне недоволен пилотированием Эдди Ирвайна, североирландского дебютанта. Бразилец ворвался в комнату команды «Джордан» на трассе и нанёс Ирвайну хук левой. «Айртон врезал ему по лицу, — сказала Бетиз Ассунсао, которая бежала за Сенной, узнавшим, что Ирвайн неуважительно отозвался о нём в телевизионном интервью. Когда Сенна прошёл Ирвайна на круг, ольстерец не уступил и вернул себе позицию. — Ирвайн повёл себя как дерьмо, я бы сам его ударила, — говорила Ассунсао. — Айртон был в бешенстве, и я поняла: не время говорить ему, что так нельзя». Сенну пришлось оттаскивать от противника его гоночному инженеру Джорджио Асканелли. Ирвайн отказался приносить извинения. «Кто бы говорил, но не Сенна, — заявил он. — Я помню его истории в начале карьеры». В конце концов за свой проступок Сенна получил всего лишь условную дисквалификацию на две гонки.

Финишировавший вторым Прост был рядом с Сенной перед подиумом и на пресс-конференции. «Мы довольно давно не общались, и я предложил Айртону показать людям, что наши отношения становятся лучше, — рассказывал Прост. На подиуме Сенна категорически проигнорировал просьбу. — На пресс-конференции он был просто агрессивен, — добавил Прост. — Только в Австралии я понял, в чём дело».

Перед последней гонкой Сенны за «Макларен» я беседовал с Деннисом в его офисе в Уокинге. «Айртон запятнал одну из лучших побед команды в Гран-при, — признал он. Тем не менее Деннис, не имея оснований рассчитывать на дальнейшую лояльность, привёл ряд доводов в защиту Сенны. — К такому поведению Сенны привёл целый ряд обстоятельств: некомпетентные маршалы, стюарды, которые не оштрафовали Ирвайна за задержку лидера гонки в нарушение двух статей Спортивного кодекса, а также высокомерие Ирвайна после гонки», — утверждал он.

Затем Деннис заговорил о человеке, которого знал и с которым работал последние шесть лет. Весьма поучительный рассказ. «Все спортсмены, особенно лучшие в мире, обычно обладают определёнными чертами характера, с которыми трудно справиться и смириться. Особенно это касается командных видов спорта. Самые успешные, движимые мощным желанием преуспеть любой ценой, порой допускают ошибки, о которых впоследствии сожалеют. Это наблюдение относится ко всем величайшим спортсменам всех времён. У них зверские замашки. И мы, как компания, существующая ради победы, неохотно вынуждены признать, что иногда такое происходит».

«В целом я чувствую, что его стремление выиграть каждый Гран-при отчасти умаляет его величие. Но подавляющая часть воспоминаний будет о хороших временах, пусть иногда за них приходилось дорого платить! Мы оба считаем, что для нас обоих будет лучше какое-то время работать порознь. Мы так строги друг к другу. Но я не считаю следующий гоночный уикенд концом. Просто интерлюдией».



В Аделаиде Сенна завоевал поул, достойно отметив последнюю гонку за «Макларен». «Перед самым стартом Айртон подозвал меня к себе из кокпита, — вспоминал Джо Рамирес. — Обычно он сам пристёгивал ремни безопасности, а тут я подумал, может, ему нужна помощь. Но оказалось, он просто хотел поговорить со мной наедине, чтобы не слушали по командному радио. Айртон сильно схватил меня за руку и сказал: «Мне странно делать это с тобой в последний раз». Я ответил: «Если тебе странно, представь, как мы все относимся к твоему уходу. Мы не хотим, чтобы ты уходил, но ты уходишь сам, мы тебя не выгоняли».

Миссия Сенны заключалась в том, чтобы принести «Макларену» 104-ю победу в Гран-при, что позволило бы им обогнать «Феррари» и вписать своё имя в книгу рекордов как самая успешная команда в истории Формулы-1. «Я сказал Айртону: «Если ты выиграешь для нас, я буду любить тебя вечно!» Затем я посмотрел ему в глаза и увидел эмоции этого человека. Я рад, что Рон этого не видел. Айртон посмотрел на меня и сказал: «Я сделаю всё возможное».

Сенна выиграл гонку — сорок первый и последний Гран-при в своей жизни. Прост закончил свою последнюю гонку вторым и покинул Формулу-1 четырёхкратным чемпионом. «Рон подошёл ко мне на подиуме и сказал: «Отличная работа!» — вспоминал Прост. — А потом я увидел Айртона. Мне не хотелось ничего говорить из-за того, что произошло две недели назад в Японии. Но на этот раз Айртон сам решал, что делать на подиуме. Он попросил меня подняться к нему на верхнюю ступеньку — это было его решение, понимаете, не моё. Его мысли. После этого подиума была очень странная пресс-конференция. Он сказал, что я стану толстым и скучным. Говорил всякие приятные и забавные глупости. Он казался совершенно другим. Прежде чем давать интервью телеканалам, мы поговорили наедине. Внезапно после гонки его настроение совершенно поменялось. Очень, очень сильно. Постепенно я всё лучше понимал его образ мыслей. И только в Австралии понял, почему».

Внезапно Сенна осознал, что Прост исчезает с картинки. Навсегда. В тот вечер команда «Макларен» устроила вечеринку в итальянском ресторане в Аделаиде. «За пару лет до этого у нас была большая вечеринка в Португалии, когда Айртон понял, что не получит место в «Уильямсе», зато его получит Прост, — объяснял Рамирес. — Айртон был очень замкнут, и весь тот вечер за командным ужином дулся. На этот раз я попросил одну из наших девушек, Кэти, обеспечить Айртона его любимым виски «Хэйг». А для него я подготовил маленькую речь. «Если ты считаешь, что можешь добиться большего с другой командой, пожалуйста, попробуй!» Той ночью Карл-Хайнц Циммерман дал салют в честь Сенны из своей миниатюрной пушки.

Позже Сенна подарил Рамиресу свой комбинезон, перчатки и гоночные ботинки с той последней гонки за «Макларен». Они хранятся у него дома в Испании.

***

Ален Прост из Австралии отправился в неопределённое будущее. Он выиграл чемпионат мира, одержав за сезон семь побед и завоевав тринадцать поул-позиций на великолепной машине. И всё же Прост чувствовал странное опустошение: несмотря на его триумф, Сенна каким-то образом победил его. «Я не хотел останавливаться», — признал Прост летом 2008 года вопреки собственному заявлению, сделанному в Эшториле. Но он не мог снова находиться в одной команде с Сенной, поэтому положил в карман деньги за выдающийся год с «Уильямсом» и неохотно пошёл на закат после 199 гонок Гран-при.



18
ПЕРВОМАЙ



Прост, может, и ушёл, но Сенна его явно не забыл. Зимой Сенна сделал то, чего не делал никогда: позвонил французу. «Айртон взял мой номер у Джулиана Джакоби и много раз звонил мне из Бразилии, — рассказывал Прост. — Умолял меня снова сесть за руль. Я смеялся и говорил ему: «Ты просто невероятный!»

Прост не знает, что заставляло Сенну постоянно ему названивать. Он может только подтвердить, что бразилец неустанно просил его вернуться в гонки. Представьте себе замешательство Проста. По телефону его практически умолял снова сесть за руль тот самый человек, который многие годы делал всё возможное, чтобы уничтожить Проста и как гонщика, и как человека. Ясное дело, Сенна ни на миг не задумывался, что может случиться с французом, в тот день в 1990 году, когда врезался в его машину на Сузуке. Ясное дело, он не заботился о нём, когда расчётливо и хладнокровно пробирался в «Уильямс-Рено» на 1994 год, зная, что Прост почувствует себя обязанным уйти, но не оставаться с ним в одной команде. Ясно, что Сенна претерпел невероятную перемену в своих взглядах. Он хотел, чтобы Прост вернулся: это вернуло бы смысл его собственной жизни и карьере.

Прост и правда всерьёз подумывал о возвращении — в «Макларен». В середине февраля, когда я писал для Mail on Sunday репортажи с зимних Олимпийских игр в Лиллехаммере, Норвегия, меня пригласили на встречу с Простом на старом месте проведения французского Гран-при, в Ле-Кастелле на юге Франции. В программу встречи входила презентация McLaren F1, способного развивать скорость 230 миль в час, самого быстрого и технологически продвинутого дорожного автомобиля в мире — и при стоимости 540 тысяч фунтов стерлингов, несомненно, самого дорогого. Поскольку вести его должен был Прост, а слухи о том, что он подумывает о возвращении в Формулу-1, всё расползались, казалось в высшей степени разумным сбежать на три дня из холодного Лиллехаммера. «Макларен» договорился с французскими автопроизводителями «Пежо» о поставке двигателей для чемпионата мира 1994 года, и Прост казался идеальным человеком на роль преемника Сенны. Ты теряешь Проста, потому что Сенна становится всемогущим; затем ты теряешь Сенну, потому что он разочаровывается, и если ты Рон Деннис, ты компенсируешь это, пытаясь выманить Проста из гамака пенсионера. Никто и никогда не мог упрекнуть Формулу-1 в том, что это рациональный бизнес.

В Ле-Кастелле Прост сказал мне: «Я всё ещё люблю Формулу-1, у меня всё ещё есть страсть, но этого недостаточно. Мне нужно другое чувство. В каком-то смысле да, мне нужно снова влюбиться. — Прост всю зиму занимался лыжами, сёрфингом и мотоциклом, оплачиваемую работу он не искал. — Для меня очень важно найти в Формуле-1 другую атмосферу, — заявил он. — И если я выиграю гонку, то не только благодаря машине, как все говорили в прошлом году. Я до сих пор не могу рассказать другим, что чувствую в связи с этим чемпионством. — И Прост, которому на днях должно было исполниться тридцать девять, добавил: — Я не пытаюсь играть в политические игры. У меня были ещё две возможности вернуться в Формулу-1, но, пожалуй, только в команде «Макларен-Пежо» я смог бы наслаждаться гонками».

Прост должным образом протестировал «Макларен-Пежо» в Эшториле. «Рон звал меня по двум причинам, — сказал он. — Он хотел, чтобы я снова выступал за команду, и хотел, чтобы я оценил машину. Это также позволило мне прочистить мозги – как я уже говорил, я не хотел заканчивать. — Сенна узнал об этих испытаниях под виноградной лозой и усилил свои просьбы к Просту вернуться. Звонки Сенны Просту всегда касались Формулы-1, и он был весьма сердечен, хоть и немного уныл. — Я попросил Рона дать мне немного времени на размышление, и Айртон это знал. Как-то Айртон сказал мне, что у него нет мотивации соревноваться с другими гонщиками. Как я уже говорил, я смеялся вместе с ним над тем, насколько невероятным было его предложение. Но я также сказал ему, что не собираюсь быть для него боксёрской грушей. Я знал, что с такой машиной и тем более с таким двигателем не смогу конкурировать с Айртоном. На доработку машины и двигателя потребуется много времени, и я не был готов заниматься этим снова». Прост сообщил Деннису, что в команду не вернётся.



Через две недели после встречи с Простом я вернулся в Ле-Кастелле, чтобы взять интервью у Айртона Сенны и Дэймона Хилла во время тестов «Уильямса», на которых гонщики пытались разгладить морщинки на машине последнего поколения, лишённой в соответствии с новыми правилами электронных средств помощи водителю. «Сенна — человек, полностью погружённый в дело, — сказал Хилл. — Прямо чувствуешь, как его работа мотивирует всех в команде. Как будто новые батарейки вставили. — Но никаких иллюзий у Хилла не было. — Формула-1 — забавный бизнес. Это всё равно, что пригласить Эвандера Холифилда и Майка Тайсона в одну команду, попросить их работать вместе, а затем выпустить вдвоём на ринг. Это значит требовать почти невозможного. — Но Хилл не собирался бодаться с Сенной, как это делал Прост в те два напряжённых года совместной работы в «Макларене». — Я был бы идиотом, если бы сражался с Айртоном лицом к лицу в одной команде, — настаивал он. — Я могу получить гораздо больше от сотрудничества и обмена информацией, и я думаю о долгосрочной перспективе, поскольку хочу выступать в Формуле-1 в 2000 году и позже».

Эта парочка вряд ли знала друг друга лучше, чем двое незнакомцев, пожимающих руки на вечеринке. Эти люди, родившиеся с разницей всего в шесть месяцев и объединённые одной мечтой, происходили из разных миров. Сенна прибыл на частном самолёте с Йозефом Леберером, приставленным присматривать за ним, и шефом личной пресс-службы Бетиз Ассунсао, которая должна была каждый день передавать бразильским СМИ его мысли; Хилл приехал один. В тот вечер в Бандоле Сенна вернулся в отель в 22:45, проведя целый день за рулём и за разбором полётов с инженерами. Леберер приготовил ему ужин на трассе. Вместе с ключом на стойке регистрации он получил пачку факсов, касающихся его деловых интересов. И ещё его ждал массаж Леберера. Наутро Сенна признался: «Меня вдохновляет новая команда и новая машина. Но я устал, потому что нужно многое обдумать, почувствовать, оценить». До первого Гран-при сезона в Бразилии оставалось чуть больше трёх недель.

Всё это время Сенна не давал покоя Просту своими звонками. «Айртон рассказывал, что у него много проблем с «Уильямсом», — говорил француз. — Ему не нравилось его поза в машине, он испытывал дискомфорт. Ему не нравилось расположение руля — годом раньше об этом и я говорил. Машину строили под Найджела, и мне в ней никогда не было удобно. И поведение машины в целом Айртона тоже не удовлетворяло».



В Бразилии Сенна, несмотря на все свои опасения, завовевал поул. Рядом с ним в первом ряду стоял «Бенеттон-Форд» Михаэля Шумахера. На пит-лейне уже ходили подозрения, что команда Шумахера нашла способ обойти новые правила, запрещавшие среди прочего систему управления запуском, которая позволяла водителю трогаться с места, не обращая внимания на пробуксовку колёс или переключение передач. Сенна лидировал в гонке, но Шумахер выехал с одновременного пит-стопа впереди бразильца. Позже Сенна вылетел с трассы, безуспешно пытаясь догнать немца, и тот беспрепятственно нырнул под клетчатый флаг.

Каким бы плохим ни казалось начало карьеры Сенны в «Уильямсе», во второй гонке, на Тихоокеанском Гран-при в Аиде, Япония, всё пошло ещё хуже. Он снова был на поуле, но на этот раз «Уильямс» Сенны забуксовал на старте, и Шумахер проехал мимо. Когда Сенна входил в первый поворот, его машину сзади задел «Макларен» Мики Хаккинена и оттолкнул «Уильямс» в сторону, где бразилец оказался на пути «Феррари» Николы Ларини. Сенна и Ларини закончили гонку в гравии. Победа Шумахера означала, что на следующий этап чемпионата в итальянской Имоле он привезёт преимущество в двадцать очков.

А Сенна всё названивал Просту. «С каждым разом настроение Айртона ухудшалось: из-за машины, из-за результатов, — говорил Прост. — Он также был уверен, что машина «Бенеттона» не соответствует правилам. Его беспокоила безопасность гонок. За неделю до Имолы он предложил мне стать президентом ассоциации гонщиков, но я не хотел снова браться за эту работу. Но важно знать, что Айртон был совершенно другим человеком и совершенно другим гонщиком. Он точно не был счастлив. Он был одинок, и говорил мне, что у него нет мотивации сражаться с Михаэлем и другими гонщиками. Там было много всего намешано, и я ему очень сочувствовал, потому что ему было очень плохо. Конечно, у нас с ним были очень тяжёлые моменты, но эти разговоры были приятны, и они тоже стали частью нашей истории. Мы говорили за пару дней до его приезда в Имолу. За всю свою карьеру я ни разу не слышал, чтобы Айртон говорил о своих опасениях по поводу безопасности. Он сильно встревожился, когда в Хересе разбился Мартин Доннелли, но позже об этом не заговаривал. По телефону он сказал: «Давай встретимся». Я должен был приехать в Имолу в пятницу, но приехал только в субботу».

В тот день Роланд Ратценбергер погиб во время квалификации, и эта трагедия, как мы видели, оказала глубокое влияние на Сенну. Той ночью он лёг спать с тревогой, завоевав право стартовать с поул-позиции в шестьдесят пятый — и последний — раз в своей карьере.



1 мая 1994 года Сенну в его номере в Кастель-Сан-Пьетро разбудил телефонный звонок. «Служба доставки», — сказал из трубки знакомый голос Оуэна О'Махони, его пилота, который подрабатывал для Сенны будильником, когда звонил узнать, во сколько забирать вещи. Сенна быстро собрался — когда мог, он путешествовал налегке, всегда с ним была только Библия, — и вылетел на вертолёте на трассу в Имоле, где проходил Гран-при Сан-Марино.

Сенна уже ушёл, а Йозеф Леберер только выписался из гостиницы и пошёл на парковку. Когда он включил зажигание своего фольксвагена-гольф с пробегом 400 000 километров, масляный индикатор загорелся красным. Леберер с тревогой посмотрел на приборную панель, включил нужную передачу и поехал, не обращая внимания на сигнальную лампу. «Я не пропустил ни одной гонки, — говорил Леберер. — Для меня было просто немыслимо не приехать; и по-любому Айртона нужно было накормить завтраком. — Леберер нянчил свою машину все десять километров до трассы, а наконец доехав, почувствовал огромное облегчение. — Я постоянно ждал, что машина вот-вот взорвётся», — вспоминал он.

Фрэнк Уильямс понимал, что Сенну сильно тяготили результаты двух гонок ещё до того, как фатальная авария Ратценбергера заставила его накануне горевать перед всем миром. Смерть Ратценбергера во время квалификации в Имоле пробудила в Сенне незнакомые ему ранее чувства. Он обнаружил, что очень трудно смириться с гибелью человека, который, по сути, выполнял ту же работу, что и он, в том же месте и в то же время. Ему впервые пришлось задуматься о собственной смертности. Это было неприятно, этого ему не хотелось испытать. Кроме того, его не покидали мрачные мысли о техническом оснащении «Бенеттона» Шумахера в то время, когда все электронные средства помощи гонщикам были объявлены вне закона. «Нам противостоял необычайно конкурентоспособный «Бенеттон», — говорил Уильямс в 2008 году, тщательно выбирая слова. — Айртон как чувствительный, опытный и проницательный человек понимал, что гоняется не на равных. Он был в этом уверен, я это знаю». «Бенеттон», однако, утверждал, что их машина полностью соответствует правилам. Не пойман — не вор.

В жизни Сенны возникла ещё одна сложная полоса: его семья продолжала ставить палки в колёса его отношениям с бразильянкой Адрианой Галистеу. Они считали, что она ему не пара: девушка не из их круга, девушка, которая искала своего профессора Хиггинса и нашла его на вечеринке Формулы-1 в Сан-Паулу, где она как модель продвигала продукцию компании Shell Oil. В те выходные его брат Леонардо поехал в Имолу, чтобы привести ему имеющиеся у семьи доказательства её негодности, во всяком случае, истории, ходившие в Бразилии. Бесспорно, во время разговора с Галистеу, которая приехала в его дом в Алгарве ждать его возвращения после Гран-при Сан-Марино, Сенна был эмоционально разбит. «Айртон позвонил мне в субботу, он был потрясён, — рассказывала она. — Плакал, просто рыдал… сказал, что только что погиб Роланд Ратценбергер, и он не хочет гоняться. Он никогда так раньше не говорил, и я не знала, как реагировать».

Но после тихого, мрачного ужина с Йозефом Леберером и несколькими близкими друзьями Сенна вернулся в свой отель в Кастель-Сан-Пьетро, где из года в год во время Гран-при Сан-Марино останавливался в одном и том же номере. В отеле Сенна зашёл в номер к Уильямсу, чтобы попробовать поставить мозги на место. Уильямс считал, что разговор удался, потому что в воскресенье утром Сенна появился в моторхоуме команды в целеустремлённом настроении. «Айртон был полон решимости победить Шумахера в Имоле, абсолютно, — вспоминал Уильямс. — Его было не остановить».

Второй пилот «Уильямса» Дэймон Хилл заметил дискомфорт Сенны ещё до гибели Ратценбергера. «На него влиял целый ряд факторов, — рассуждал Хилл. — Айртон ещё не влился в команду «Уильямс», а тут ещё Шумахер нарисовался. Айртон сильно сомневался в законности машины «Бенеттона». Он не говорил мне ничего конкретного, но мы все думали: как они это делают? На Аиде после того, как его вынесли, Айртон долго стоял у трассы и наблюдал за Шумахером. На обратном пути из Японии там и сям заговаривали о «Бенеттоне». Айртон заявил, что надо бороться с теми, кто ведёт себя «некорректно». Это слово он вообще использовал часто — кстати, как и Ален».

Однако на воскресной утренней разминке — получасовой сессии, на которой гонщики ищут оптимальные настройки своих машин для гонки, начинающейся в два часа дня, — Сенна был невероятно быстр. Ещё одна иллюстрация того, как вдохновенно бразилец пел свою песню за рулём всякий раз, когда ему бросали вызов, умственный или физический. Он был огорчён печальными событиями прошедшего дня, но в кокпите своего болида он прятался от реальности, словно в коконе. Как и говорил Прост, Сенна был другим. Разве он не отстаивал своё право на воинственное поведение в гоночной машине, проявляя при этом нетерпимость к поступающим точно так же другим, заявляя: «Но я же Сенна!»?

Ричард Уильямс, главный спортивный обозреватель газеты Guardian, проницательный и чрезвычайно хорошо осведомлённый человек, десятилетиями освещавший Формулу-1, написал в замечательной книге «Смерть Айртона Сенны»: «Это замечание кажется нелепым, пока не вдумаешься. Он действительно был Сенной, и повышенная скромность в трудовой жизни не привела бы его к тем высотам, которых он достиг. Что же до подчас сомнительного характера его устрашающих манёвров, следует заметить, что во многих случаях чистое великолепие его вождения плохо влияло на его конкурентов, а это вряд ли можно ставить ему в вину».

И тем весенним утром в Имоле, когда в воздухе стояла такая тяжесть, Сенна задал высочайший уровень. «Айртон явно вышел подтвердить свой авторитет, и на разминке опережал меня почти на секунду на круге», — вспоминал Хилл.

Примерно через час к Сенне присоединился Бергер, и они вместе пошли на брифинг пилотов в комнату во внутреннем святилище диспетчерской вышки. Сенна попросил друга поднять вопрос о машине безопасности, появившейся в Формуле-1; он не хотел заговаривать об этом первым из-за своих частых конфликтов с автогоночными властями. Машину безопасности ввели в Формуле-1 с начале сезона, она должна была использоваться во время гонки, если авария или инцидент подвергают опасности жизнь гонщиков. Её функция заключалась в том, чтобы медленно вести машины по трассе за собой до тех пор, пока опасность не миновала, что казалось предпочтительнее полной остановки гонки. Хилл объяснял: «Её не стали называть пейс-каром, потому что пейс-кары у них в Америке, а назвали машиной безопасности, но суть та же».

Сенне не нравилось, что машина безопасности ведёт болиды по трассе строем на прогревочном круге — он опасался, что гонщики не смогут достаточно прогреть шины, а также рискуют потерять давление в шинах, поскольку не смогут поддерживать достаточно быстрый темп. «Вот пример того, как Айртон боролся за то, что считал правильным, — говорил Хилл. — Он был настоящим вызовом для властей. Но на брифинге он не стал поднимать этот вопрос — не хотел лишний раз подставляться. Поэтому он договорился с Герхардом, что тот начнёт, и тогда мы все подключимся». На брифинге гонщики почтили минутой молчания память Ратценбергера.

После этого к Сенне подошёл Джо Рамирес из «Макларена» и заверил его, что вертолёт, о котором просил бразилец, забронирован, и он сможет быстро улететь после гонки. «Как всегда, я пожелал Айртону хорошей гонки, — сказал Рамирес. — После брифинга Айртон довольно долго шёл и разговаривал с Михаэлем Шумахером». Они говорили о предполагаемой встрече гонщиков для обсуждения вопросов безопасности на следующей гонке в Монако, где, как ожидалось, машина безопасности исчезнет с прогревочного круга. Для участия в обсуждении решили пригласить также Ники Лауду.

Тем утром Прост прибыл на трассу сразу в двух ролях: посла «Рено», которое составило обширный список гостей на первую европейскую гонку сезона, и корреспондента телеканала TF1. Прост остановился у моторхоума «Уильямса», находившегося по соседству с «Рено», перекинуться парой слов со своими старыми боссами и друзьями Фрэнком Уильямсом и Патриком Хэдом. С ними был Сенна. «Я улыбнулся и сказал «привет», — вспоминал Прост. — Когда я пришёл на трассу, ребята из TF1 показали мне ролик, который Айртон записывал для Elf [французского партнёра «Уильямса», поставщика топлива]. Он должен был ехать и рассказывать о трассе через встроенный в шлем микрофон. Но Айртон начал словами: «Прежде всего хочу поприветствовать моего старого друга Алена Проста. Скажите ему, что мы по нему очень скучаем». Это был трогательный момент».

Прост не стал злоупотреблять гостеприимством. Он знал, что Сенне, Уильямсу и Хэду нужно многое обсудить, и ушёл пообщаться за обедом с некоторыми гостями «Рено». Для него был зарезервирован крайний столик тесно набитого ресторанного дворика, устроенного с подветренной стороны моторхоума «Рено». В разгар трапезы Прост вдруг услышал возбужденную болтовню рядом. «Я видел, как Айртон вышел из моторхоума «Уильямса», но вместо того, чтобы пойти в гараж, он прошёл сквозь толпу гостей «Рено» к тому месту, где сидели я и ещё человек десять, — объяснял Прост. — Обычно гонщики так не делают, особенно перед самым началом гонки, и уж точно не Айртон. Но ему хотелось поговорить со мной. Это было совершенно невероятно. Он сказал пару слов о машине, ещё немного о безопасности. Все смотрели на него и внимательно слушали. Для гостей было шоком увидеть Сенну со мной. Невероятный момент — о нём можно говорить, но трудно описать. Я был изумлён. Он пошёл в гараж, а я сказал вдогонку, что через пять минут увидимся».

«Я оставил обед недоеденным. Когда я вошёл в гараж, он был там один, делал упражнения на растяжку. Мы ещё немного поболтали о том же самом, но мне не хотелось его отвлекать. А он хотел, чтобы я остался. Снова говорил о Михаэле и «Бенеттоне». Спросил, чем я занимаюсь. Слова были не очень важны; он просто хотел провести время со мной».

Да, Сенна был молниеносно быстр во время разминки, но Прост заметил, что его старый соперник стал в каком-то смысле неузнаваемым. Обычно Сенна не находил времени на лёгкую болтовню перед стартом. Обычно он шёл через паддок от моторхоума до машины в таком наэлектризованном состоянии, что, говорят, мог пройти мимо родной матери и не узнать её. Но в тот день Прост увидел Сенну с другой стороны, ранее ему не знакомой. «Я никогда не видел его таким, обычно он выглядел абсолютно готовым к бою», — вспоминал француз.

Прост чувствовал себя неловко. На месте Сенны ему бы точно не хотелось, чтобы рядом околачивался какой-нибудь старый бывший гонщик, когда ему нужно думать о других, более важных вещах. И Прост пожал Сенне руку, пожелал удачи и вышел из гаража «Уильямса». И из его жизни — хотя тогда он этого не знал. Между ними так много было сказано — и так много осталось невысказанным. Они не должны были расстаться вот так…

Садясь за руль, Сенна взял с собой небольшой австрийский флаг. Тем, кто хорошо его знал, его настроение могло казаться непонятным, но Сенна всё ещё верил, что выиграет Гран-при Сан-Марино. И тогда поднимет над своей машиной австрийский флаг в память о Роланде Ратценбергере. Почему? «Потому что я Сенна».

Поставив машину на законное место впереди стартовой решётки, Сенна продолжал вести себя странно. Он снял шлем, что делал крайне редко. Как всегда, Леберер был рядом с ним до того момента, как вынесли доску с объявлением о минутной готовности к началу прогревочного круга, после чего все, кроме гонщиков, должны были покинуть стартовое поле. Перед этим жена Берни Экклстоуна, Славика, подошла к Сенне и опустилась на колени, чтобы поговорить с сидящим в машине бразильцем. «Она стала последней поцеловавшей его женщиной», — говорит Экклстоун.

Леберер заметил: «Обычно Айртон никогда не снимал шлем, но в тот день снял. Он выглядел очень серьёзным. Он сидел в машине, и мы почти слышали его мысли. Но потом объявили Герхарда Бергера, все громко зааплодировали. И он улыбнулся — единственный раз в тот день, только это отвлекло его от дум. Он улыбался, и на это было приятно смотреть».

У вас всегда был один и тот же разговор перед стартом гонки? «Нет, просто в глаза друг другу смотрели, — ответил Леберер. — Слова были не нужны». Вы когда-нибудь боялись, что Сенна не вернётся? «Нет…»

Бергер до сих пор помнит стартовую решётку в тот день на трассе, которая легко могла унести его жизнь пятью годами ранее, когда его «Феррари» в Тамбурелло врезалась в стену и взорвалась. «У гонщика «Феррари» в Имоле много фанатов! — смеётся он. — Они скандировали моё имя, Йозеф подошёл ко мне и сказал, что Айртон смеётся. Это последний образ Айртона в моей памяти… очень приятный». Они разыгрывали друг друга десятки раз, они гонялись и жили соперниками и друзьями, они надеялись состариться вместе. Эта гонка должна была стать просто ещё одним Гран-при.

Стрелки часов приближались к 14:00, машины выстроились на стартовом поле позади «Уильямса» Сенны. Закончив прогревочный круг, он машинально остановил свой болид в зоне, зарезервированной для обладателя поула. Как он сказал, не имея очков после двух гонок? «Сезон начинается здесь».

Как всегда, он очистил свой мозг от всего лишнего, и когда стартовые огни загорелись зелёным, Сенна возглавил Гран-при Сан-Марино, оставив Шумахера позади. Но позади них царил хаос. «Бенеттон» Джей-Джея Лехто, приехавшего в Имолу вместе с Ратценбергером, заглох на стартовой позиции, и в него врезался Педро Лами на «Лотусе». Колесо машины Лами улетело в толпу и ранило девять человек, обломки разлетелись по трассе. На трассу немедленно выпустили машину безопасности, и Сенна поехал за ней, а остальные гонщики послушно выстроились следом.

«Чувствовалось большое напряжение, очень сильное, — рассказывал Хилл. — У этих машин, когда падало давление в шинах, дорожный просвет уменьшался. Такой машиной было трудно управлять. В том году ввели дозаправки. Если я не ошибаюсь, Айртон выбрал стратегию с одной остановкой, а Шумахер с двумя. Несмотря на более тяжёлый бак, Айртон был быстрее Михаэля, это показывает, насколько сильно он гнал. Айртон стремился во что бы то ни стало оставаться впереди: необходимости в этом не было, но он этого не знал. Как бы то ни было, машина Айртона была тяжелее, и её было гораздо сложнее контролировать в скоростных поворотах».

На протяжении пяти кругов бразилец полз за машиной безопасности, прежде чем она ушла с трассы. Из медицинской машины, припаркованной на углу у въезда в боксы, профессор Сид Уоткинс наблюдал, как его друг Сенна, проезжая мимо, с рёвом включил мотор на полную мощность. В следующий раз, на седьмом круге, Уоткинсу сильно не понравилось то, что он увидел: Сенна с трудом удерживал свой «Уильямс» под контролем. «Я подумал: блин, Айртона ждут большие неприятности».

Позади Сенны Шумахер и Хилл мчались вдоль пит-лейна вне поля зрения Уоткинса. Ровно в 14:17 машина Сенны вошла в левый поворот Тамбурелло на скорости 190 миль в час, но вместо того, чтобы вписаться в поворот, машину Сенны понесло прямо через трассу. Каким-то образом за находившиеся в его распоряжении доли секунды тридцатичетырёхлетний бразилец, самый быстрый, самый одержимый и самый преданный гонщик, которого когда-либо знал мир, пытался затормозить, как только мог. Внутри машины ему оставалось только молиться.

Тем не менее, он всё ещё ехал со скоростью 130 миль в час, когда его «Уильямс» сильно ударился о бетонную стену, отгораживающую трассу от речки, которую Сенна с Бергером обнаружили во время своего ознакомительного визита в Тамбурелло через пару недель после того, как австриец разбился в том же повороте. После удара машина Сенны срикошетила, правое переднее колесо устремилось в небо, всё выше и выше, но невооружённому глазу это казалось гораздо более мягким контактом, чем когда взорвалась «Феррари» Бергера.

Проезжая мимо машины Сенны вслед за Шумахером, Хилл увидел обломки и подумал: «Чёрт возьми, опять… Минус три гонки, дела у Айртона не очень». Бетиз Ассунсао схватила сумочку, не дождавшись окончания эпизода, и уже прикидывала детали пресс-релиза о третьей подряд неудаче бразильца. «Проклятье, Айртон будет в очень плохом настроении», — подумала она. Мюррея Уокера в комментаторской будке BBC не слишком встревожило увиденное. «Моей первой реакцией было: «Ух ты, сильно». Но я никак не думал, что это авария со смертельным исходом. Я видел, как Микеле Альборето разбился в Тамбурелло при, казалось, гораздо худших обстоятельствах и вышел сухим из воды. Я видел, как там вылетел Герхард Бергер и потом сидел без сознания в горящей машине; думал, он зажарится до хрустящей корочки на моих глазах. Между Альборето и Бергером я видел, как Нельсон Пике улетел в Тамбурелло на огромной скорости и всего лишь травмировал ступню. Все они вылетали при сходных с Сенной обстоятельствах, и всё сошло им с рук». В комментаторской кабине TF1 Прост посмотрел на свой монитор и замер. «В таких случаях не знаешь, что сказать, — признался он. — Это был тяжёлый момент, понимаете, видно, что авария серьёзная, но неизвестно, насколько. — В тишине парижской столовой с высоким потолком он всё ещё с трудом находил слова, чтобы описать свои чувства. — Невозможно судить, ситуация за гранью рационального, — объяснял он. Его голос был очень мягким, даже тише, чем обычно. — Накануне у нас уже была одна смерть. Когда комментируешь, ты помнишь всё, что произошло сегодня, что произошло в последние дни, в последние месяцы. Ты думаешь о куче разных вещей. И находишься в замешательстве. Айртон терял мотивацию, у него были некоторые личные проблемы. Жизнь перестала быть только гонкой…»

Он явно страдал, вспоминая те кадры из Имолы, когда стена вдоль трассы превратилась в надгробие, а к губам был прижат микрофон. Пока его голос слушала Франция, бразильские комментаторы информировали страну о том, что её ждёт национальный траур; а Прост и Хилл, Бергер и Дерек Уорвик ещё не знали, что скоро будут лететь в Сан-Паулу на государственные похороны, чтобы нести гроб.

Но в суматохе, пока профессор Сид Уоткинс и группа местных медиков спешили к месту происшествия, телекамеры пытались найти жизнь в те адские весенние выходные Гран-при Сан-Марино. И все видели, как голова Айртона Сенны на мгновение сдвинулась.

Но он тут же замер, и остался шокирующе неподвижным.



ЭПИЛОГ



Через тридцать восемь минут после того, как «Уильямс» Айртона Сенны влетел в стену в Тамбурелло, Гран-при Сан-Марино возобновился. О смерти Сенны не сообщали, шоу продолжилось как обычно.

Перед рестартом сотрудник по связям с общественностью «Уильямса» Энн Брэдшоу, женщина с огромным опытом в автоспорте, подошла к Дэймону Хиллу на стартовой решётке. Он спросил о состоянии Сенны и запомнил её ответ: «Плохо».

Главный врач Ф1 профессор Сид Уоткинс опасался, что из-за серьёзных травм головы, полученных при ударе, Сенна может не выжить. Тем не менее, на место крушения вызвали вертолёт, чтобы доставить бразильца в госпиталь Маджоре в Болонье, а о серьёзности его состояния знали лишь немногие. В паддоке царило волнение — но гонщикам сообщили, что гонка возобновится, и они покорно подчинились. Уоткинс с камнем на душе остался на трассе выполнять свои обязанности.

Прост наблюдал за происходящим из комментаторской кабины. «В такие моменты не знаешь, что сказать, — признался он в тот день в Париже, когда мы собирали воедино мозаику его жизни, переплетавшейся с жизнью Сенны. — Кто говорил, что Айртон погиб. Кто говорил, что сломал плечо. Судить было невозможно».

На трассе Хиллу, занимавшему своё место на стартовой решетке на такой же машине, на какой только что разбился Сенна, оставалось только полностью довериться команде, потому что никто в тот момент не знал причины аварии. «Мы тогда использовали гидроусилитель руля, и в качестве меры предосторожности команда попросила меня отключить его, — вспоминает Хилл. — Это был ответственный подход, но несколько хаотичный, и мой инженер Джон Рассел попытался дать мне все возможные гарантии безопасности. Это звучит абсурдно, почти по-детски, но наша реакция была проста: «Будем сражаться дальше». Иногда жизнь ужасна; но нельзя просто сесть и сдаться. Нужно делать свою работу. Я считал, что сняться с гонки было бы неправильно. У меня есть обязательства; я подписал контракт и получил деньги. Но признаюсь, на протяжении всей гонки меня мучил вопрос, что случилось с машиной Айртона. Под конец я был совершенно измотан». Позже Мюррей Уокер скажет: «Дэймон проявил настоящую храбрость, снова сев в машину «Уильямса».

Гонку выиграл Михаэль Шумахер, но результат Гран-при уже никого не интересовал. Герхард Бергер быстро покинул трассу из-за загадочной неисправности его «Феррари», чтобы добраться до постели своего друга в Болонье. Он нашел Сенну на аппарате жизнеобеспечения. «Когда я увидел его, сердце Айртона всё ещё билось, — сказал Бергер. — Но его уже не было в живых».

В 18:40 появилось официальное сообщение о смерти Айртона Сенны. Президент Бразилии Итамар Франку объявил трёхдневный национальный траур.

В Имоле Прост собрал вещи и отправился в аэропорт Форли, где его ждало место в чартере до Парижа. Личный самолёт Сенны стоял в том же аэропорту. Новость о смерти Сенны застала Проста рядом с президентом «Рено». «Президент начал диктовать своему пресс-атташе некролог, — вспоминает Прост. — Я был в шоке, в настоящем шоке. — Другие пассажиры направлявшегося в Париж самолёта ели, пили вино, но Просту кусок в горло не лез. — Остальные ели, пили и смеялись, — говорит он. — Я не мог ни есть, ни говорить».

На следующий день Просту против воли пришлось появиться в телевизионной программе канала TF1. «Это был серьёзный анализ и расследование катастрофы Айртона, я вообще не хотел иметь к этому никакого отношения, — сказал Прост. — Но президент TF1 и «Рено» меня заставили. Это было крайне неприятно».

Двадцать четыре часа спустя Прост всё ещё мучился вопросом, лететь ли ему в Сан-Паулу на государственные похороны Сенны, запланированные на четверг. Благодаря разговору с влиятельным французским предпринимателем Жаном-Люком Лагардером, женатым на бразильянке, Прост всё же решился лететь. «У меня всегда были хорошие отношения с бразильцами, — сказал Прост. — Но мне просто важно было знать, что я никого не обижу своим присутствием. Жан-Люк позвонил и сказал, что я обязательно должен поехать».

Для Йозефа Леберера последний полёт Сенны оказался полным горечи. Он прилетел из Зальцбурга в Париж, чтобы пересесть на рейс авиакомпании ВАРИГ RG723 до Сан-Паулу. «Я сидел рядом с гробом Айртона в бизнес-классе, — рассказывал он. Вместе с ним летели Бетиз Ассунсао и Гальван Буэно из TV Globo. — Кроме нас, в салоне бизнес-класса никого не было. Было очень тяжело, это был самый длинный полёт в моей жизни. Но он дал мне время осознать реальность ситуации и примириться с миром». 30-километровый путь от аэропорта до города шёл сквозь море людей, желавших отдать дань уважения национальному герою, которого теперь везли на пожарной машине в гробу, задрапированном зелёно-жёлтым бразильском флагом, в сопровождении полицейских на мотоциклах.

В Сан-Паулу Прост нёс гроб вместе с другими. «Меня фантастически приняли и семья, и другие люди, — рассказывал Прост. — Все были рады, что я приехал. Это очень много значило для меня». Вместе с бразильским народом и миром автоспорта Прост лил слёзы во время эмоциональной службы в память о необыкновенной жизни Айртона Сенны, человека, который жил и умер ради страсти водить гоночные автомобили так быстро, как только можно.

В Имоле в знак соболезнования звенели колокола. А местные власти начали долгое и бесплодное расследование, пытаясь возложить вину за смерть Сенны на трёх руководителей команды «Уильямс»: Фрэнка Уильямса, Патрика Хэда и Эдриана Ньюи. В конце концов со всех троих сняли все обвинения. Тем временем FIA, руководящий орган автоспорта, ускорила и расширила кампанию по повышению безопасности автомобилей Формулы-1 и трасс, на которых они гоняются. К моменту возвращения Формулы-1 в Имолу поворот Тамбурелло превратился в шикану.

На протяжении многих лет выдвигались всевозможные теории о причине смерти Сенны, но ни одна из них не достойна того, чтобы повторять её здесь. Хилл смирился с тем, что Сенна погиб в результате несчастного случая, а не каких-либо зловещих обстоятельств. «Мне вполне хватает моих знаний о том, что произошло, — сказал он мне за чашкой кофе в уличном кафе в Годалминге, графство Суррей, четырнадцать лет спустя после гибели его товарища по команде. — Всю эта истерику пресса раздувала потому, что многие не могли даже допустить мысли, что Сенна способен ошибаться. Но я вот что скажу: если гонки подразумевают риск, он всегда был готов рисковать. И он постоянно шёл на риск, на протяжении всей своей карьеры. Да, машиной было очень трудно управлять, трудно было удержаться впереди Михаэля Шумахера, потому что в шинах было низкое давление, шины остыли, и топлива было больше, но он был готов к этому. И он делал всё, что мог».

«Люди не понимают, какие силы действуют при прохождении поворотов на машину Формулы-1. Бессмысленно даже сравнивать с дорожным автомобилем, просто выкиньте это из головы. Тебя кидает, а перегрузки в Тамбурелло 4g. Если машина начинает вибрировать, она очень быстро выскользнет у тебя из рук. Айртон проходил этот поворот очень жёстко. С бортовой камеры на машине Шумахера чётко видно, как машина Сенны задевает дорожное полотно. Когда это происходит, она скользит, а затем поднимается вверх, то есть садится на нос. Потом его машина снова опускается, и тут он наезжает на следующую кочку, уже покрупнее. С его бортовой камеры видно, как он блокирует левые колёса, и тут машина буквально чудовищно скользит под углом и летит в стену. Он жмёт на тормоза, но машина уже на траве. Вот и всё. В те выходные Айртон испытывал страшное давление — он никак не мог остаться вторым после Шумахера».

«Смерть Роланда Ратценбергера усилила его страсть оставаться самим собой — и стремление к победе. И мы возвращаемся к началу его карьеры; именно так он относился к нашему виду спорта. И к жизни. Он был очень, очень глубоко чувствующим человеком. У него было своё видение, своё понимание жизни, гораздо более зрелое, чем у многих из нас. Он считал своей миссией никогда не давать слабину».

Для Алена Проста похороны в Сан-Паулу словно опустили занавес над частью его собственной жизни. «По сути, для меня, как и для Айртона, это был конец истории», — говорил Прост. Вместе они почти не исчезали из заголовков газет. Цифры впечатляют: Прост завоевал четыре титула чемпиона мира, одержал пятьдесят одну победу и тридцать три раза занимал поул в 199 Гран-при, тогда как Сенна выиграл три чемпионских титула, сорок одну гонку и завоевал шестьдесят пять поул-позиций в 161 гонке.

«Жизнь штука тяжёлая, — подытожил Прост. — У Айртона было всё: деньги, успех. Но можно всё потерять в один миг — из-за несчастного случая или болезни, как мой брат Даниэль. Никогда нельзя забывать, насколько коротка жизнь».

В случае Айртона Сенны — слишком коротка. Но легенда о нём и Алене Просте не умрёт никогда.



БЛАГОДАРНОСТИ



Я безмерно признателен Алену Просту за то, что он открыл для меня свой дом и свои воспоминания, что позволило мне с позиций сегодняшнего дня дать обзор его необычайного соперничества с Айртоном Сенной. Он был щедрым хозяином, а также великолепным чемпионом.

Мне посчастливилось писать о Формуле-1 от Рио-де-Жанейро до Аделаиды, от Южной Африки до Монако в те годы, когда Прост и Айртон Сенна обогащали автоспорт своим талантом и силой своих личностей. Мне выпала честь брать у них интервью, а также быть свидетелем того, как создаваемые ими за рулём и в паддоке истории разлетались заголовками по всему миру.

Я благодарен представителям братства Формулы-1, которые охотно посвятили свое время и время воспоминаниям, чтобы помочь мне воссоздать эту историю из углей прошлого. Выражаю благодарность Берни Экклстоуну, сэру Фрэнку Уильямсу, профессору Сиду Уоткинсу, Герхарду Бергеру, Дэймону Хиллу, Мартину Брандлу, Дереку Уорвику, Найджелу Мэнселлу, Джо Рамиресу, Йозефу Лебереру, Джону Хогану, Бетиз Ассунсао, Тони Джардайну, Мюррею Уокеру, Джонни Херберту, Эрику Зильберманну, Карлу-Хайнцу Циммерману, Эндрю Лонгмору и Джеймсу Аллену.

Я также благодарю за дружбу, знания и общение за стойкой бара других участников каравана путешествующей прессы: Найджела Робака, Мориса Хэмилтона, Алана Генри, Герхарда Кунчика, Джеральда Дональдсона, Кристофера Хилтона, Ричарда Уильямса, Саймона Барнса, Дерика Олсопа, Олли Холта, Тима Коллингза, Дэвида Тремэйна, Рэя Мэттса, Стэна Пьеху, Боба Маккензи, Кевина Исона и Байрона Янга; и тех, кто присоединился к нам недавно: Джона Макэвоя, Иэна Гордона, Эда Гормана и Кевина Гарсайда.

Я должен поблагодарить моего агента Джонатана Харриса за его непреходящую веру, а Тима Эндрюса, ответственного редактора Century, за его постоянную поддержку, энтузиазм и ободрение. Малкольм Валлериус, спортивный редактор газеты Mail on Sunday, заслуживает моей благодарности за то, что позволил мне заниматься этим проектом помимо моей повседневной работы. Моя особая благодарность Каре Сломан из Mail on Sunday за её поддержку и редактуру.

Наконец, не менее важное. Благодарю мою жену Рэйчел и наших дочерей Шон и Меган, гражданок мира, за то, что они довольно успешно притворяются, что жить со мной легко.

Малкольм Фолли



БИБЛИОГРАФИЯ



Autocourse, 1998/9, Hazleton Publishing, 1989.

Jacques Deschenaux, Grand Prix Guide, 2007 edition, 2008.

FIA Formula One Championship Yearbook, Virgin Books, 1987.

Alan Henry, McLaren Formula 1 Racing Team, Haynes, 1999.

Christopher Hilton, Ayrton Senna: As Time Goes By, Haynes, 1999.

Christopher Hilton, Ayrton Senna: The Hard Edge of Genius, Patrick Stephens, 1990.

Christopher Hilton, Ayrton Senna: His Full Car Racing Record, Patrick Stephens Limited, 1995.

Christopher Hilton, Alain Prost, Corgi, 1992.

Nigel Mansell, My Autobiography: The People’s Champion, Ted Smart, 1996.

Alain Prost, Life in the Fast Lane, Stanley Paul, 1989.

Sid Watkins, Life at the Limit, Macmillan, 1996.

Richard Williams, The Death of Ayrton Senna, Bloomsbury, 1999.



ГОНОЧНАЯ СТАТИСТИКА АЛЕНА ПРОСТА И АЙРТОНА СЕННЫ



Айртон СЕННА ДА СИЛВА (Бразилия)

Родился 21.03.1960
Умер 01.05.1994 (Гран-при Сан-Марино, Имола, Италия)

Гонки Гран-при: 161
1984 (Тоулмен Харт Турбо): Бразилия — Южная Африка — Бельгия — Франция — Монако — Канада — США Восток — Даллас — Великобритания — Германия — Австрия — Нидерланды — Европа — Португалия
1985 (Лотус Рено Турбо): Бразилия — Португалия — Сан-Марино — Монако — Канада — США Восток — Франция — Великобритания — Германия — Австрия — Нидерланды — Италия — Бельгия — Европа — Южная Африка — Австралия
1986 (Лотус Рено Турбо): Бразилия — Испания — Сан-Марино — Монако — Бельгия — Канада — США Восток — Франция — Великобритания — Германия — Венгрия — Австрия — Италия — Португалия — Мексика — Австралия
1987 (Лотус Хонда Турбо): Бразилия — Сан-Марино — Бельгия — Монако — США Восток — Франция — Великобритания — Германия — Венгрия — Австрия — Италия — Португалия — Испания — Мексика — Япония — Австралия
1988 (Макларен Хонда Турбо): Бразилия — Сан-Марино — Монако — Мексика — Канада — США Восток — Франция — Великобритания — Германия — Венгрия — Бельгия — Италия — Португалия — Испания — Япония — Австралия
1989 (Макларен Хонда): Бразилия — Сан-Марино — Монако — Мексика — США — Канада — Франция — Великобритания — Германия — Венгрия — Бельгия — Италия — Португалия — Испания — Япония — Австралия
1990 (Макларен Хонда): США — Бразилия — Сан-Марино — Монако — Канада — Мексика — Франция — Великобритания — Германия — Венгрия — Бельгия — Италия — Португалия — Испания — Япония — Австралия
1991 (Макларен Хонда): США — Бразилия — Сан-Марино — Монако — Канада — Мексика — Франция — Великобритания — Германия — Венгрия — Бельгия — Италия — Португалия — Испания — Япония — Австралия
1992 (Макларен Хонда): Южная Африка — Мексика — Бразилия — Испания — Сан-Марино — Монако — Канада — Франция — Великобритания — Германия — Венгрия — Бельгия — Италия — Португалия — Япония — Австралия
1993 (Макларен Форд): Южная Африка — Бразилия — Европа — Сан-Марино — Испания — Монако — Канада — Франция — Великобритания — Германия — Венгрия — Бельгия — Италия — Португалия — Япония — Австралия
1994 (Уильямс Рено): Бразилия — Тихий океан — Сан-Марино

Поул-позиции: 65
1985: Португалия — Сан-Марино — Монако — США Восток — Италия — Европа — Австралия
1986: Бразилия — Испания — Сан-Марино — США Восток — Франция — Венгрия — Португалия — Мексика
1987: Сан-Марино
1988: Бразилия — Сан-Марино — Монако — Мексика — Канада — США Восток — Германия — Венгрия — Бельгия — Италия — Испания — Япония — Австралия
1989: Бразилия — Сан-Марино — Монако — Мексика — США — Великобритания — Германия — Бельгия — Италия — Португалия — Испания — Япония — Австралия
1990: Бразилия — Сан-Марино — Монако — Канада — Германия — Бельгия — Италия — Испания — Япония — Австралия
1991: США — Бразилия — Сан-Марино — Монако — Венгрия — Бельгия — Италия — Австралия
1992: Канада
1993: Австралия
1994: Бразилия — Тихий океан — Сан-Марино

Старты с первой линии: 87
1985: Португалия — Сан-Марино — Монако — Канада — США Восток — Франция — Италия — Бельгия — Европа — Австралия
1986: Бразилия — Испания — Сан-Марино — Канада — США Восток — Франция — Венгрия — Португалия — Мексика
1987: Сан-Марино — Монако — США Восток — Германия
1988: Бразилия — Сан-Марино — Монако — Мексика — Канада — США Восток — Франция — Германия — Венгрия — Бельгия — Италия — Португалия — Испания — Япония — Австралия
1989: Бразилия — Сан-Марино — Монако — Мексика — США — Канада — Франция — Великобритания — Германия — Венгрия — Бельгия — Италия — Португалия — Испания — Япония — Австралия
1990: Бразилия — Сан-Марино — Монако — Канада — Великобритания — Германия — Бельгия — Италия — Испания — Япония — Австралия
1991: США — Бразилия — Сан-Марино — Монако — Великобритания — Германия — Венгрия — Бельгия — Италия — Япония — Австралия
1992: Южная Африка — Канада — Бельгия — Италия — Австралия
1993: Южная Африка — Япония — Австралия
1994: Бразилия — Тихий океан — Сан-Марино

Победы: 41
1985: Португалия — Бельгия
1986: Испания — США Восток
1987: Монако — США Восток
1988: Сан-Марино — Канада — США Восток — Великобритания — Германия — Венгрия — Бельгия — Япония
1989: Сан-Марино — Монако — Мексика — Германия — Бельгия — Испания
1990: США — Монако — Канада — Германия — Бельгия — Италия
1991: США — Бразилия — Сан-Марино — Монако — Венгрия — Бельгия — Австралия
1992: Монако — Венгрия — Италия
1993: Бразилия — Европа — Монако — Япония — Австралия

Вторые места: 23
1984: Монако
1985: Австрия — Европа
1986: Бразилия — Бельгия — Германия — Венгрия
1987: Сан-Марино — Венгрия — Италия — Япония
1988: Мексика — Франция — Австралия
1989: Венгрия
1990: Венгрия — Португалия
1991: Италия — Португалия — Япония
1992: Германия
1993: Южная Африка — Испания

Третьи места: 16
1984: Великобритания — Португалия
1985: Нидерланды — Италия
1986: Монако — Мексика
1987: Великобритания — Германия
1990: Бразилия — Франция — Великобритания
1991: Мексика — Франция
1992: Южная Африка — Сан-Марино — Португалия

Четвёртые места: 7
1986: Португалия
1987: Франция
1988: Испания
1991: Великобритания
1993: Франция — Германия — Бельгия

Пятые места: 6
1986: Канада
1987: Австрия — Испания
1991: Испания
1992: Бельгия
1993: Великобритания

Шестые места: 3
1984: Южная Африка — Бельгия
1988: Португалия

Не квалифицировался: 1
1984: Сан-Марино

Аварии / сходы: 24
1984: США Восток — Даллас — Германия — Европа
1985: США Восток — Франция
1986: Франция
1987: Бельгия
1988: Монако — Италия
1989: Великобритания — Португалия — Япония — Австралия
1990: Сан-Марино — Япония — Австралия
1992: Испания — Франция — Австралия
1993: Италия
1994: Бразилия — Тихий океан — Сан-Марино

Быстрейшие круги: 19
1984: Монако
1985: Португалия — Канада — США Восток
1987: Монако — США Восток — Италия
1988: Монако — Канада — Япония
1989: США — Германия — Испания
1990: Монако — Италия
1991: Италия — Япония
1992: Португалия
1993: Европа

Круги лидирования: 2982

Мили лидирования: 8510

Итоговые места и очки в чемпионатах мира:
1984: 9 место — 13 очков
1985: 4 место — 38 очков
1986: 4 место — 55 очков
1987: 3 место — 57 очков
1988: 1 место — 90 (94) очков
1989: 2 место — 60 очков
1990: 1 место — 78 очков
1991: 1 место — 96 очков
1992: 4 место — 50 очков
1993: 2 место — 73 очка



Ален ПРОСТ (Франция)

Родился 24.02.1955

Гонки Гран-при: 199
1980 (Макларен Форд): Аргентина — Бразилия — Бельгия — Монако — Франция — Великобритания — Германия — Австрия — Нидерланды — Италия — Канада
1981 (Рено Турбо): США Запад — Бразилия — Аргентина — Сан-Марино — Бельгия — Монако — Испания — Франция — Великобритания — Германия — Австрия — Нидерланды — Италия — Канада — Лас-Вегас
1982 (Рено Турбо): Южная Африка — Бразилия — США Запад — Сан-Марино — Бельгия — Монако — США Восток — Канада — Нидерланды — Великобритания — Франция — Германия — Австрия — Швейцария — Италия — Лас-Вегас
1983 (Рено Турбо): Бразилия — США Запад — Франция — Сан-Марино — Монако — Бельгия — США Восток — Канада — Великобритания — Германия — Австрия — Нидерланды — Италия — Европа — Южная Африка
1984 (Макларен TAG Турбо): Бразилия — Южная Африка — Бельгия — Сан-Марино — Франция — Монако — Канада — США Восток — Даллас — Великобритания — Германия — Австрия — Нидерланды — Италия — Европа — Португалия
1985 (Макларен TAG Турбо): Бразилия — Португалия — Сан-Марино — Монако — Канада — США Восток — Франция — Великобритания — Германия — Австрия — Нидерланды — Италия — Бельгия — Европа — Южная Африка — Австралия
1986 (Макларен TAG Турбо): Бразилия — Испания — Сан-Марино — Монако — Бельгия — Канада — США Восток — Франция — Великобритания — Германия — Венгрия — Австрия — Италия — Португалия — Мексика — Австралия
1987 (Макларен TAG Турбо): Бразилия — Сан-Марино — Бельгия — Монако — США Восток — Франция — Великобритания — Германия — Венгрия — Австрия — Италия — Португалия — Испания — Мексика — Япония — Австралия
1988 (Макларен Хонда Турбо): Бразилия — Сан-Марино — Монако — Мексика — Канада — США Восток — Франция — Великобритания — Германия — Венгрия — Бельгия — Италия — Португалия — Испания — Япония — Австралия
1989 (Макларен Хонда): Бразилия — Сан-Марино — Монако — Мексика — США — Канада — Франция — Великобритания — Германия — Венгрия — Бельгия — Италия — Португалия — Испания — Япония — Австралия
1990 (Феррари): США — Бразилия — Сан-Марино — Монако — Канада — Мексика — Франция — Великобритания — Германия — Венгрия — Бельгия — Италия — Португалия — Испания — Япония — Австралия
1991 (Феррари): США — Бразилия — Сан-Марино — Монако — Канада — Мексика — Франция — Великобритания — Германия — Венгрия — Бельгия — Италия — Португалия — Испания — Япония
1993 (Уильямс Рено): Южная Африка — Бразилия — Европа — Сан-Марино — Испания — Монако — Канада — Франция — Великобритания — Германия — Венгрия — Бельгия — Италия — Португалия — Япония — Австралия

Поул-позиции: 33
1981: Германия — Нидерланды
1982: Бразилия — Бельгия — США Восток — Швейцария — Лас-Вегас
1983: Франция — Монако — Бельгия
1984: Монако — Германия — Нидерланды
1985: Австрия — Бельгия
1986: Монако
1988: Франция — Португалия
1989: Канада — Франция
1993: Южная Африка — Бразилия — Европа — Сан-Марино — Испания — Монако — Канада — Великобритания — Германия — Венгрия — Бельгия — Италия — Япония

Старты с первой линии: 86
1981: Аргентина — Великобритания — Германия — Австрия — Нидерланды
1982: Бразилия — Сан-Марино — Бельгия — США Восток — Нидерланды — Франция — Германия — Швейцария — Лас-Вегас
1983: Бразилия — Франция — Монако — Бельгия — Канада
1984: Сан-Марино — Монако — Канада — США Восток — Великобритания — Германия — Австрия — Нидерланды — Италия — Европа — Португалия
1985: Португалия — Австрия — Бельгия
1986: Монако — Германия — Италия
1987: Франция — Япония — Австралия
1988: Сан-Марино — Монако — Мексика — Канада — Франция — Германия — Бельгия — Италия — Португалия — Испания — Япония — Австралия
1989: Сан-Марино — Монако — Мексика — США — Канада — Франция — Великобритания — Германия — Бельгия — Япония — Австралия
1990: Монако — Италия — Португалия — Испания — Япония
1991: США — Франция — Бельгия
1993: Южная Африка — Бразилия — Европа — Сан-Марино — Испания — Монако — Канада — Франция — Великобритания — Германия — Венгрия — Бельгия — Италия — Португалия — Япония — Австралия

Победы: 51
1981: Франция — Нидерланды — Италия
1982: Южная Африка — Бразилия
1983: Франция — Бельгия — Великобритания — Австрия
1984: Бразилия — Сан-Марино — Монако — Германия — Нидерланды — Европа — Португалия
1985: Бразилия — Монако — Великобритания — Австрия — Италия
1986: Сан-Марино — Монако — Австрия — Австралия
1987: Бразилия — Бельгия — Португалия
1988: Бразилия — Монако — Мексика — Франция — Португалия — Испания — Австралия
1989: США — Франция — Великобритания — Италия
1990: Бразилия — Мексика — Франция — Великобритания — Испания
1991: США — Франция — Бельгия
1993: Южная Африка — Сан-Марино — Испания — Канада — Франция — Великобритания — Германия

Вторые места: 35
1981: Германия — Лас-Вегас
1982: Франция — Швейцария
1983: Сан-Марино — Европа
1984: Южная Африка
1985: Германия — Нидерланды
1986: Канада — Франция — Португалия — Мексика
1987: Испания
1988: Сан-Марино — Канада — США Восток — Германия — Венгрия — Бельгия — Япония
1989: Бразилия — Сан-Марино — Монако — Германия — Бельгия — Португалия
1990: Бельгия — Италия
1991: США — Франция — Испания
1993: Португалия — Япония — Австралия

Третьи места: 20
1981: Аргентина
1983: Монако
1984: Канада
1985: Канада — Франция — Бельгия — Южная Африка
1986: Испания — США Восток — Великобритания
1987: США Восток — Франция — Венгрия
1989: Испания
1990: Португалия — Австралия
1991: Великобритания — Италия
1993: Европа — Бельгия

Четвёртые места: 10
1982: Лас-Вегас
1983: Германия
1984: США Восток
1985: Европа
1989: Венгрия
1990: Сан-Марино — Германия
1991: Бразилия — Япония
1993: Монако

Пятые места: 5
1980: Бразилия
1983: Канада
1989: Мексика
1990: Канада
1991: Монако

Шестые места: 7
1980: Аргентина — Великобритания — Нидерланды
1982: Великобритания
1986: Бельгия — Германия
1987: Австрия

Аварии / сходы: 20
1980: Монако — Канада
1981: США Запад — Бразилия — Испания — Канада
1982: США Запад — Бельгия — Монако
1983: Нидерланды
1984: Даллас — Австрия
1985: Португалия — США Восток
1986: Венгрия
1987: Мексика — Австралия
1989: Япония
1990: Япония
1993: Бразилия

Быстрейшие круги: 41
1981: Франция
1982: Южная Африка — Бразилия — США Восток — Швейцария
1983: Франция — Великобритания — Австрия
1984: Бразилия — Франция — Германия
1985: Бразилия — Великобритания — Австрия — Нидерланды — Бельгия
1986: Монако — Бельгия
1987: Бельгия — Япония
1988: Сан-Марино — Мексика — США Восток — Франция — Венгрия — Испания — Австралия
1989: Сан-Марино — Монако — Бельгия — Италия — Япония
1990: Мексика — Бельгия
1991: Монако
1993: Южная Африка — Сан-Марино — Монако — Венгрия — Бельгия — Япония

Круги лидирования: 2712

Мили лидирования: 7841

Итоговые места и очки в чемпионатах мира:
1980: 15 место — 5 очков
1981: 5 место — 43 очка
1982: 4 место — 34 очка
1983: 2 место — 57 очков
1984: 2 место — 71,5 очков
1985: 1 место — 73 (76) очка
1986: 1 место — 72 (74) очка
1987: 4 место — 46 очков
1988: 2 место — 87 (105) очков
1989: 1 место — 76 (81) очков
1990: 2 место — 71 (73) очко
1991: 5 место — 34 очка
1992: не участвовал
1993: 1 место — 99 очков