***
- Зря ты всё это затеял, Ермолай, - попытался отговорить от задуманного сына Пантелей Георгиевич, - я к Аджубею свататься не пойду, хороша девка, сам в церкви глаз от неё оторвать не мог, лучшей невестки и пожелать нельзя. Но кровная вражда разделяет нас с отцом её, поэтому, если уж надумал, а я знаю, что свернуть с задуманного тебя невозможно, проси деда, да крёстного своего Петра Семёновича, идите, попытка не пытка…
…Переплыв Донец на лошадях, жених, дед и крёстный приближались к дому Аджубея:
- А, что говорить – то нужно? - спросил сватов Ермолай.
- Тебе, ничего, говорить мы должны, - сказал дед, - вот Петруха пусть первый и выступат.
- Говорить – то, что, - почесал за ухом «Петруха» - я уж забыл эти прибаутки, давно никого не женил.
- Так, мол, и так, - начал поучать дед, - у вас, мол, тёлочка, а у нас бычок, ну и дальше, как пойдёть.
- Ну, ты дед даёшь, какая тёлочка, она, что тебе на корову похожа, что ли, - обиделся жених.
- Ну, тады, сами плетите, что хотите, а я буду молчать, - в свою очередь на дыбы встал дед.
Но говорить присказки никому не пришлось. На удивление сватов, ворота дома Аджубея были распахнуты настежь, а сам он со своим другом, сотником Коршуновым, и его сыночком Антипом, восседали на высоком крыльце за столиком, уставленном винами и закусками. Как будто бы специально ждали сватов.
Наездники попытались соскочить с лошадей на землю, но хозяин предупредил их попытку:
- А, это, хлопчики, ни к чему, вы уж мне своими лаптями двор не топчите, - дал он понять, что бедный богатому не ровня, хотя приезжие были прилично одеты, и никаких лаптей в помине не было, да и бедными их назвать было нельзя, - знаю, зачем пожаловали. Зря.
- Почему же зря, - возразил Ермолай, - я вашу дочку люблю, готов всю жизнь на руках её носить, никому не позволю даже косо на неё посмотреть.
- Верю, а как такую красавицу не любить, - парировал Аджубей, - вижу, что любишь ты её. Видимо и страдаешь.
- Да. Весь извёлся, места себе не нахожу.
- И этому верю, но дочь мою ты не получишь. Я тоже страдал, утопиться хотел, ничего, потом одумался. Видишь, теперь живу. Страдания они закаляют.
- А, я то, тут причём? Какое отношение я имею к вашим страданиям?
- А ты у отца своего спроси, он тебе всё расскажет. Или у матери. Всё паря, разговор окончен. Поворачивайте, а не то я хлопцев крикну, они вам быстро кудри расчешут. Да и не нужен ты ей, вот Антип Коршунов жених её.
Ермолай никаких хлопцев не боялся, как раз сейчас, он был готов любого сам расчесать, и он бы так просто не отступился, но упоминание о женихе, сыне сотника Коршунова, подействовало на него, как ушат холодной воды:
«Вот, как у богатых заведено, три дня назад клялась мне в любви, а сегодня уже новый поклонник появился» - зло думал он.
- Ладно, хлопцы, поворачиваем коней, - выдавил он, - а ты жених Коршунов, мне теперь на узкой тропе не попадайся, я тебе все перья по выщипываю!
Такой позор перенести было тяжело. Обычно отказывали только никчёмным казакам, ни на что неспособным и поэтому голодранцам. Казаки, понурив головы, молча выехали за ворота неприветливого дома.
- Вы езжайте домой, я вас догоню, - выехав на улицу, завернул Ермолай к дому Петра Кудели.
- О, Ермоша приехал, - выскочила к воротам, сияя улыбкой Дуняшка, - привет жених!
- Да какой я жених, жених теперь уже ни я. Вот свататься приезжал, от ворот поворот получил. Дойдёт слух до нашей станицы, от стыда на улицу не выйдешь. Не нужен я, оказывается, Даше.
- Какой жених? Коршунов, что ли? Да, Дашка на него смотреть даже не хочет. Это отец притащил в дом своего друга – сотника. А, она бедная день и ночь в слезах, всё о тебе думает.
- Правда! Спасибо Дуня, - и Ермолай чмокнул девчонку в щёчку, - если можно, я через тебя связь буду иметь с Дашей.
- Конечно! – зардевшись от полученного поцелуя, сразу согласилась Дуняшка.
- Передай ей, что я её люблю до безумия. Пусть не отчаивается, всё равно выход найду, - вскочив на коня, махнул рукой, - ну пока, красавица, - и полетел догонять родственников.
«Господи, какой парень, вот бы мне такого, да я бы на край света за ним, ни слова не говоря, пошла бы. Как всё не справедливо, одним и богатство и женихи хорошие, а другим ничего» - завистливо подумала она.
***
Догнав своих напарников по неудаче, уже на другом берегу Донца, Ермолай решительно приступил к их допросу:
- Ну, вот, что, опекуны, расскажите ли вы мне, наконец, почему Аджубей так ненавидит моего отца? Или я так и буду находиться в неведении, и получать вот такие оплеухи.
- Придётся рассказать, - вздохнул тяжело дед Георгий, - давай ты Пётр Семёнович, у тебя язык лучше подвешен.
- Ну, слушай, - заговорил крёстный, - было это в шестидесятые годы. Мать твоя Агафья Фёдоровна, она и сейчас красавица, а в молодости в станице Каменской по стати и красоте, не было ей равных. Не хуже твоей Дашки. Родители её Сошниковы отец Фёдор Милентьевич и мать Аксинья Прохоровна, ты же сам знаешь, они и сейчас живут в той станице, богатые казаки, а в гости ни вы к ним, не они к вам не ездите. Знаешь почему?
- Нет.
- Так вот слушай. Аджубей Иосиф Калиныч, тогда просто Ёська, отслужил три года и вернулся к родителям на Хутор Красный Яр. Они уже тогда выделялись, среди хуторских, своим богатством. Церкви в хуторе не было, да её и сейчас нет, а для казака припасть к иконе Божьей матери первое дело. И вот этот Ёська, приехал в станицу Каменскую, в храм, и там увидел Агафью Фёдоровну, и влюбился сразу по самые уши.
Не долго думая Аджубеи засылают сватов к Сошниковым, а надо сказать, дед и бабка твои, Сошниковы, тоже в храме Ёську приметили, и он им понравился, а когда узнали, что Аджубеи богатые, то и вовсе растаяли. Уговорили Агашу пойти за Иосифа замуж. Сосватали молодуху Аджубеи, и свадьбу наметили на Покров, то есть через месяц.
А тут мы с Пантелеем Георгиевичем вернулись с Северного Кавказа, громили Османскую империю, покоряли горцев. Сто лет их покоряли, а они до сих пор не покорённые. Ну, вот вернулись: оба Георгиевские кавалеры, оба в звании хорунжих, красавцы, хоть куда. Поехали за две недели до Покрова в станицу Каменскую, в храм. А там Агаша. Твой отец, как увидел, так и обомлел. Говорит мне:
- Слушай Петька, я домой не поеду, здесь останусь. Ты видишь вон ту красавицу, что у клироса стоит, пока с ней не познакомлюсь, домой меня не ждите.
Я взглянул и тоже обомлел, думаю, вот бы мне такую. Но куда мне против Пантелея, ты вот весь в него уродился. Вышли мы из храма, а Пантелей увязался за девушкой, идёт след в след, она остановилась, обернулась и говорит:
- Долго ты меня, казаче, преследовать будешь? Спросить, что хочешь, или заблудиться боишься, - девица – то оказалась не из робкого десятка. Батя твой раскрыл рот, и не знает, что сказать. А потом выдал:
- Какая ж ты красавица, сроду таких не встречал.
- Плохо видимо искал, соколик, - чувствуется, за словом девица в карман не лезет. Так вот слово за слово и дошли до её дома. Тут Пантелей совсем с ума свихнулся:
- Я, - говорит, - здесь у ворот спать буду.
- Что так? – спрашивает девушка.
- Боюсь, что больше мне не придётся, увидится с тобой, красавица – лепечет он.
- Отчего же, я каждый день в церкви бываю, - видимо и Пантелей ей понравился.
Ну и пошло, встречались, встречались, конечно, ни о каких пошлостях Пантелей и мысли не держал. А тут Агата говорит ему:
-Я завтра замуж выхожу.
- Как, так, - всполошился он – я ж без тебя жить теперь не смогу.
- А вот, так. Засватанная я месяц назад. Ты прости меня казак, что я тебе сразу не сказала, понравился ты мне.
На том и расстались. Прилетел Пантелей ко мне, так, мол, и так. Что же теперь делать. А я вспомнил Кавказ и говорю ему:
- Слушай Пантелей, на Кавказе горцы невест воруют, а чем мы хуже горцев.
На второй день, невесту обрядили в свадебное платье, ждут жениха. Вдруг к дому Сошниковых подлетает крытая пролётка, запряженная парой вороных. Все закричали:
- Жених приехал, жених приехал.
Невеста в слёзы, а деваться не куда. Выводят её на улицу, а из повозки никто не вылезает. Подходят ближе, вдруг показались руки, схватили невесту и под полог. Щёлкнул хлыст, лошади рванули с места.
- Невесту украли, - заорала толпа.
Приехал жених Иосиф Калинович, а тут такая беда. Нашлись люди, которые видели, как она разговаривала с Пантелеем Барышевым. Аджубей организовал погоню. Вооружённые казаки прилетели в станицу Калитвенскую, к дому Барышевых, начали палить в воздух. Вышла Агафья Федоровна и положила всему конец:
- Стрелять не надо. Прошу прощенья у Иосифа Калиновича. Но вы приехали поздно, я уже жена Пантелея Георгиевича.
На другой день Аджубей бросился в холодные воды Донца, но рыбачащие на реке казаки, его вытащили. Сошниковы прокляли молодожёнов, и с тех пор не роднятся. Калитвенские казаки возмутились и порешили - молодых выдворить из станицы. Но их спас атаман Гончар Фёдор Павлович.
- Казаки! Грех конечно большой. Нельзя нам обижать друг друга, но и женить без любви детей, тоже нельзя. От этого рождаются плохие казаки. А потом, многие ли из вас похвастаются Георгиевскими крестами, их так не дают, а только героям. Так, что простим грех молодым, пусть живут с миром.
На другой день молодые обвенчались в храме.
- Да, вон оказывается, как я родился, - покачал головой Ермолай, а про себя подумал: «а может и мне похитить Дашеньку»
***
Дважды на недели ездил Ермолай на хутор Красный Яр, но увидеть Дашу ему так и не удалось. Бегала Дуняшка в дом Аджубея, однако он запретил дочери дальше двора выходить. Ухаживания Антипа Коршунова Дарья отвергла наотрез, но и с Ермолаем встретиться ей никак не удавалось и, истерзанная неосуществимой любовью, она готова была на всё. В этот – то момент и принесла Дуняшка ей записку от любимого.
«Ласточка моя, любимая Дашенька, не получается по божески договорится с твоим отцом. Не принял он меня и моих сватов по человечески, не вижу другого выхода, как бежать нам без благословения родительского - отца твоего. Долго думал я: если мы сбежим, не будет нам места ни на хуторе, ни в станице. Отлучат меня, за побег и твоё похищение, от казачества. Я всё вытерплю. Придётся обосноваться на чужбине. Но это для меня не преграда, я здоровый, сильный парубок, на хлеб и исподнее заработать везде смогу. Доберёмся до Ростова, а там у меня родственники. Если ты согласна, скажи Дуняшке, а я потом тебе сообщу время, нашего с тобой побега»
Радости Дашиной не было предела:
- Бежать! - воскликнула она. - Да я за ним на край света готова без передышки идти, только бы он был рядом.
Знала бы бедная страдалица о том, что разговор их подслушивают, она бы ни слова не произнесла, но девушки этого не подозревали. Сотнику Коршунову, сразу, ещё со дня приезда сватов – неудачников, показались подозрительными постоянные встречи и перешептывания двух подруг, и он долго не думая, поставил в известность о том Аджубея :
- Слушай Иосиф Калинович, вот эта девка соседская, Дунька, всё время бегает к твоей дочке и они постоянно уединяются и шепчутся, уж не носит ли она весточки Дарье от того казака, который приезжал свататься?
- Ну, что ты Димитрий, они с малых лет дружат, и всё время уединяются и шепчутся, что ж им, у нас под ногами путаться, что ли. Ну, а если это и так, то проку от этого никакого нет. Даша меня ослушаться не посмеет, да и этот казак, не полезет же он ко мне в дом через окно воровать мою дочь.
- Как знать, Иосиф! Ты уж прости меня, но у тебя уже раз девку увели.
Нахмурился Аджубей, призадумался, созвал своих работников наёмных, предупредил:
- Со двора и с дома глаз не спускать, никого чужого во дворе, чтобы не было. - А кухарке наказал. - Ты, Устинья, следи за этой Дунькой соседской. Чего она тут вертится, и о чём с моей дочерью говорит, - он, конечно, мог бы распорядиться, в дом Дуню не впускать, но ему самому стало интересно узнать:
«А дьявол их знает, может и правда, по дурости малолетней, дочь его что – то задумала, подстрекаемая этим Ермошкой».
И вот кухарка Устинья, после очередного прихода Дуняшки, припав ухом к двери девичьей, услышала всё. Всплеснув руками, вытаращив глаза, она кинулась к хозяину:
- Иосиф Калинович, беда! – хватая ртом недостающего воздуха, зашипела она. - Даша с ума спятила, бежать собралась с этим казаком Ермолаем. Письмо он ей написал, а Дунька принесла.
- А, я, что тебе говорил, - скривил губы в ехидной улыбке сотник.
- Ну – ка, сюда эту Дуньку, - вспылил Аджубей, - выпороть её как следует, и в дом больше ни нагой, а Дашку под замок.
- Подождите Иосиф Калинович, - вступил вдруг в разговор Антип, - не торопитесь, давайте мы сразу двух зайцев убьём.
- Это как? – насторожился Аджубей.
- А вот так, от этого Ермолая избавимся, и Даша успокоится.
- Это, каким же образом?
- Ничего никому не говорите, девчонку эту Дуньку не трогайте, пусть она принесёт от Ермошки весточку о дне и времени побега, а мы его на живца поймаем и выставим на казачий суд, отлучат его от казачества и выдворят за пределы округа. Вот и всё, и его нет, и Даша свободна.
- Ладно, быстро ты Антип это сообразил, будь по - твоему, - согласился Аджубей, а про себя подумал. - «Мстительный сыночек у сотника растёт, и сообразительный, ему бы в жандармерии служить»
Наказали всем, кто стал свидетелем случившегося, молчать.
***
И вот, через два дня, прибежала Дуняшка в дом Аджубеев днём. Закрылись подружки в девичей, а Устинья тут, как и была, приложила ухо к двери, и выведала всю тайну побега.
- Сегодня, как стемнеет, появится казак, а Даша, вроде, как по нужде, выйдет во двор, и в калитку. А он будет с двумя осёдланными конями, – доложила она Аджубею и его гостям./Любая девушка – казачка отличная наездница, на лошади/
- Ворота на засов, Дарью под замок! – распорядился он.
-Зачем, - опять возразил Антип, - как же мы поймаем Ермошку, если всё будет под замком. Наоборот, засов с ворот снять, Даша в назначенное время пусть выходит, на крыльцо, мы её задерживаем, она, естественно, закричит. Но тут уж женишок не выдержит и вломится во двор, а нам этого и надо. Тут - то и захлопнется капкан.
«Да, действительно, прямо жандармский пристав» - подумал Аджубей, а вслух сказал:
- План – то хорош, но вы не забывайте, силы этот парень недюжинной, не одному рёбра переломает.
- Ничего, мы приготовим верёвки, заарканим, а потом палками отходим, присмиреет. Я на всякий случай шашку возьму, - успокоил Антип.
- Ну, ну, - криво усмехнулся Аджубей, он то видел, как этот казак владеет оружием и конём, - не лез бы ты, Антип, со своей шашкой, без тебя мужики справятся.
«Зря я всё это затеял, может быть отдать дочь ему? Видел, любит он её без ума! - пришла на ум разумная мысль, но вспомнив былую обиду, отмахнулся. – Ну, нет, как же я смогу сродниться с этой семьёй»
…Стемнело, Ермолай подъехал к дому Петра Кудели, привязал лошадей к воротам, и тихо ступая, пошёл к дому Аджубея. Тишина! Слегка надавил на створку ворот, она без труда подалась:
«Странно, почему это в ночь ворота не заперты, что – то тут не так» - насторожился казак и напрягся, как бы подготовившись к неожиданному нападению.
Скрипнула в доме дверь, и тут же раздался сдавленный вскрик девушки:
- Ой, пустите…!
- Даша! – закричал Ермолай и, распахнув ворота, кинулся во двор.
Вспыхнули зажжённые факелы. Со всех сторон к казаку кинулись дюжие мужики, с верёвками и дрекольем в руках. Ермолай стремительно обернулся и, заметив приткнутый к стене запор от ворот, трёхметровый толстый дрючок, схватив его, начал, как на тренировочном плацу, ловко орудовать им, без промаха поражая то одного, то другого противника. И тут в ярком свете факелов, сбоку, сверкнул клинок шашки. Мгновенно развернувшись, Ермолай нанёс сокрушительный удар обладателю клинка. Хрустнули кости черепа, и нападающий замертво рухнул на землю.
- Убил! – промелькнуло в разгорячённом мозгу казака, и он на мгновение замер. И тут же почувствовал, как верёвки оплели его туловище и шею, град тяжёлых ударов обрушился на Ермолая.
Очнулся он в темноте на холодном каменном полу, руки за спиной связаны, любое движение отдавалось болью во всём теле. Перевалившись со спины на бок, плечом почувствовал край большой винной бочки.
«Винный погреб» - мелькнула догадка. Послышался стук закрываемой двери и страшный мужской крик – рёв:
- Где эта сволочь! Я пристрелю его как собаку. Единственного сына моего убил, собачье отродье.
«Видимо сотник орёт – догадался Ермолай, - убил, значит, я соперника своего», - без всякого сожаления подумал он.
- Димитрий, отдай карабин, - раздался голос Аджубея, - в своём доме, я не позволю творить самосуд. Пусть его судят казаки твоей станицы. Смертная казнь ему обеспечена.
- А мне, что легче от этого. Кто вернёт мне сына. Зачем я только приехал к тебе. Венчаться?! Обвенчал сыночка со смертью.
Послышалась возня и тяжёлое дыхание борьбы, видимо Аджубей силой отобрал карабин у сотника.
«Ну, вот и всё, - пронизала мысль шальную голову казака, - казачий суд суров и обжалованию не подлежит. Видимо, конец мой близок»
У казаков был свой свод законов, по которому наказания бывали суровее, чем в России. Казачье право делилось на общественное, общевойсковое и станичное и признавалось царями, которые иногда обращались к казакам с просьбой наказать провинившегося по своему.
***
Рано поутру с хутора Красный Яр в станицу Калитвенскую прискакал Петр Куделя за ним, на привязи, следовали две лошади Ермолая.
- Где дом Барышева Пантелея Георгиевича? - спросил Пётр первого встречного казака, получив ответ, пришпорил своего коня.
Пантелей, распахнув ворота, выпроваживал со двора коров, в стадо. Вдруг он заметил, как из переулка выехал верховой с двумя лошадьми на привязи.
«Странно это же Ермолаев Соколик и мой Рыжий, как они попали к этому незнакомцу, что – то произошло!?» - пронзила тревожная мысль.
Лошадей Ермолай из конюшни увёл поздно вечером, а Пантелей не догадался, заглянут туда с утра. Отсутствие сына в доме его тоже не встревожило, он частенько спал на сеновале либо в конюшне, вместе с лошадьми, был там для этого выделен закуток.
- Вы, Пантелей Георгиевич? - подъехав к дому и соскочив с седла на землю, спросил незнакомец.
- Ну, я, - тревога с каждой секундой, нарастая, заполняла сердце и грудь отца. - Что с Ермолаем? Как наши лошади оказались у тебя, и кто ты сам – то?
- Петро Куделя я, с хутора Красный Яр, друг вашего сына Ермолая. Беда отец! Сына вашего сегодня ночью увезли в станицу Тацинскую.
- Как увезли? Кто? Зачем? – ничего не понимая, растерялся Пантелей.
- Убил Ермолай человека, сына сотника Коршунова из станицы Тацинской. Драка ночью была в усадьбе Аджубея. Я живу рядом с ним, услышал крики, вышел на улицу, лошади стоят, вижу жеребец знакомый Соколик, Ермолая. Понять ничего не могу, а тут Дуняшка сестра моя, говорит, что Ермолай приехал в хутор, чтобы похитить Дашку. Я побежал к дому Аджубея, но там уже всё вроде стихло, и вдруг сотник как заорёт: «Где этот гад, я убью его» Но Аджубей отобрал у него оружие, я это не видел, но слышал через забор. А потом вышел работник, закрывать ворота и всё мне рассказал, как было, и сказал, что сейчас, пока ночь, Ермолая повезут в станицу Тацинскую, на казачий суд.
- Господи! Что же теперь будет? – Поражённый, услышанным, Пантелей Георгиевич, прислонился к забору, чтобы не упасть.
- Слушай, Петро спасибо тебе за лошадей и принесённую весть, хотя весть эта каменной глыбой легла на плечи мои и душу. Ты не обижайся, но тебе лучше уехать. Прошу тебя, никому в нашей станице, ничего не говори.
Проводив взглядом наездника, подождав, когда он скрылся в переулке, Пантелей Георгиевич поспешил к своему куму и другу Петру Семёновичу.
- Что случилось, Пантелей? – сразу же насторожился кум, увидев искажённое горем лицо и ввалившиеся глаза друга.
- Беда брат! Пропал наш Ермолай, довела его любовь до «ручки», - и он рассказал всё, услышанное от Петра Кудели.
- Да, Пантелей, беда непоправимая. Сотник этот нам с тобой известен, дружок Аджубея. Иуды, за копейку удавятся. Если суд вынесет приговор о выплате штрафа, он нас по миру пустит. Но станичный атаман Летвиненко на «суде чести» будет высшим судьёй, а он приятель Коршунова – приговор будут смертным.
- Что же делать Пётр? Ехать в хутор Тацинский, стать на колени, просить о снисхождении, бесполезно. Законы наши непоколебимы. Что я скажу Агафье Фёдоровне, матери его, деду, бабке, сыну младшему Афанасию.
- Выход один Пантелей, нужно ехать в станицу Каменскую к полковнику Чернецову Василию Михайловичу, он командующий Донецким округом Войска Донского. Надежда теперь только на него. Ехать надо немедленно, иначе будет поздно. До Каменской двадцать вёрст к полудню будем там.
Надев воинские мундиры хорунжих, и нацепив Георгиевские Кресты, кавалеры, оседлав лошадей, рысью двинулись в столицу округа, надеясь там найти защиту от неоспоримого казачьего законодательства.
***