«Болотистым пустынным лугом…»
Болотистым пустынным лугом
Летим. Одни.
Вон, точно карты, полукругом
Расходятся огни.
Гадай, дитя, по картам ночи,
Где твой маяк…
Еще смелей нам хлынет в очи
Неотвратимый мрак.
Он морем ночи замкнут – дальный
Простор лугов!
И запах горький и печальный
Туманов и духов,
И кольца сквозь перчатки тонкой,
И строгий вид,
И эхо над пустыней звонкой
От цоканья копыт –
Всё говорит о беспредельном,
Всё хочет нам помочь,
Как этот мир, лететь бесцельно
В сияющую ночь!
Октябрь 1912
– «…Летим. ~ Вон, точно карты, полукругом //Расходятся огни…» – надо же, как смотрит из иллюминатора нашего самолета…
– «Болотистым пустынным лугом // Летим…» – «И эхо над пустыней звонкой //От цоканья копыт » – стихотворение можно прочитать, как о парочке (“он” и та, от которой “…запах горький и печальный //Туманов и духов”, у которой “ кольца сквозь перчатки тонкой, //И строгий вид ”), вылетевшей в конном экипаже в луга. От города последним воспоминанием – мигают огни. И “он” почти издевательски предлагает выбрать один из них в качестве путеводной звезды – “маяка”.
Правда, тогда непонятно, откуда на болотистом луге взяться цоканью копыт, откуда на “пустынях” взяться “эху”.
Всё встает на свои места, если убрать все метафоричности. И прочитать то, что написано так, как написано:
Болотистым пустынным лугом
Летим…
И тогда НАД мистическими болотами, подробно описными в «Пузырях земли», полетит бешеная тройка, и толи к Гавриилу, толи к Мефистофелю прижмется женщина:
«Прижмись ко мне крепче и ближе,
Не жил я – блуждал средь чужих…
О, сон мой! Я новое вижу
В бреду поцелуев твоих!
В томленьи твоем исступленном
Тоска небывалой весны…
19 апреля 1910»
И прямо от воздуха раздастся жуткий цокот копыт и, отразившись от бесконечностей он вернется к демоническому экипажу:
Всё говорит о беспредельном,
Всё хочет нам помочь,
Как этот мир, лететь бесцельно
В сияющую ночь!