Глава 7
АВАНТЮРИСТ
Проснувшись, я в ту же секунду вспомнила о Морозове, и боль горячей волной прокатилась по всему телу, лишив меня способности сопротивляться. Я окончательно поняла, что это неизлечимо и выход один – смириться и жить, как раньше. Придя к такому выводу, я испытала даже облегчение, а потом снова тоску.
Заставив себя вылезти из постели, я выглянула в окно: светило августовское солнце, уже совсем не такое, как в начале лета, какое-то прощальное, или, как говорила Архипова, «апокалиптическое». Возле трансформаторной будки бомжи ночью поставили старое советское кресло с деревянными подлокотниками, и на нем отдыхал дворник Олег с метлой и неизменной бутылкой пива. Рядом с представителем ЖЭУ, царственно расположившимся на своей территории, возбужденно махал руками не успевший опохмелиться наш сосед Вадик, отец того самого Владимира, с которым мы договорились о пробежке. Ходики показывали половину девятого – «свидание» накрылось медным тазом. Мне стало ужасно стыдно перед этим обаятельным, ни в чем не повинном человеке, и захотелось извиниться при первой же встрече.
До начала рабочего дня оставалось полтора часа, хотя можно было немного опоздать. Но Афродита Прохоровна настаивала на том, чтобы вычитка рукописи подполковника Воронца была закончена именно сегодня. И, представляя, как ее нотации будут колокольным звоном весь день отдаваться в больной голове, я начала усиленно чистить зубы, а потом машинально зажевала вареное яйцо – все продукты мне в тот день напоминали бумагу без соли.
Август выдался, как назло, дождливым: на узкой тропинке за домом отпечатались в размытой грязи крупные собачьи следы. Осторожно, чтобы не ступить в лужу, я пробиралась к магистрали, наслаждаясь островком природы в запыленном городе: по обеим сторонам дорожки вырос почти в человеческий рост репейник с огромными, напоминающими доисторические гиганты, лопухами; на склонившихся, еще недавно усеянных цветом ветвях начинали краснеть яблоки-дички. Впереди размеренно семенил промокший от дождя голубь, напоминающий ссутулившегося, заложившего за спину руки дворецкого.
В трамвае было тесно, я не глядя подсела к какому-то старику, разместившемуся у окна. Тут же окутал запах свежего перегара, страшно захотелось встать и спрятаться куда-нибудь подальше, но не давали припиравшие, как стена, пассажиры, да и вообще не хотелось больше двигаться, поэтому пришлось терпеть.
– Федор Михалыч, – заговорил пропитым голосом старик.
– Что? – спросила я.
– Федор Михалыч меня зовут, – еще сильнее пахнуло перегаром. – А вас как?
– Я не хочу общаться, извините, – попыталась отодвинуться я.
– Хороший день сегодня, – не обращая внимания на мой ответ, забормотал себе под нос навязчивый пассажир. – Вот у меня жена была Клава, как она меня любила, вот однажды мы пошли с ней на рынок, мясо она там выбирала. Ты, говорит, ничего в нем не понимаешь. А я молчу. Я всегда молчал, когда жена говорила. Я ей во всем помогал. А как же не помогать. А вы чем занимаетесь? Куда едете?
– На работу.
– Я один сейчас живу. Не с кем поговорить даже. Выпил сегодня немного – не пьянства ради, а для настроения. Погода хорошая. Может, завтра умру, и похоронить некому. Вон как тот голубь у меня во дворе – вчера жив был, клевал ходил, а сегодня его машина сбила. Зыбкость бытия, – неожиданно заключил Федор Михалыч.
– Извините, мне выходить пора, – откланялась я необычному пассажиру.
Вот и Достоевского повстречала, размышляла я по пути в издательство, надо будет Архиповой рассказать, что у меня в жизни уже мистика начинается.
В «Барказе» меня встретил с горестным видом Кальмаров.
– Только пришел, башка и так разрывается – а за окном уже полчаса стучит Самсон какой-то по мозгам прямо. Посмотрел, а это отбойный молоток асфальт долбит. Ты как, Наташка, после вчерашнего? – выпалил свой грустный монолог редактор, словно продолжая исповедь трамвайного пассажира.
– А почему Самсон? – рассмеялась я.
– Ветхий Завет читала, Наташка? – спросил Григорий Семенович. – Про подвиги Самсона.
– Честно сказать, так и не дочитала еще...
– Хватит базарить! Заканчивать сегодня надо с Воронцом! – запуталась в пыльных шторах Землянская, перебирая скоросшиватели с документами. – Куда Ленка эти прошлогодние договора с городской администрацией дела?
Афродита Прохоровная была человеком весьма одаренным и могла сочетать сразу несколько дел одновременно: например, ругать своих работников и заниматься бухгалтерией, читать за Кальмаровым рукопись и разговаривать по телефону.
– Егорку не обижали там? – Григорий Семенович с наслаждением приложился к минералке.
– Да вроде никто его не обижал больше... – попыталась я вникнуть в сложные толкования подполковника.
– Егорушка – соль земли русской! Не обижайте его! – настаивал Кальмаров.
– Да кто его обижает-то?! – наконец не выдержала я.
– Да вы с Шуркой его и обижаете! – защищая семейные ценности, высунулась из-за шторы Афродита Прохоровна. – Знаешь что, Наталья, ты заканчивай с этим Морозовым. Ничего хорошего из этого не выйдет. Огребешь по полной ты с ним. У него все-таки семья, жена, ребенок вот родится скоро.
Так и есть, даже про ребенка уже все знают, раздосадованно подумала я.
– Слушай Афродиту, она старый динозавр! – поддакнул Кальмаров.
– Сам на себя смотрел? – с упреком бросила ему Афродита Прохоровна.
– Да я уже свой век отжил, я вообще ископаемое и молчу, – закряхтел Григорий Семенович.
– «Получил широкую известность благодаря своим публикациям, работал в газете «Военный коммунист», одним словом заматерелый публицист и мне есть чему научить молодежь», – пишет Воронец, – прочитала я. – Может, не «заматерелый», а «опытный» написать?
– Напиши «тертый калач», – хихикнул Кальмаров.
– Не трогайте авторский слог! – гаркнула Землянская.
– Да какой тут слог... – безотрадно вздохнул Кальмаров. – Тут все переделывать надо.
– Цыц! Хватит уже над этой книгой работать. Если бы она хоть какой доход принесла. У нас впереди еще выборы в городскую думу – листовки, календарики!
– Так календарики ж к Новому году всегда делаем? – уточнил Кальмаров.
– Какой Новый год! Ты забыл, что экспедиция на носу?! – возмутилась Афродита Прохоровна.
– Как такое забудешь... – посерьезнел Кальмаров. – Хоть бы покурить отпустила.
– Перерыв десять минут! – скомандовала Землянская. – Хватит за кофе сбегать?
– С каких это пор ты стала пить кофе? – цинично поинтересовался Кальмаров.
– Я пью хороший кофе, а не такой, как у тебя в столе. Наталья, сбегай до гастронома! – попросила Афродита Прохоровна и добавила: – Пожалуйста.
Пока я остановилась на крыльце с Кальмаровым, который курил и жмурился, как кот, на внезапно появившееся солнышко, из-за угла вылетел Шурка, словно уже давно дожидался меня.
– Здорово, барказовцы! – бодрым голосом поприветствовал он.
– Здорово! Как самочувствие, боец? – протянул ему руку Григорий Семенович.
– Да пойдет! – отмахнулся Морозов. – А почему сразу боец? Тебя этот, как его, подполковник научил?
Шурка выглядел вполне здоровым и веселым – даже не сказать, что накануне он не мог подняться мне навстречу в подсобке. Сколько они там выпили еще с Салтыковым, остается только догадываться.
– Да, у подполковников есть чему поучиться, – философски заметил Кальмаров.
– Представляешь, всю ночь снился корпоратив, – начал рассказывать Шурка. – Видел во сне, что я здороваюсь с тобой, а ты мне протягиваешь вместо руки клешню!
– С перепою и не то бывает! – со знанием дела прокомментировал Григорий Семенович.
– Точно! Больше так не буду напиваться, – нахмурился Шурка. – Слушай, Натаха, ты после работы че делаешь?
– Идем в кино с Салтыковым! – зачем-то ответила я, хотя и совсем никуда не собиралась.
– Может, без Салтыкова, а? Пойдешь со мной в кино? – предложил Шурка.
– А она уже договорилась! – бесцеремонно вмешался Кальмаров.
– Так передоговорись! – напирал Шурка.
– Не могу.
– Значит, вот на кого ты меня променяла… – сокрушенно произнес Шурка и тоже достал сигарету. – Будешь? – предложил он Кальмарову.
– Не откажусь, – охотно ответил тот, страшно интересуясь, чем закончится наш с Морозовым разговор.
– Зачем он тебе нужен? Ты же избирательная девушка, – начал стыдить меня Шурка.
– Знаешь, Шурка, после всего, что я про тебя узнала, в кино нам лучше не ходить.
– А может, ты променяла меня на этих, как их там – Радзинского и Гольденберга, с которыми вы в Москве познакомились?
При упоминании этих фамилий Кальмаров удивленно вскинул брови и превратился в статую, изображающую внимание.
– Во-первых, не Радзинского, а Радзиевского, и не Гольденберга, а Златогорова! И если даже на них – тебе-то что?!
– Один хрен! – Шурка бросил недокуренную сигарету и с ненавистью топнул по ней. – В общем, Натаха, у меня к тебе срочное дело. После работы за тобой зайду. Не вздумай сбежать.
– Поймай ее, если сможешь! – подмигнул Кальмаров.
– Ладно, – смягчилась я. – Если дело есть, то пойду. И давай не в кино, а просто прогуляемся.
– Идет! – обрадовался Шурка. – Так значит, после работы я за тобой зайду!
Морозов сразу повеселел, попрощался с Кальмаровым и убежал.
– Ты к нему на встречу не ходи… У него гранитный камушек в груди... – пропел Григорий Семенович и наставительно добавил: – Не ходи к нему, Наташка, обманет.
После работы, как и обещал, зашел Шурка. Афродита недоброжелательно глянула на нас обоих, будто мы с Морозовым готовили заговор против всего мира.
– Куда идем? – спросила я Шурку, когда мы вышли из офиса.
– Не знаю, – легкомысленно ответил он.
– Так ты зачем меня вообще позвал?
– Просто так.
– Ты говорил, что у тебя дело ко мне срочное.
– Да я пошутил! – улыбнулся Шурка. – Просто очень тебя увидеть хотелось.
– Ну все! Я пошла тогда! – развернулась я.
– Стой, Натаха! – схватил меня за рукав Шурка. – Я пошутил.
– Сегодня что, День дурака?!
– Ну вообще-то я хотел вместе с тобой на Старую Сортировку съездить, – интригующе начал Морозов.
– Это еще с какого горя?
– Я нашел там человека – задешево продает совершенно новый фотоаппарат. Ну съезди со мной, Натаха, ну пожалуйста! Я один боюсь – там район криминальный, – лукаво посмотрел на меня Шурка.
– Ладно, поехали, что с тобой сделаешь, – согласилась я. – Только не ври, что ты один боишься ехать.
– Ну должен же я был тебя убедить! – обрадовался Шурка.
– Ну ты авантюрист! – покачала головой я.
Мы, с трудом дождавшись трамвай, поехали на самый конец города...
Продолжение следует.