Лишь бы не в козла. Что думает козёл о несанкционированном использовании его имени в превратных целях обозначения неудобоваримых лиц неизвестно, но в местах не столь отдалённых, памятуя «Шырли-мырли», посыл этого наименования в адрес кого-либо карается местными радикально.
Любовь нагрянула внезапно, как ей и полагается, подкосив трёх М из четвёрки. Только Лорик в связях, порочащих репутацию, до продуманного финала поймана не была. У неё своя долгоиграющая партия разыгрывалась с выверенными ходами.
После третьего курса медицинского студентам официально разрешалось подрабатывать на дежурствах в больницах средним медицинским персоналом. До этого счастливого момента (заработать хотелось всем) средним медицинским персоналом работали только бывшие выпускники медучилищ. В четвёрке подруг таковой числилась Лорик. Потому ходила три года, задравши голову от превосходства, пока подруги санитарили за три копейки, задыхаясь от ядерного запаха антисептика, который в обязательном порядке добавлялся в воду для обработки помещений.
После третьего медсёстрить отправились все трое: Марго, Мурка, Мэри. Мэри - в отделение гастроэнтерологии в отдельном деревянном одноэтажном здании за первой городской пятиэтажной больницей на краю города. Причём отделение относилось к третьей городской больницей, которая уютненько располагалась в старинном кирпичном здании из красного кирпича в центре областного центра. В обязанности Мэри помимо уколов и раздачи таблеток входило и кормление ужином больных. Пищу на ужин привозили с кухни третьей больницы в огромных алюминиевых баках. Ехать надо было самой, взяв согласившихся больных для помощи. После кормёжки баки с посудой следовало вымыть, полы в столовой протереть. А уж потом вечерние процедуры, уколы, таблетки, ночные бденья. Ничего за кормёжку больных не приплачивалось.
Ночные дежурства оказались Мэри не по силам во вред здоровью. Причину тотальной непереносимости ночных бдений она узнала спустя пятнадцать лет после окончания Медакадемии в записке из Москвы от биоэнергетика Валерия Храпова: больное сердца. А тогда протянула четыре месяца благодаря помощи неравнодушных больных, которые баки с ней таскали, и помогали их мыть. Даже будили ночью на уколы в полужопицу себе ж, если Мэри задремала. На занятиях от недосыпа её безнадёжно вырубало. Преподавателей это злило, оценки падали.
А в один нескучный вечер Мэри неудачно пошутила с больным. Палаты с огромными окнами в отделении были на десять-двенадцать человек. Пока уколы, кормёжка, банки с больных пневмонией(воспаление лёгких), коих активно закладывали в гастроэнтерологию зимой, Мэри пошла снимать при свете фонаря, хорошо освещающим палату сквозь прозрачные занавески. И тут услышала:
- А почему вы не включаете свет? Не видно же!
- Чтобы не мешать другим отдыхать. На что смотреть-то?
Снимать – не ставить. Какое уж тут искусство. Банки прекрасно видны и в свете фонаря. Ничего иного она не имела в виду. Мужчина оказался мужем сестры хозяйки и воспринял шутку болезненно на свой худосочный торс. Пожаловался жене, та заведующей отделением. Нет, Мэри не уволили, но высказали претензии. Что послужило пусковым толчком к уже сложившемуся решению об уходе. Занятия из-за недосыпа охромели окончательно. Поучить что либо в дежурство времени не оставалось. А окончательно выбившая из равновесия экстремальная ситуация в отделении начальством была замята, дабы избежать огласки.
В одной из таких же огромных палат с мужским контингентом на 10 лиц лежал бывший заключённый с язвой. Первый его пятиэтажный и многоквартирный мат после укола обезболивающего чуть не лишил Мэри чувств. Он бросился на неё с кулаками. Мужики вовремя скрутив «благодарного», долго внушали спокойствие без рукоприкладства, но не развязывая до окончательного осознания несоразмерности реакции на укол уже снявший боль, после чего воспитуемый свою «речь» выкладывал после ухода Мэри из палаты в умеренных регистрах. Но в один чудный день решил полечить язву сам сорокоградусной. Расслабившись схватился за острый здоровый нож и бегал по отделению, угрожая всех перерезать. Пока уговорами Мэри не успокоился и не присмирел. Его выписали, а Мэри прошептали спасибо. После выписки этот буйный явился в Мэрино дежурство с благодарной бутылкой сорокоградусной, за то, что она его смогла остановить. Адью!
Зато Марго с Муркой смогли устроиться на блатное место случаем в СИЗО. Там, где осуждённые временно до окончательного освидетельствования косили от заключения на зоне. Да, это местечко числилось в блатных. Платили хорошо. Безопасно. Все подозреваемые за решёткой. Прошёлся с охранником, уколол кого следует, таблетку дал – проверил, что проглотили и отдыхай. Если какой буйный – охрана имеется и галоперидол с подачи старшей медсестры, которую подруги прозвали Конь-голова за непреклонный нрав и вид бабы-солтычихи.
Вляпались Марго с Муркой по полной, не ведая в какой огород попали. И, угораздило ж, крученных в любовных делах и острых на словцо дев влюбиться в осужденных с разбега по уши. Творческий человек – он везде творит, без дела не сидит: тюрьма ли, камера, зона или воля. Ленин, к примеру, изловчился молочком из хлебушка писывать указания. Не зря, большинство, попавшие в СИЗО, нездоровье так изобразили, что им почти поверили. Вот где актёрство на высоте. Им бы в театре играть. А уж любви всем охота, особенно когда она под запретом и доступ неизвестно на сколько закрыт. А ещё б ждали и письма в ответ писали сочувственные. Такие способности открываются – мама не психуй.
Мэри с творчеством заключённых уже встречалась в школьные годы. Несколько сборников стихов с неплохими иллюстрациями в самодельных кожаных переплётах кто-то принёс старшему брату. Читалось с интересом, но основная тема отсидки не увлекла Мэри. Хотя, самоиздание с рисунками заключенных поэтов вызывало если не восторг, то восхищение. Лучше, чем сидеть, в потолок глядеть. Другое дело брелок с портретом Сталина с одной стороны и Жукова с другой, подаренный заключёнными отцу на Чукотке. Брелок до сих пор у Мэри. Те заключённые, как рассказывал отец, сев за сорванную гроздь винограда, горсть пшеницы или кусок хлеба, сворованные голодным детям, строили в вечной мерзлоте рудник.
С каждого дежурства Мэри с Марго приносили помимо историй с разыгранными для стражи закидонами одних заключённых, любовные письма с рисунками выкрашенными цветными карандашами от своих двух. Они писали не хуже великих и известных своим возлюбленным. А скорее списывали с книг. Но девчонки млели, таяли на глазах от счастья и любви.
Никакие уговоры одуматься не помогали. Привести их в чувство, адекватно взглянуть на ухаживания сомнительных ухажёров, казалось, невозможным. Влюблённый, что больной или съехавший по фазе. Требовать от него здоровья, что от пьяного трезвости. Девчонки дали обещание их ждать с отсидки, сколько потребуется. Носили вкусняшки и пекли пирожки с беляшами. Дело дошло до того, что обе отправились на каникулах к их мамашам знакомиться: Марго на Сахалин, а Мурка в Новосибирск, потратив заработанное на отдых. Фамилия возлюбленного Марго - Канашкин до сих пор крутится в голове Мэри напоминанием о помутнении рассудка подруги. Это ж надо так влипнуть, уже имея опыт семейной жизни за плечами и маленькую дочь. Ладно Мурка, моложе Марго на два года. Но Марго, у которой поклонников на воле было, хоть отбавляй!
Мэри, как не странно, впервые за учёбу понравился парень из больных, как и подругам. Двадцатилетний Андрей лечил язву. Помогал на кухне, таскал с третьей больницы баки, вызвав стойкую симпатию своими ухаживаниями и помощью. Пока их отношения миксовались в гуляньях под Луной и обмене любовными записками, единожды попав на встречу Нового года с Мэри в квартиру её брата, в коей временно проживали две двоюродных сестры Мэри: одна младше на четыре года, другая старше на три, Андрей до Рождества исчез с сестрицами в неизвестном направлении. И Слава богу. Потому как отец будущего ребёнка Мэри впервые встретился ей там же в отделении, а второй раз сразу после расставания с Андреем. Что не делается к лучшему?
К лучшему Марго с Муркой случились настойчивые уговоры и взывания к трезвости Мэри с Лориком. В зимние каникулы смотавшись к «будущим» свекровям, Марго улетела к родителям на Чукотку, где находилась дочь, а Мурка с супругом в Узбекистан к родне мужа. После чего обе о прежних страстях не вспоминали. Да и возлюбленных отправили дальше по этапу. Адреса девчонки свои не давали.
А ведь Мурка, сама когда-то строчила будущему мужу письма в Армию с писем великих и известных в двух экземплярах: один себе для контроля, чтобы не дай бог не повториться. Будущий супруг влип, как и она когда-то, по уши. И никакие злоключения, фестивали, закидоны и измены супруги не могли его от неё отвратить, пока она сама не ушла к его брату.
Марго после возлюбленного в СИЗО и увода ещё одного жениха Лориком, встретила на Чукотке второго супруга из разнорабочих. Не такого красавца и ловеласа, как первый, зато верного и хозяйственного. Родила вторую дочь. Залечив себя от прежней пагубной страсти и предательства подруги. После окончания Медакадемии, освоив бизнес привозом с Турции, умотала по любви к избраннику (третьему мужу) в Москву, встретившемуся в Турции на закупках товара.
Лорик на четвёртом, отмутив у Мэри двух ухажёров с группы, прочувствовала себя всемОгущей королевишной. Увела из-под носа Марго в её ж квартире поклонника. Забеременела. А замуж отправилась за одногруппника, слетав на недельку в Томск, куда тот перевёлся после четвёртого курса в военную академию, так как в планах разведённого любвеобильного бывшего приятеля Марго, женитьба не значилась. Родила дочь на пятом курсе. А после окончания академии умчала на родную Камчатку, так больше ни разу дочь неродному папаше не показав до скончания получения алиментов.
C'est La Vie.
30 августа 2001 г.